– В Датфилдс-Ярд, – крикнул кто-то, желая поделиться новостями. – Около Бернер-стрит.
– Лиззи Страйд. И обернулась-то только на прошлой неделе. Еще даже зубы не прорезались. Девчонка высокая, первый сорт.
– Горло ей перерезал, а?
– Долговязая Лиз.
– Страйд. Дочка Густафа. Элизабет.
– От уха до уха. Чик!
– Хотя она так просто не сдалась. Окатила его.
– Потрошителя спугнули, он не успел доделать свое грязное дело.
– Какой-то мужик на лошади.
– Потрошителя?
– Луис Димшутц, один из этих, социалистиков…[147]
– Джек-потрошитель.
– Ага, Луис-то мимо проезжал. Прям в тот момент, когда Джек Лиззи горло перерезал. Наверное, видел его поганое лицо. Вроде того.
– Теперь зовет себя Джеком-потрошителем. С Серебряным Ножом покончено.
– А где Друитт?
– А эти социалистики, любят они вмешиваться в чужие дела, дьявол их подери. Постоянно суют нос в жизнь нашего брата.
– Не видел этого типа весь вечер, мисс.
– Против королевы болтают. И все как на подбор евреи. А жидам-то верить нельзя.
– Могу об заклад побиться, что этот тоже кривоносый. Вот что хошь ставлю.
– А Потрошитель-то еще на улицах. Копы за ним гоняются. Как солнце встанет, они его труп, поди, и предъявят.
– Ага, если он человек.
Глава 23. Безголовые цыплята
Город словно горел!
Борегар сидел в «Кафе де Пари», когда раздался крик. Вместе с Кейт Рид и еще несколькими репортерами он кинулся к полицейскому участку. На улице множество людей бежали и кричали. Наглец в маске, на шее которого висело около дюжины распятий, в пьяном угаре бил окна, крича, что Суд Господень настал, а вампиры – демоны из ада.
За участком присматривал сержант Тик. Для детектива такая работа была не по чину мелкой, но все равно требовала ответственности. Похоже, Лестрейд выехал на место убийства, а Эбберлайн сегодня остался дома. Кейт побежала искать Датфилдс-Ярд, а Борегар решил обождать на месте.
– Мы пока ничего не можем сделать, сэр, – сказал сержант. – Я послал на улицу с десяток людей, но они лишь блуждают в тумане.
– По-видимому, убийца будет покрыт кровью?
Тик пожал плечами:
– Не обязательно, если он аккуратный. Или если носит двухстороннее пальто.
– Прошу прощения?
Полицейский распахнул серое твидовое пальто и показал клетчатую шерстяную подкладку.
– Оно выворачивается наизнанку. Можно носить и так и этак.
– Умно.
– Это чертовски грязная работа, мистер Борегар.
Парочка констеблей в униформе затащила внутрь хулигана, разбивавшего окна. Тик стянул с головы упиравшегося мужчины капюшон, сделанный из мешка для муки, и признал одного из бесстрашных рыцарей христианского мира, последователя Джона Джейго. Сержант сморщился от запаха перегара, исходившего от крестоносца.
– Нечестивые кровопийцы будут…
Тик скомкал капюшон и запихал его в рот вандалу.
– Заприте его, пусть проспится, – приказал он констеблям. – Поговорим об обвинениях завтра, когда владельцы магазинов проснутся и увидят, сколько вреда он им причинил.
Чарльз в первый раз оказался поблизости от свежего места преступления, но с таким же успехом мог лежать сейчас в собственной кровати.
– Мы как безголовые цыплята, сэр, – сказал Тик. – Бегаем вокруг кровавыми кругами.
Борегар поднял трость-меч, ему очень захотелось, чтобы сейчас Потрошитель бросил ему вызов.
– Чашку чая? – спросил констебль.
Прежде чем Чарльз успел поблагодарить сержанта, запыхавшийся «теплый» полицейский ввалился в двери. Задыхаясь, он снял шлем.
– Что случилось, Коллинз? Какое-то новое несчастье?
– Он пошел и сделал это снова, сержант, – выкрикнул Коллинз. – Двух за пенни. Двух за одну ночь.
– Что?!
– Лиз Страйд на Бернер-стрит и проститутку по фамилии Эддоус на Митр-сквер.
– Митр-сквер – это за пределами нашего участка. Она пойдет парням из Сити.
Граница между территориями городской полиции и полиции Сити проходила по черте, разделяющей церковные приходы. В перерыве между преступлениями убийца ее пересек.
– Такое ощущение, что он старается выставить нас полными тупицами и в следующий раз порежет их прямо в Скотленд-Ярде, а комиссару напишет записку кровью.
Борегар покачал головой. Еще одна напрасно потраченная жизнь. Убивали невинных людей. Надо было что-то делать – и срочно. Потрошитель стал для Чарльза не просто очередным заданием клуба «Диоген», а чем-то большим.
– У меня новости от полицейского констебля Холланда, одного из парней Сити. Он сказал, что Эддоус…
– Кажется, ее звали Кэтрин, – вспомнил Тик. – Частенько тут бывала. В камере спала чаще, чем у себя дома.
– Да, теперь я ее припоминаю. – Коллинз выдержал паузу, приняв подобающе грустный вид. – Холланд сказал, что в этот раз ублюдок закончил работу. Он перерезал горло Лиз Страйд и сбежал, а тут вернулся к своим привычкам и Эддоус выпотрошил.
Тик выругался.
– Бедная Кэти. – Коллинз совсем понурился. – Она была старой и страшной, но никому не причиняла вреда. Настоящего вреда.
– Скорее бедные мы, – сказал Тик. – Если после такого мы не поймаем Джека по-быстрому, то полицейским в этом округе придется несладко.
Борегар понимал, что сержант прав. Ратвен отправит в отставку кого-то важного, возможно Уоррена, а принца-консорта придется отговаривать от того, чтобы посадить на кол нескольких полицейских рангом пониже, pour encourager les autres[148].
Появился еще один гонец с новостями. Это был Нед, посыльный из «Кафе де Пари». Ранее Борегар дал ему шиллинг, завербовав на службу в клуб «Диоген».
Тик воззрился на него, как огр, и ребенок замер в отдалении. Он так хотел доставить Борегару сообщение, что посмел войти в полицейский участок. Теперь же сильно занервничал и ступал робко, словно мышь, попавшая в кошачий приют.
– Мисс Рид сказала, чтобы вы срочно пришли в Тойнби-холл, сэр. Как можно скорее.
Глава 24. Преждевременное вскрытие
Когда слезы на глазах высохли, она завернула Лили в простыню. Труп уже разлагался, лицо иссыхало на черепе, словно шкурка апельсина, слишком долго лежавшего в чашке. Девочку придется положить в негашеную известь и похоронить в могиле для бедняков, прежде чем запах станет невыносимым. Предстояло еще заполнить свидетельство о смерти, чтобы Джек Сьюард расписался и отправил отчет в картотеку Холла. Когда рядом кто-то умирал, в сердце Женевьевы застывала еще одна крупинка льда. Так легко было стать бездушным чудовищем. Еще несколько веков – и она сможет сравниться с Владом Цепешем, думая только о власти и горячей крови в горле.
За час до рассвета подоспели новости. Принесли сутенера, его кто-то порезал бритвой; вслед за ним в госпиталь ворвалась толпа и рассказала пять разных версий истории. Джека-потрошителя поймали и держат в полицейском участке, личность его скрывают, так как он – из королевской семьи. Джек выпотрошил дюжину у всех на виду и скрылся от преследователей, перепрыгнув через двадцатифутовую стену с помощью пружин в ботинках. У Джека серебряный череп, вместо рук – окровавленные косы, а изо рта вырывается огонь[149]. Констебль же изложил голые факты. Джек убил. Снова. Сначала Элизабет Страйд. А теперь Кэтрин Эддоус. «Кэти!» Новость потрясла Женевьеву. Еще одна женщина, которую она так и не успела толком узнать.
– Она была тут в прошлом месяце, – сказал Моррисон. – Лиз Страйд. Как раз обращалась и нуждалась в крови. Вы бы ее запомнили, если бы увидели. Высокая такая, с виду похожа на иностранку. Шведку. Красивая женщина была.
– Двух зараз режет, – хмыкнул констебль, – дьявол, от его прыти впору в восторг прийти.
Все снова вышли на улицу, уже во второй или третий раз, толпа растеклась из Холла. Женевьева осталась одна в тишине рассвета. Время проходило, и каждое новое зверство становилось лишь еще одной деталью в ужасающей монотонности убийств. Лили высушила ее досуха. Она больше ничего не чувствовала. Для Лиз Страйд или Кэти Эддоус горя не осталось.
Когда поднялось солнце, Женевьева задремала в кресле. Она устала держать все под контролем и знала, что произойдет дальше. С каждым убийством все становилось только хуже. Вскоре в Холле обязательно появятся несколько проституток и, плача, в истерике станут просить денег, дабы сбежать из смертельной западни Уайтчепела. Вот только этот район превратился в ловушку задолго до того, как Потрошитель посеребрил свои ножи.
В полусне Женевьева снова стала «теплой», сердце ее горело от злости и боли, глаза жгло от праведных слез. За год до Темного Поцелуя она плакала навзрыд из-за новостей из Руана. Англичане сожгли Жанну д’Арк, не погнушавшись клеветой, назвав ее ведьмой. В четырнадцать лет Женевьева поклялась в верности делу дофина, участвовала в войне детей, которых их собственные наставники довели до крайностей и кровопролития. Жанна так и не увидела свой девятнадцатый день рождения, Карл был подростком; даже Генрих Английский – всего лишь ребенком. Их ссоры могли уладить волчки да юлы, а не армии и осады. Теперь умерли не только короли-мальчишки, но и их династии. Франция превратилась в страну столь же чуждую для Женевьевы, как и Монголия, вовсе не имея короля. Какая-то часть крови Генриха IV еще текла в немецких жилах Виктории, но теперь она, наверное, растеклась по всему миру, добравшись до Лили Майлетт и Кэти Эддоус, Джона Джейго или Артура Моррисона.
В приемной опять поднялась – уже в который раз – суматоха. Днем Женевьева ожидала наплыва раненых. После убийств обязательно будут стычки, появятся жертвы уличных мстителей, а возможно, дело дойдет и до линчеваний в американском стиле…
В зале стояли четверо полицейских в униформе, между ними висело что-то тяжелое, завернутое в промасленную ткань. Лестрейд жевал собственные усы. Констеблям пришлось чуть ли не с боем пробиваться сквозь враждебную толпу.