– Только ее одежду.
Медсестра скользнула лезвием под вырез платья у плеча, распорола ткань и оторвала обрывки, оставшиеся от рукава Женевьевы. На плече виднелись пурпурные пятна. Миссис Эмуорт надавила на него обеими ладонями, послышался хруст, и сустав встал на место. Синевато-багровые отметины начали выцветать.
– А вот теперь самое сложное, – сказала миссис Эмуорт. – У нее сломана шея. Надо быстро поставить ее на место, иначе кости срастутся неправильно, и нам придется ломать позвоночник снова, чтобы все привести в порядок.
– Я могу помочь? – спросил Борегар.
– Вы и Моррисон возьмите ее за плечи и держите изо всех сил. Кебмен, сядьте ей на ноги.
Клейтон пришел в ужас.
– Не надо скромничать. Она вас за это поблагодарит. Может, даже поцелует.
Возница расположился на коленях Женевьевы. Борегар и Моррисон крепко взялись за ее плечи. Свободной осталась только голова. Чарльзу показалось, что Дьёдонне пытается улыбнуться. По крайней мере, она обнажила свои устрашающие зубы.
– Будет больно, дорогая, – предупредила миссис Эмуорт.
Медсестра крепко ухватилась за нижнюю челюсть Женевьевы, подвигала ее голову из стороны в сторону, примеряясь, а потом резко потянула на себя. Старейшина крепко зажмурилась и зашипела, стиснула зубы так крепко, что они слились воедино, как половинки решетки.
– Не держи в себе, кричи, дорогая.
Пациентка послушалась и испустила продолжительный хриплый крик, миссис Эмуорт дернула и с хрустом поставила череп Женевьевы на позвоночный столб. Затем, расставив ноги над Дьёдонне, удушающей хваткой вцепилась в ее горло и вправила суставы на место. Борегар видел, каких сил стоило медсестре закончить лечение. Ее безмятежное лицо покраснело, клыки вылезли изо рта. Даже после всех испытаний такие трансформации его потрясли.
Все четверо поднялись, оставив Женевьеву извиваться на мостовой. Ее крик теперь превратился в какой-то захлебывающийся лай. Она трясла головой, волосы хлестали по лицу. Чарльз решил, что она ругается на средневековом французском. Женевьева потерла шею и села.
– А теперь, дорогая, тебе нужно покормиться, – сказала миссис Эмуорт, оглянувшись на Борегара.
Тот ослабил галстук-шарф, расстегнул воротник. А потом замер. Почувствовал, как о костяшки пальцев бьется жилка на шее. Пуговица повисла между рубашкой и жилетом. Женевьева села, привалившись спиной к стене. Она успокоилась, демоническая пасть исчезла, но зубы все еще торчали вперед, выступая острыми камешками. Борегар представил, как этот рот впивается ему в шею.
Неожиданно рядом раздался знакомый голос:
– Чарльз?
Он повернулся. Рядом с капустными ящиками стояла Пенелопа. В пальто с меховым воротником и шляпой с вуалью она казалась на рынке столь же уместной, сколь краснокожий индеец – в палате общин.
– Что ты делаешь?
Он тут же захотел заново повязать шарф, но замешкался, и воротник распахнулся до нелепого широко.
– Кто эти люди?
– Ей нужно покормиться, – настаивала миссис Эмуорт. – Или она потеряет сознание. Слишком много сил потратила, бедняжка.
Моррисон закатал рукав и поднес запястье с несколькими крохотными шрамами ко рту Женевьевы. Та смахнула с лица волосы и присосалась к руке.
Пенелопа отвернулась, нос ее задергался от отвращения.
– Чарльз, это ужасно!
Она оттолкнула заостренным носком ботинка кочан капусты. Зеваки, собравшиеся позади нее, обменивались негромкими шутками. Время от времени они принимались грубо хохотать, но она не обращала на них внимания.
– Пенелопа, – сказал Чарльз, – это мадемуазель Дьёдонне…
Женевьева, не отрываясь от кормления, подняла взгляд, рассматривая вновь прибывшую. Струйка крови побежала из уголка ее рта, потекла по запястью Моррисона и закапала на мостовую.
– Женевьева, это мисс Чёрчвард, моя невеста…
Пенелопа сделала все возможное, чтобы не фыркнуть от омерзения. Женевьева закончила и отпустила руку Моррисона. Тот обернул платок вокруг запястья и застегнул манжету. Вампирша встала, рот ее был окровавлен. Порванный рукав свисал с обнаженного плеча. Она прижала корсаж к груди и сделала реверанс, слегка поморщившись.
В толпе появились полицейские, и зеваки быстро исчезли. Каждый на рынке сразу нашел себе дело, убирая мусор между рядами, ворочая ящики или торгуясь.
Миссис Эмуорт положила руку на пояс Женевьевы, чтобы поддержать, но та мягко убрала ее и улыбнулась, радуясь возможности вновь стоять прямо. Выглядела Дьёдонне странно – она явно не до конца оправилась от столь малого перерыва между серьезными ранениями и кормлением.
– Лорд Годалминг сказал, что я смогу тебя найти поблизости от «Кафе де Пари» в Уайтчепеле, – сказала Пенелопа. – Я надеялась, что его ввели в заблуждение.
Борегар понимал – если начнет сейчас объясняться, то тем самым признает свое поражение.
– Я приехала в кебе, – продолжила его невеста. – Ты вернешься со мной в Челси?
– У меня здесь еще дела, Пенелопа.
Она криво улыбнулась, но глаза ее больше походили на стальные голубые пятна.
Женевьева вытерла рот обрывком платья и благоразумно отошла в сторону вместе с миссис Эмуорт и Моррисоном. Клейтон стоял, ошеломленный, возница без кеба. Ему еще предстояло дождаться живодера, который должен был приехать за трупом лошади.
– Если захочешь нанести мне визит, – продолжила Пенелопа, предъявляя ультиматум, – я буду дома завтра днем.
Она повернулась и ушла. Носильщик свистнул ей вслед, и мисс Чёрчвард посмотрела на него, пригвоздив взглядом к месту, отчего тот сразу замолк. Сгорбившись, мужчина исчез в тенях между говяжьими тушами. Пенелопа ушла – она передвигалась маленькими шажками, лицо было скрыто вуалью.
Когда она исчезла из виду, Женевьева сказала:
– Значит, это Пенелопа.
Борегар кивнул.
– А у нее милая шляпка, – прокомментировала вампирша. Несколько людей, включая миссис Эмуорт и Клейтона, засмеялись, впрочем, не слишком весело. – Нет, действительно, – настаивала Женевьева, проведя рукой перед лицом. – Вуаль – очень милый штрих.
Борегар почувствовал жуткую усталость. Попытался улыбнуться, но его лицо, казалось, состарилось на тысячу лет.
– И пальто у нее хорошее. Такие блестящие пуговички.
Глава 31. Восторги и розы порока
– Тебе не кажется, что мы его прикончили, а? – спросила Нелл, присев на кровати и тыкая в обнаженного мужчину длинным пальцем. Тот лежал лицом вниз, уткнувшись в подушку, с запястьями и лодыжками, привязанными шарфами к медным стойкам. Красивые хлопковые простыни были все измазаны и покрыты пятнами.
Мэри Джейн одевалась, уделяя этому ритуалу все свое внимание. Без зеркала так трудно надеть шляпку!
– Мэри Джейн?
– Мари Жанетт, – поправила она, ей нравился звук этого имени, похожий на музыку. Девушка пыталась избавиться от своего провинциального акцента, пока не поняла, что мужчины находят его приятным. – Я тебе это говорю уже, наверное, год. Я Мари Жанетт. Мари Жанетт Келли.
– Твое «Келли» как-то не подходит к «Мари Жанетт», герцогиня.
– Тьфу на тебя. И фи на тебя.
– А этот малый-то, что тебя в Париж возил, нам вообще ничегошеньки не дал.
– Ничего не дал.
– Прощенья просим, герцогиня. Можешь отсосать.
– И не смей так грубо говорить о моем «дядюшке Генри». Он был выдающимся человеком. Может, даже им и остался.
– Если только не сгнил вконец от сифилиса, которым ты его заразила, – ответила Нелл, не желая по-настоящему обидеть.
– Немедленно прекрати говорить гадости! Какая наглость!
Мэри Джейн наконец понравилось, как сидит шляпка. Она с большим вниманием относилась к своей внешности. Келли обратилась в вампира и была кокоткой, но опускаться не собиралась и уж тем более не хотела превращаться в лисий кошмар, каким стала Нелл Коулс.
Та сидела на кровати и ощупывала шею поэта, все еще липкую от его собственной крови.
– Мы прикончили его, Мэри Джейн. Он истечет насмерть и теперь точно обратится.
– Мари Жанетт.
– Ага, а я – графиня Элеонора Франческа Большая Шишка. Посылай за мясниками.
Мэри Джейн осмотрела тело Алджернона[169] сверху донизу. Его усеивали крохотные укусы, старые и новые. Спину и зад рассекали пурпурные полосы. Он всегда приносил с собой собственные розги и пытался убедить девочек принять участие в играх.
– Ему не впервой, Нелл. Чтобы прикончить нашего дружка, понадобится что-нибудь посерьезнее, чем порка и парочка любовных укусов.
Коулс обмакнула палец в кровь, лужицей собравшуюся в ямке на пояснице Алджернона, и прикоснулась к своим обветренным губам. С каждой новой луной она все больше зарастала. Ей приходилось расчесывать щеки и лоб, убирая густые рыжие волосы в огненную гриву. Нелл выделялась из толпы, а в работе это помогало. У нее водились особенные клиенты. Она сморщила нос, попробовав алую жидкость. Нелл была из тех, кто воспринимал чувства из крови «теплых». Мэри Джейн радовалась, что с ней такого не произошло.
Коулс состроила гримаску.
– Горькая, – сказала она. – А кто наш парень-то?
– Его друг сказал, что он поэт.
Большой джентльмен нашел их и заплатил за экипаж от Уайтчепела до Патни. Дом находился почти в сельской местности. Мэри Джейн решила, что Алджернон болен и ему нужно дышать свежим воздухом ради поддержания здоровья.
– У него много книг, а?
Нелл не умела ни читать, ни писать, но Келли азбуку знала. Стены маленькой спальни были заставлены книжными полками.
– Он их все написал?
Мэри Джейн сняла с полки красиво переплетенный том и открыла его наугад.
– «Галилеянин! В мненье света, Ты – Бог, но мир сегодня сир, – прочитала она вслух. – Мы напились воды из Леты и справили посмертный пир»[170],[171]