Мисс Рид, похоже, не заметила иронии:
– А вам не кажется, что это нападение как-то связано с вашим интересом к уайтчепельским убийствам?
О таком варианте Женевьева не думала. Ответила не сразу.
– Сомневаюсь. Не знаю, какие слухи до вас доходили, но едва ли меня можно считать важной фигурой в расследовании. Полиция беседовала со мной о том, какое впечатление оказывают эти преступления на местное сообщество, – но и всё…
– И вы давали консультации Чарльзу… мистеру Борегару. Прошлой ночью…
– Опять же он говорил со мной, но ничего более. Как я понимаю, мне следует поблагодарить его за то, что он отвлек старейшину.
Мисс Рид явно настроилась на сенсацию. У Женевьевы сложилось впечатление, что та больше интересуется Чарльзом, нежели Потрошителем.
– А каково реальное участие мистера Борегара в расследовании?
– Это вам нужно спросить у него.
– Я спрошу, – сказала мисс Рид. – Когда найду его.
– Не надо меня искать, Кейт, – окликнул ее Чарльз.
Борегар зашел в приемную несколько минут назад. Женевьева не заметила, как он тихо стоял в углу. Глаза мисс Рид сузились, и она надела пару затемненных очков. Как у всех «новорожденных», ее кожа поражала бледностью, но Дьёдонне показалось, что на щеках журналистки мелькнул легкий румянец.
– М-м… – протянула мисс Рид. – Чарльз, добрый вечер.
– Я пришел проведать больную, но вижу, она уже поправилась.
Чарльз поклонился Женевьеве. Вопросы у мисс Рид неожиданно иссякли.
– Благодарю вас за то, что уделили мне время, мисс Дьёдонне, – сказала она. – Оставляю вас развлекать посетителя. Доброй ночи, Чарльз.
«Новорожденная» упорхнула во тьму.
– И что это было?
Женевьева пожала плечами, и у нее заболела шея.
– Не знаю, Чарльз. Ты знаком с мисс Рид?
– Кейт – моя подруга… подруга Пенелопы. – При упоминании своей невесты – чье лицо, скрытое вуалью, и сдержанно враждебные глаза Женевьева прекрасно запомнила – Чарльз помрачнел и покачал головой. – Может, она говорила с Пенелопой, – предположил он. – И тогда уже сделала больше, чем я.
Несмотря на свое обыкновение не вмешиваться в чужие дела, Женевьева заинтересовалась. Она должна была относиться снисходительно к подобным вещам, но в слабости своей питала склонность к глупым сплетням.
– У меня сложилось впечатление, что тебе сегодня днем следовало нанести мисс Чёрчвард визит.
Чарльз криво улыбнулся:
– Ты не одинока в своих впечатлениях, но вмешались обстоятельства. В Сент-Джеймс-парке случилось несчастье.
Неожиданно она обнаружила, что Борегар держит ее за руки, словно проверяя, целы ли кости.
– Прощу прощения за чрезмерное любопытство, но в твоей личной жизни есть странность, которая меня несколько удивляет.
– О, неужели? – холодно спросил он.
– Да. Права ли я, предполагая, что мисс Чёрчвард, Пенелопа, находится в родственной связи с миссис Борегар, Памелой, твоей бывшей женой…
Лицо Чарльза не дрогнуло.
– Я бы предположила, что они сестры, но, если вспомнить о мистере Холмане Ханте и мисс Во[182], ваша помолвка в таком случае, согласно английским законам, подпадала бы под статью об инцесте.
– Пенелопа – кузина Памелы. Они выросли в одном доме. Как сестры, если можно так выразиться.
– Так значит, ты намереваешься жениться на, так сказать, сестре твоей покойной жены?
Он явно аккуратно подбирал слова:
– Да, именно таково было мое намерение.
– А это решение не кажется тебе немного своеобразным?
Чарльз отпустил ее руки и отвернулся с подозрительно спокойным выражением лица.
– Нет, вполне обычным, как и любое другое…
– Чарльз, я не хотела смущать тебя, но ты должен помнить… в прошлую ночь, в кебе… не по моей вине у меня возникло… э… определенное понимание твоих чувств к Памеле и к Пенелопе…
Вздохнув, Борегар сказал:
– Женевьева, я ценю твою заботу, но заверяю тебя, в ней совершенно нет нужды. Каковы бы ни были причины моей помолвки, теперь они уже ничего не значат. Как понимаю, из-за недавних событий и не совершенных мною действий я свободен от обещаний, данных Пенелопе.
– Мои соболезнования. – Она положила руку на плечо Борегару и повернула его так, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Соболезнования не нужны.
– Прошлой ночью я слишком дерзко и легкомысленно отозвалась о Пенелопе. Как ты понимаешь, я была не в себе.
– Тебя чуть не убили, – с чувством возразил Чарльз. – Ты не несешь никакой ответственности за свои слова.
– Тем не менее я сожалею о том, что сказала и подразумевала…
– Нет, – ответил Борегар, прямо глядя на Женевьеву. – Ты была совершенно права. Я несправедливо относился к Пенелопе. Я не испытываю к ней тех чувств, какие должен ощущать мужчина к собственной жене. Я всего лишь использовал ее, чтобы заменить то, чего заменить нельзя. Ей будет лучше без меня. Буквально недавно мне казалось… не знаю, казалось, словно я потерял руку. Словно без Памелы я не целен.
– Ты хотел сказать «Пенелопы»?
– Я хотел сказать именно «Памелы», вот в чем вся беда.
– И что ты будешь делать теперь?
– Мне надо повидаться с Пенелопой и прояснить ситуацию, сложившуюся между нами. Она найдет себе более подходящую пару. Что касается меня, есть дела поважнее.
– Например?
– Например, уайтчепельские убийства. А еще я хочу узнать, не могу ли спасти тебе жизнь.
Глава 35. Партия динамита
– Ты только взгляни на них, – сказал фон Клатка, кивая на фургон. – Они же от нас просто в ужасе. Это ведь хорошо, нет?
Он наслаждался собой. Карпатскую гвардию вызвали в парк слишком поздно, поэтому им не оставалось ничего, кроме как ликовать и злорадствовать. Полиция уже окружила и загнала в фургоны большинство смутьянов.
Ряд взволнованных лиц пристально смотрел сквозь похожие на решетку плашки, скрывавшие окно ближайшей передвижной темницы. Там держали женщин. Большинство носили белые одежды с красными крестами на груди.
– Христианские крестоносцы! – насмехался фон Клатка. – Глупцы!
– Мы тоже когда-то были христианами, – заметил Костаки. – Когда шли за принцем Дракулой против турок.
– Это старая битва, мой друг. Сейчас надо покорять новых врагов.
Он подошел к повозке. Пленники захныкали, пытаясь отойти в глубь фургона. Фон Клатка осклабился и зарычал. Послышались сдавленные женские крики, и карпатец расхохотался. Была ли во всем этом хоть какая-то честь?
Костаки заметил знакомое лицо среди суетящихся вокруг полицейских.
– Шотландец, – крикнул он, – приветствую, рад встрече!
Инспектор Маккензи оторвался от разговора с надзирателем и увидел Костаки, склонившегося над ним.
– Капитан Костаки, – признал его Маккензи, тронув край шляпы. – Вы пропустили все веселье.
– Веселье?
Полицейский горько хмыкнул:
– Вам бы случившееся понравилось. Мне кажется, на ваш вкус – пролито недостаточно крови. Никого не убили.
– Уверен, это упущение исправят. Должны быть зачинщики.
– Без показательных казней не обойдется, капитан.
Костаки чувствовал смятение «теплого» инспектора, его подавленный гнев. Немногие союзы длятся долго. Этому человеку, наверное, чертовски трудно было примирить свои обязанности с привязанностями.
– Я уважаю вас, инспектор.
Шотландец удивился.
– Подумайте о себе, – продолжил капитан. – Сейчас довольно неловкие времена. Все положения сомнительны.
Фон Клатка протянул руку в фургон и пощекотал лодыжку съежившейся девушки. Он явно был доволен собой и теперь повернулся к Костаки, улыбкой ища одобрения.
Из тенистого парка появился вампир. Капитан немедленно отдал ему честь. Йорга – хвастун, каких поискать, – попал в самый разгар бунта; теперь он шагал, сопровождаемый этим высокомерным дьяволом Хентцау, так, словно лично выиграл битву при Аустерлице. Генерал заворчал, привлекая внимание фон Клатки, и тот вознаградил его еще одним торжественным приветствием. Офицеры вроде Йорги, столь часто встречающиеся в армиях как живых, так и не-мертвых, постоянно требуют доказательств собственной значимости. Когда старейшина не лицемерил перед вышестоящими, он зверски третировал подчиненных. Четыреста лет назад Йорга поклялся в вечной преданности делу Дракулы и столь же долго надеялся, что кто-нибудь водрузит Пронзителя на один из его собственных колов. Командир гвардии видел себя в качестве короля вампиров. Правда, в этой фантазии он был одинок; рядом с принцем генерал Йорга имел вес крайне незначительный.
– В казармах состоится празднование, – заявил он всем присутствующим. – Сегодня гвардия восторжествовала.
Маккензи сдвинул шляпу, чтобы скрыть в тени лицо, преисполненное отвращения из-за столь наглого присвоения чужих заслуг.
– Фон Клатка, – объявил Йорга, – выбери полдюжины «теплых» женщин из этой толпы и препроводи их в наши казармы.
– Есть, сэр! – ответил вампир.
Пленницы плакали и молились. Фон Клатка устроил целое представление, злобно рассматривая каждую из заключенных, отвергая одну за чрезмерный вес и возраст, другую – за худобу и жилистость. Он подозвал Костаки, но тот притворился, что не расслышал.
Йорга и Хентцау ушли, хлопая плащами. Генерал подражал в одежде принцу-консорту, однако был слишком полным, чтобы носить ее с достоинством.
– Он напоминает мне сэра Чарльза Уоррена, – сказал Маккензи. – Ходит напыщенный, сплевывает приказы и даже не представляет, каково это – находиться на острие событий.
– Генерал – глупец. Впрочем, обычно таковы все, кто выше чина капитана.
Полицейский захихикал:
– Как и все, кто выше должности инспектора.
– Не могу не согласиться с вами.
Фон Клатка сделал выбор, и надзиратель помог ему вытащить девушек – вампир указал на самых молодых – из фургона. Те сбились вместе, дрожа. Их одежды не подходили для прохладной ночи.
– Из них получатся прекрасные жирные мученицы, – сказал фон Клатка, ущипнув ближайшую за щеку.