Вспыхнул серебряный свет.
Мгновением раньше вампиры еще кормились в тенях, шумно обсасывая плоть юношей и девушек. Теперь вокруг настала тишина. Возможно, то была иллюзия, но крохотное лезвие сияло, миниатюрный Экскалибур освещал всю комнату. Дракула сначала наморщил лоб в ярости, но вдруг презрение и веселье превратили его лицо в широкоротую маску. Борегар держал серебряный скальпель Джека Сьюарда.
– Ты хочешь сразиться со мной этой крошечной иголкой, англичанин?
– Это подарок, – ответил Чарльз. – Но не для вас…
Женевьева в нерешительности отошла. Меррик и Мина Харкер находились слишком далеко, чтобы повлиять на события. Карпатцы оторвались от своих развлечений и встали полукругом с одной стороны. Несколько женщин из гарема поднялись, их красные рты влажно сверкали. Между Борегаром и троном никого не было, но, если бы он сделал хотя бы движение в сторону Дракулы, между ними образовалась бы стена прочной кости и вампирской плоти.
– …а для моей королевы, – закончил Чарльз – и бросил нож.
Вращающееся серебро отразилось в глазах Дракулы, когда гнев темнотой взорвался в его зрачках. Виктория выхватила скальпель из воздуха…
…Все делалось ради этого момента, ради того, чтобы Чарльз попал пред высочайшие очи, отдав единственный долг. Женевьева, все еще ощущая во рту вкус Борегара, поняла…
…Королева скользнула лезвием под грудь, прорезала сорочку до ребер, пронзила себе сердце. Для нее все кончилось быстро. Со стоном радости она упала с помоста – кровь хлынула из смертельной раны – и скатилась по ступеням, цепь загромыхала, разматываясь. Sic transit Victoria Regina[214].
Премьер-министр проложил себе путь сквозь гарем, отталкивая гарпий, и схватил тело королевы. Ее голова ударилась об пол, когда он одним движением вырвал скальпель из тела. Ратвен прижал руку к ране, словно желая вернуть Викторию к жизни. Все было бесполезно. Он встал, все еще сжимая в ладони серебряный нож. Его пальцы стали дымиться, и лорд отбросил скальпель прочь, криком признав свою боль. Окруженный женами Дракулы с искаженными от голода и ярости лицами, премьер-министр затрясся, так и не сбросив личину изысканного мургатройда.
Борегар ждал потопа.
Принц – более не принц-консорт – вскочил на ноги, плащ колыхался вокруг него, подобно грозовому облаку. Клыки выскочили из его рта, руки превратились в пучки копий. По его власти нанесли удар, от которого он не сможет оправиться никогда. Альберт Эдвард, принц Уэльский, стал королем, и приемный отец, отправивший наследника в приятную, но бессмысленную ссылку в Париж, едва ли имел на него какое-то влияние. Империя, которую узурпировал Дракула, теперь поднимется против него.
Даже если Борегару предстояло сейчас погибнуть, то он уже достаточно сделал.
Дракула поднял руку – бесполезная цепь свисала с запястья – и указал на Чарльза. Говорить он не мог, только плевался от ярости и ненависти.
Покойная королева была бабушкой Европы. Семеро из ее детей все еще жили, четверо из них оставались «теплыми». Браком и порядком престолонаследия они связывали оставшиеся королевские дома Европы. Даже если отставить в сторону Берти, существовало достаточно претендентов, чтобы оспорить трон. Красивая ирония состояла в том, что короля-вампира могла низвергнуть шумная компания коронованных гемофилитиков.
Борегар отошел назад. Вокруг него собрались неожиданно протрезвевшие вампиры. Женщины из гарема и офицеры гвардии. Фурии кинулись первыми и повалили его на пол, разрывая на части…
…Чарльз пытался спасти ее от беды, стараясь держать подальше от планов клуба «Диоген», но Женевьева упрямо настаивала на том, чтобы увидеть Дракулу в его собственном логове. Теперь же оба они, скорее всего, умрут.
Ее откинули прочь жены Дракулы. Они бросились на Чарльза, обагрив рты и когти. Она почувствовала бритвенные поцелуи на лице и руках Борегара, вытащила одну адскую кошку – эту штирийскую тварь, графиню Барбару Цилли, если Женевьева не ошибалась, – из общей свары и отбросила ее, верещащую, через всю комнату. Дьёдонне обнажила клыки и зашипела на упавшую женщину.
Злоба придала ей сил.
Она широким шагом подошла к куче, сомкнувшейся над Чарльзом, и рывком освободила его, ударяя и пронзая врагов руками. В своем логове придворные стали мягкими, пресыщенными. Отбросить женщин Дракулы прочь оказалось сравнительно легко. Женевьева обнаружила, что плюется и кричит вместе с остальными самками, клочьями вырывая волосы и царапая красные глаза. Чарльз истекал кровью, но был все еще жив. Она сражалась за него, как мать-волчица сражается за своих щенят.
Одержимые распутницы на четвереньках отползли прочь, подальше от Женевьевы, давая ей пространство. Чарльз встал с ней рядом, все еще покачиваясь. Перед ними появился Хентцау, рыцарь Дракулы. Нижняя часть его тела оставалась человеческой, но зубы и когти принадлежали животному. Он сжал кулак, и костяное лезвие, длинное, прямое и острое, выскользнуло из костяшек.
Женевьева сделала шаг назад, выходя за пределы действия костяной рапиры. Придворные отступили, образовав круг, будто толпа на боксерском поединке. Дракула наблюдал за ними, все еще прикованный к мертвой королеве. Хентцау ходил вокруг, его меч двигался быстрее, чем могла видеть Женевьева. Она услышала шепот лезвия и секунду спустя поняла, что на ее плече зияет открытая рана, а по платью красной нитью сбегает кровь. Дьёдонне подхватила стул и подняла его как щит, парируя следующий выпад. Хентцау прорезал обивку и сиденье, край клинка застрял в дереве. Когда он освободился, то из разреза показался конский волос.
– Сражаешься мебелью, да? – усмехнулся руританец.
Он несколько раз взмахнул мечом вокруг ее лица, и локоны волос вампирши взлетели в воздух. Откуда-то со стороны дверей раздался крик, и что-то упало на пол рядом с Чарльзом…
…Придушенный голос принадлежал Меррику. У ног Борегара лежал меч-трость. Несчастный уродец вырвал его у лакея. Чарльз не ожидал, что переживет королеву. Для него эти секунды уже казались послежизнью.
Гвардеец, вытолкнувший клинок из собственного скелета, приближался к Женевьеве. Хентцау не считал «теплого» человека стоящим беспокойства. Чарльз быстро вскочил на ноги, мускулы фехтовальщика легко сокращались, рука, державшая клинок, обладала достаточным умением, чтобы срубить голову.
Борегар подобрал трость и вытащил посеребренный меч. Он понимал, как чувствовал свое оружие руританин, – как продолжение собственной руки.
Хентцау с легкостью обезоружил Женевьеву. Он ухмыльнулся и отвел руку, целясь в сердце. Борегар ударил сверху вниз, сбив гвардейцу прицел, а возвратным движением загнал острие под челюсть Руперту; лезвие легко разрубило грубую шерсть и кожу и проскрежетало о кость.
Руританец завыл от серебряной боли, повернулся к Борегару и ринулся в атаку, кончик его меча парил, подобно стрекозе. Даже в агонии он был быстрым и точным. Борегар парировал целый каскад атак. Неожиданно он пропустил удар и почувствовал тянущую боль под ребрами. Отпрянув назад и опередив пронизывающее лезвие буквально на полсекунды, он поскользнулся на мраморе и тяжело упал, зная, что Хентцау сейчас накинется на него и рассечет ему артерии. Женщины из гарема напьются из фонтанирующих ран.
Гвардеец занес свою руку-меч как косу, лезвие со свистом начало опускаться. Борегар понял, что нижняя точка этой дуги лежит на его шее. Он подумал о Женевьеве. О Памеле. Содрогнувшись, вскинул руку, чтобы отразить удар. Рукоятка трости слегка скользнула во влажной от пота ладони, и он крепче перехватил ее.
Сотрясение от удара прошло через все его тело. Рука Хентцау столкнулась с серебром Борегара. Гвардеец пошатнулся. Его костяной меч упал, безжизненный, начисто отрезанный у локтя. Кровь брызнула фонтаном, и Чарльз инстинктивно откатился в сторону.
Он снова встал на ноги. Руританец держался за культю, покачиваясь. Его лицо вновь стало человеческим, звериная шерсть осыпалась, словно от линьки. Вой Хентцау постепенно перешел в серию захлебывающихся всхлипов. Внезапно раздался громкий клацающий звук. Борегар и Женевьева обернулись.
Принц Дракула встал на помосте. Он отстегнул цепь королевы от руки и уронил ее на пол…
…Он сошел с трона, пар струился из его ноздрей. Веками принц считал себя высшим существом, отдельным от всего человечества; не столь ослепленная эгоистичными фантазиями, Женевьева понимала, что она сама лишь клещ на шкуре «теплых». В своем раздутом состоянии принц пребывал чуть ли не в летаргии.
Дьёдонне схватила Чарльза и повернулась к дверям. Перед ними стоял премьер-министр. В этой компании он казался цивилизованным, почти изнеженным.
– В сторону, Ратвен, – прошипела она.
Того явно раздирали сомнения. Теперь, когда королева по-настоящему умерла, ситуация изменилась. Желая испробовать все, Женевьева протянула перед собой распятие. Лорд, удивленный, чуть не засмеялся. Он мог преградить им путь, но заколебался – политик до самого конца, – а потом отошел в сторону.
– Очень разумно, мой господин, – тихо сказала ему Женевьева.
Ратвен пожал плечами. Он понимал – империя пошла ко дну. Женевьева предположила, что премьер-министр немедленно займется вопросом собственного выживания. В этом старейшины имели большой опыт.
Меррик держал двери открытыми. В передней стояла Мина Харкер, от потрясения не знавшая, что ей делать. Все вокруг шатались, кружились, пытаясь осмыслить столь быструю смену событий. Некоторые из придворных сдались и вернулись к удовольствиям.
Тень Дракулы выросла, его гнев распространялся вокруг, подобно туману.
Женевьева помогла Чарльзу выбраться из тронного зала. Она слизала кровь с его лица и почувствовала силу сердца Борегара. Вместе они справятся с этим вихрем.
– Я не мог рассказать тебе, – попытался он объяснить.
Она заставила его замолчать.
Меррик закрыл двери и прижался к ним огромной спиной, издав протяжный вой, который, наверное, означал «Бегите!». Что-то врезалось в двери с другой стороны, и когтистая лапа пробила дерево над головой Джозефа, в дюжине футов над полом. Рука сомкнулась в кулак и принялась расширять дыру. Створки затряслись так, словно в них ломился носорог. Верхняя петля отлетела в сторону.