— А третий? — спросил я. — Не дошёл?
Ручечник сокрушённо покачал головой, вздохнул:
— Не довели. За «корову» его, фраеришку, взяли.
— Как это?! — оторопело спросил я.
— Как слышал. Такие у нас, значит, ндравы бывают. Жизнь — копейка. А уж для Фокса — тем более…
Ручечника увели — дальше разговаривать с ним было без толку, он явно предпочитал отсидку встрече с Фоксом. Оставалась Волокушина. Жеглов сбегал, переговорил с ней, и она без особого сопротивления согласилась позвонить Ане. Со связистами всё было заранее договорено, и не прошло и часа, как мы сидели в маленькой уютной комнате Волокушиной в Кривоколенном переулке, 21. В комнате даже после обыска было чисто и уютно; массивный торгсиновский буфет сиял промытыми резными стёклами, кружевной подзор на кровати и такая же салфеточка под телефоном топорщилась от крахмала, мраморные слоники — семь штук по ранжиру на буфете — сулили счастье, которого Волокушина так жадно хотела, да не дождалась…
После того как Волокушина позвонила по телефону бабке Задохиной, разговаривать нам было особенно не о чём — инструкции полной мерой были выданы по дороге, — мы сидели молча, думая каждый о своём, и только старший сержант Сафиуллин из отдела связи, приехавший с нами для обеспечения нормальной работы аппаратуры, время от времени проверял, не фонят ли наушники, которые он для нас с Жегловым подключил к телефону параллельно. Конечно, прождать можно было чёрт те сколько — и сутки, и двое, — но нам повезло: минут через сорок телефон задребезжал, и Волокушина, резко побледнев, сняла трубку. Мы тоже прижали к ушам наушники. Мужской низкий голос прозвучал так, будто звонили из соседней квартиры:
— Света?
— Да, я… — Волокушина глазами, всем лицом, головой показала нам, что это Фокс.
— Где Петька? — требовательно спросил Фокс.
Точно так, как было уговорено, Волокушина зашлась в плаче, сквозь который прорывались отдельные несвязные слова.
— Ты что ревёшь, дура? — спросил Фокс злобно. — Говори толком!
— Пе-е-етеньку посадили, — заверещала Волокушина. — Фоксик, миленький, помоги, что же я теперь делать-то бу-у-уду-у?..
— А ты как выскочила? — спросил он подозрительно.
— Его с номерком взяли, на карма-а-ане-е…
— Понял, — сказал Фокс деловито. — Слушай внимательно: я ему помогу, чем возможно. Раз. Ты больше к Аньке не звони, я тебе потом сам позвоню. Это два. Если тебя лягавые возьмут, молчи, как немая. Тогда выручу. Будешь болтать — язык отрежу. Всё…
Гудки отбоя возвестили, что разговор окончен, и почти в ту же секунду раздался зуммер полевого телефона Сафиуллина. С телефонной станции сообщили: Фокс звонил из автомата в булочной у Сретенских ворот. Прямо со станции туда уже мчался на машине Пасюк — прочесать с группой сотрудников прилегающую территорию.
Но Фокс как сквозь землю провалился, хотя поработал Пасюк истово. Узнали мы об этом немножечко позже — когда приехали в Управление и выслушали его рапорт.
— Ничего, — утешил расстроенного Пасюка Жеглов. — Он, гад ползучий, от меня не уйдёт. Слово чести!
Я видел, что от злости он прямо искрился, словно только что заряженный танковый аккумулятор.
— По домам! — скомандовал Жеглов! — Отдохнуть по силе возможности и в девятнадцать пятьдесят быть у входа в «Савой». Марш!..
24
ЭКСПОНАТЫ ИЗ БЕРЛИНА
Выставка образцов трофейного вооружения, захваченного у немцев в 1941—1945 годах, продолжает пополняться новыми экспонатами. В Москву доставлено много образцов боевой техники, отбитой у врага в Берлине, Будапеште и в других районах недавних боёв.
Глупо, конечно, но факт — очень я взволновался перед походом в «Савой». Как там ни говори, а всё-таки первый раз в жизни собирался я в ресторан. Ещё до демобилизации побывал я пару раз в немецких «гештетах», но какой же это ресторан — забегаловка, и всё! И ещё я очень жалел, что в ресторан я иду искать Фокса, вместо того чтобы нам отправиться туда с Варей, попробовать жареного мяса, выпить винца, потанцевать, и все бы увидели, что я тоже кое-чего стою, коли пришла со мной туда самая красивая девушка.
Но об этом и думать нечего, потому что мы отдали Шурке Барановой карточки, и нам с Жегловым ещё надо смикитить, как дотянуть до конца месяца хотя бы на хлебе с картошкой. Наши талоны на второе горячее блюдо были действительны только для управленческой столовой. Нет, коммерческие рестораны нам пока не по карману!
Об этом и сказал нам Жеглов в автобусе, когда мы остановились неподалёку от входа в «Савой» без десяти минут восемь. Он выдал нам по замусоленной синей сотняге и сказал:
— Деньги казённые, не вздумайте там шиковать на них! Тем более что вовсе не известно, явится ли он сюда…
Все засмеялись: в коммерческом ресторане на сотню зашикуешь, пожалуй! Гриша Шесть-на-девять спросил:
— А чего можно взять на сто рублей?
Жеглов неодобрительно покосился на него:
— Две чашки кофе, рюмку сухого вина и бутылку лимонада. Но тебя это всё не касается — ты нас вместе с Копыриным будешь здесь дожидаться…
— Ну-у, тоже придумал, я, может быть…
— Отставить разговоры! Вы здесь не прохлаждаться должны, а прикрывать наш тыл. Неизвестно, как там всё сложится, поэтому у вас с Копыриным должна быть всё время готовность номер один. Не отвлекаться, газет не читать, байки не травить — всё время вы должны просматривать зону перед входом в ресторан. Если случится так, что Фокс придёт и вы его опознаете, дайте ему спокойно войти, после чего ты, Копырин, остаёшься на месте, а Гришка идёт ко мне. Задача вам ясна?
— Чего там неясного! — невозмутимо сказал Копырин.
— Ясна, но мне хотелось бы… — начал Гриша, но Жеглов махнул рукой:
— С тобой всё! Теперь задача для Тараскина и Пасюка. Значитца, ресторан имеет два зала в форме буквы «Г». В оба зала есть входы — один с улицы, другой из гостиницы. Вы проходите и садитесь в самом конце второго зала, блокируя вход-выход из гостиницы. Я зайду в ресторан первым и сяду в самой середине — у фонтана, так, чтобы меня видно было из обоих залов. Шарапов двигается замыкающим. У входа в первый зал находится стойка с высокими стульчиками, называется «бар». Вот ты, Шарапов, со своей заграничной внешностью, и будешь нести службу у стойки. Сидеть тебе надо спиной к входу, вполоборота к стойке — тогда ты будешь всех просматривать, а твоё лицо почти никто не увидит. Диспозиция ясна?
— Ясна.
— Как только мы уйдём, Копырин отгонит автобус к углу Пушечной и Рождественки — с этой точки вы можете наблюдать оба входа: и в ресторан, и в гостиницу.
Я спросил:
— Что делаем, если опознаём Фокса?
— Спокойно пьём кофе на всю отпущенную финчастью сотню. Не глазеем на него, не дёргаемся, не ёрзаем. Все сидим на своих местах и ждём, пока Фокс отгуляет и начнёт собираться домой или в туалет. Брать его можно только в гардеробе — он вооружён и в зале может положить несколько человек. Начинать по моей команде.
— Последний вопрос, — сказал я. — Глеб, мы его не можем перепутать? Ну, за другим погнаться? Мы ведь его в лицо не знаем — только по словесному портрету…
— Знаем, — твёрдо кивнул Жеглов. — Есть у меня человек, который его знает… Всё, оперативка закончена. Тараскин и Пасюк, на выход!
Через минуту после них ушёл Жеглов, а потом и мне отворил дверь своим костылём-рукоятью Копырин:
— Давай, старшой, ни пуха тебе, ни пера, — сказал он мне вслед и хлопнул по спине.
Я отдал гардеробщику свой плащ, потрогал локтем пистолет в боковом кармане, причесался перед зеркалом и поднялся по четырём мраморным ступенькам в зал. Народу было не очень много — я знал, что ресторан работает до трёх часов ночи и собираются люди около девяти. Огляделся я быстренько и увидел, что нахожусь около той самой стойки с высокими табуретами, о которой говорил Жеглов. Табуретки, кожаные, мягкие, крутились на шарнире, как сиденья у пулемётной турели, и сверху мне было очень удобно озираться. А зеркала буфета в лучшем виде отражали входную дверь. Ко мне подошла буфетчица и вежливо сказала:
— Добрый вечер, добро пожаловать…
Я даже удивился — чего это она так обрадовалась моему приходу? И тоже ей приветливо сказал:
— Здравствуйте, давненько я не бывал у вас…
Бровки у неё белые, выщипанные, подведённые, крендельки шестимесячной аккуратненько выложены под сеточкой с мушками.
— Что желаете выпить? Коньяк, водка, ликёр, коктейль, пунш?
И спрашивает негромко, доверительно, будто о секрете между собой мы сговариваемся и она мне тоном своим даёт понять, что никому не разболтает, нигде не проговорится, что я у неё в баре выпивал.
— Вы мне кофе пока налейте и меню дайте, — сказал я ей тоже по секрету.
— Меню в обеденном зале, а у нас карточка, — сказала она не очень обрадовано.
— Ну карточку давайте, — покладисто кивнул я.
Она ушла варить кофе, а я стал оглядывать каждый стол в отдельности. Прямо передо мной, слева от входа, торцами к окнам стояли четыре стола и к ним были приставлены диваны с высокими спинками, так что сидящие за столом будто в купе поезда находились — их никто не видит, и они ни на кого не смотрят. За стойкой бара вход на кухню, потом зал кончался и переходил в площадку, посреди которой бил настоящий фонтан! Маленький бассейн с медными загородками, а в середине фонтан! В потолок были вмазаны зеркала, и в них я видел дно фонтана, и это было невероятно красиво — по потолку плавали золотые рыбки с пышными хвостами! Это ведь надо придумать такое! Напротив фонтана на маленькой сцене сидел оркестр, а вокруг стояли двухместные столики.
За одним из них уже устроился Жеглов, с ним за столом сидел ещё какой-то человек вполоборота ко мне, и с затылка он казался почему-то знакомым. Жеглов прицепил ко второй пуговице гимнастёрки крахмальную белую салфетку, и со стороны казалось, будто он готовится к обильному обеду. Это же надо, на сто его рубликов — смех один! Мне с моей табуретки было очень хорошо видно лицо Жеглова, высокомерно-насмешливое, со злым блеском в глазах. Время от времени он что-то цедил своему собеседнику сквозь зубы и учительски помахивал пальчиком у него перед носом. Во даёт!