Опять-таки отчасти эти трудности были связаны с лояльностью. Лояльность и повиновение королю, королевским магистратам и чиновникам или феодальным сеньорам были обязанностями, которые признавал каждый хороший подданный, но это были обязанности сравнительно пассивного рода. Человек должен воздерживаться от действий, которые наносят ущерб его владыке или государству. Он, безусловно, должен прийти на помощь своему господину, если тот его призывает, и платить определенные взносы и оказывать услуги; но на том его обязательства заканчивались. Лояльность чиновников в XVI в. – разумеется, не считая самых высокопоставленных и занимавших ответственные посты – была такой же, как и у негосударственного служащего. Должность чиновника подразумевала ответственность и заработок. Он получил ее либо потому, что заработал ее своей прежней службой, либо потому, что купил ее, либо потому, что ему повезло иметь покровительство какого-нибудь значимого лица. Он должен был выполнять определенные обязанности, вести дела согласно правилам, если и когда его призывало к этому правительство или частное лицо, такое как проситель или сторона в судебной тяжбе. За каждую выполненную работу он получал отдельное комиссионное вознаграждение. Если он был лояльным и добросовестным чиновником, он делал то, о чем его просили, защищал королевские интересы, проявляя максимум своих способностей, и воздерживался от притеснений или мошенничества. С другой стороны, он не считал себя работником, занятым полную рабочую неделю на активной и продолжительной службе короне, проводившим в жизнь ее политику. Если корона ему не платила, то не было причин, по которым он должен был себя им считать.
На протяжении XVI, XVII и XVIII вв. европейские правительства медленно, но настойчиво старались преодолеть эти трудности, сделать гражданскую службу более активным и эффективным инструментом своей воли, набрать corps d’elite (фр. корпус избранных) профессионалов, чиновников, получавших фиксированное жалованье, испытывавших не только личную верность королю или своему непосредственному вышестоящему начальнику, но и ту безличную верность административной машине, присущую хорошему чиновнику. Растущая сложность управления в Европе в любом случае сделала бы такое развитие необходимым, но владение заморскими царствами придавало ему дополнительные остроту и актуальность. Вековые традиции в Европе гарантировали, что общественная и государственная организация сохранялась и работала так или иначе даже при слабых правителях и даже с самым схематичным и неполноценным управленческим аппаратом; но за морем все было новое и незнакомое. Обновление законодательства было не какой-то особенной мерой в исключительных обстоятельствах, а постоянной необходимостью; и его нужно было приводить в исполнение на огромном расстоянии с помощью людей, которые могли не иметь личных контактов со своими правителями. Империями – уж если ими управлять эффективно – можно было управлять только бюрократическими методами. Короли, министры, высокопоставленные лица не могли лично объезжать свои заморские владения, как они объезжали свои европейские королевства. Они не могли опрашивать и надзирать за своими колониальными служащими напрямую. Им приходилось полагаться на письменные отчеты и выражать свою волю в письменных распоряжениях. Империи в эпоху разведывательных исследовательских экспедиций скреплялись цепями бумаг – цепями, которые своим числом восполняли ту силу, которой недоставало каждой из них в отдельности. Люди, опытные в обращении с документами, были незаменимыми служащими имперского аппарата управления. Члены Совета Индий, лорды Комитета торговли, директора крупных голландских компаний были бюрократами большого масштаба. Филипп II – этот великий король, управлявший своими обширными, разбросанными по миру владениями из своего кабинета в Эскориале, был правителем-бюрократом именно такого типа. Управление Индиями и в различной степени всеми империями в эпоху разведывательных исследовательских экспедиций продемонстрировало, чего можно достичь с помощью верных и эффективных чиновников, когда ими умело руководят. Оно также продемонстрировало разочарование, высокие издержки и полную потерю чувства срочности, которые повлекла за собой бюрократия при небрежном наборе служащих и недостаточном контроле. Бюрократия, как и абсолютизм, укрепила свою хватку в европейских королевствах, по крайней мере отчасти, как следствие ощущаемой необходимости и проводимых экспериментов за границей.
Глава 19Права завоевателей и завоеванных
Создание европейских империй за морями создало проблемы не только в управлении, но и в политической теории. И в этой области испанцы были первыми и самыми энергичными в ее обсуждении. Испания XVI в. вела за собой остальную Европу не только в юридической практике и управлении, но и в теоретической юриспруденции. Испанские правоведы разработали теорию верховной власти, отличавшейся в равной степени и от ограниченной монархической формы правления в Средние века, и от разнузданного абсолютизма; теорию конституционного государства, обладающего законодательным правом и не ограниченного в сфере своей деятельности, но ограниченного в осуществлении власти законами, созданными людьми, и обычаями его подданных. Они выразили ужас перед абсолютизмом в то время, когда абсолютизм стал распространяться повсюду. На протяжении всего века книги, утверждавшие законные права свободных людей и даже в крайних случаях выступавшие в поддержку убийства тирана, продолжали свободно циркулировать; их чтение не было чем-то скандальным; и они оказывали значительное влияние не только на мысли, но и действия правительства. Неизбежно в такой атмосфере открытие и завоевание нового мира спровоцировало юридическую дискуссию.
Официально испанская корона основывала свое право править Индиями на буллах от 1493 г., в частности булле Inter caetera, которая даровала Испании «острова и материки… к Западу и Югу… со всеми правами, юрисдикцией и акцессорными обязательствами», за исключением лишь земель, которыми уже владели христианские государи. Ни на каких землях, впоследствии колонизированных испанцами, не было христианских правителей, но все они были населены. Жители, хотя некоторые из них и были первобытными людьми, жили все, подчиняясь в своем роде политической дисциплине, и все повиновались признанным вождям. Очевидно, все их правители имели какое-то право на территорию, которой они правили, и на повиновение людей, которые ее населяли. Юристы короны утверждали, что эти права местными владыками были, вероятно, узурпированы, что их правление было тираническим и поэтому не имело оправдания и что в любом случае папский дар имеет преимущественную силу. Это был в высшей степени спорный аргумент. Учение о всемирной власти папы в светских и духовных вопросах, обычно связываемое с именем Генриха Сузо (Сузского, «остийского кардинала»), было хорошо известно знатокам церковного права в XV – начале XVI в., но, безусловно, не было общепринятым. Это был пережиток средневекового представления о мире как однородном христианском царстве с языческими окраинами. Согласно Генриху Сузо (Сузскому), язычники могли сохранять свои земли и имущество только по милости церкви. Если они отказывались признавать папскую власть, то папа мог распорядиться принять меры к приведению их к повиновению и даже назначить над ними христианских правителей; однако при условии, что такой назначенный правитель должен был быть только politicum (лат. заниматься политическими вопросами), а не despoticum. Многие юристы XVI в. в Испании, как и в других странах, отвергали эту доктрину не только потому, что она была ошибочной с богословской точки зрения, но и потому, что она была далекой от реальности. «Остийский кардинал», писавший в век средиземноморских Крестовых походов, имел в виду левантийских мусульман – воинственных врагов христианского мира, несмотря на достаточные возможности изучать христианское учение. Вполне можно утверждать, что их «язычество» было злонамеренным и заслуживало наказания. Однако великие открытия продемонстрировали нагляднее, чем любая теория, ошибку считать «мир» и «христианский мир» более или менее совпадающими в пространстве. Было явно абсурдным призывать американских индейцев признать власть понтифика, о котором они никогда в жизни не слышали. Торжественно исполняемый фарс Requerimiento (инструкции короля Испании Фердинанда Католика[81] запрещали нападать на индейцев, не предложив им предварительно покориться добровольно, для чего предписывалось зачитывать им специальное «Требование». – Пер.) не мог никого обмануть. Нравственные, интеллектуальные и юридические сомнения относительно справедливости завоевания Индий можно было успокоить только аргументами, независимыми от светской верховной власти папы римского.
Какие бы взгляды ни излагали о власти папы в мирских делах, никто еще открыто не усомнился в его полномочиях в духовной сфере. Так что, какова бы ни была их цель, буллы от 1493 г. представляли собой четкое указание испанской короне заняться обращением американских индейцев в христианство. Ни один католик – а обсуждение этих вопросов давно уже ограничено католиками – не мог отрицать права папы давать такие указания или долг испанских монархов выполнять их. Однако до какой степени им было разрешено использовать мирские средства для достижения этой духовной цели? Можно ли долг обращения язычников в христиан считать оправданием вооруженного завоевания, свержения местных правителей – если у индейцев были действительно законные правители – и утверждения власти испанцев над индейцами вообще? Это был ключевой вопрос. Если на него можно было ответить положительно, то следом возникали второстепенные вопросы. Если индейцев путем справедливого завоевания сделать подданными испанской короны, то какие юридические и политические права у них останутся? Следует ли их обращать в христиан принудительно? Должны ли они подчиняться испанским судам общей юрисдикции, гражданским или церковным? Можно ли их передавать отдельным испанцам в феодальное владение, лишать земли, привлекать к принудительному труду, порабощать? Попытка ответить на эти вопросы означала, что каждый человек, пишущий на эту тему, должен был рассуждать о характере папской и имперской власти, силе естественного права и правах народов при определении оснований для справедливой войны, о действенности силы при обращении язычников в христиан, общественном положении, характере и дееспособности самих индейцев.