На практике позиция короны определялась главным образом ее решимостью охранять свои владения и утверждать свою власть, необходимостью получать доходы и желанием избежать в будущем беспорядков вроде тех, которые последовали за обнародованием Новых законов в 1543 г. Это не значит, что спор в Вальядолиде был для короны чисто научной дуэлью. Карл I (V) отнесся к нему серьезно и запретил вести завоевательные походы до урегулирования вопроса о справедливой войне. Этот вопрос так и не был решен, но в третьей четверти XVI в. интерес короны совпал во многих аспектах с идеями, которые выдвинул Лас Касас. Империи был нужен период сплоченности и мира, в течение которого можно было эксплуатировать недавно открытые минеральные богатства Индий, а управление ими – усовершенствовать. Чтобы погасить беспокойную тягу старых конкистадоров и колонистов к передвижению, помешать им держать границы в постоянном волнении и избежать дальнейших жестокостей, имевших место в начале завоевания и получивших недавно такую нежелательную огласку, было необходимо ограничить новые entradas (исп. вторжения) и держать их под строгим королевским контролем. С этой целью в 1573 г. были опубликованы Ordenanzas sobre Descubrimientos (исп. Законы об открытиях). Тогдашний председатель Совета Индий Хуан де Овандо, исключительно талантливый и добросовестный чиновник, был поклонником Лас Касаса, и по его распоряжению рукописи Лас Касаса были привезены из монастырского хранилища в Вальядолиде и использованы Советом при разработке нового кодекса. Действительно, Ordenanzas не полностью запретили применение силы против непокорных, да и запрещение использовать слово «завоевание» и его замена на слово «умиротворение» не обязательно обеспечивали использование мирных методов. Тем не менее новые правила подчеркивали в выражениях, которые мог бы использовать сам Лас Касас, предпочтение, которое отдавала корона убеждению и достижению соглашения при расширении границ ее власти, и важность эффективного – потому что добровольного – принятия индейцами христианства. Они определили обязательные условия для разрешения проведения новых экспедиций и запрещали под угрозой суровых наказаний вторжения старого типа – свободные и несанкционированные. По крайней мере, насколько могла, испанская корона отказалась от безжалостных методов, с помощью которых была обретена ею большая часть ее владений в Новом Свете.
При решении более неотложных проблем местного управления в провинциях, уже подчиненных Испании, законодательство Филиппа II вобрало в себя многие из идей, которые распространяли Лас Касас и его друзья. Не имея возможности пожертвовать властью или доходами, король искренне желал облегчить свою совесть в отношении своих индейских подданных и путем поддержки христианской и цивилизационной миссий среди них, и путем защиты их материального благополучия. Корона утверждала – насколько решительно могло утверждать любое правительство в XVI в., – что при любом обретении владений или в ходе любого завоевания личная свобода и частная собственность как отдельных людей, так и корпораций, существующих на момент его совершения, должны быть сохранены. В наши дни – или до недавнего времени – это общепринятый принцип цивилизованного поведения, но он был новым и непонятным во времена, когда личная власть и грабеж были традиционно признанными целями завоевания. Несомненно, исполнение королевских желаний часто было поверхностным или неэффективным, но корона щедро финансировала суды, куда индейцы могли прийти со своими жалобами, нанимала и платила адвокатам для защиты индейцев и давала указания судьям приводить в исполнение местные законы и обычаи тогда, когда они не были откровенно варварскими или не противоречили законам Индий. Величайшие вице-короли, такие как Франсиско де Толедо и Луис де Веласко I, в целом оставались верными принципам, заложенным короной, а некоторые из них, особенно Толедо, проявляли интерес, необычный в колониальном правителе, к связанным с ними политическим теориям. За пределами Испании и Испанской Америки правительства и народы-колонизаторы имели менее четко выраженную точку зрения на права аборигенных народов, но и среди них некоторые из лучших колониальных чиновников-управленцев – от губернатора Брэдфорда в Новой Англии до Иоганна Морица в Бразилии – придерживались аналогичных принципов. Одной из заслуживающих уважение черт европейского империализма было глубокое чувство ответственности – широко признанное, хотя, безусловно, не столь последовательно воплощаемое в жизнь – по отношению к покоренным народам. Эта ответственность была более чем просто снисходительностью лукавых правителей; она ощущалась как нравственный долг в соединении с религией и гуманизмом и часто была отражена в законе. Иногда она даже доходила до логического завершения в содействии достижению цивилизованной и процветающей независимости. Она развилась во многом из идей богословов и правоведов Испании в XVI в.
Одной из самых любопытных черт дискуссии о правах туземцев была забота о судьбе американских индейцев и абсолютное равнодушие к торговле рабами-неграми. Лас Касаса иногда обвиняют в том, что он предложил заменить африканскими рабами убывающее население племени тайно (араваков) на острове Эспаньола. Для этого обвинения нет фактов; но, действительно, немногие испанцы, настаивавшие на личной свободе индейцев, высказывались о рабстве негров. Было, конечно, юридическое различие. Индейцы были подданными испанского короля и имели право на его защиту. Африканцы были подданными независимых правителей и вождей. Европейцы приезжали в Западную Африку как торговцы, а не как крупные феодалы. Обращение в рабство военнопленных было обычным делом во многих частях мира; в сражениях на Варварийском берегу (средиземноморское побережье Северной Африки от Марокко до Египта. – Пер.), например, пленных регулярно обращали в рабов с обеих противоборствующих сторон и делали гребцами на галерах. Если западноафриканские правители воевали между собой и продавали своих пленников работорговцам, то в этом не было вины короля Испании. Некоторые теоретики советовали работорговцам сначала удостовериться, что война, в которой их живой товар был захвачен, была справедливой войной, при этом признавая, что такое расследование будет трудно осуществить на деле. Другие указывали, что негры сильнее американских индейцев и более приспособлены для выполнения тяжелой работы, или что порабощение – это средство изъятия язычников из-под власти язычников-правителей, передача их хозяевам-христианам и предоставление им шанса на спасение, или опять-таки что некоторые негры – мусульмане и являются законной добычей. Сопровождающие рабство страдания производили слабое впечатление на людей, привычных к внезапной насильственной смерти или смерти от болезни. Торговля велась с разрешения короны и почти не встречала серьезного противодействия ни со стороны миссионеров, ни со стороны правительства.
Тем не менее всегда находились люди, чья совесть всегда была не удовлетворена юридической или антропологической казуистикой. Лас Касас в последние годы жизни осуждал любое рабство. Уже были упомянуты доминиканец Томас де Меркадо и иезуит Алонсо де Сандоваль. Сандоваль подчеркивал, что рабовладельцы на практике ничего не делали для обращения в христианство своих рабов и зачастую обращались с ними с умышленной жестокостью; и что межплеменная война в Западной Африке часто являлась результатом, а не причиной торговли рабами. Книга Сандоваля является примером одной из самых бескомпромиссных книг, которые когда-либо были написаны в осуждение рабства. Время от времени на протяжении XVII в. в официальных кругах высказывались сомнения в законности рабовладения. «Господа XIX» – директора голландской Вест-Индской компании – в нескольких случаях запрашивали мнение теологов по этому вопросу и получали уверения в том, что рабство разрешено в Библии. Португальский Совет по делам заморских территорий с сожалением сообщил в 1673 г., что работорговля в Анголе «до сих пор не освободилась от мук христианской совести». И все же ни один протест против рабства негров в эпоху разведывательных исследовательских экспедиций не увенчался каким-либо практическим результатом. Эта торговля приносила колоссальные барыши; без нее нельзя было обойтись на сахарных плантациях в Бразилии и Вест-Индии; она велась в далеких краях; ее ужасы видели сравнительно немногие европейцы; она получала мало огласки, и о ней мало знали; она снимала часть рабочего бремени с американских индейцев, за которых европейские монархи, по общему признанию, несли ответственность, и переносила его на чуждых им африканцев, за которых они не чувствовали на себе ответственности; и, будучи скорее вопросом торговли, нежели политического и территориального управления, она поднимала меньше неприятных проблем в международном праве.
Международное право, проблемы справедливой войны и законного права на территорию находились в центре всей этой полемики. К началу XVII в. юристам всей Европы стала очевидна необходимость нового подхода к этим проблемам. В XVI в. обсуждение права на территорию в Новом Свете сосредоточилось на вопросе о справедливой войне с примитивными или языческими народами и правилах, которые должны определять отношения между завоевателями и завоеванными. Долго думали, как определить власть испанской короны в Америке по отношению к правам ее туземных жителей. Связанная с этим проблема прав испанской короны по отношению к притязаниям завоевателей-соперников не получила аналогичного внимания. Эта проблема не была безотлагательной. На самом деле у испанцев не было завоевателей-соперников, за исключением португальцев, а колониальные вопросы между Испанией и Португалией были урегулированы без особого труда договорами в 1494 и 1529 гг., а также объединением корон в 1581 г. (до 1640 г.) Помимо территорий, добровольно отданных по договорам, испанская корона заявляла свои права на весь Новый Свет, населенный или ненаселенный. Этой позиции она придерживалась с большим упорством. Во всех официальных делах она основывала свое исключительное право на буллах от 1493 г. Однако, как мы уже видели, многие испанцы и большинство иностранцев считали эти буллы недействительными в том смысле, что они подразумевали дарование гражданской верховной власти. Витория и другие испанцы разрабатывали другие, более сложные теории, которые так или иначе основывали косвенное возложение гражданской власти на поручении папы римского обратить язычников в христианство. Однако, рассматривая папский дар с такой точки зрения, эти теоретики отрицали у короны какое-либо исключительное право на незаселенные или почти незаселенные территории в Америках – на земли, не колонизированные испанцами, на которых не было значительного языческого населения, которое можно было обратить в христианство. Католические правители, не обязательно подразумевая какое-то неуважение к папе или испытывая враждебность к Испании, безусловно, считали себя вправе аннексировать такие регионы, и в рассуждениях Витории не было ничего, что могло помешать им это делать. Некоторые католики за пределами Испании пошли дальше и поставили под сомнение право папы запрещать где-либо католические миссии. Протестанты, разумеется, отвергали всю папскую власть – как духовную, так и мирскую.