Навстречу Зубкову и Чуеву выкатилась пухленькая тетка лет сорока, с боевой раскраской на лице и в достаточно откровенном сарафане. Она именно выкатилась, потому что ее очертания имели почти правильной формы шар.
— Знакомься, — сказал дядя Юра, пытаясь перекричать оркестр. — Это Алла Шухер.
— Ух ты мой сладенький, — кровожадно простонала Алла, вытянула губки дудочкой и двинулась на Костю, выставив вперед пухленькие ручонки с растопыренными пальцами.
— Предпочитаю воздушные поцелуи, — мгновенно среагировал Костя и приставил большим пальцем к переносице правую кисть с плотно сжатыми пальцами, как будто ему пытались выколоть глаза.
Но это ему не помогло. Алла знала свое дело. Она шлепнула пухлой ладошкой по Костиной руке и впилась в его уста. Костя пробовал сопротивляться, но у него ничего не получилось. Алла отпустила Зубкова, лишь когда он почувствовал, что теряет сознание от нехватки кислорода.
— Представь меня своему другу, — аристократично сказала Алла, глубоко вздохнув и облизав губы.
— Константин, — улыбнулся дядя Юра. — А это Алла. Она здесь за главного по части отдельных кабинетов.
— Интересный мужчина, — сказала Алла, просканировав Костю взглядом от пяток и до макушки.
— Нам бы столик где потише, — сказал дядя Юра. — Два по сто, чего-нибудь закусить и пару номеров почище… Стелла сегодня работает?
— Конечно, — улыбнулась Алла.
— Свободна?
— Для тебя она всегда свободна, — продолжала улыбаться Алла и перевела взгляд на Костю. — А твоему другу?..
Алла протянула к Зубкову руку, взялась за пуговицу на его рубахе и чуть высунула кончик язычка. Мороз прошел по спине Зубкова.
— А моему другу Машеньку, — сказал Чуев и добавил Косте: — Образование восемь классов и ПТУ, но мозги… профессорские. И из себя богиня. А уж вытворяет что…
— Пойдемте провожу вас к столику, — сказала Алла и покатилась между стульями, показывая дорогу.
Девчонки закончили танец, с визгом спрыгнули со стола и приземлились на крепкие мужские руки. Оркестр взял тайм-аут. Посетители свистели, хлопали в ладоши и просто толкались в проходах, обнимая продажных женщин, которые то и дело хохотали с переходом на визг. Алла катилась, словно шар в лузу, расчищая проход. Возле свободного стола она остановилась и жестом руки пригласила гостей присесть. Чуев и Зубков сели на деревянные стулья с высокими спинками.
— Я не прощаюсь, — томно сказала Алла и, подмигнув Косте, удалилась.
Оркестр ударил по струнам, клавишам и в барабаны. Громкая музыка ударила по ушам, и желающие потанцевать высыпали на пятачок перед сценой. Невыразительная официантка принесла графинчик с водкой, две рюмки, два салата из свежих помидоров и огурцов, два антрекота и блюдце с четырьмя кусочками черного хлеба. Чуев расплатился красной карточкой, и официантка ушла.
— За столиком здесь принято расплачиваться сразу же, — пояснил Чуев, перекрикивая оркестр и разливая по рюмкам водку. — Давай, — сказал он, поднимая рюмку, — за приятный вечер.
Рюмки звякнули, но из-за гремящей музыки никто этого не услышал. Чуев открыл рот и начал запрокидывать голову, чтобы опрокинуть рюмку.
— Оглох на радостях, что ли? — раздалось за спиной у Зубкова.
Оркестр в этот момент закончил песню и затих на несколько секунд. Костя от неожиданности вздрогнул и чуть не подавился водкой. Чуев вернул голову на место, закрыл рот и недовольно взглянул Зубкову за спину. Разглядев в табачной дымке того, кто кричал, Моисей снова прикрыл глаза, и открыв рот, все-таки опрокинул в него водку. Оркестр грянул. Скушав водку, Чуев закусил ее долькой помидора в подсолнечном масле, Зубков прокашлялся и обернулся. За его спиной стояли Богатырев и Мухин. Они оба были навеселе. И если Мухин был пьян слегка, то Богатырев уже набрался основательно. Под мышкой Мухин держал полупустую литровую бутылку мутного самогона, прижимая ее правой рукой, в которой еще была тарелка с тремя солеными огурцами, двумя свежими помидорами, несколькими кусками шашлыка, черным хлебом и двумя вилками. Левой рукой он поддерживал Богатырева.
В красном секторе каждый желающий мог гнать самогон. Нужно было лишь купить лицензию у государства. И, как ни странно, даже то, что гнали не для себя, на продажу магазинам и барам, было отменного качества. Покупатель, то есть бар, проводил анализ в течение минуты при помощи электронного анализатора, в который вставлялась карточка производителя, и если качество было низким, после третьего предупреждения лицензия аннулировалась.
— Мо-и-се-ей! — улыбаясь, гаркнул Богатырев, пытаясь перекричать оркестр, пока Чуев закусывал, и упал на соседний стул.
— Дядя Ваня, — недовольно и назидательно сказал Чуев. — Когда человек пьет, его даже змея не кусает.
Мухин поставил на стол литровину, тарелку с закуской, сел рядом с Зубковым и пожал ему руку. Костя повернулся и посмотрел куда-то в сторону сцены.
— Куда прицелился? — спросил Мухин слегка опьяневшим голосом.
— По-моему, этого человека я где-то видел, — в задумчивости ответил Костя.
Богатырев обнял Чуева за шею и что-то с чувством объяснял ему. Дядя Юра с тенью мучения на лице слушал старого, но уже пьяного друга. Костя смотрел на толстенького мужичка с бородой, одетого в потертые синие джинсы, темно-красную майку и коричневый замшевый пиджак. Мужичок сидел недалеко от сцены, пил «Смирновскую», закусывал жареным поросенком и, чуть покачивая головой в такт музыке, следил за кордебалетом на сцене, размахивающим ногами.
— Точно, — утвердительно сказал Зубков. — Это священник из 349-й церкви. Я у него интервью брал три недели назад. Мы его с Моисеем еще в Большом видели.
— Ну и что? — улыбнулся Мухин.
— Ну… священник и в борделе…
— Оставь его, — махнул рукой Борис, — может, он ищет.
— Кого?
— Не к-кого, а ч-чего, — поправил Зубкова Богатырев и обнял теперь его за шею. — Ись-сину…
Костя посмотрел на Ивана Даниловича и не мог не улыбнуться. Глаза его были чуть прищурены, лицо раскраснелось. Было ясно, что они здесь с Мухиным уже пару часов. Что, собственно, и подтверждала на две трети пустая литровая бутылка.
— Моисей, — невнятно сказал Данилыч. — Надо отметить твое пос-сещенье этого злачного з-заведенья. Борис, наливай.
Мухин оглянулся направо, налево, и увидев за пустым столом два граненых стакана, взял их и поставил перед собой. Мутный самогон забулькал, благоухая только ему одному присущим запахом. Качество продукта, наверное, было хорошим, но вот запах… Запах сшибал с ног. Зубков испугался, что сейчас и ему нальют этого загадочного пойла, и протянул руку к графину с водкой. Пока разливали напитки, Данилыч, не переставая улыбаться, смотрел на Костю, поддерживая голову левой рукой, локтем опиравшуюся о стол.
— Кстян… — сказал Данилыч, взяв наполовину наполненный стакан и уронив голову. — Скажи ме чессно. А-а… ткуда ты взялса?
— Не помню, — искренне ответил Костя.
Взгляды Зубкова и Богатырева встретились. Сквозь пьяную пелену глаз Данилыча Костя прочел, что вопрос этот осознанный и задан не по пьянке. И ответ для Богатырева очень важен.
— Уажаю, — мотнул головой Данилыч. — Чессно сказал.
Богатырев в два глотка выпил самогон, взял соленый огурец и, с силой втянув его запах ноздрями, откусил половину. Мухин за один глоток проглотил отмеренную дозу, поставил стакан на стол и, закусив помидоркой, отправил в рот кусочек шашлыка.
Оркестр перестал играть. Зал галдел, повизгивал, заливался женским смехом и оглашался пьяными выкриками. Одним словом, жил своей обычной вечерней жизнью.
— Моисей, — заплетался языком Данилыч, — я тя люблю… пень ты старый…
— Я тебя тоже, — улыбнувшись, ответил Чуев и обнял друга.
— Давай на хрен взорвем чё-нить… — улыбнулся Данилыч. — Я знаю одно здание… Если его под корень… все карточки сотрутся. Прикинь, весело будет…
— Однажды, двадцать лет спустя, — улыбнулся пьяный Мухин. — Я так понимаю, здесь рождается революция. За это надо выпить стоя.
Мухин встал со стула и, взяв бутылку за горлышко, разлил по стаканам самогон.
— Ах ты, морда эсгэбэшная! — прорычал кто-то за спиной у Зубкова.
Над его головой пролетела пивная бутылка, чуть задела Мухина по носу и, встретившись со стеной, разлетелась брызгами осколков. Зубков непроизвольно втянул голову в плечи и вскочил со стула. Боря повернул голову в сторону метателя бутылок. Им оказался крепкий мужик средних лет, среднего роста и животом явно больше среднего размера. Мужик был заметно пьян, но шел на Мухина уверенной походкой, сжав кулаки. За мужиком шел еще один, такой же пузанчик, только ростом он был на голову выше. Богатырев и Чуев поднялись из-за стола. Мухин, окинув взглядом стол, убедился, что у всех налито, после чего сделал шаг навстречу контрагенту и, держа литровину за горлышко, так же, как когда разливал самогон, с размаху опустил ему на голову. Контрагент остановился, обтекая остатками самогона и осыпаясь осколками, похлопал глазами, после чего закрыл их и упал на спину. Мухин удовлетворенно посмотрел на поверженного врага и, улыбнувшись, перевел взгляд на его приятеля. Приятель контрагента посмотрел на лежащего на полу друга и поднял на Мухина злобные глаза. В зале воцарилась тишина. Все смотрели на представление, которое входило в стоимость напитков.
— Не люблю пролетариат, — прошипел Богатырев, медленно сжимая кулаки размером с пивные кружки и приподнимая их до уровня груди.
Тихо вдарила барабанная дробь. Зубков не успел опомниться, как Чуев повис на плечах Богатырева.
— Данилыч, я тебя умоляю, — уговаривал его Моисей. — Нас опять полгода сюда не пустят.
— Уди, Моис-сей, — промычал Данилыч, — он в меня целил.
— Не в тебя, а в Борю, — не отставал Чуев. — Боря сам разберется. Он аккуратно работает, а ты опять мебель поломаешь.
Зубков уже хотел ударить гада в ухо, но тут загремела мебель и пузана схватили за руки два молодых парня, у которых голова, минуя шею, сразу переходила в плечи. Пузан было дернулся, но его мягко стукнули тыльной стороной кулака по макушке, и он повис на молодых и крепких руках.