— Видал? — сказал сиплый, кивнув головой. — Ну ничего. Через пару дней твоим крикунам свернем рыло набок. И до тебя доберемся.
— Во-первых, крикуны скорее ваши, нежели наши, — спокойно ответил человек в плаще. — Они тоже любят рассуждать о том, что лучше для народа, и во всем винить существующие порядки. Но дальше слов у них дело не пойдет. Да, мне не нравилось то, что сделал с моей страной Лебедев. И уж тем более не нравится, что собираются делать Штырев с Мукиным.
— Во-во, — вставил бас. — Кто виноват и что делать. Ничего. Мы еще покажем, кто виноват. А что делать-то, мы тоже знаем.
— Правильно, — вставила бабка, сидевшая возле двери. — Судить их надо. Провокаторы. Надо еще выяснить, кто платит этим крикунам.
— Дура, ничего ты не выяснишь, — сказал дед, сидевший напротив бабки, — потому что…
Почему бабка дура и ничего не выяснит, Зубков так и не узнал. Двери поезда открылись, и он вышел на платформу.
А в газете царил обычный творческий беспорядок. Кто-то бегал с листами бумаги в руке и искал наборщицу. Кто-то курил, сидя у окна на кожаном диване с видом философа и беседуя с коллегами о судьбах человечества. Несмотря на последние события, или вопреки им, газета жила обычной жизнью. Необычным был лишь утренний звонок секретарши. Когда Костя спросил, что случилось, она ответила, что главный редактор просит всех выйти на работу и, пока ситуация в стране не прояснится, работать без выходных. Костя в глубине души был согласен с этим. Когда в стране происходит революция, журналисту просто глупо уходить на выходные. Настоящему журналисту.
По дороге в редакцию Зубков видел и слышал то, что можно было дословно передать в статье и выдать как борьбу и единство противоположностей: трупы на асфальте с бандитами, стоящими рядом и примерявшими трофейную обувь, ликующая и пьющая, толпа, разговоры в метро о том, что кому-то эта революция на фиг не нужна, так же как и гребаная свобода слова. Главное, чтобы было что жрать и что одеть. Жили нормально, а лучшего и не надо. Подумаешь, камера наблюдения в квартире… да так даже и безопасней. Микрофонов-то нет. А смотреть пусть смотрят. Да и анкеты СГБ мешают жить только предателям и продажным говорунам о свободе личности.
Костя вошел в свой отдел, поздоровался с верстальщицей, больше почему-то никого не было, и, сев за стол, за час написал статью. После этого он зашел к редактору «на подпись».
— Добавь, что этой ночью люди из самообороны убили девяносто шесть человек, — сказал главный, ставя на статье резолюцию.
— Компотов утром сказал, что сто семьдесят два, — заметил Костя. — Я подумал, что он опять замечтался, и не стал его цитировать. Сказал лишь о том, что видел сам и что есть в справочной.
— И правильно сделал, что не стал. Мои цифры точные. Замначальника гормилиции держит меня в курсе по некоторым вопросам.
— Хорошо, — сказал Костя. Он взял подписанную в номер статью и направился к двери.
— Подожди. Есть задание. Сейчас сдашь статью и к часу будь в мэрии.
— Неужели мэр решил сделать заявление?
— В час у него пресс-конференция.
— Хорошо, — ответил Зубков и вышел в коридор.
В отделе, кроме верстальщицы, по-прежнему никого не было. Костя отдал ей статью и позвонил Наташе в больницу. Телефон не отвечал. Тогда он набрал номер Чуева. Дядя Юра, на счастье, был дома.
— Слушай, хорошо, что ты позвонил. Тут что-то происходит.
— Что еще происходит? — насторожился Костя.
— Возле вашей двери кто-то крутился, — ответил дядя Юра. — Во дворе сейчас двое ошиваются. Где Наталья? Я звоню, она не берет трубку.
— Ушла на сутки, — ответил Костя. — Я тоже только что звонил ей в клинику — там никто не берет трубку.
— Да?.. — задумался дядя Юра. — Да нет, вряд ли. Если бы с ней что-то случилось, то к телефону все равно кто-нибудь подошел. Наверное, что-нибудь с телефонной станцией. Или на линии.
В любом случае не дергайся. Я сам все выясню. Ты сейчас занят?
— Да. Есть одна идейка, нужно поучаствовать.
— В четыре освободишься?
— Не уверен. В пять попробую.
— Давай тогда так. В шесть часов я тебя жду там, где ты мне предлагал очереди объединить. Помнишь?
— Да.
— Все. Я буду тебя ждать до восьми. И домой не суйся. Понял? Ни в коем случае.
— Хорошо, — согласился Зубков и повесил трубку.
По дороге в мэрию он пытался осмыслить происходящее. За ним следят? Ну что же… Кто за ним следит? Новые власти или старые? Вообще он так и не разобрался, кому именно сейчас принадлежит власть в стране, и не только он один. Армия молчит. Руководство СГБ весьма сдержанно в высказываниях, ссылаясь на просьбу новых властей не провоцировать вооруженные столкновения. Кое-где на улицах видно милицию, но далеко не везде. По городу организованы отряды самообороны. Когда Зубков выходил из редакции, он встретился с Лобачевским. Перебросились парой слов. По имеющейся у Лобачевского информации, отряды самообороны не имеют централизованного руководства и никому конкретно не подчиняются. То есть в каждом отряде свой командир, который больше похож на атамана. И если на границах города в пикетах стоят представители крикунов, то в самом городе баррикады контролирует тот самый рабочий класс, который сегодня в метро обещал еще сказать свое слово. А периферия вообще не воспринимает происходящее всерьез. Девяносто процентов населения страны как-то прохладно приняли те перемены, про которые им сообщили однажды утром с экрана телевидения.
Так кто же за ним следит? Новые или старые? Что они собираются делать? Только следить или арестовать его? Или же это чья-то местечковая самодеятельность? Кстати, запросто. Возомнил себя какой-нибудь батька народным мстителем и решил под шумок прищучить языкастого репортера. Кто следит? Ответ на этот вопрос в создавшейся в городе ситуации может иметь решающее значение. Что с Наташей? Может, дядя Юра и прав… если бы что-то случилось, телефон в больнице работал бы. А тут… вот уж действительно, как говорили китайцы: чтобы ты жил в эпоху перемен.
У входа в мэрию, когда Зубков туда подошел, уже собралась порядочная толпа. Кого здесь только не было. Знакомые и коллеги Кости по работе, иностранные журналисты, телевидение, радио. Рядом с огромного роста милиционером стоял длинный и сухой немец Ганс — свободный художник. Не заметить его было так же невозможно, как и предположить, что его здесь не будет.
— Привет, Ганс, — сказал Костя, подняв вверх правую руку.
— Здравствуй, — со слабым акцентом ответил Ганс.
— Слушай, — вдруг спросил Костя, — скажи мне как человек посторонний: что в этой стране происходит?
— Мне плевать, я просто зарабатываю деньги, — сказал Ганс и сделал небольшую паузу. — Ты только не обижайся, но мне на самом деле пока что все равно. Я вообще стараюсь быть вне политики. Иначе придется принять чью-то сторону, а тогда я не смогу быть объективным.
Толпа оживилась, чуть подалась вперед, фотокамеры защелкали, засверкали вспышками. На ступенях мэрии появился пресс-секретарь. Он подошел к микрофону, выдвинул стойку на необходимую высоту.
— Раз, раз… Дамы и господа, прошу внимания. Через минуту вы сможете задать несколько вопросов мэру Москвы. У вас будет не более десяти минут.
В дверях показался мэр. За ним из мэрии вышли девять человек из его свиты. Мэр улыбнулся присутствующим и поднял вверх руки. Костя еще раз удивился сходству этого невысокого лысоватого толстячка с оттопыренными ушами, лукавыми глазками и широченной улыбкой. Практически все присутствующие журналисты одновременно задали свой вопрос, который слился в один. Получился кошмар.
— Вы были в Кремле?
Этот вопрос прозвучал громче остальных. К тому же его задал журналист городского телеканала. У мэра была традиция первым отвечать на вопрос своего канала.
— Нет, меня туда еще не приглашали, — сказал мэр.
— Как вы относитесь к новому правительству?
— Я за любое правительство, которое думает не о своем кармане, а о нуждах народа.
Мэр, как обычно, отвечал на вопросы не сразу, обдумывая каждое слово.
— Так вы поддерживаете Штырева и Мукина?
— Я пока что не слышал от новой власти ничего конкретного. Когда они представят свою программу, я смогу ответить на этот вопрос.
— Вы знали о готовящемся перевороте?
— Боюсь, вы подобрали неудачное определение. Скорее это революция.
— Кто отдал приказ о снижении налога на алкогольные напитки и вывел на улицы города автолавки?
— Очевидно, мой заместитель по экономике. Коммерция — это его компетенция.
— С какой целью это было сделано?
— Народ вышел на улицы… — Было заметно, что мэр растерялся. Он не был готов к этому вопросу. — Спонтанно возникло народное гулянье. Город поддержал в этом своих горожан… К вечеру гулянье переросло в карнавал… С блинами и…
— Вы не ответили на предыдущий вопрос. Вы были в курсе готовящейся акции Штырева и Мукина?
— Скажем так. Идея витала в воздухе. Только недалекий человек… совсем не интересующийся политической жизнью страны, мог ничего не почувствовать.
— Как долго будет продолжаться разбой отрядов самообороны? Почему на улицах города практически нет милиции?
— Извините, господа, у меня закончилось время. Мэр развернулся и пошел к дверям. За ним двинулась свита.
— Вы не ответили на вопрос. Ваш уход можно считать отказом? Когда улицы города станут безопасными?
— Господа, господа, — улыбнулся пресс-секретарь. — На этот и многие другие вопросы в скором времени вы получите ответ в официальном заявлении мэра на ситуацию в стране. А сейчас пресс-конференция закончена. Спасибо за внимание.
Пресс-секретарь подал рукой знак рабочим, и они подошли к микрофону, чтобы убрать его. В толпе собравшихся у ступеней мэрии послышался гул. Все были недовольны тем, что мэр так и не ответил на главный вопрос: когда город снова станет безопасным?
— Выпьем кофе? — спросил Ганс, собирая телескопическую штангу от своего микрофона.
— Согласен, — ответил Костя.