Не дом, а гробница. Рэйту не понравилось, что Персефона находилась в столь неуютном месте.
Он двинулся вперед, осторожно ступая по коврам. Дверь в дальней части зала отворилась, оттуда вышла Брин. Девушка с улыбкой махнула ему, чтобы он подошел ближе.
– Тебе повезло, она только что проснулась. Я буду снаружи.
Рэйт дождался, когда Брин уйдет, а потом оглянулся на дверь, ведущую в спальню Персефоны.
Почему мне так не по себе?
Он взялся за дверную ручку, и на мгновение его охватило желание все бросить и сбежать.
Наверное, это какая-то ошибка. Раз Мойя говорит, что у нее все в порядке, значит так и есть. Если бы Персефона действительно попала в беду, Брин бы сразу мне сказала, и Падера бы сразу мне сказала, а Мойя обязательно бы что-нибудь сделала. Они тоже любят Персефону. Я дурак.
Рэйт прекрасно понимал, что Нифрон не удерживает Персефону насильно. Он давно уже это понял, просто боялся взглянуть правде в глаза. Тяжело вздохнув, он повернулся, чтобы уйти.
– Рэйт, – раздался голос Персефоны. – Рэйт, ты здесь?
Слишком поздно.
Он медленно открыл дверь и заглянул внутрь.
Персефона лежала на огромной кровати с балдахином, укрытая толстыми расшитыми одеялами и окруженная шелковыми подушками. В спальне не было окон; три масляные лампы наполняли воздух чадом и копотью. Пахло чем-то неприятным.
– Мне показалось, Брин с кем-то разговаривает.
– Брин… э-э… она вышла.
– Заходи.
Персефона была прекрасна. Рэйт боялся, что рэйо изуродовал ей лицо. Если не считать бледности, киниг выглядела хорошо.
Рэйт медленно приблизился к кровати. На небольшом столике стояли чашки и склянки, пестик и ступка, а также плошки с какими-то порошками – они-то и издавали незнакомый запах.
– Я слышал про рэйо. Ты цела?
– Не вполне. – Персефона провела рукой по животу. – Порезы очень глубокие, так что я почти не могу двигаться, поэтому валяюсь здесь, пока остальные сражаются. Чувствую себя бесполезной. Я же киниг. Конечно, я не ожидала, что поведу воинов в атаку, как Рэглан, но все же надеялась хотя бы посмотреть на сражение.
– Ты выполнила свою задачу: привела нас сюда, дала нам шанс выжить. Мы просто обязаны победить.
Персефона взглянула на руку Рэйта и сочувственно поморщилась.
– Это было ужасно?
– Смотря кого спрашивать. Те, кто наблюдал со стен, считают, что все прошло прекрасно. – Он помрачнел. – Вэдон убит. А еще Курт, младший сын Тоупа, и Хэнсон Киллиан.
Рэйт заметил, как Персефона опечалилась, и не стал продолжать.
– Ну и еще кое-кто, не знаю их по имени, – солгал он и, чувствуя свою вину за то, что ложно обвинил Нифрона, добавил: – Неприятно признавать, но Нифрон здорово придумал нанести руны на доспехи и отправить лучников Мойи против миралиитов. Превосходное решение.
– Почему тебе неприятно это признавать?
Рэйт подошел ближе и коснулся покрывала тремя пальцами, выглядывающими из-под повязки.
– Потому что он мой соперник.
– Соперник?
– Разве нет?
Персефона растерянно смотрела на него.
– Я решил, он нарочно не пускает меня к тебе. Но это ведь не так?
– Нет, не так.
Она попыталась приподняться на подушках и тут же скривилась от боли.
– Осторожнее, – забеспокоился Рэйт.
– Ничего, ничего, – прошептала Персефона, с трудом восстанавливая дыхание.
– Точно?
– Да. – Боль отступила. Персефона выглядела скорее огорченной, чем рассерженной. – Значит, ты пытался увидеться со мной?
– Сперва я приходил почти каждый день, потом, когда наступила зима, все реже и реже. В конце концов я понял намек. Мне говорили, что ты занята, и я верил, потому что мне нужно было во что-то верить.
Персефона молча отвела взгляд.
– Ты любишь его?
– Сложно сказать. Он… – Слова застряли у нее в горле. Она взволнованно разгладила покрывало. – Он попросил меня стать его женой.
Рэйт от ужаса лишился дара речи. Когда он был маленьким, старший брат Дидан однажды подкрался к нему сзади, приставил кинжал к горлу и прошептал: «Не двигайся». Сейчас он чувствовал себя точно так же. Слова Персефоны повисли в воздухе, воздвигнув между ними невидимую преграду. Рэйт ждал, что она расскажет ему, как дала Нифрону от ворот поворот, и рассмеется от одной мысли об этом. Но Персефона молчала. Молчание длилось так долго, что он не выдержал:
– Ты спала с ним?
– Нет! – вскинулась она. – Дело не в этом.
– А в чем тогда?
– Моя личная жизнь тебя не касается.
Удар пришелся в цель. Год назад, когда Коннигер пытался убить Персефону, она бы так не сказала. Год назад она умоляла Рэйта остаться; ей хотелось, чтобы он был частью ее личной жизни. Когда он попросил ее руки, она ответила, что до сих пор скорбит по мужу и пока не готова к новому браку.
Должно быть, Персефона прочитала его мысли по лицу.
– Послушай, Рэйт, я ведь теперь киниг. Мне нужно думать о благе кланов. Ты совершенно прав: Нифрон – превосходное решение.
Зачем я это ляпнул? Фрэй подчинил ее своей воле – нечего сказать, превосходное решение.
– Он дал нам возможность выжить. Мы с ним объединили рхунов и инстарья. Вместе мы можем…
– Я опоздал, да?
Слова «мы с ним» решили дело. Теперь они пара.
Рэйт отвел взгляд, рассматривая шелковые покрывала и большую кровать, достаточно просторную для двоих. Он пробирается сюда тайком или живет с ней открыто? Он спит здесь каждую ночь? На какой стороне кровати?
– Я просто хотела сказать, что без Нифрона мы обречены. Он знает, как воевать с фэйном, и удерживает инстарья от…
– Ты уже все решила. Ты собралась за него замуж.
Персефона не ответила.
– Ты ведь выйдешь за него, да?
Она опустила глаза.
– Так будет лучше для всех.
Рэйт замер, чувствуя, как боль распирает грудь, просачивается между ребрами. Словно копьем в сердце. Отличный удар.
Я опоздал. Я просто думал, что она… Он судорожно вздохнул.
– Персефона, ты когда-нибудь меня любила?
Она вся напряглась, лежа в подушках. Брин привела ее в порядок и причесала, чтобы она выглядела как можно лучше, вынося ему приговор. У Персефоны по-настоящему верные подруги: Мойя привела его сюда, а Брин открыла дверь.
– Рэйт, дело не в любви. Ты и сам должен понимать, – серьезно произнесла она. – Если я откажу Нифрону, мы потеряем его поддержку…
– Ты отказала мне. Разве я ушел? Разве я повернул против тебя?
– Он – не ты.
– И в чем же разница?
– Ты, как себялюбивый мальчишка, предложил мне сбежать в сказочную страну, где всегда светит солнце и нет забот. Ты хотел, чтобы я бросила своих близких, а Нифрон предлагает их спасти.
– Себялюбивый? Ты называешь меня себялюбивым? Я отказался от своей мечты и остался с тобой. Остался, хоть и понимал, что это глупо. Ты говоришь, Нифрон предлагает спасти твой народ. А кто вызвался на поединок за пост кинига? Кто дрался против претендента от гула-рхунов? Зачем было мне это делать? Думаешь, я ради себя старался? Нет! Зато Нифрон старается как раз для себя, уж поверь мне. Это он себялюбец, а не я. Что-то я не видел его сегодня на поле боя. – В словах Рэйта сквозили горечь и злорадство. Он хотел бы сказать по-другому, но уже не мог остановиться. – Я чуть не погиб, когда великан махнул молотом и убил сразу трех человек. Это я спасал твоих близких. А где был Нифрон?
– Он не мог…
– Еще как мог. Просто не захотел. – Рэйт возвысил голос. – Я предлагал тебе уйти со мной, потому что мне казалось, нам не выстоять против фрэев, а еще я знал, что такое война. Я рос среди людей, которые жили войной. Я видел, что она делает с теми, кто проводит жизнь в битвах, и с теми, кто остается дома. Может, я ошибался, и у нас есть надежда на победу. Но я не ошибся в том, что война делает с людьми… и все равно остался. И я хочу сказать еще кое-что. Я люблю тебя. Нифрон не любит, а я люблю. И мне казалось… ты тоже меня любила.
Персефона бесстрастно смотрела на него. Камень. Она как камень, холодная и неподвижная. Настоящий киниг.
– Ты меня любила? Ты меня любишь?
– Нет, – ответила она.
Наступила тишина.
На поле боя постепенно привыкаешь к грохоту сражения. В звоне металла о металл можно расслышать ритм. Поединок – это дуэт, в котором каждый из противников играет свою партию, пока один точный удар не достигает цели. Тогда музыка битвы замолкает и наступает тишина. Рэйт стоял, слушая такую тишину. Он раскрылся, и удар Персефоны пришелся точно в цель. В ее глазах было удивление, страх и сожаление – так смотрят новобранцы на учениях, если им случайно удается зацепить соперника.
– Неважно, – тихо проговорил Рэйт. – Это уже неважно. Мои чувства к тебе не изменить. Я почти ничего не знаю о любви, но одно мне известно точно – от нее так просто не избавишься.
Персефона стиснула покрывала. Она хотела что-то сказать, но Рэйт еще не закончил. Она должна выслушать его; по крайней мере, та Персефона, которую он знал, заслуживает того, чтобы дослушать до конца. Он чувствовал себя так, будто не отказ получил, а только что узнал, что женщина, которую он любил, умерла, скончалась некоторое время назад. Его не пригласили на похороны, тем не менее он решил произнести эпитафию.
– Я полюбил тебя с первого взгляда. Может, с того мгновения, как впервые увидел в лесу, а может, когда ты заговорила со мной, как с человеком, несмотря на то что я дьюриец. Знаю, ты не можешь полюбить меня – то ли из-за того, что по-прежнему любишь Рэглана, то ли из-за того, что хочешь выйти за Нифрона. Но это не имеет значения, потому что… – Его голос дрогнул. – Потому что даже сейчас… даже сейчас…
Его голос сломался, как в свое время отцовский меч, только теперь нет рядом верного Малькольма и спастись не удастся. Рэйт развернулся и направился к выходу. Он так долго мечтал хоть одним глазком взглянуть на Персефону, а теперь единственное, чего ему хотелось, – оказаться подальше отсюда.