Раны еще не зажили, живот был туго забинтован. Персефону принесли из Кайпа на носилках, однако она нашла в себе силы встать на ноги. Сегодня день прощания с Арион и Рэйтом, а в присутствии героев сидеть не полагается.
Каждый вздох причинял боль, а саднящие раны лишь усиливали ее.
Персефона испытала разочарование, что к могилам пришло так мало людей.
Здесь должны собраться тысячи, ведь Арион и Рэйт пожертвовали собой ради нас всех.
Многие из тех, кто знал правду о подвиге героев, похоронены здесь. Рэйт ненавидел это место, эту ужасную равнину; теперь и Персефона ненавидела его всей душой. Кто-то, наверное, Брин, прозвал его Полем Героев. Такое громкое название вполне годится для книги. И хотя все, кто участвовал в битве, были героями, Персефона не могла отделаться от мысли, что на самом деле они – жертвы. Ее жертвы. Она больше других ответственна за все случившееся. Это ее победа.
Тэш выкопал могилу для Рэйта и поставил в изголовье камень Пайра, как подобает ближайшему родственнику. Персефона не знала, кто приготовил могилу для Арион, камень же устанавливала Сури. Девочка стояла в стороне, глядя на две кучи камней, точно не в силах понять, что произошло.
Сури спасла их всех.
И убила Рэйта.
Персефоне не требовалось задавать вопросы. Она все поняла, как только дракон заговорил, и теперь ей было очень трудно стоять здесь, на сухом ветру, борясь за каждый глоток воздуха.
Гиффорд попытался утешить Сури, похлопав ее по плечу, та оттолкнула его руку.
– Не надо, – сказала девочка, – с теми, кто добр ко мне, случаются одни несчастья.
Брин, как всегда, стояла рядом с Персефоной. Ей полагалось записывать происходящее, но она почти ничего не видела из-за слез. Мойя, Тэкчин, Падера, Малькольм, Мороз, Потоп, Дождь, Роан, Гиффорд, Хэбет – все пришли отдать дань уважения павшим. Явилась даже Тресса, хотя вдова Коннигера обычно предпочитала держаться в стороне.
– Я выкопал могилу поглубже, – произнес Тэш, ни к кому не обращаясь, – и положил самые большие и тяжелые камни. Не хочу, чтобы его тело досталось диким зверям. – Он вытер рукавом нос и глаза.
– Нужно что-то сказать, – подала голос Мойя.
К ее удивлению, вперед вышла Тресса с камнем в руке и положила его на могилу.
– Тебя сюда не звали, – огрызнулась воительница.
– Охолонись, – буркнула Тресса. – Сражение закончилось. Ты еще не навоевалась?
– С тобой – нет.
Тресса вздохнула и покачала головой.
– Я пришла сюда не для того, чтобы ругаться.
– Тогда зачем?
Та указала на могилу Рэйта.
– Хочу кое-что ему сказать, на то и придуманы похороны. У тебя есть возражения?
– Да, есть, – ответила Мойя.
– Кто бы сомневался.
Девушка решительно шагнула навстречу Трессе.
– Мойя, не надо, – остановила ее Персефона. – Пусть скажет. – Голос кинига, тихий и слабый, возымел действие.
Мойя замерла на месте, продолжая мерить Трессу свирепым взглядом.
– Я не очень хорошо тебя знала, – заговорила та, не обращая внимания на воительницу. – Ты дьюриец, а значит, от тебя следовало ожидать одних неприятностей. Я сразу это поняла, как только ты явился в Рэн. Дьюрийцы – лжецы, пьяницы, убийцы и воры. Это всем известно.
Все с возмущением посмотрели на Трессу, а Мойя принялась нетерпеливо раскачиваться с пятки на носок, ожидая, когда Персефона позволит ей вмешаться.
– Но все дело в том, – продолжала вдова Коннигера, – что люди совершенно не знают Тэта. Нам кажется, будто мы знаем о человеке всю подноготную. – Она злобно зыркнула на Мойю и тут же перевела взгляд на могилу. – Ты дьюриец, а значит, источник неприятностей. Может, это и правда, но я ни разу не видела от тебя ничего дурного. Ты ходил за дровами, когда все боялись даже нос высунуть за пределы далля. Ты вышел на бой с фрэями, когда никто другой не решился. Ты отказался от возможности стать кинигом и править всеми нами. Я никогда не видела, чтобы мужчина отрекся от такой власти. Коннигер удавился бы за одну десятую от того, что тебе предлагали. А потом… – она вытерла глаза и шмыгнула носом. – …потом ты пошел и сделал это. Грязный паршивый дьюриец. Проклятый смутьян. Жаль… жаль, что среди нас больше нет таких, как ты. Жаль, что я не смогла узнать тебя получше. Потому что… потому что люди просто не знают Тэта. – Тресса подняла голову и обвела всех взглядом. – Вот и все, что я хотела сказать. – Она положила камень на могилу Рэйта и вернулась в толпу.
Воцарилось долгое молчание.
– Тэш, – наконец произнесла Мойя. – Может, ты что-нибудь скажешь?
Юноша дернул плечом.
– Я все сказал, пока складывал камни.
Мойя перевела взгляд на Персефону, та отрицательно помотала головой.
– Сури?
Девочка смотрела на Гиларэбривна. Огромный дракон свернулся на холме, безучастно взирая на происходящее.
– Сури, может, скажешь что-нибудь? – откашлявшись, повторила Мойя.
Мистик покачала головой.
Мойя взглянула на гномов, те тоже отказались.
– Малькольм?
Высокий тощий человечек в поношенной одежде, сшитой матерью Брин, встал перед грудой камней.
– Этот день заставил меня о многом задуматься. – Малькольм запрокинул голову и посмотрел на медленно темнеющее небо. – Я думаю, что с уходом Рэйта и Арион в небе зажгутся две новые звезды. – Он перевел взгляд на могилу заклинательницы. – Я думаю, с этого дня имя «Арион» станет синонимом слова «мудрый». Арион сочетала в себе великодушие, ум и сострадание, из которых и рождается мудрость. Кто-то может предположить, что мудрость пришла к ней с годами, но я думаю, это не так. Она знала, что из высокомерия рождается равнодушие, из равнодушия – невежество, из невежества – ненависть, а из ненависти… из ненависти не может родиться ничего хорошего. – Он замолчал и оглядел залитое кровью поле. – Она пыталась остановить это, но я думаю, для борьбы с ненавистью одной мудрости недостаточно. Иногда мы вынуждены приносить жертвы.
Он повернулся ко второй могиле.
– Я думаю, Тэш хорошо уложил камни. Большие внизу, а те, что поменьше, наверху. А самый маленький камень он вложил тебе в руку, Рэйт, чтобы ты мог войти в Пайр. Тебя там примут как дорогого гостя. Прости меня за обман. Мне вообще за многое следует просить прощения. Скажи матери и сестре, что ты не такой, как твои отец и братья. Ты совершил нечто хорошее – очень хорошее. И я думаю, твоя жизнь имела значение. Нет, не так. – Малькольм снова взглянул в небо. – Сегодня я о многом думал, но об этом я не думаю, а точно знаю. Спи спокойно, мой друг. Ты заслужил хороший сон.
Малькольм поднял голову и запел неожиданно звучным и красивым голосом:
Любовь свою тебе дарю,
Ступай к праматери Элан.
Прости меня, тебя молю.
Иди же с миром, я прошу.
Пускай добро хранит тебя.
Малькольм достал бронзовую медаль Херкимера, которую Рэйт носил не снимая со дня их знакомства, положил ее на могилу, придавил камнем и отошел в сторону.
Затем каждый положил свой камень. Морщась от боли, Персефона опустила камень на могилу Арион и отступила назад. Она не стала приближаться к могиле Рэйта, и это не прошло незамеченным: Мойя объявила, что церемония окончена и пора уходить.
– Давай вернемся в Кайп… – тихо сказала она Персефоне.
– Нет, я останусь.
– Ты едва стоишь.
– Я хочу побыть одна.
Мойя подумала немного, потом кивнула.
– Ладно. Буду ждать тебя рядом с носилками. Махни, если я понадоблюсь.
Воительница отошла в сторону, шикнув на Брин, которая спросила, почему Персефона не идет с ними.
– Сури, постой, – обратилась Персефона к мистику.
Девочка повернулась. Ее лицо осунулось, взгляд потух.
– Я хотела спросить…
Почему Рэйт? Почему ты принесла в жертву именно его? Из-за меня?
Слова застряли у нее в горле.
– Нет, ничего, – выдавила она. – Прости.
Я знаю почему и не хочу слышать об этом. Если ты произнесешь это вслух, мне не за чем будет прятаться.
– Ему было не больно, – промолвила Сури. – Совсем не больно.
Персефона кивнула.
– Я тут неподалеку, – напомнила Мойя.
Они с Сури ушли, оставив Персефону на милость резкого холодного ветра.
Она сделала всего один шаг и упала. Боль пронзила тело, заставив вскрикнуть. Мойя хотела подойти к ней, но Персефона махнула, чтобы та не приближалась.
Киниг Десяти Кланов зарыдала. Раньше она была слишком подавлена горем, чтобы плакать, а теперь, в этом страшном месте, перед двумя одинокими могилами, ее прорвало, и она дала волю своему горю.
Когда ее слезы иссякли, солнце уже скрылось за развалинами Алон-Риста. На востоке появились звезды. Персефона сняла с себя цепочку, на которой висело кольцо Рэглана, и сжала его в руке, чувствуя, как металл впивается в ладонь.
– Я должна была сделать все возможное для моего народа, – обратилась она к груде камней. – Это мой долг… и до сих пор остается моим долгом. Рэйт, я знаю, что причинила тебе боль, но ты тоже сделал мне больно, и это… это было просто жестоко.
Она вытерла лицо запястьем.
– Я все спрашиваю Мари, почему Сури не пришла сначала ко мне. Если бы я знала, что ей нужна жертва, то вызвалась бы первой. Тогда героем стала бы я, а ты умирал бы от угрызений совести и отвращения к себе. Должна сказать, безболезненная кончина от рук Сури – звучит весьма неплохо. Только я не умру геройской смертью, как ты. С женщинами не случается геройских смертей. Мы стареем, а потом о нас забывают.
Персефона шмыгнула носом и покачала головой.
– Рэйт, я хотела бы попросить прощения, но не могу. Просто не могу, потому что… потому что мне слишком больно. Ты отнял у меня мой шанс, ты украл мою единственную надежду сделать все правильно, и, честно говоря, прямо сейчас… я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя почти так же, как саму себя. Поэтому вот, возьми. – Она положила кольцо вождя на могилу. – Нифрон получит все, кроме этого кольца. Оно твое по праву.