Вот все, что вам следует знать, прежде чем приступить к чтению второй части цикла. Напоследок еще раз повторю то, о чем постоянно упоминаю в предисловиях: я очень рад получать от вас письма, поэтому пишите мне по адресу: michael@michaelsullivan-author.com. Обратная связь от читателей – большая честь для меня.
Итак, вступление окончено. Давайте соберемся вокруг уютного костра; я приглашаю вас в мир мифов и легенд, в те времена, когда людей называли рхунами, а эльфов считали богами. Позвольте же препроводить вас в Эру легенд.
Майкл Дж. Салливан
Апрель 2019 г.
Часть I
Глава 1Утраченная безмятежность
Странная штука безмятежность; для стариков – добродетель, для молодых – обуза. Ее высоко ценят, но с легкостью отпускают, обменивая нежность кожи на мудрость и мозоли.
Положив меч на колени, Сури, не отрываясь, смотрела на создание, которое все считали драконом. Бывший мистик из Далль-Рэна видела в нем осколок своего сердца. Ее сердце разбивалось несколько раз, его осколки рассеялись по двум континентам. Тот, на который смотрела Сури, был огромным.
Целыми днями наблюдала девочка за драконоподобным чудовищем, возлежащим на холме, чувствуя ответственность за все, что оно может совершить. Сури зорко следила за своим творением, однако с тех пор как дракон спас жителей Алон-Риста, уничтожив половину войска захватчиков, он лег на холм и больше не двигался. Люди испытали облегчение и в то же время тревогу, ибо втайне надеялись, что неведомый зверь, некогда внушавший благоговение, а ныне страх, снимется с места и улетит. Всем хотелось, чтобы их чудесный и чудовищный спаситель вернулся туда, откуда пришел. Немногие знали, каким образом он появился на свет, хотя весть о том, что к его созданию причастна Сури, разнеслась мгновенно. Мистик предполагала, что Гиларэбривн своим опасным соседством тревожит людей и фрэев, – совсем как осиное гнездо на крыльце, только осы не изрыгают огонь. Дракон лежал неподвижно, свернувшись клубком, словно каменное изваяние или скала необычной формы. Что ни говори, спящее чудовище лучше, чем бодрствующее.
Первые лучи солнца окрасили небо. Фигура Гиларэбривна сливалась с щербатой поверхностью скалы, и разглядеть без усилий, где у дракона голова, а где хвост, было невозможно, зато крылья просматривались без труда. Даже сложенные, они вздымались над холмом, два заостренных конца напоминали склоненные флагштоки. Чувствуя на коленях тяжесть меча из черной бронзы, мистик размышляла, не пора ли подняться на холм. Рано или поздно ей придется освободить Гиларэбривна. Она каждый раз откладывала это на завтра и в результате день за днем просиживала на камне рядом с засохшим деревом и мучилась угрызениями совести.
Если я подойду, он откроет глаза. Сури не сомневалась. Огромные зрачки сузятся при виде нее, взгляд дракона преисполнится… чего? Ненависти, страха, жалости? Девочка не знала ответа на этот вопрос. Хуже всего, что Гиларэбривна приходится убивать дважды.
Несмотря на проливные дожди, Грэндфордское поле так и не очистилось. Камни и грязь покрылись ржавым налетом, в воздухе висел смрад, особенно если ветер дул с запада. Не все тела удалось предать земле; фрэев бросили гнить непогребенными. Слишком многое требовалось сделать, а рук не хватало, так что до вражеских трупов никому не было дела.
– Жуткое место, – произнесла Сури, обращаясь к дракону. – Ты всегда это знал, верно?
Девочка ощутила уныние, исходящее от Дьюрийской равнины, еще до того, как ее ошеломило предвестие гибели Рэйта. Искусство подарило ей второе зрение, обострило шестое чувство. Арион не вполне точно именовала ее дар «третьим глазом»: на самом деле он не имел ничего общего со зрением и проявлялся в разрозненных и бессвязных ощущениях и впечатлениях. Обычно Сури слышала еле различимый шум, но здесь впору было оглохнуть от воплей. Целые поколения сражались и умирали на этой земле.
С тех пор ничего не изменилось.
Сури держала в руках вязаную шапочку Арион и вспоминала наставницу. Я по-прежнему ощущаю тонкую ниточку, связывающую тебя и наступление мира. Когда я смотрю на тебя, во мне просыпается надежда. Ты – луч света во тьме, и с каждым днем этот луч становится все ярче. То были слова, что Арион произнесла всего несколько дней назад. С тех пор, казалось, миновала целая вечность. Сури отнюдь не чувствовала, что стала ярче.
Сзади раздался шорох. Кто-то брел по окровавленной глине со стороны разрушенной крепости. Малькольм. Можно не оглядываться, и нет нужды применять Искусство: Малькольм единственный не боялся ни осиного гнезда, ни мистика, призвавшего дракона. Сури ждала его прихода.
После похорон Рэйта и Арион девочка целые дни проводила на этом самом месте. Их с Гиларэбривном связывали незримые узы, как близнецов. Иногда она отлучалась раздобыть еды, старательно избегая людей. Сури не хотелось ни с кем общаться, отвечать на вопросы, натыкаться на взгляды, полные жалости или страха. Даже с Малькольмом разговаривать не хотелось. Он не имел отношения к гибели Арион, зато заставил ее убить Рэйта и сотворить Гиларэбривна.
– Странно, не так ли? – произнес тощий человечек. – Со временем простые, незаметные вещи вроде вязаной шапочки приобретают небывалую важность. Настоящее волшебство.
Сури кивнула.
– Арион почти не носила эту шапку, говорила, колется. А я запомнила ее именно в ней.
Малькольм сел рядом и согнул ноги в коленях, словно гигантский кузнечик.
– Ты… – Девочка хотела сказать «миралиит», но сразу же поняла, что ее догадка неверна.
От миралиитов исходят мощные сигналы вроде яркого света. Малькольм кто угодно, только не заклинатель. «Если бы он был деревом, – внезапно подумалось ей, – то красивым дубом с пышной кроной». Он не похож на других, поэтому его сложно понять, все равно что искать логику и скрытый смысл в облаке. Сури давно оставила попытки раскусить Малькольма. Не всякую загадку стоит разгадывать, порой выходит себе дороже. Видимо, он как раз из таких.
– Что – я?
– Ничего, – покачала головой мистик. – Забудь.
– Как ты тут? У тебя все хорошо?
– Нет.
Оба замолчали. Сухой ветер трепал ломкую траву, пытаясь заставить ее танцевать.
– Скажи, все уже закончилось? – спросила Сури.
Малькольм поведал ей о своей способности видеть будущее, и она хотела выяснить, что ждет ее впереди, ибо не знала, сколько сможет вынести.
– Тебе придется стать еще чуть более особенной.
Сури надеялась, он все поймет без лишних объяснений. Наверное, я ошибаюсь: люди и про меня думают, будто я умею читать мысли.
– Арион была убеждена: если фэйн узнает, что рхуны способны к Искусству, между нашими народами воцарится мир. – Девочка кивнула в сторону Гиларэбривна. – Что ж, фэйн имел возможность лично в этом убедиться. Выходит, война окончена?
Малькольм печально покачал головой.
– Не совсем.
– Тогда зачем… – На глаза Сури навернулись слезы. – Если ты знал, что этого мало, зачем заставил меня убить Рэйта?
– Ты знаешь сама: фэйн сокрушил бы наше войско и все бы погибли. Рэйт спас нас. Ты спасла нас. И…
– И?..
– Это требовалось для того, что ждет впереди.
– А как же я? Моя игра окончена? Я сделала все, чего вы с Арион хотели. Теперь я свободна?
Сури не думала о будущем, – ее не отпускало минувшее. Она изнемогала от ненависти к себе, ведь ей пришлось убить двух лучших друзей и не удалось спасти лучшую подругу. Хорошие люди так не поступают. Оказывается, бабочки не столь красивы, как принято думать; они, словно осколки разбитого сердца, превращаются в чудовищ. Безмятежность не просто утрачена, а безжалостно сокрушена. Сури чувствовала себя бесконечно одинокой. Она решила вернуться в Долину Боярышника и никогда больше не выходить к людям.
– Сбежать хочешь? – нахмурился Малькольм.
Точно, мысли читает.
– Еще не время. Мне жаль говорить это, но ты сделала лишь первые шаги в своей игре. – Он вздохнул. – Хотел бы я поручиться, что худшее позади и все наладится…
– Будет еще хуже? – Сури бросила на Малькольма недоверчивый взгляд.
Тот снова нахмурился.
– Ну, я имел в виду…
– Куда уж хуже?
– Думай о том, что оно того…
– Стоит? – с жаром воскликнула Сури. – Ничто этого не стоит! – Она и не заметила, как вскочила на ноги. – Минна, Арион, Рэйт – все погибли. Я их убила!
– Ты не убивала Арион…
– Она оказалась в Алон-Ристе из-за меня!
– Сури, тебе нужно успокоиться, – тихо произнес Малькольм.
– Не хочу я успокаиваться! И не собираюсь!
– Сури! – Бывший раб взглядом указал на холм.
Гиларэбривн поднял голову. Выражение его морды разобрать не удалось, но и так было понятно – дракон недоволен.
Мистик глубоко вздохнула, вытерла слезы и села.
– Я об этом не просила, – прошептала она.
– Просила, не просила, – не изменилось бы ничего. У нас есть лишь тот путь, который лежит перед нами, и зачастую выбор заключается в том, стоять или идти. Если стоять – никуда не придешь.
– А вернуться можно?
Малькольм покачал головой.
– Тебе только кажется, что ты возвращаешься. На самом деле ты идешь вперед, но в другом направлении. Оба пути одинаково опасны.
– И что мне делать?
– По крайней мере, не убегай. – Малькольм оглянулся; Гиларэбривн вновь улегся на место. – И его пока не отпускай.
– Не отпускать? – Сури страшилась даже мысли, чтобы вонзить меч в собственное творение: слишком уж похоже на убийство.
Она с радостью бы отказалась, будь у нее возможность.
– Ему тоже предстоит кое-что совершить. Тебе не обязательно делать все самой. Дай мне меч. Когда настанет время, я упокою твоего друга.
Сури вручила Малькольму меч из черной бронзы с выгравированным на клинке подлинным именем Рэйта.
– Если мне нельзя вернуться в Долину Боярышника, куда теперь идти?
– Когда найдешь свой путь, сразу поймешь. Все дороги куда-то ведут.
Малькольм встал, улыбнулся хорошей, доброй улыбкой, и девочке немного полегчало. Он повернулся к развалинам крепости, однако остановился и еще раз взглянул на Гиларэбривна.
– Это Арион тебя научила, как его сотворить?
Сури смутилась. Ей казалось, Малькольм и сам прекрасно знает, как создать Гиларэбривна. Ночью в кузнице во время превращения Рэйта он выглядел весьма осведомленным.
– Я использовала плетение из табличек Агавы.
На лице Малькольма отразилось недоумение.
– Что за таблички Агавы?
Девочка кивнула.
– Каменные таблички с закорючками. Мы нашли их в Нэйте, а Брин расшифровала.
– Откуда они взялись?
– Их написал Древний. – Сури, в свою очередь, недоуменно нахмурилась. – Как же ты об этом не знаешь? Я-то думала, тебе все ведомо.
Лучезарная улыбка Малькольма померкла.
– Я тоже так думал.
Брин сидела за столиком в голубятне. На насестах ворковали голуби. Персефона попросила покараулить ответ от фэйна, к тому же это крошечное сооружение оказалась одним из немногих, уцелевших после битвы, поэтому Хранительница Уклада решила перебраться туда. Место идеально подходило для работы над книгой; там уже стоял маленький стол, за которым писали послания, предназначенные для отправки во фрэйские заставы.
Брин настолько увлеклась своим делом, что не заметила Малькольма, пока тот не кашлянул.
– Как продвигается книга? – спросил он.
Откуда он узнал, что я здесь? Брин удивленно обернулась.
– Ты ведь называешь это книгой?
– Да, «Книга Брин».
Малькольм кивнул.
– Роан и Персефона часто ее поминают и, надо сказать, с немалой долей гордости. Прекрасная мысль – записывать все, что происходит. Однако тебе следует проявить осторожность. Личное отношение не должно влиять на изложение фактов.
– Ты про Гронбаха? Этот гнусный крот заслужил каждое дурное слово, которое я написала о нем.
– Гном? – Малькольм на миг запнулся. – Нет, я не его имел в виду. Но раз уж ты о нем вспомнила, хочу обратить твое внимание: описав одного гнома в черных красках, ты рискуешь выставить негодяями всех его сородичей, а это повлечет за собой непредсказуемые последствия. Я что хочу сказать: постарайся писать непредвзято, ведь твое мнение может стать общим.
Брин понимала, к чему клонит Малькольм. Она и затеяла свою книгу именно для того, чтобы создать единый источник, который будет использоваться и дополняться следующими Хранителями Уклада.
– Я не лгу. Хранители дают клятву быть беспристрастными и передавать все в точности.
Малькольм кивнул.
– Тем не менее, они частенько грешат против истины, – заметил он.
– Ты на что намекаешь?
– Возьмем Гэта из Одеона. Это ведь легендарный герой из вашего клана, не так ли?
Поняв, что визит Малькольма затянется, Брин закрыла чернильницу и устроилась поудобнее.
– Допустим.
– Что такое легенда?
Вопрос поставил девушку в тупик. Малькольм явно пытался подвести ее к мысли, которая ей, скорее всего, не понравится. В конце концов она выбрала очевидный, но уклончивый ответ.
– Значимая история или человек.
Бывший раб вздохнул. Кажется, он ожидал услышать нечто иное.
– Ты понимаешь, что не все предания правдивы?
– Знаю, некоторые люди лгут, но я не…
Он жестом остановил ее и указал на табурет.
– Можно присесть?
Хранительница кивнула. Странно, что он спрашивает. Это же не моя голубятня.
Малькольм придвинул табурет к столу.
– Брин, – мягко начал он, – случается, люди рассказывают о том, чего не было, искренне веря в правдивость своих слов. Иногда так происходит по ошибке, а иногда из-за того, что им кто-то солгал, возможно, из добрых побуждений. В результате со временем история изменяется. Порой Хранители добавляют мелкие детали, чтобы приукрасить свой рассказ или проиллюстрировать мысль.
Девушка непонимающе смотрела на Малькольма.
– Взять хотя бы того же Гэта. Его считают мудрым и храбрым героем, правильно? Во время Великого наводнения он объединил Десять Кланов и повел их на восток. Гэта не без оснований называют спасителем рхунов, однако предания рисуют его не просто обычным человеком, который в трудные времена нашел в себе храбрость и силу духа, чтобы убедить всех сняться с места. Я прав?
– Ты имеешь в виду истории о его детстве, когда он разгадал много загадок?
– Именно. Может, Гэт и вправду отличался проницательностью, а, возможно, эта часть легенды была впоследствии додумана людьми, желавшими представить его мудрецом. Весьма вероятно, что он вообще умом не блистал. Если вдуматься, когда мы изображаем героя особенным, это создает неверное впечатление. На самом деле, великим может стать каждый, однако мы даже не пытаемся совершить что-нибудь значительное, поскольку считаем себя заурядными.
Брин вспомнила, как давным-давно Коннигер созвал свой первый общий сбор. Персефона пыталась убедить его увести клан из Далль-Рэна. Мэйв, тогдашняя Хранительница, зарубила ее идею на корню, сказав: «Гэт из Одеона прославился еще до наводнения. Подобных ему героев среди нас больше нет».
И все-таки они есть. Видимо, как предположил Малькольм, героями не рождаются, ими становятся. Даже обычный человек в час нужды способен на подвиг.
– «Книга Брин» поможет нам уберечь историю от приукрашивания и забвения, благодаря чему ее следует считать одним из величайших достижений человечества. Но если не соблюдать точность, могут возникнуть другие трудности. Твою книгу станут воспринимать как истину в последней инстанции, беспристрастного свидетеля, с ней будет не так-то легко спорить. Это огромная ответственность, поэтому нужно серьезно относиться к тому, что пишешь. Ты согласна?
Брин кивнула. Ей стало неуютно. Книга, задуманная, чтобы облегчить труд Хранителей, начала превращаться в нечто опасное, как взятый в дом медвежонок. Девушка взглянула на листы, разложенные на столе, и задумалась – что будет, когда пушистый детеныш вырастет в свирепого медведя.
Малькольм тоже смотрел на пергамент.
– И далеко ты продвинулась?
– Не так, как раньше. – Брин едва не заплакала от отчаяния. После всех событий ее душа напоминала ведро, до краев наполненное молоком, – чуть что, эмоции тут же выплескивались наружу. – У меня было гораздо больше свитков, но миралииты все сожгли. Я потратила столько труда, а теперь… – Она указала на кипу листков, – это все, что осталось. Придется начинать сначала.
– Понимаю. – Малькольм сочувственно кивнул и ободряюще улыбнулся. – Зато со второго раза всегда получается лучше.
Брин задумалась.
– Сейчас я работаю над битвой при Рэне и… да, выходит неплохо. Пожалуй, действительно лучше, чем в первый раз.
– Ты уже закончила описывать ваш поход в Нэйт?
– Еще нет.
– Но ты все хорошо помнишь?
– Я – Хранитель Уклада, это моя обязанность.
– Разумеется. – Малькольм кивнул. – Ты не могла бы немного рассказать про Нэйт? Меня интересуют таблички. – Он поудобнее устроился на табурете.
– Мы нашли каменные пластинки, испещренные значками. – Брин застенчиво улыбнулась. – Видишь ли, на самом деле это не я изобрела штуку, которую Арион назвала «письменность». Я пробовала, но у меня ничего не получалось, пока я не увидела таблички. Почти все, что я сделала, основано на них.
– Как тебе удалось разобрать значки?
– На самом верху лежала табличка с подсказкой: на ней были изображены символы и звуки, которые они обозначают. Стоило понять значение каждой закорючки, и дело пошло как по маслу.
– Вот смотрю я на твою рукопись – выглядит красиво, но я не могу понять, что означают эти символы. Как ты в них разбираешься?
– Конечно, не можешь, ты ведь не видел подсказку. Я запомнила ее наизусть, поэтому мне легко. Давай покажу. – Брин указала на листок, над которым работала. – Смотри, этот значок обозначает слог «сте», как «стебель» или «стежок», а вот этот – «на», как «начало». Вместе получается «сте-на». – Она постучала по каменной стене.
Малькольм кивнул.
– Да, выглядит складно, но как ты поняла, что именно эта закорючка означает «сте»?
– Проще простого. – Брин снова ткнула пальцем в листок. – Когда я впервые написала слово «солнце», то для обозначения звука «с» использовала полукруг. Любой мог так сделать. Значит, полукруг – символ звука «с». Как только я увидела подсказку, то поняла, что на правильном пути.
Малькольм покачал головой.
– Это имело бы смысл, если бы все в мире говорили по-рхунски. Фрэи называют солнце «аркум», бэлгрейглангреане – «халам», а гоблины – «ривик». Тогда почему полукруг не обозначает звуки «а», «х» или «р»?
Брин задумалась.
– Не знаю, как так вышло, но это сработало. Когда я сопоставила символы и звуки, получились связные слова. Даже имена совпали.
– Имена?
– Ну да. В табличках говорилось о сотворении мира. Там упоминался Феррол, Дром и Мари, так что я подобрала звуки правильно. Видимо, тот, кто писал, говорил по-рхунски.
Малькольм покачал головой.
– Имена богов звучат одинаково на всех языках, даже у гхазлов, но это не объясняет совпадение остальных слов. Ты права. То, что ты расшифровала верно, не подлежит сомнению. Поэтому… – Малькольм придвинул лист к себе. Брин не имела представления, что он хочет там увидеть; для него символы представляли собой лишь ряды непонятных закорючек. – Есть только одно объяснение: таблички были сделаны специально для тебя.
– Для меня? Да ладно!
– Почему нет? Еще до рождения Гиффорда Тура поведала Падере, что он выиграет забег и спасет человечество. Все вокруг, включая самого Гиффорда, считали ее предсказание бессмыслицей, тем не менее оно исполнилось. Раз ты смогла прочесть таблички, значит, мое предположение верно.
– Но ты же не имел в виду именно меня? – Брин не понравилась мысль о том, что Древний, создавший жуткого монстра Бэлгаргарата, оставил ей личное послание. – Их мог расшифровать любой, кто говорит по-рхунски.
– Кто-нибудь кроме тебя знает, как значки и звуки соотносятся между собой?
– Нет, но…
– Тогда тот, кто писал, знал, что таблички попадут именно к тебе. Или… – Малькольм задумчиво приложил палец к губам.
– Или?..
– Или что твои значки получат широкое распространение, и таблички сможет прочесть кто угодно. В любом случае, тот, кто писал, владеет даром предвидения. Однако поскольку их прочитала именно ты, и вряд ли это простое совпадение, я буду придерживаться своего первого вывода: таблички были предназначены для тебя.
«Лучше бы ты не приходил», – подумала Брин. Малькольм пробыл у нее лишь несколько минут, а теперь она боится собственной книги и подозревает, что загадочный древний колдун знает ее имя.
– Сури упоминала какую-то Агаву. Что это такое?
– Камера глубоко в недрах Нэйта. Дождь, копатель шахт, сказал, что она находится на самом дне мира. В ней был заточен некто Древний, он и написал таблички. В обмен на освобождение он научил гномов изготавливать бронзу и железо, но те не сдержали слова, – не иначе, вранье у них в крови. Потом он предложил им семя Первого Дерева и пообещал, что если они попробуют его плоды, то обретут бессмертие. Когда они прокопали нору, чтобы забрать семя, Древний сбежал и оставил после себя Бэлгаргарата. С тех пор гномы так и не смогли проникнуть в Нэйт.
Малькольм забеспокоился, словно отец, потерявший из виду детей и услышавший волчий вой.
– Что-то не так?
– Ты дала ответ на вопросы, над которыми я долго размышлял, однако теперь возникли другие. Мне придется на некоторое время уехать.
– Ты собираешься в Нэйт?
– Для начала. Посмотрим, удастся ли мне склеить таблички. Если получится, ты переведешь их?
– Ну конечно! – Брин вся расцвела. Мысль о том, что ей удастся прочесть все таблички, привела ее в восторг. – Найди Роан, она научит тебя, как натирать их углем, чтобы перенести значки на пергамент. Их слишком много, все не взять. Ой, нет! – Улыбка Брин померкла. – Тебе же до них не добраться, ведь Сури обрушила гору!
– Я все-таки попробую.
– Зачем?
– Долго объяснять, а у меня… у нас нет времени.
– Если будешь в Кэрике, остерегайся Гронбаха. Этому гнусному лжецу нельзя доверять.
Малькольм улыбнулся.
– Буду осторожен. Ты тоже береги себя, ведь никто больше не умеет читать значки. Стоит научить еще кого-нибудь, иначе в чем смысл? Пока меня не будет, найди учеников.
– Ты надолго?
– Скорее всего. Сперва поеду в Нэйт, а если не смогу туда пробраться, придется отыскать этого Древнего.
– Ты хочешь его найти? Он, наверное, давно умер. Или ты считаешь, он говорил правду о бессмертии?
– Мы выяснили, что некто, живший много тысяч лет назад, оставил для тебя послание, и ты его получила. Думаю, отбрасывать такую возможность будет неразумно.
– Тогда тебе стоит узнать его имя.
– Разве не Древний?
– Так его называли гномы. В табличках он именует себя «Три».
Малькольм широко раскрыл глаза.
– Кажется, мне действительно пора.
Глава 2Исход
Изначально наши кланы вели кочевой образ жизни. Потом мы осели в даллях и в течение многих поколений не снимались с места. Война снова сделала нас кочевниками.
Персефона твердо намеревалась идти самостоятельно, однако Мойя заявила, что этому не бывать. Щит кинига решительно уперла руки в бока, подтверждая серьезность своего заявления таким же яростным взглядом, которым некогда наградила Адгара, прежде чем вонзить стрелу ему в горло. Красавица Мойя могла устрашить не хуже Тэтлинской ведьмы.
– Я подготовила для тебя телегу, – сказала она, пресекая дальнейшие обсуждения.
– Все идут пешком. Не поеду я в телеге, словно какая-то изнеженная…
– Сеф, меньше недели назад тебе едва не выпустили кишки. Ты даже стоять толком не можешь, вся бледная, как гусиное яйцо. Хорошо, если добредешь до ворот без посторонней помощи. – Мойя вздохнула. – Понимаю, ты хочешь выглядеть сильной перед подданными, но представь, что они подумают, если ты свалишься в грязь у всех на глазах. Давай не будем портить твой безупречный образ. К тому же я выбрала для тебя отличную телегу и все устроила в лучшем виде: подушки, одеяла, вино и сыр, девочка-служанка, мальчик с опахалом и флейтист. А вдобавок два полуголых мускулистых красавца-телохранителя – они будут держать тент, чтобы тебе голову не напекло.
Персефона в ужасе уставилась на Мойю.
– Да шучу я, расслабься. С каких это пор ты перестала понимать шутки?
Киниг точно знала, с каких пор лишилась чувства юмора, да Мойе и самой следовало бы догадаться. Все вокруг старались не задумываться, не рассуждать, не вспоминать – для этого еще будет время, а пока лихорадочно занимались делами: работали, копали, собирали, паковали, постоянно находились в движении. Воспоминания об ужасах битвы еще не притупились; если остановишься – утонешь в пучине горя. Отвлекаясь на работу, люди временно забывали об утратах и делали вид, что жизнь продолжается и все идет своим чередом.
Прикованная к постели Персефона не могла позволить себе подобную роскошь. Все, что ей оставалось, – обдумывать совершенные ошибки, горевать о погибших и сожалеть, сожалеть, сожалеть.
– Хм… полуголые красавцы – неплохая идея. – На губах Мойи заиграла ехидная улыбочка. – Звучит весьма заманчиво. Но про телегу я серьезно.
Отважная воительница вытребовала для кинига едва ли не лучшее помещение в некогда неприступной крепости, за три дня превратившейся в гору развалин. Лежа в крошечной камере в подвале уничтоженного Верентенона, Персефона окончательно осознала – Алон-Рист разрушен практически до основания.
В наспех прибранной комнатке помещалась только кровать. Мойе пришлось стоять в коридоре. В дьюрингоне, извилистом лабиринте переходов и тюремных камер, теперь располагались казармы и штаб «Военных сил Запада». Персефона сама придумала это название. Она не могла называть свое войско «Десять Кланов» или «Орда рхунов», потому что теперь в него входили союзники-фрэи, а также три гнома. Кроме того, «Военные силы Запада» звучало гораздо солиднее.
– Как идут дела? – спросила Персефона.
– Неплохо, – отозвалась Мойя. Сей краткий ответ означал, что верный Щит не хочет беспокоить кинига. – Так куда мы отправляемся?
– Скорее всего, в Мередид, но сперва мне нужно поговорить с Нифроном. Я бывала только в Алон-Ристе, поэтому не знаю, подойдут ли другие фрэйские заставы для наших нужд. Говорят, Мередид находится ближе всех, только поместимся ли мы там? Алон-Рист был самой первой и, вероятно, самой большой крепостью фрэев, теперь, когда с нами гула-рхуны, даже он не мог бы нас вместить. Если не удастся расположиться в других заставах, придется отправиться в Рэн.
– У Рэна больше нет стен, – заметила Мойя.
– Отстроим заново.
– Разве у нас есть столько времени? И что толку в деревянных стенах?
– Надеюсь, Мороз, Потоп и Сури нам помогут.
– Сури не жалует стены.
– Она нам не откажет. Рэн недалеко, там много места, дерева, воды, в лесах есть дичь, а на полях зерно. Кто знает, что мы обнаружим в других фрэйских крепостях?
– Почему нам просто не остаться здесь? Разве Сури не может восстановить все, как было?
– Сомневаюсь. Я не разбираюсь в Искусстве, но мне кажется, разрушать проще, чем восстанавливать. Разве мы знаем точное место каждой щепки, каждого камня? Думаю, Сури тоже не знает. Может, она и способна расчистить завалы и даже возвести новые стены, только, если уж на то пошло, лучше начинать на новом месте. Зачем строить крепость на трупах? Нет, оставаться здесь нельзя. Едва Нифрон вернется, отправимся в путь.
Мойя удивленно подняла брови.
– Он вернулся вчера.
– Правда?
Воительница скривилась.
– Ты не в курсе? Дурной знак.
– В каком смысле?
– Я слышала, вы собираетесь пожениться. – Мойя поморщилась, словно ожидая оплеуху.
– Кто тебе сказал? – изумленно спросила Персефона.
– Нифрон. Он говорил так, будто вы уже все решили.
– Мы обсуждали этот вопрос около года, и я еще не дала согласия.
– Неудивительно. Значит, он вернулся и даже не зашел поздороваться? Если бы Тэкчин такое себе позволил, я бы…
– Кстати, как у вас дела? – Персефона с радостью ухватилась за возможность переменить тему и избежать разговоров о браке. К тому же ее снедало любопытство.
– У кого? У нас с Тэкчином?
Персефона кивнула. По ее сведениям, Мойя и Тэкчин были единственной смешанной рхуно-фрэйской парой в истории. С одной стороны, казалось немыслимым, что высокомерный галант, проживший на свете одиннадцать сотен лет, увлечется двадцатишестилетней рхункой, с другой стороны, это выглядело совершенно логично. Оба отличались необузданным, боевым характером – настоящие родственные души, только принадлежащие к разным расам. Как ни странно, они прекрасно подходили друг другу.
Между связью Мойи и Тэкчина и отношениями Персефоны с Нифроном имелось определенное сходство. Киниг Десяти Кланов и предводитель галантов видели себя в первую очередь вождями и лишь во вторую – личностями. Оба играли свои роли ради будущего, поступаясь собственным комфортом и желаниями. Да, Нифрон не зашел навестить ее, однако тому имелось разумное объяснение. По возвращении Нифрон первым делом должен выслушать рапорты от военачальников, а не бежать к своей нареченной.
Рхунский жених немедленно бы явился, желая удостовериться, что у нее все в порядке. Такая сентиментальность неоправданна. Волноваться за ее здоровье нет причин, охрана надежна, и вообще, отвлекаться на такие вопросы незрело и неразумно, ибо после опустошительной битвы есть много гораздо более насущных проблем. Нифрона никак нельзя назвать незрелым или неразумным.
Рэйт был именно таким, за это я его и любила.
Персефоне хотелось узнать у Мойи, возможны ли близкие отношения между фрэем и человеком. Сработает ли наш замысел?
– У нас все в порядке. – Мойя беспечно пожала плечами и оценивающе прищурилась. На ее губах появилась иная улыбка, на сей раз игривого свойства. – Или тебе интересно, как мы…
– Великая Праматерь, нет! – Персефона протестующе вскинула руки.
Мойя улыбнулась еще шире.
– Ты будешь приятно удивлена, узнав, что фрэи очень даже…
– Хватит, замолчи! Ничего не хочу об этом знать. Я думала… у них же совсем другая культура. Мне просто любопытно… в общем…
Скрестив руки на груди, Мойя весело наблюдала, как Персефона пытается подобрать слова.
– Я хочу сказать, фрэйские женщины такие…
– Нудные? Да, что есть, то есть. По крайней мере, фрэйские мужчины так считают.
– Я имела в виду…
– Правда-правда, Тэкчин все время это повторяет. По его словам, фрэйские дамы прекрасны, но скучны. Мы, низкородные рхуны, живем мало и не можем позволить себе быть занудами. Я-то уж точно не зануда. Кстати, как по мне, Тэкчин – роскошный мужчина, особенно в постели. Он… в общем, он просто бог, только ему не говори.
Мойя смутилась, и Персефона не могла сдержать улыбку. Одной Мари ведомо, когда она в последний раз улыбалась.
– Так ты выходишь замуж за Нифрона? – Теперь уже Мойя предпочла сменить тему.
Разговор начал напоминать игру «Правда или действие».
– Видимо, да. Как только устроимся на новом месте.
– Прекрасно, – раздался из коридора голос Нифрона.
– Тс-с-с, – Персефона приложила палец к губам.
Через мгновение, потеснив Мойю, в дверном проеме возник предводитель галантов.
– И сколько успели услышать твои фрэйские уши? – обеспокоенно осведомилась Персефона.
Нифрон улыбнулся.
– Достаточно. Например, теперь я знаю, что Тэкчин – бог в постели. Он будет доволен.
Мойя открыла рот, чтобы возразить, однако не нашла слов.
– А еще я понял… – Нифрон со значением взглянул на Персефону, – что по прибытии в долину Высокое Копье мне придется организовать роскошный пир. У фрэев так принято: мы публично объявляем о нашем союзе, а потом все присутствующие обжираются и напиваются до одурения.
– О нашем союзе?
– Союз, брак – одно и то же.
Персефона в возмущении взглянула на Мойю.
– Видишь, с кем приходится иметь дело?
– Тэкчин еще хуже. Он не хочет устраивать церемонию и отказывается признаваться в любви. Твердит, что дела важнее слов.
– В кои-то веки он прав, – вставил Нифрон. – Провозглашать о своих чувствах во всеуслышание – полная ерунда, хотя в нашем случае этого не избежать.
– Почему же? – уточнила Мойя.
– Политика. Она – киниг, я – вождь инстарья, поэтому важно, чтобы подданные стали свидетелями нашего объединения. Народ должен увидеть нас вместе и услышать наши клятвы верности друг другу и общему делу.
– Очень романтично, – съязвила Персефона.
Несмотря на острый слух, Нифрон предпочел пропустить эту реплику мимо ушей.
– Я заметил, во дворе стоят телеги, привязанные к лошадям. Это зачем еще?
Персефоне хотелось думать, что ее жених сменил тему, поскольку стесняется говорить о любви, однако Нифрон не знал слова «стеснение». Он, как всегда, думал лишь о деле и считал, что потратил достаточно времени на пустую болтовню.
– Роан придумала заставить лошадей толкать телеги. Одна лошадь способна увезти больше груза, чем несколько мужчин.
– А лошади согласятся? По моему опыту, они упрямые и глупые твари. Лучше с ними не связываться. Скорее всего, расколотят ваши телеги и переломают себе ноги.
– Роан и Гиффорд уже работают с уцелевшими лошадьми и вроде бы добились неплохих результатов. – Персефона вопросительно взглянула на Мойю.
– Сперва не все шло гладко, потом дело наладилось. Кстати, забыла сказать… – Мойя просияла от радости, – Гиффорд вчера покатал меня в двухколесной тележке, которую сделали Роан и гномы. Он прицепил ее к Нараспур, и мы летели по равнине так быстро, что у меня глаза заслезились. Мы вспугнули стадо оленей! Если бы со мной была Одри, я бы пополнила наши запасы.
– Неужели? – заинтересованно произнес Нифрон. – Ты считаешь, что на полном ходу сможешь подстрелить оленя из лука?
– Я могу подстрелить кого угодно откуда угодно, – торжествующе улыбнулась Мойя.
Она ожидала возражений и, как всегда, не дождалась.
«Похоже, эти двое научились мирно сосуществовать», – подумала Персефона.
– Мойя, мне нужно поговорить с Нифроном наедине. Объяви всем, что мы скоро отправляемся.
– Как пожелаете, госпожа киниг. – Мойя с улыбкой поклонилась Персефоне.
Та раздраженно пожала плечами.
Воительница удалилась. Нифрон смотрел ей вслед. Был бы на его месте кто-то другой, Персефона решила бы, что он любуется видом, но фрэй думал о своем и не обращал внимания на Мойю.
– Ну, так как это было? – спросила Персефона.
– Что? – через мгновение отозвался Нифрон. – Прости, ты о чем?
– О фэйне. Что ты с ним сделал?
Нифрон взъерошил волосы, примятые шлемом.
– А, ты об этом. Его войско оказало сопротивление и ему удалось сбежать. Честно говоря, я не планировал столь славную победу. – Он покачал головой. – Я оставил часть армии в долине Высокое Копье. Там мы объединим силы для следующего шага.
– И что это за шаг?
– Будем готовиться к броску. Завидев сигнальный огонь, гулы пришли к нам на помощь, и большинство из них не взяли с собой ничего, кроме одеяла. Чтобы организовать снабжение нашей объединенной армии, потребуется несколько месяцев. К тому времени похолодает, а зимой никто не воюет. Если все пойдет по плану, следующей весной мы выступим против Лотиана. Нужно набрать хорошую форму.
– Может, перезимовать за стенами? Разве не для этого мы захватили крепость?
Нифрон постучал по каменной стене.
– Старушка отслужила свое. Ветер переменился: теперь мы – охотники, а не добыча. Это фэйн должен отсиживаться за стенами. Пришел наш черед атаковать. Поэтому мы отправимся в Высокое Копье.
– А не опасно разбивать лагерь в открытом месте?
– Где бы мы ни находились, у фэйна недостаточно сил, чтобы организовать нападение. Он потерял большую часть армии, для восполнения личного состава потребуется не меньше года. А мы к тому времени будем располагать достаточным количеством воинов, припасов и оружия, не считая дракона. Ты знала, что его создала та девочка, Сури?
– Я же говорила тебе о ней. Ты что, мне не поверил?
Нифрон нахмурился.
– Ну, не то чтобы не поверил, но она не выглядела способной на такой подвиг. Сперва я решил, это дело рук Малькольма, потом выяснилось, что тут замешана девчонка-мистик. Никогда бы не подумал. За зиму мы заставим ее наделать еще драконов, тогда через год война окончится.
Для создания первого Гиларэбривна потребовалась жизнь Минны, для второго – жизнь Рэйта. Персефона не сомневалась – Сури ни за что на свете не согласится создать третьего. Нужно объяснить это Нифрону, однако сейчас не самый подходящий момент. К тому же он сам подвел разговор к теме, которую Персефона давно собиралась обсудить.
– Я все думаю… об окончании войны. Мы хорошо себя проявили, фэйн сбежал. Должно быть, он напуган.
– Не то слово. Он понимает, что дни его сочтены.
– Точно. – Персефона кивнула. – Может, теперь он станет более сговорчивым и согласится подписать мирный договор?
– Что?! – расхохотался Нифрон.
– Арион считала… если фрэи поймут, что мы – не тупые животные, то нам удастся завоевать их уважение и мы сможем мирно сосуществовать. Во время битвы, когда казалось, все пропало, я послала ему письмо с предложением вступить в переговоры. Ответ до сих пор не пришел, но…
– Что-что ты сделала?
– Отправила птицу в Эстрамнадон. Я понимала, фэйна там нет, решила, он прочтет письмо, когда вернется. Мне казалось, увидев, что мы можем за себя постоять, он согласится на переговоры. Теперь наши позиции еще сильнее, мы обратили его в бегство, и он…
– В этом ты права. Мы разбили фэйна наголову, он мчится в Эриан, поджав хвост. А вот про переговоры ты ошибаешься. Переговоры нам не нужны. Мы победили, о чем нам с ним разговаривать? У нас нет причин идти на уступки. Следует сделать марш-бросок вдоль Нидвальдена и предать Лесной Трон огню. Я собираюсь казнить фэйна у всех на виду. Завоеватели не вступают в переговоры. Уничтожив Лотиана и его миралиитов, мы получим долгожданный мир.
Персефона не удивилась. Нифрон – воин, а суровые мужчины вроде него мыслят прямолинейно и без затей. «Убей, пока самого не убили» – вот их кредо. Его простой, но действенный план был порожден жестокостью и сопряжен с непредсказуемыми последствиями. Однако Персефона знала, что превращать врагов в друзей – гораздо более эффективно, чем применять тактику выжженной земли.
– Но нам не обязательно убивать…
– Обязательно, уж поверь мне. Думаешь, фэйн меня помилует? Я бы на его месте не стал. Мне хорошо известно, что творится у Лотиана в голове и в сердце. В отношении того, как следует поступить с предателями, наши мысли схожи. Если я сохраню ему жизнь, мы все об этом пожалеем.
– Но Арион хотела, чтобы рхуны и фрэи…
– Арион мертва.
Его тон, холодный и бесчувственный, лишил Персефону дара речи. Она не была готова к словесной перепалке. Мойя не ошиблась – ее раны, не только телесные, но и душевные, до сих пор свежи. Нифрон собирается готовиться к войне, значит, грядет перерыв в сражениях. Еще будет время его переубедить.
– Ты прав. Нам многое предстоит сделать, лучше сосредоточиться на подготовке к маршу.
– Хорошо. – Нифрон выпрямился и еще раз бросил взгляд в том направлении, куда скрылась Мойя. – Как думаешь, она не солгала про стрельбу из лука на полном скаку?
– Мне казалось, ты начал понимать Мойю. Этой женщине неведома робость, ей не нужны слова, чтобы управлять мужчинами. Она преувеличивать не станет.
– Потрясающе, – кивнул Нифрон, снова погрузившись в собственные мысли.
– Что?
– Вспоминаю, как телега с вашей каменной богиней скатилась с холма, сметая все на своем пути, и разнесла ворота Далль-Тирре.
– Не напоминай, а то я чувствую себя как…
– Извини, – сказал Нифрон и вышел.
– Я тоже рада была тебя видеть, дорогой, – пробормотала Персефона, слушая его удаляющиеся шаги.
Гиффорд стоял на улице, задумчиво разглядывая явный пример того, что у богов есть чувство юмора. Из всех зданий Малого Рэна один Приют Пропащих избежал разрушения. Большинство красивых домиков превратились в развалины, многие сгорели дотла, однако уродливый сарай, служивший пристанищем местных неудачников – Гиффорда, Хэбета, Мэтиаса и Гэлстона, – чудесным образом остался невредимым.
– Знаешь, что меня особенно потфясает, Фоан, – сказал Гиффорд, недоверчиво качая головой. – Внутфи нет ни одной вещи, котофая была бы мне нужна. Все вокфуг потефяли свое имущество, а мне даже упаковать нечего.
Выжившие горожане, в основном фрэи, со слезами на глазах заполняли тележки уцелевшими пожитками: одеждой, посудой, продуктами, коврами.
У нас, людей, есть одно важное преимущество: мы привыкли к утратам.
Все готовились к отъезду. Большинство жителей Алон-Риста отправлялись в Мередид, рхуны и инстарья собирались на восток, в долину Высокое Копье.
Гиффорд и Роан решили в последний раз пройтись по городу, точнее, по его руинам. Роан провела несколько дней, руководя постройкой телег: на них ушли почти все доски, оставшиеся от домов. По пути девушка рыскала взглядом по сторонам в поисках чего-нибудь полезного.
Она ни капельки не изменилась. Гиффорд посмотрел на их переплетенные пальцы. Нет, все-таки изменилась. При этой мысли он улыбнулся так широко, что щекам стало больно.
С тех пор как Гиффорд втащил Роан на спину Нараспур, они не расставались. Большую часть времени ходили, держась за руки, и даже спали под одним одеялом, крепко обнявшись. В первую ночь оба плакали, как и все, кто выжил. Гиффорд не знал, почему Роан плачет. Тому могло быть множество причин: раскаяние, облегчение, чувство вины, изнеможение. Зато Гиффорд точно знал причину своих слез. До той ночи он и не ведал, каково это – плакать от радости.
Он так и не попытался поцеловать Роан. Гиффорд, теперь повсеместно известный как Быстрейший из мужчин, продвигался улиточьим шагом, опасаясь разрушить хрупкий и такой чудесный сон, в котором оказался. Он не знал, насколько изменилась Роан, знал только, что теперь может прикасаться к ней, не страшась, что она замрет на месте или отшатнется. Просто держать ее за руку – уже счастье. Стоило надеть доспехи Роан, сверкающие в лучах восходящего солнца, как мечты начали сбываться.
Надо было поцеловать ее тогда. Задним числом казалось, это так просто. Она бы мне позволила, а теперь…
Гиффорд снова взглянул на их соединенные руки, как на чудо.
Я и так получил больше, чем мог надеяться, и если это все… что ж, мне на всю жизнь хватит.
– Вот ты где, – произнес Нифрон, спускаясь по заваленной камнями южной лестнице, ведущей из верхнего двора в город.
Он смотрел на Роан. Гиффорд не удивился. Большинство людей не обращали на него внимания, но для этого фрэя он как будто вообще не существовал.
– Мойя говорит, ты можешь заставить лошадь тащить телегу. Верно?
Роан покачала головой.
– Гиффорд может. Я лишь придумала способ, как закрепить телегу, а у него настоящий дар обращаться с лошадьми.
– Вот у этого? – Нифрон с искренним недоумением перевел взгляд на калеку. – Значит, ты и есть Гиффорд? Тот парень, про которого рассказывал Плимерат? Ночной Герой, промчавшийся через лагерь фэйна?
Роан оживленно закивала и процитировала строки Брин:
Ночной Герой в сверкающих доспехах,
Презревший страх, воистину принес
Надежду всем, и в блеске серебра
Умчался в ночь, что столь черна была.
Нифрон посмотрел на нее как на полоумную, тряхнул головой и обратился к Гиффорду.
– Значит, ты – первый рхун, оседлавший лошадь. – Галант окинул взглядом искривленное тело гончара. – Никогда бы не подумал. – Он вновь удостоил Роан своим вниманием. – Мойя сказала, ты сделала маленькую быструю тележку. Хочу понять, можно ли использовать ее в битве.
– Что вы имеете в виду?
– Она говорит, в ней помещаются двое. Я подумал, если один занимается лошадью, а второй стреляет из лука или кидает копья, такая повозка станет смертельным оружием, только ее нужно покрыть рунами Оринфар. Ты сумеешь сделать еще?
Роан кивнула.
– Как считаешь, можно ли управлять лошадью во время боя? – обратился Нифрон к Гиффорду.
– Я упфавлял На-фас-пуф, пока в нас метали копья и огненные шафы. Она была не в востофге, но спфавилась. Животные похожи на людей. Если их обучить, они на многое способны.
Нифрон усмехнулся.
– Эта война будет легче, чем я рассчитывал. Такое ощущение, что бог указал на меня и изрек: «Твое время пришло».
Гиффорд снова взглянул на свои пальцы, переплетенные с пальцами Роан, и кивнул.
– Понимаю, о чем вы.
Тресса, нагруженная поклажей, шла по одному из семи мостов, точно стежками стянувших Бернское ущелье. Она выбрала самый южный, потому что там было менее людно. Ее скарб состоял из нескольких мешков с едой, тоненького одеяла и потрепанной, до неприличия дырявой брекон-моры. Кроме того, она несла долбленую тыкву с водой и скудные пожитки Гэлстона. Старый пастух так и не оправился от молнии, посланной Гриндалом. Он покорно брел за Трессой, не говоря ни слова.
Тресса сознательно выбрала место в хвосте колонны и по центру, опасаясь, что кто-нибудь подкрадется сзади и спихнет ее вниз. В случае чего, Гэлстон ей не поможет. Он будет стоять и тупо смотреть, как она летит в пропасть.
Вдова Коннигера могла назвать не меньше дюжины человек, желавших ей смерти. Взять хотя бы Мойю. Давным-давно, еще в Далль-Рэне, Тресса пыталась выдать ее замуж за Обрубка. Мойя и раньше ее не жаловала, а после того случая неприязнь сменилась неприкрытой ненавистью. В то время Тресса не придала этому значения. С Мойей не стоило считаться – безродная горластая красотка не представляла угрозы. Правда, тогда казалось, что и с Персефоной считаться не стоит.
Кто мог предположить, что Персефона станет кинигом, а Мойя – ее Щитом? Боги поставили этих двоих во главе целого народа. Чистой воды безумие.
Тресса и раньше знала, что жизнь несправедлива, а в последнее время ей все чаще приходило в голову, что боги ополчились против нее. Наверное, я должна быть польщена таким вниманием к моей персоне, только вот если я исчезну, никто не заметит, даже Гэлстон. Меня как будто не существует.
Переход по мосту обошелся без происшествий. Мойя, Нифрон и Персефона повели колонну на восток. Процессия двигалась через дьюрийское нагорье – пыльную плоскую равнину, состоящую из камней, грязи и глины. Старая карга Падера ехала в телеге вместе с Персефоной, Гиффорд передвигался на лошади, так что в хвосте колонны оказались только Тресса и безмозглый медлительный Гэлстон. С каждой минутой толпа уходила все дальше. Тресса даже не пыталась догнать их: не хотелось дышать пылью.
Когда первые ряды достигли Волчьей Головы, на которой покоился дракон, процессия остановилась. Перед огромным камнем началось оживленное обсуждение.
– Нифрон хочет удостовериться, что дракон последует за нами, – раздался голос сзади.
Тресса вздрогнула от неожиданности. Ей казалось, они с Гэлстоном одни. Пастух даже не шевельнулся: он заинтересованно следил за полетом шмеля. Все лучше, чем глядеть на солнце, – Гэлстон часто пялился на светило, так что Тресса беспокоилась, как бы он не ослеп. Обернувшись, она с удивлением увидела Малькольма. Будь на его месте кто другой, Тресса тут же обрушила бы на него поток ругательств, сейчас же она рухнула на колени.
– Ты что делаешь? – раздраженно осведомился Малькольм.
– Я знаю, кто ты, – не поднимая глаз, ответила Тресса.
– Еще бы, мы ведь уже год знакомы.
– Я знаю, кто ты на самом деле.
Воцарилась тишина. Если он скажет, что он обычный человек, мне нечего будет ответить. У Трессы не возникало ни малейшего желания обвинять Малькольма во лжи.
– Понятно, – наконец произнес бывший раб.
Тресса испытала облегчение и в то же время страх. Постоянно перебирая в памяти события, произошедшие в кузнице в ночь гибели Рэйта и рождения Гиларэбривна, она уверилась в том, что Малькольм – бог в человеческом обличье. Было совершенно ясно – ему ведомо прошлое, настоящее и будущее всех и каждого. Возвращая кольцо, необходимое для исполнения пророчества, Тресса испытала неведомое доселе чувство. Когда Малькольм одобрительно улыбнулся, ее душу согрела гордость. Она гордилась собой – не так, как гордятся, достигнув цели, а когда делают что-то хорошее и правильное.
Я всего лишь вернула кольцо, которое мне не принадлежало, а Малькольм представил дело так, будто я совершила подвиг.
В кои-то веки Тресса почувствовала себя не одинокой и впервые – добродетельной. Только вот добродетельной она как раз и не была. Вдова Коннигера по-прежнему считала себя плохим человеком, все остальные – тоже, поэтому она и переходила мост с такой осторожностью. То мгновение в кузнице, словно крошечная искра, осветило тьму ее существования и явило другой мир, в котором ей нет места.
Обычный человек не мог внушить такие чувства.
Малькольм кивнул, словно побеседовал сам с собой и остался доволен результатом.
– Так будет гораздо проще, – произнес он.
Трессу обуял страх. Перспектива быть сброшенной с моста уже не показалась ей столь пугающей.
– Не надо бояться, – удивленно и немного огорченно сказал Малькольм. – Я избрал тебя для важного дела.
– Я плохой человек, – поспешно ответила Тресса, сама не зная, почему.
Малькольм улыбнулся – не насмешливо, а сочувственно.
– Думаешь, ты одна такая?
Тресса вспомнила своего мужа Коннигера и еще целую толпу плохих людей.
– Пожалуй, нет. Но почему именно я?
– Если искать праведников, тогда выбирать особо не из кого. Хочешь построить стену, позови каменщика.
Тресса чувствовала – Малькольм говорит нечто недоступное ее пониманию. Кто бы сомневался.
– Чего ты от меня хочешь?
– Пока ничего.
– Если не сейчас, значит потом?
– Да, через несколько лет.
– Зачем тогда ты обратился ко мне именно теперь?
– Я ухожу. Когда вернусь – не знаю. Хочу удостовериться, что к тому моменту, как придет время, ты будешь готова.
И вновь Тресса напряглась, ожидая дурных известий.
– Я должна совершить… нечто ужасное?
– Смотрю, ты очень плохо о себе думаешь.
– Меня многие ненавидят.
– Меня тоже.
Это признание удивило Трессу. Малькольм вздохнул. На его лице вновь отразилась печаль.
– К сожалению, твоя задача действительно будет не из приятных.
Тресса кивнула, прикусив губу.
– Уж всяко не хуже, чем вышло с Рэйтом. Мне ведь не светит превратиться в дракона, верно? Как бы то ни было, ничего не получится. Никто не любит меня так, как Сури любила того дьюрийца.
– Нет, хуже. – Голос Малькольма прозвучал зловеще. – Я ведь сказал: хочешь построить стену, позови каменщика.
Тресса по-прежнему ничего не поняла и еще больше испугалась.
Малькольм снял с шеи тонкую цепочку. На ней висел кусочек неровно вырезанного металла примерно в дюйм длиной.
– Возьми.
– Что это?
Бывший раб горько улыбнулся.
– Возможно, величайшая драгоценность на свете, так что храни ее как следует.
Тресса внимательно оглядела кусочек железа, завороженная фразой «величайшая драгоценность на свете». Будь на месте Малькольма кто-то другой, она рассмеялась бы ему в лицо. Сейчас ее сердце сжалось от груза ответственности. Как бы эта ноша не оказалась слишком тяжела.
Что, если он говорит правду?
– Это ключ. Ты ведь знаешь, что такое ключ?
Тресса помотала головой, запоминая незнакомое слово.
– Есть запретные места за закрытыми, запертыми дверями. С помощью ключа их можно отпереть. У тебя в руках не просто ключ, а Главный Ключ. Он открывает любую дверь.
– Я должна проникнуть в запретное место? Обожаю нарушать правила.
– Да, я хочу, чтобы ты вошла туда, куда мне хода нет.
Тресса торжественно кивнула, словно давая клятву.
– Тебе придется взять с собой семерых помощников.
– Семерых? – Тресса взглянула на ключ, потом на Малькольма. – За мной готов идти разве только Гэлстон. Люди меня ненавидят, никто не согласится…
– Доверься мне. Когда настанет время, все получится само собой, я обеспечу. Через несколько лет, осенью, Тэш принесет весть о клетке. Никто не будет знать, что делать, и тогда ты выйдешь вперед. Хорошо?
Тресса кивнула, хотя до сих пор не могла понять, что именно от нее требуется.
– Есть две вещи, которые тебе нужно знать. Ты слышала песню «За цепью гор»?
– Вроде нет.
– У нее такие слова:
За цепью гор, во мглистой тьме, средь топей и болот
В тумане тонет островок – на нем она живет.
Над черной жижей грязных луж ползет зловонный газ,
Но он не скроет ничего от двух зеленых глаз.
– Не больно-то веселая песня, – тревожно произнесла Тресса. – Под такую не потанцуешь.
– Точно. Знаешь ее? Она очень старая.
Вдова Коннигера покачала головой.
– Тогда я тебя научу. Запомни ее в точности, слово в слово.
– Я должна выучить песню?
Малькольм кивнул, будто целитель, сообщающий матери о смерти ребенка. Глядя в его серьезное и печальное лицо, Тресса смогла выдавить лишь: «Ладно».
– Второе, что тебе следует знать: в Эстрамнадоне есть дверь…
Глава 3Возвращение фэйна
Гордость – все равно что высокая и скользкая скала. Если упадешь с нее, разобьешься насмерть.
Имали сидела в гостиной и смотрела в окно на сад. На ветвях начали распускаться почки. «Деревья потягиваются», – говорила прабабушка. Пожилая дама была немного не от мира сего, да и как иначе – никто в здравом уме не стал бы первым фэйном.
Будучи правнучкой Гилиндоры Фэйн, Имали унаследовала ее дом. На удивление скромное жилище в центре Эстрамнадона скрывалось от посторонних глаз в тени большого сада.
Будь Гилиндора жива, она сидела бы в саду и плела корзину.
Прежде чем объединить под своим правлением шесть фрэйских племен, первая фэйн зарабатывала на жизнь плетением корзин и продолжала этим заниматься вплоть до самой смерти. Она говорила, плетение ее успокаивает. Имали так и не научилась делать корзины и теперь об этом жалела.
Сейчас у меня была бы целая гора корзин.
Послышался шорох. Макарета все еще плохо ориентировалась в доме. Она вошла в кухню, пошуршала там и наконец несмело заглянула в гостиную. На голове юной фрэи красовался шарф. Она носила его день и ночь, накрепко заматывая, чтобы ни один волосок не выбился наружу.
Неделю назад Имали согласилась приютить девушку, восставшую против фэйна и убившую нескольких фрэев во время мятежа Серых Плащей. Едва ступив на порог, Макарета попросила дать ей бритву.
– Зачем? – Имали испугалась, что заклинательница собирается покончить жизнь самоубийством.
– Хочу избавиться от этой гадости! – прошипела Макарета и дернула себя за прядь волос с таким видом, будто к голове присосалась пиявка.
– Разве ты не можешь применить магию?
– Использование Искусства легко заметить и отследить заклинателя, поэтому я не могу создать даже простейшее плетение. С каждым днем эта копна отрастает все сильнее, а мне нечем ее срезать. Я попыталась их вырвать, – очень больно.
Имали поморщилась, представив, как Макарета, рыдая от боли, выдергивает волосы.
– Пожалуйста, помоги их убрать.
– Нет. Ты должна их оставить.
– Но… Хорошо, я же обещала подчиняться.
Имали взяла девушку за руку.
– Это вовсе не наказание. Бритая голова выдает миралиита. Если кто-то заметит тебя в таком виде, даже сквозь занавеску, – нас обеих казнят.
Девушка стиснула зубы и содрогнулась. Ее локоны затрепетали.
В результате Имали установила следующие правила: волосы не трогать, к окнам не приближаться, из дома не выходить и ни при каких обстоятельствах не пользоваться Искусством. Учитывая, насколько миралииты зависят от магии, к тому же заклинателя можно выследить, Куратор Аквилы решила, что последнее правило – самое важное.
Макарета согласилась и, похоже, честно держала слово. Имали купила дешевую одежду, которую обычно носили гвидрай: грубое, жесткое и простое одеяние служанки ничем не напоминало ассику. В рубахе и штанах, сшитых из материала, используемого для палаток, Макарету никак нельзя было принять за миралиита.
– Можно мне чаю? – спросила девушка, устроившись в углу на диванчике, подальше от окна, выходящего в сад.
Имали вздохнула.
– Конечно, заваривай.
Сперва она обращалась с опальной фрэей как с гостьей, однако гостеприимство имело свои пределы. Ей совсем не улыбалось прислуживать миралииту.
– Я не умею, – смущенно призналась Макарета.
– Вскипяти воду и залей листья. Это несложно.
Девушка взглянула в сторону кухни, будто самый страшный кошмар стал явью.
Имали подвела ее к плите.
– Я покажу.
Заварив чай, она произнесла:
– В следующий раз приготовишь себе сама.
На лице Макареты отразилось сомнение, однако она с радостью приняла чашку и сделала глоток.
– Немного практики тебе не повредит. Пристрастие к колдовству превращает тебя в калеку. Как ты еще ложку сама держишь.
– Не колдовство, а Искусство, – поправила заклинательница.
– Без разницы, – отмахнулась Имали. – Понимаю, здесь скучно. Может, найдешь какое-нибудь занятие по душе?
Макарета пожала плечами.
– Помнится, тебе нравилось рисовать.
– Да, – кивнула девушка, – я любила рисовать и создавать скульптуры, но это было до того…
– До того как ты восстала против фэйна и повергла в прах весь наш образ жизни? – нахмурилась Имали. – Пожалуй, рисовать пейзажи и натюрморты не столь захватывающе, как устраивать перевороты. Но все-таки давай попробуем. Я принесу тебе глину и краски. Можешь работать в гостиной. Мне нравятся красивые картины и статуэтки. Сделай для меня несколько, хорошо?
Макарета кивнула, впрочем, без энтузиазма, желая лишь угодить хозяйке.
Девочка до сих пор не в себе.
Прежде чем явиться к Имали, Макарета целый год скрывалась. Удивительно, что ее не поймали. Ясно одно: за это пришлось заплатить, и дорогой ценой. Должно быть, она каждый день, каждое мгновение проводила в ожидании мучительной смерти. Страшно даже представить.
Конечно, в одночасье она не оправится, но надеюсь, ей удастся взять себя в руки. Мне нужен могущественный миралиит, а не напуганная девчонка.
Имали сделала мысленную пометку – купить на рынке немного осоки. Видимо, все же стоит попробовать сплести корзину.
Весть о возвращении фэйна прибыла за несколько часов до его появления. Имали приказала подготовиться к встрече. Жители Эстрамнадона, надев лучшие одежды, выстроились на улицах. Им предстояло радостно приветствовать победоносную армию и великого полководца. Имали не во всем соглашалась с политикой Лотиана, хотя и считала, что фэйн заслуживает пышной встречи.
Она стояла на ступенях дворца, плечом к плечу с другими членами Аквилы. Оттуда открывался прекрасный вид на площадь и главную улицу, однако из-за зданий и деревьев жители сперва услышали шум прибывающего войска, и лишь потом его увидели. Забили барабаны, затрубили фанфары – и вдруг смолкли. Стало так тихо, что до ушей Имали донесся звук шагов фэйна, прежде чем сам он появился из-за угла.
– Великий господь наш Феррол! – ахнул Волхорик.
Несколько месяцев назад две тысячи гордых фрэйских воинов в сверкающих доспехах и пятьдесят миралиитов в белоснежных ассиках покинули город, дабы преподать урок жалким рхунам; с войны вернулась лишь горстка грязных, окровавленных калек. Некогда великая армия тащилась домой под испуганный ропот тех, кто вышел отпраздновать победу.
Можно было бы воспользоваться моментом, публично осудить высокомерие и самоуверенность Лотиана, унизить его самого и все сословие миралиитов. Однако, глядя, как фэйн медленно восходит по ступеням, Имали не могла вымолвить ни слова.
Она предполагала, что Лотиан обратится к толпе и произнесет речь. Нужно дать объяснения, успокоить страхи, помочь всем понять происходящее. Вместо этого он, не замедлив шага, направился во дворец.
– Мой фэйн, – тихо произнесла Имали с уважением и сочувствием, которые не слишком-то проявляла прежде, – вы должны что-то сказать. Ваш народ…
Лотиан устало взглянул на нее. Его плечи поникли, лицо осунулось.
– Скажи ты, у тебя лучше получится.
– Что именно сказать?
– Речь идет о жизни и смерти. Мы должны уничтожить рхунов, иначе они уничтожат нас.
За побежденным фэйном шел его сын, Мовиндьюле. Мальчик бросил несмелый взгляд на Имали и обреченно покачал головой. Куратор Аквилы не знала, о чем он думает, и вознамерилась это выяснить в самое ближайшее время. Похоже, ситуация кардинально изменилась, а значит, послание от самопровозглашенного вождя рхунов может превратиться из инструмента политических интриг в способ избежать гибели.
– Мой фэйн, я получила письмо из Алон-Риста, от правителя рхунов, – вполголоса произнесла Имали. – Они желают заключить мир.
– Наверняка его отправили перед последней битвой, когда мы одерживали победу, – покачал головой Лотиан. – Никто не предлагает мир побежденным, – еле слышно добавил он и направился в Тэлвару.
Фэйн с принцем скрылись во дворце. На глазах у потрясенной толпы ворота захлопнулись. Имали подумала, что, как и Лотиан, недооценивала рхунов, и поклялась никогда не повторять эту ошибку.