Глава 4Битва на Высокой равнине
Меня всегда восхищало, как среди бескрайней, необозримой вечности одновременно происходят важные, но никак не связанные между собой события. Невольно задумаешься, как много знают боги и как мало известно нам, людям.
– Брин!
Хранительница Уклада выкапывала колышки, удерживающие палатку, в которой они с Падерой прожили почти год.
Тяжело дыша и лоснясь от пота, Хэбет одарил ее лучезарной улыбкой. Сколько Брин себя помнила, он был Хранителем Огня клана Рэн. В его обязанности входило поддерживать огонь в чертоге; очень важное дело, ведь все жители далля брали оттуда угли для жаровен и ламп. Хэбету прекрасно подходило это скучное, зато простое занятие, потому что и сам он был до чрезвычайности прост. Некоторые, вроде Сэккета или Хита Косвелла, считали его убогим. Крир, любивший поиздеваться над Гиффордом, не упускал случая поддеть и Хэбета, однако без особого успеха – тот не понимал смысла шуток. Брин считала, что Хэбет не тупой, а медлительный; как и в случае с Гиффордом, его недостатки бросались в глаза сильнее, чем достоинства.
– Тебя Падера ищет, – произнес он в своей обычной манере – тихо и медленно, будто вот-вот уснет.
– Я палатку собираю. Передай ей, приду, когда закончу, – раздраженно отозвалась Брин.
Они с Падерой последние полтора года жили вместе, сперва в симпатичном домике в Алон-Ристе, затем в этой тесной палатке. Брин, как могла, заботилась о старухе – весьма неблагодарное занятие, ведь ее старания никто не принимал всерьез, в первую очередь сама Падера.
– Тебя Падера ищет, – повторил Хэбет.
– Вечно она меня ищет, а я, между прочим, тут за нее работаю.
Брин и остальные беженцы из Алон-Риста пережили суровую зиму в долине Высокое Копье, на южном берегу восточного русла реки Берн. Тонкая ткань палатки не защищала от пронизывающего ветра, так что Брин почти каждую ночь дрожала от холода. Девушка обрадовалась наступлению весны, однако ее приход сулил возобновление военных действий.
Этим утром войско выдвигалось на север. Тэш уходил в составе боевого отряда, а Брин занималась сборами, да еще выполняла поручения Падеры и никак не успевала повидаться с возлюбленным. Девушка не питала иллюзий по поводу их совместного будущего. Мужчина, за которого она мечтала выйти замуж, – один из лучших воинов на свете, только война – дело ненадежное и опасное. Умение сражаться поможет на поле брани, но от судьбы не убережет.
После Грэндфордской битвы все, кроме Брин, воспрянули духом. О войске фэйна до сих пор не было вестей. Многие считали, что рхуны преодолеют пятьдесят миль открытой местности, не встретив ни малейшего препятствия. Если авангард пройдет это расстояние благополучно, за ним последуют остальные, и через несколько дней войско встанет лагерем на подступах к Харвудскому лесу.
Большинство людей с радостью встретили приказ о марш-броске на север; им хотелось поскорее обосноваться в более пригодном для жизни месте. Брин не придавала значения тому, где спать и есть. Единственное, чего она желала, – чтобы Тэш дожил до следующего рассвета. Изнывая от тоски и тревоги, девушка мечтала увидеться с ним, помахать вслед и точно знать, что он останется цел, а вместо этого паковала тюки, пока старая карга пропадает неизвестно где. Все хозяйственные заботы легли на плечи Брин, и Хранительница Уклада сомневалась, что справится с таким грузом. Она вымоталась до предела. Упрямые колышки никак не поддавались, а тут еще Хэбет с приказом от Падеры, которой опять что-то понадобилось.
– Тебя Падера ищет, – в третий раз произнес Хэбет тем же тоном.
– Зачем? – взорвалась Брин. – Что ей от меня нужно?
Хранитель Огня моргнул и сделал шаг назад.
– Помощь.
– Вечно ей нужна помощь, – пробормотала Брин, обращаясь скорее к себе, чем к нему.
– Ей нужна помощь с ребенком.
– С ребенком?! Мари всеблагая, что ж ты сразу не сказал?
Брин опрометью кинулась к реке.
Для перехода на другой берег Сури сотворила переправу из земли и дерна. Обычно по поросшему травой мосту никто не ходил, но этим утром по нему брели десятки людей, волочащих поклажу. Даже тоненькой и проворной Брин не удалось протиснуться сквозь толпу.
«Именно сегодня! – воскликнула она про себя. – Неужели боги не могли выбрать другой день?»
Впереди ждала женщина из племени гулов, с ней – пятеро детей. С одной стороны их подпирала телега, груженная бочками, с другой – пастух из Мэнахана со стадом овец. Никто не двигался.
Падере нужно помочь с ребенком. У Персефоны вот-вот родится малыш!
– Где твой щит? – поинтересовался Грейвис у Тэша, застегивая доспехи. Раздавался звон металла – воины вооружались.
– Я им не пользуюсь.
– А во время тренировок пользовался.
Тэш похлопал по ножнам, в которых покоились два меча.
– Щит нужен для защиты.
Грейвис дружески приобнял Тэша за плечи и взглянул на Эдгера. Тот с улыбкой покачал головой.
– Слушай, парень, ты мнишь себя богом войны, но вон там… – Он указал на луг, который им предстояло пересечь, – если столкнемся с противником, бой будет вовсе не учебный.
Грейвис, Эдгер и Аткинс были ветеранами Грэндфордской битвы. Все они выжили после сражения у Волчьей Головы и сокрушительного штурма, в ходе которого Алон-Рист превратился в руины. Грейвис, самый знаменитый из троицы, заполучил славу и уродливый шрам через все лицо, защищая городские ворота. Рассказывали, будто он собственноручно зарубил двух фрэев, прежде чем его сдул миралиит. Вместе с Бригамом, младшим из сыновей Киллиана, они входили в Первую когорту Первого копья и вдобавок стояли плечом к плечу в Первой шеренге, а значит, считались лучшими из лучших и должны были находиться в авангарде, чтобы первыми встретить врага.
Тэш каждый день тренировался вместе с ними, и закаленные в битвах воины относились к нему как к родному. Он рвался вступить в бой, однако его ровесник Бригам вел себя не столь уверенно. Семнадцатилетний паренек, последний из рода Киллианов, выглядел откровенно напуганным.
– Нет там никаких врагов, – заверил их Эрес, проводящий смотр войска, – нас ожидает приятная прогулка.
– Не сомневаюсь, – благодушно отозвался Тэш и, дождавшись, когда фрэй отойдет, подмигнул Грейвису: – Если так, то жаль. Ты же сам говорил, бой будет вовсе не учебным. Я бы с радостью прикончил пару-тройку эльфов.
Грейвис непонимающе взглянул на него, смущенно хохотнул и обратился к Эдгеру и Аткинсу:
– Если мы все-таки сразимся с фрэями, этот парень либо погибнет одним из первых, либо станет героем.
Затягивая ремни нагрудника, Тэш обратил внимание на телеги рядом с палатками.
– Это зачем?
– Говорят, лорд Нифрон собирается опробовать их в битве, – пояснил Аткинс.
– Для чего? Отвозить раненых?
– Кто его знает, – пожал плечами Грейвис. – Хотя, сдается мне, для раненых они маловаты.
– Да ты, я вижу, веришь в наш успех! – поддел его Аткинс.
– Не понимаю, зачем они нужны, – произнес Тэш.
– Наверное, зачем-то нужны, – заметил Бригам. – Он их много наделал.
Затрубил рог. Протолкавшись сквозь ряды палаток, мужчины построились перед недавно поднятым черным флагом. Тэш рад был покинуть долину Высокое Копье, где в течение многих поколений дьюрийцы и гулы проливали кровь по приказу фрэев. Теперь, с приходом весны, он рассчитывал пролить кровь иного врага. Войско по-прежнему находилось под командованием галантов, и это обстоятельство ежедневно отравляло существование Тэша.
Прошлым летом Персефона вышла замуж за Нифрона. Не успели люди глотнуть свободы, как их вновь обрекли служить фрэям. Вождь инстарья принял командование и поставил во главе каждой когорты своих галантов. Эрес руководил когортой Тэша, и, как все фрэи, делал это, находясь в арьергарде, за спиной у бойцов.
Воины выстроились на северном берегу в шеренги. Тэш никогда не понимал смысла маневров. Битва – нескладный танец; чтобы славить смерть, ровный строй ни к чему, но если таким способом удобнее убивать эльфов, он соглашался подчиниться. Юноша занял место в первом ряду между Эдгером и Грейвисом. Грейвису досталась честь стоять в самом центре – Эрес рассудил, что в данном случае опыт важнее таланта. Тэш был искусным бойцом, однако никто не знал, как он себя проявит в настоящем сражении. «Проливать кровь, особенно свою, – другое дело», – говаривали ветераны.
– Посмотрим, как он поведет себя при виде крови, – заявил Эрес, ошибочно предполагая, что Тэш еще ни разу не убивал.
Жители Алон-Риста, фрэи в большинстве, отправились в Мэредид. Немногочисленные рхуны, не занятые снабжением войска, вернулись в деревни Рэна. В долине Высокое Копье остались воины, целители, кузнецы, охотники и повара. Весь лагерь готовился к марш-броску на север, но некоторые отложили приготовления, чтобы посмотреть, как выступает авангард. Тэш не мог видеть Брин, хотя знал, что она где-то в толпе, пытается найти его среди тысяч мужчин.
– Вперед! – крикнул Эрес, и войско двинулось на север.
Они небыстрым шагом продвигались по равнине. Справа возвышалась гора Мэдор; ее снежная шапка давала начало множеству рек. Лишь неестественно симметричная форма говорила о том, что гора была создана не по воле богов, а с помощью магии, унесшей жизни тысяч гномов. Гора Мэдор стала самым прекрасным и самым большим в мире могильным камнем, памятником, воспевающим величие войны.
Слева покоился дракон, спасший защитников Алон-Риста во время Грэндфордской битвы. Почти год он бездвижно пролежал на одном месте; некоторые считали его мертвым. Тэшу сказали, что Рэйт, его вождь и наставник, пожертвовал жизнью ради сотворения этого дракона. Рэйт стал для юноши вторым отцом; именно он подал ему мысль учиться у эльфов воинскому искусству, чтобы понять, как их убивать. Перед смертью он заставил Тэша дать обещание жениться и завести семью. Тэш намеревался сдержать слово, только не прямо сейчас: у него еще не выполнен предыдущий обет, данный отцу, матери и всем членам его клана, зверски убитым фрэями.
– Неплохая погодка для сражения, верно? – заметил Аткинс.
– Как солнышко припечет, мы в доспехах поджаримся, – отозвался Эдгер.
– Надеюсь, бочки с пивом подвезут. Чую, скоро пить захочется.
Тэшу погода тоже нравилась. Даже если бой не состоится, маршировать под синим небом по цветущему лугу – одно удовольствие. Единственное, что слегка омрачало приятную прогулку – слякоть в тех местах, где снег еще не полностью растаял. Когда доберемся до Харвудского леса, найду ровную сухую лужайку и позову Брин на пикник.
В высокой траве что-то шевельнулось.
Птица? Может, куропатка?
Сзади раздались возбужденные голоса. Тэш оглянулся: в шеренге образовалась брешь. Один из его товарищей по оружию упал мертвым.
– Рассеяться! – скомандовал Эрес.
К такому приказу никто не привык. Смысл ровного строя – создать непробиваемую преграду. Воинов не учили рассеиваться, и все же они попытались выполнить незнакомый маневр. Тэш и Эдгер столкнулись панцирями и со смехом разбежались. Рядом что-то свистнуло. Сперва Тэш принял свист за дуновение ветерка, потом понял, чтó это, и нырнул за ближайший камень.
Через миг раздался частый стук, словно пошел ливень, за ним последовали крики бойцов, пронзенных стрелами.
– Откуда у фрэев стрелы? – тяжело дыша, спросил Грейвис.
Они с Тэшем сидели рядом, вжавшись в холодную поверхность камня.
Строй пришел в беспорядок. Воины разбегались в разные стороны, на поле ровными рядами лежали погибшие. Сверху обрушилась вторая порция стрел; еще несколько человек упали, убитые или раненые. Одна стрела воткнулась в землю в дюйме от ноги Тэша. После общего залпа лучники начали прицельно отстреливать бегущих.
– Вон они, – указал Грейвис. – Видишь, на возвышен- ности?
– И вон там. – Тэш заметил на холме синие плащи.
Фрэи выбежали на вершину, выпустили стрелы и скрылись на другой стороне.
Раненые продолжали кричать. Кто кричал слишком громко, получал еще одну стрелу и замолкал. Тэш попытался высунуться, стрела чиркнула по камню прямо у него перед носом.
– Тэт тебя подери!
– Сиди тихо, здесь они нас не достанут, – сказал Грейвис.
– Это ненадолго. – С холма спускались два эльфа, озираясь, словно голодные волки. – Они обходят нас с флангов.
Грейвис взглянул на него с отчаянием и страхом.
– Мы бессильны.
– Я даже не успел подобраться к ним поближе, – прорычал Тэш. – Сейчас я до них доберусь!
– Не дури, тебя тут же подстрелят. Ты же без щита, а мой слишком мал, чтобы прикрыться.
Раздался грохот.
– Этого еще не хватало! – воскликнул Грейвис. – Что на сей раз?
Тэш поднял глаза на небо, но не увидел ни облачка.
– Миралииты?
– Нет, звук другой.
Грохот шел не с неба, а со стороны лагеря.
– Лошади!
– Повозки, – подтвердил Грейвис. – Они… – Он не закончил. Стрела пронзила ему горло и с противным скрежетом ударилась о камень.
– Живее! – крикнула Мойя.
Хлестнув лошадь поводьями, Гиффорд направил ее через открытую местность.
Тележки грохотали по равнине. На других повозках, выстроившихся в неровную линию, лучники готовились к битве. Мойя ехала впереди, на острие атаки. Участие в боевых действиях не входило в планы: повозки были собраны и укомплектованы исключительно в качестве эксперимента. Никто не ожидал встретить врага, тем более подвергнуться нападению. Перед Гиффордом и Мойей стояла задача проверить, смогут ли лошади спокойно проехать мимо марширующего войска, но это было прежде, чем Первая когорта оказалась наполовину уничтожена фрэйскими стрелами.
Увидев бойню и услышав крики, Мойя приказала: «Вперед!» Бывший гончар, а ныне герой отпустил тормозной рычаг, и повозка понеслась так быстро, что воительница едва не вывалилась.
Остальные их увидели и решили, что им следует догонять авангард. Вскоре все конные повозки оказались на поле боя. От грохота колес и копыт впору было оглохнуть.
– Не задави никого! – крикнула Мойя Гиффорду.
– Я стафаюсь. Не так-то пфосто напфавить ее, куда нужно. Мы едем очень быстфо.
Гиффорд не шутил. В глазах все мелькало, и даже на маленьких кочках тележка подпрыгивала так, что у Мойи клацали зубы.
– Ого! – выдохнул гончар.
В воздух взметнулась очередная туча стрел. Тут же стало ясно, в кого метят фрэи. Их больше не интересовали пешие воины: они целились в повозки.
Мойя вся сжалась от страха, однако стрелы воткнулись в землю в нескольких ярдах позади. Гиффорд ухмыльнулся, девушка ухмыльнулась в ответ.
– Быстрее, – подбодрила она гончара. – Давай сомнем их!
Гиффорд потянул за кожаный ремень. Повозка резко вильнула вправо, едва разминувшись с большим камнем.
– Мари всеблагая! Да ты прикончишь нас раньше, чем эльфы!
– Пфости. Попфобуй-ка упфавлять лавиной.
– Вон они! – завопила Мойя, заметив на холме сине-золотые плащи.
Она подняла лук, в то же время трое фрэев выпустили стрелы – не в Мойю и не в Гиффорда, а в лошадь.
Животное рухнуло. Тележка перевернулась, Мойя с Гиффордом вылетели наружу – правда, недалеко. Они прокатились по земле и остановились как раз перед фрэйскими лучниками.
Исцарапанная и сбитая с толку, Мойя обнаружила, что ее лук Одри валяется в нескольких ярдах от нее.
Затрещала натянутая тетива.
Гиффорд метнулся к Мойе и встал перед ней, защищая от стрел. Девушка закрыла глаза от страха, но вместо тошнотворного хруста раздался звон – стрелы отскочили от доспехов, не причинив гончару ни малейшего вреда.
– Спасибо, Фоан, – прошептал Гиффорд.
– Берегись! – крикнула воительница.
Фрэи побросали луки и кинулись на них.
Мойя потянулась за Одри, однако было ясно – ей не успеть.
Ну что ты будешь делать! – Брин нетерпеливо переступала с ноги на ногу, стоя в хвосте толпы. – В кои-то веки я действительно нужна Падере, а теперь…
– Хватит, – произнесла она вслух и протолкалась к краю моста.
Глубина реки там составляла всего несколько футов, течение казалось несильным. Брин взглянула на гору Мэдор, откуда река брала свое начало, стиснула зубы и прыгнула с моста.
Те, кто заметил ее прыжок, изумленно ахнули.
– Ты как, в порядке? – крикнули из толпы.
Брин ответила не сразу. Вода действительно оказалась ледяной; у девушки от холода перехватило дух. Хорошо, что было неглубоко: Хранительница погрузилась всего лишь по пояс.
– Все нормально, – солгала она.
Стоило сделать шаг, как течение едва не сбило ее с ног. Брин наклонилась и, сложив ладони лодочкой, попробовала грести. Спина у нее еще оставалась сухой, но вряд ли приходилось рассчитывать, что ей удастся добраться до берега, не вымокнув с ног до головы. Ставки высоки – или все, или ничего.
«Будет непросто», – подумала девушка и, сделав глубокий вдох, скорее для того, чтобы приготовить себя к ледяному погружению, чем ради воздуха, нырнула. Отталкиваясь ногами от дна и разводя воду руками, она наполовину побежала, наполовину поплыла. Река стала глубже; в какой-то момент действительно пришлось плыть. В результате Брин добралась до противоположного берега, только заметно ниже по течению.
Промокшая и окоченевшая, девушка выползла на сушу, кое-как поднялась на ноги и побежала. От ветра стало еще холоднее, впрочем, Брин знала – чем быстрее бежишь, тем скорее согреешься.
Найти Персефону не составило труда: ей принадлежал самый большой шатер.
Киниг, вся в поту, раскинулась на одеяле и тяжело дышала сквозь зубы. Рядом находился фрэйский целитель, лечивший ее после нападения рэйо. Его рукава были закатаны по локоть, словно он собрался мыть посуду. Там же хлопотала Джастина, миловидная молодая женщина из Мэнахана, – одна из девушек, которых мать Колина Хайленда присмотрела для своих сыновей, прежде чем те погибли в Грэндфордской битве.
– Вот ты где! – Падера цепко схватила Брин за руку. – Куда запропастилась? Найди Роан, пусть возьмет свою сумку. Потом принеси ведро воды, теплой, но не горячей, и чистых тряпок, да побольше.
– Ты позвала меня только для того, чтобы я привела Роан? – удивилась Брин. – Почему бы просто не…
– Ступай! Живее!
Персефона вскрикнула. Брин опрометью выбежала вон из шатра.
– Роан! Иди к Персефоне! Ребенок!
Изобретательница задумчиво смотрела на равнину, словно о чем-то размышляя.
– Беги скорее и захвати сумку!
Убедившись, что Роан ее услышала, Брин побежала за водой. На кострах грелись горшки. Она позаимствовала один.
– Ты что делаешь? – рявкнул на нее какой-то гула-рхун.
– Забираю по приказу кинига. – Ложь, уже вторая за день.
Брин набрала полведра речной воды, добавила туда воды из горшка, чтобы получилась теплая, но не горячая, и прихватила корзину с тряпками, предназначенными для перевязки раненых.
Я лгунья и воровка, и это еще полдень не наступил.
Наконец Брин вернулась к шатру. Послышался приказ Падеры: «Тужься!»
Девушка отдала старухе воду и тряпки.
– А теперь принеси самое лучшее одеяло.
– Где я возьму…
– Быстро!
Брин нигде не могла найти одеяло. Ее собственное осталось на том берегу реки. Она в отчаянии огляделась, прикидывая, у кого можно…
Ее внимание привлекли отдаленные крики.
В том месте, где проходили воины, высокая луговая трава примялась. Оружие и доспехи блестели на солнце.
Они сражаются!
Ровный строй был сломан, боевой порядок нарушен. На земле валялись неподвижные тела.
Тэш!
Вид переворачивающейся телеги поверг Тэша в ужас. Застыв от изумления, он наблюдал, как Мойя и Гиффорд катятся по земле. Оба получили синяки и ушибы, но остались живы, и даже стрелы не причинили им вреда.
Увидев, как фрэи бросают луки и выхватывают мечи, Тэш обратил взор к небу, прошептал: «Спасибо, Мари!», обнажил оба клинка и выбежал из-за камня. До места крушения повозки было всего несколько ярдов, однако эльфы двигались быстрее.
– Эгат, эйн мер Тэтлин, бридиит! – заорал Тэш.
Он не знал точного перевода, знал только, что это страшное эльфийское ругательство. Фрэи удивленно обернулись, подарив ему пару драгоценных мгновений.
Тэш нанес удар левой, слабой рукой. Так учил Сэбек, владелец Грома и Молнии: противник блокирует первый клинок, зато второй принесет ему смерть. Эльфы оказались на удивление мягкими.
Все равно что сыр резать. От этой внезапной мысли юноша улыбнулся.
Прежде чем второй эльф заметил угрозу, Тэш упал на колено, пригнулся и вонзил клинок фрэю под нагрудник, выпустив врагу кишки. Рядом возник еще один. Тэш подпрыгнул, уходя от удара снизу, взмахнул в прыжке мечом и отделил голову эльфа от туловища.
Трое! Больше, чем убил Грейвис.
Однако этим дело не кончилось. Враги наступали на Тэша удивительно ровным строем, следуя друг за другом на расстоянии пяти ударов сердца. Тэшу требовалось всего три удара. Эти эльфы точно не были галантами и даже не принадлежали к сословию инстарья, потому что обращались с оружием не лучше водоносов. Фрэи могли похвастаться быстротой и чувством равновесия, не более того. Когда мертвые тела рухнули на землю, страх лишил противника и этих скромных преимуществ.
Руки, грудь и ладони Тэша окрасились алым, солнце припекало затылок, ноздри щекотал запах крови, но юноша чувствовал себя хорошо. Не просто хорошо – отлично. И вдруг все прекратилось: эльфы отступили. Он только вошел в ритм, ему не хотелось останавливаться, однако противник отказывался атаковать. Правда, фрэи не сбежали; такое ощущение, будто они ждали…
– Тэш! – крикнул Гиффорд.
Удивившись, что гончар-калека еще жив, Тэш повернулся как раз в тот момент, когда фрэйский лучник выпустил стрелу.
Мойя схватила лук. Тетива оказалась по-прежнему хорошо натянута. Одри готова к бою!
Девушка обнаружила рядом воткнутую в землю фрэйскую стрелу. «На безрыбье и рак рыба», – подумала она, накладывая стрелу на тетиву.
Над горой мертвых тел стоял Тэш, в него целился лучник. Воительница натянула Одри, понимая – слишком поздно: фрэя-то она убьет, только он все равно успеет застрелить Тэша.
Дальше Мойя действовала не думая. Времени прикинуть варианты не осталось, пришлось довериться чутью. Будь у нее возможность все хорошенько обдумать, она поступила бы иначе, но в тот момент размышления оказались недоступной роскошью, и воительница сделала первое, что пришло в голову. У нее просто не было времени предположить, что такое невозможно.
Фрэй выстрелил в Тэша, метя в незащищенную ямку над ключицей, однако на середине полета в стрелу эльфа вонзилась другая стрела. Раздался треск, эхом разнесшийся по всему лугу.
Тэш и фрэй обратили изумленные взгляды на Мойю.
Эльф потянулся за второй стрелой. Юноша бросился на него. Воительница заметила на земле свой колчан и метнулась к нему. Схватка завершилась неожиданным образом: Гиффорд, по-прежнему лежащий под ногами у лучника, взмахнул клинком. По противнику не попал, зато повредил лук.
Через мгновение фрэй был убит ударом Тэша и стрелой Мойи.
Оставшиеся эльфы сбежали. Мойе хотелось думать, что они втроем обратили врага в бегство, однако нельзя сбрасывать со счетов приближающиеся повозки, перегруппировавшиеся войска… и еще одно обстоятельство.
Дракон пробудился.
Гиларэбривн расправил огромные крылья; на поле боя опустилась тень. Даже лежа, чудовище внушало страх, а на ногах и с расправленными крыльями повергало в ужас и изумление. Мойе стало не по себе, фрэям – тем более. Девушка ожидала, что дракон взлетит, изрыгнет пламя и испепелит врагов, он же просто наблюдал за их бегством.
Мойя подбежала к гончару.
– Гиффорд! Ты ранен?
Тот снял шлем.
– Коленку ушиб.
– Ушиб? Коленку? Ты шутишь?
– Нет. – Гиффорд потер закованную в доспехи ногу и поморщился. – Кажется, неудачно пфиземлился.
Фрэи бежали, сражение окончилось. Отведя взгляд с поля битвы, Брин заметила аккуратно сложенную синюю ткань, схватила ее и помчалась обратно.
Из шатра Персефоны раздался детский крик.
Едва войдя, Хранительница увидела ребенка, крошечного розового мальчика. Падера купала его в тазу. Роан взяла у Брин ткань, завернула в нее малыша и вручила измученной Персефоне, возлежащей на мешках с зерном. При виде сына новоявленная мать улыбнулась, ее глаза засияли.
– Это плащ галанта? – спросила Роан.
Только сейчас Брин заметила, что за ткань она стащила.
Киниг смотрела на крошечный сверток. На ее лице отразилась печаль.
– Мари всеблагая, – прошептала она, прижимая малыша к груди, – яви милость, пусть хотя бы этот сын меня переживет.
Ночь наполнилась огнями.
Насколько хватало глаз, в темноте горели костерки, сложенные из навоза. Северный берег Берна, столь же бесплодный, как и южный, давал мало топлива для победного пира, тем не менее воины праздновали.
Сначала подняли поминальные чарки за павших, а потом, когда пришла весть, что Персефона благополучно разрешилась от бремени, – заздравные. Нифрон приказал доставить бочки с пивом и чаши.
– За Грейвиса! – провозгласил Эдгер, поднимая щербатый и протекающий кубок. – За славного воина и доброго друга!
Это был его пятый тост за человека, которого до Грэндфордской битвы почти никто не знал. Война принесла бывшему плотнику небывалую славу; целый год истории о его подвиге передавались из уст в уста.
– Да плывет он по реке Пайра! – подхватил Трент из клана Нэдак. – Да откроются пред ним врата Рэла.
– Сказал тоже! – воскликнул Аткинс. – Грейвис на пути в Элисин!
Раздались одобрительные возгласы, даже недалекий Плайн утвердительно кивнул – он едва ли понимал, о чем речь, ему просто хотелось участвовать в общем разговоре.
Плайн из клана Мэлен, некогда выращивавший овес и ячмень, присоединился к войску спустя несколько месяцев после Грэндфордской битвы. Нифрон призвал на службу всех боеспособных мужчин.
Весь вечер Плайн и Трент увивались вокруг Тэша, упрашивая научить их обращаться с оружием, тот отвечал уклончиво. Юноша был мрачен, невзирая на то, что его, Мойю и Гиффорда чествовали как героев. Все трое удостоились шумных похвал: Гиффорд – за искусное управление смертоносной колесницей, Мойя – за то, что попала в летящую стрелу и тем самым спасла Тэшу жизнь; Тэш – за воинскую доблесть и выдающееся мастерство, доказывающие, что рхуны ни в чем не уступают фрэям.
– Хотя, – добавил Аткинс, – если на том свете есть специальное место для пророков, Грейвис отправился именно туда, потому что не только умел убивать фрэев, но и обладал даром предвидения. – Рыжебородый воин указал кубком в сторону Тэша. – Грейвис не ошибся насчет него, верно я говорю?
Эдгер обнял приятеля за плечи. Оба еле держались на ногах.
– Вообще-то, он изрек целых два пророчества по поводу Тэша, сбылось только одно.
– Точно, мальчишка-то не погиб! – Аткинс хлопнул Эдгера по спине. – Значит, перед нами герой!
– Давай, скажи, скольких ты убил! – обратился Эдгер к Тэшу.
Юноша стоял в стороне, подальше от света. Ему дали чашу – предположительно, с пивом, – он даже не пригубил.
– Так сколько? – требовательно повторил Эдгер.
– Говорил уже, не знаю. Со счета сбился.
Эдгер и Аткинс громогласно расхохотались.
– Не знает он!
– Со счета сбился!
– Ничего не понимаю. – Бригам растерянно переводил взгляд то на Эдгера, то на Аткинса, то на Тэша. – Что смешного?
Бригам Киллиан совсем недавно присоединился к отряду. Как и Тэшу, ему было семнадцать, и оба нередко становились мишенью для шуток старших. Тэш вырос в Дьюрии и привык к гораздо худшим издевкам, Бригам родился в Рэне и не понимал подначек.
Эдгер добродушно приобнял паренька за плечи.
– Ты видишь перед собой героя. В своей первой битве он собственноручно уложил пятнадцать фрэев. – Он снова рассмеялся.
– Да знаю я, – нахмурился Бригам. – Я сам там был и все видел. Что тут смешного?
– Тэш не признается, скольких убил, вовсе не из скромности или забывчивости – просто он больше десяти считать не умеет!
Эдгер и Аткинс снова зашлись в приступе хохота, а с ними развеселились и остальные.
Это была чистая правда: Тэш не умел считать дальше десяти. Ему казалось, после десяти нет настоящих цифр – тех, у которых есть собственные названия. Потом шли странные числа на «дцать»: один-на-дцать, две-на-дцать. Чем дальше, тем хуже: два-дцать, три-дцать – поди догадайся, какая разница между две-на-дцать и два-дцать, а что такое «сорок» – вообще непонятно. Вся эта система казалась Тэшу запутанной и бессмысленной. Кому может понадобиться считать больше десяти? Все, что дальше – это уже Тэт-знает-сколько. Будь Тэш так же пьян, как и остальные, то, не задумываясь, выложил бы все, что думает о числах, однако он не сделал даже глотка из чаши.
– Что с тобой? Почему не пьешь?
Рядом появилась Брин. На ее лице, смутно различимом в полумраке, отражалась тревога.
Тэш сперва хотел объяснить ей свои трудности со счетом, цифрами и их названиями, однако девушка явно имела в виду другое.
Поднимая здравицу за Тэша как за нового Грейвиса, Эдгер и Аткинс в пылу не заметили, что герою торжества ни разу не потребовалось наполнить кубок, а Брин, едва появившись, тут же это поняла.
Интересно, все женщины такие? Или только она?
– Эй, Хранительница! – крикнул Аткинс, одарив Брин хмельной улыбкой. – Запомни, что совершил этот парень. Пятнадцать. Пят-на-дцать! Его подвиг не скоро превзойдут, а он даже не в курсе, сколько это. Ты сама-то знаешь, что такое «пятнадцать», а, Хранительница?
Брин взглянула на Аткинса как на ненормального.
– Пойдем. – Тэш взял ее за руку и увел подальше от костров.
– О чем он?
– О количестве убитых мной фрэев.
– Понятно.
Они вышли на крутой берег.
– Не обращай на них внимания. А ты как? Я слышал, сегодня великий день. Ты присутствовала в шатре кинига?
– Во время родов? Да. – Брин расплылась в улыбке. – Очаровательный малыш. Персефона назвала его Нолин.
Тэш задумался.
– Нолин? Странное имя. – Он не считал себя грамотеем, зато успел нахвататься фрэйских словечек. – «Лин» по-фрэйски «родной край», верно?
Брин кивнула.
– Для человека, который не знает, что такое «пятнадцать», неплохо, правда? – Тэш шутливо толкнул ее в бок.
Девушка хихикнула.
– Ты прав, его имя – смесь рхунского и фрэйского. Персефона взяла по слогу из каждого языка, и поскольку ребенок не принадлежит ни к рхунам, ни к фрэям, в имени заложен скрытый смысл.
– «Нет родного края», – догадался Тэш.
– Точно.
– Звучит не больно-то воодушевляюще – рожденный среди пустошей, не имеющий родины.
– Этот ребенок – необыкновенный. Если вдуматься, каждого из нас можно назвать необыкновенным, и каждый должен найти свое место в мире.
– Какой он с виду?
– Я же сказала, очаровательный.
– Я не об этом. Какие у него глаза, уши, волосы?
Брин вздохнула.
– Ты по-прежнему их ненавидишь.
– Не увиливай.
– Уши круглые, а волос слишком мало, чтобы судить.
– А глаза какие? Голубые?
– Нет, они…
– Карие?
– Зеленые.
– Никогда не видел людей с зелеными глазами.
– Я же говорила, он необыкновенный и очень хорошенький. Жаль, что ты так ненавидишь фрэев.
– А ты нет?
– Честно говоря, нет. Я их боялась и до сих пор боюсь, но уже не так сильно.
– Они уничтожили тысячи рхунов, вырезали весь мой клан и весь клан Нэдак. Брин, я видел, как галанты убивали моих родителей, друзей и соседей!
– Думаешь, ты один такой? Мои мама с папой погибли, когда фрэи напали на Далль-Рэн. Ты видел, что стало с Гэлстоном, а он, между прочим, мой дядя.
– Тогда ты должна понимать. Почему же ты не питаешь к ним ненависти?
– Из-за Арион, Нифрона и Энивала-целителя, который выхаживал Персефону после нападения рэйо и сегодня помогал Падере принимать дитя. Наш прежний вождь Коннигер пытался убить Персефону, и что теперь, мне всех вождей ненавидеть? Или всех мужчин?
– Это совсем другое дело, – Тэш мрачно покачал головой.
Ему не хотелось спорить. Достаточно одной битвы за день.
– Хорошо, раз ты так их ненавидишь, почему не радуешься своим пятнадцати трупам?
Тэш со вздохом опустился на землю. Брин села рядом.
– Не знаю. Ты права, вроде бы надо радоваться, а не получается. – Юноша глянул в сторону костра, где Эдгер и Аткинс издавали победные кличи. – Я должен веселиться вместе с ними… – Он улегся на спину и перевел взгляд на ночное небо, укрывшее землю сверкающим плащом, – одно из немногочисленных прекрасных зрелищ, доступных в Дьюрии и краю Гула-рхунов. – …танцевать с тобой, сказать Рэйту, что отомстил за его смерть, чувствовать себя удовлетворенным, довольным, счастливым…
– Так в чем же дело?
Тэш покачал головой.
– У меня на душе пусто, еще хуже, чем раньше, а почему – не знаю.
– Тебя считают героем. – Брин кивнула в сторону празднующих.
– Они хотят, чтобы я научил их убивать: Трент, Плайн, даже Эдгер и Аткинс. И Бригам, последний из Киллианов. Знаешь его?
– Я с ними выросла и даже была влюблена в Бригама и его старшего брата Хэнсона.
– Шутишь!
– Нет. – Брин легла рядом. – Это было еще до тебя.
Тэш притянул ее к себе, запустил пальцы в волосы.
– Если бы сегодня погиб не Грейвис, а я, ты бы горевала?
– Зависит от того, остался бы в живых Бригам или нет. – Брин ехидно улыбнулась и пошарила по траве, притворяясь, будто ищет младшего Киллиана.
– С тобой невозможно, вот что! – возмутился Тэш.
– Зато с тобой – одно удовольствие. – Девушка нежно поцеловала его. Тэш влюбился бы по уши, если бы уже не был влюблен. – Так ты собираешься взять меня в жены?
– Как только война закончится. Я Рэйту обещал.
– Тогда тебе лучше не нарушать клятву. Ты же не хочешь, чтобы Рэйт восстал из мертвых и явился за тобой в виде мана?
– Кто такой ман?
– Ходячий мертвец. Обычно манами становятся те, кто отказывается идти в Пайр. – Брин толкнула Тэша в грудь, – потому что гневаются на неверных возлюбленных.
– Ясно. Тогда тебе лучше держаться подальше от Бригама Киллиана, не то вам обоим не поздоровится, когда я помру.
Брин улыбнулась.
– А ты не умирай.
– Не умру, если ты не умрешь.
– Вот и договорились – будем жить вечно.
– Звучит неплохо. Ты знаешь, что я люблю тебя?
– Доходили слухи. Уж не знаю, стоит ли им верить.
Тэш обнял Брин и крепко поцеловал, а когда наконец отпустил, девушка прошептала:
– Похоже, это правда.
Глава 5Планы меняются
Язык – одно из величайших достижений и в то же время одна из величайших трагедий; благодаря ему мы почти понимаем друг друга.
Мовиндьюле сидел в зале совещаний за искусно выполненным столом – длинным, изящным, с точеными краями и изогнутыми ножками. Фрэи не только не убивали фрэев, но и не вырубали деревья. Значит, какой-то старый эйливин несколько месяцев бродил по лесу в поисках ствола, поваленного бурей и не упавшего на землю, застрявшего среди других деревьев и засохшего. Потом резчик долгими днями вырезал нужные части, на что наверняка ушло много месяцев. Затем детали соединили, подгоняя по фактуре и цвету, отшлифовали и отлакировали. Потребовалось нанести множество слоев лака, чтобы добиться прочности и блеска.
Принц провел ладонью по безупречно гладкой поверхности. Стол мог по праву считаться произведением искусства. Для его создания нужны тысячелетия учебы, столетия тренировок и годы упорного труда.
Я бы сделал лучше за три минуты – ну ладно, за четыре.
В этом различие между искусством и Искусством.
«Одно из различий», – напомнил себе Мовиндьюле.
Сколько бы эйливины ни трудились, даже самый талантливый из них не мог вызвать дождь, поднять гору из земли или…
– Ничего? Ничего?! – кричал фэйн на своих приближенных. – Вы потратили целый год и не достигли результата?
Мовиндьюле терпеть не мог, когда отец орет. Его и так прекрасно слышно.
Фэйн сверлил яростным взглядом генералов, министров и членов Аквилы.
Чего он ожидает? Вряд ли они взмолятся: «О, простите, наш фэйн, как мы могли забыть! Вот волшебный камень. Потрите его, и все невзгоды улетучатся. Количество желаний не ограничено, так что, если вас не затруднит, даруйте нам, пожалуйста, вечную жизнь и бесконечное лето».
Вокруг стола собрались важные вельможи – за исключением Джерида: тот ни на минуту не покидал Авемпарту. Все как один смотрели в пол; гнев фэйна был равносилен стихийному бедствию.
– Мы сделали все возможное, – подала голос Мэтис, немало удивив Мовиндьюле.
Первый министр, заступившая на пост после гибели Гриндала, не казалась принцу храброй. И умной.
– Все возможное? – прервал ее фэйн.
Сотни крошечных фигурок, скрупулезно расставленных на карте в боевом порядке, взлетели в воздух и с щелканьем ударились о стены.
– Не говори мне, что вы сделали все возможное! Речь идет о поражении!
Командиры, назначенные взамен погибших в Грэндфордской битве, справились лучше прежних – по крайней мере, они выжили и вдобавок сохранили большую часть войска, организовав быстрое отступление. Однако фэйн смотрел на ситуацию иначе.
– У вас же были луки! Вы их использовали?
– Да, мой фэйн, – слабым голосом отозвался один из полководцев. – Мы уничтожили множество рхунов, но не смогли полностью устранить угрозу. Они во много раз превосходят нас числом.
Мовиндьюле не знал имени говорившего. Узкий разрез глаз выдавал в нем выходца из удаленных окраин. Чтобы восстановить войско, фэйн призвал воинов со всех концов Эриана.
– К тому же, у рхунов появилось новое оружие, – продолжал безымянный командир. – Повозки, влекомые лошадьми. Эти устройства быстро движутся и несут на себе лучников. Возможно, если мы заманим их в Харвудский лес, нам удастся получить преимущество: в чаще телеги бесполезны. И вот тогда…
– Телеги? Ты боишься телег? – взревел Лотиан.
– И… дракона, мой фэйн.
– Дракон жив? Мне докладывали, он целый год пролежал без движения.
– Да, он не двигался, пока мы не атаковали. Чудовище по-прежнему охраняет лагерь.
Фэйн не смог найти подходящего ответа. Он сам оказался бессилен против дракона, что еще более подогревало его ярость.
Заметив в углу зала кресло, а рядом, на столике, кувшин с водой, Мовиндьюле преисполнился сожалениями и задумался о превратностях судьбы. Он по-прежнему был немыслимо молод, не стоял в строю униженных вельмож и не праздно наблюдал за происходящим. Он выжил после Грэндфордской битвы, убил изменницу Арион и спас отца от чудовищного дракона. Теперь Мовиндьюле воспринимали не просто как сына фэйна; он заслужил всеобщее уважение. Но все же…
Какое удобное кресло. Жаль, раньше я этого не понимал. Славные были времена! Мы верили в превосходство фрэев и нерушимость Эриана.
В течение часа принц слушал доклады, и с каждой минутой становилось все яснее: рхуны наступают, а фрэи бессильны им противостоять.
– Должно же быть средство от этого гнусного дракона! – Фэйн повернулся к Мовиндьюле. – Спроси его еще раз.
Не было нужды пояснять, кого. Все и так знали.
Во время Грэндфордской битвы Мовиндьюле проявил способность переговариваться на расстоянии с Джеридом, кэлом Авемпарты. По той же причине принца не оставили на попечении Джерида – он был нужен в Эстрамнадоне: фэйн хотел поддерживать постоянную связь с кэлом. Мовиндьюле не мог понять, почему Лотиан не заставил Джерида научить этому фокусу его самого. Должно быть, не хотел, чтобы кто-то подслушивал конфиденциальные разговоры. Джерид частенько грешил подобным. Старый миралиит не питал уважения к частной жизни, у Мовиндьюле же таковой не имелось, так что его не особенно тревожили непрошеные вторжения. Впрочем, в те дни кэл редко беспокоил принца помимо военных советов, на которых присутствовал неукоснительно.
– Джерид все слышит, – сказал Мовиндьюле отцу. – Что ты хочешь спросить?
– Как убить дракона? – Голос фэйна звучал непривычно тонко и визгливо, наводя на мысли о том, что ползущие по городу слухи правдивы – правитель фрэев безумен.
Мовиндьюле стиснул зубы, стараясь не выдать свои чувства.
«Передай ему, что мой ответ не изменился, – произнес Джерид у него в голове. – Дракона убить невозможно».
– У Джерида по-прежнему нет ответа.
Лицо фэйна сморщилось, как выжатая половая тряпка.
– Это неприемлемо! Неприемлемо!
В воздух взлетели нетронутые кубки с вином. Пол и стены окрасились алым. Сжав кулаки, Лотиан издал яростный вопль – тонкий и резкий, словно крик совы. Этот звук всегда пугал принца до смерти.
Припадок фэйна устрашил и придворных. Все застыли в ожидании, когда буря утихнет. Мовиндьюле перехватил взгляд Имали. Напористая и громогласная в Айрентеноне, здесь она не проронила ни слова.
– Мы – миралииты! – кричал фэйн. – Мы – боги! Гриндал обязательно нашел бы выход. И где теперь этот мерзавец?
Лотиан обратил взор на Вэсека. Мастер Тайн оказался перед трудным выбором – либо дать очевидный и, следовательно, оскорбительный ответ, либо проигнорировать прямой вопрос. Его спас очередной вопль фэйна.
– Он бросил меня! – Лотиан тяжело оперся о столешницу, невидящим взглядом озирая осколки и разлитое вино. – Заварил всю кашу, а сам сдох. Не иначе, нарочно. Что Арион, что Гриндал – оба предали меня и бросили!
Мовиндьюле был вне себя от возмущения. Ставить Гриндала на одну доску с Изменницей – это уж слишком. Он хотел возразить, Имали едва заметно качнула головой.
Она знает, о чем я думаю. Мало того, что кэл Джерид слышит каждое мое слово, теперь еще Имали мысли читает.
– Все потеряли веру в миралиитов, в Феррола, в меня. – Фэйн развернулся и подошел к окну. – Убирайтесь. Все вон… кроме Имали. Ты останься.
Синна помахала руками перед собравшимися, словно разгоняя стаю птиц. При других обстоятельствах многие не потерпели бы такого обращения и распушили бы перышки, однако на сей раз все сочли за лучшее поскорее удалиться.
Выходя одним из последних, Мовиндьюле бросил взгляд на Имали. Та явно не радовалась оказанной ей чести.
Имали не знала, зачем фэйн ее оставил: вряд ли чтобы предложить чаю с печеньем. Их с Лотианом связывали узы не дружбы, но соперничества. Стоило правителю фрэев явиться в Айрентенон, Имали принималась ему перечить. Ей казалось, ее долг – слегка сбивать с него спесь: слишком уж перед ним лебезили. Дело ухудшало то, что фэйн был миралиитом, ведь из-за этого пропасть между его сословием и остальными фрэями только увеличивалась. Имали же старалась приблизить Лотиана к земле и изредка давать пару тычков, чтобы не зазнавался. Надо сказать, у нее неплохо получалось.
Возможно, даже слишком.
Имали не сводила глаз с фэйна. Тот стоял у окна, дожидаясь, пока все уйдут.
Он не собирается меня убивать.
Как ни странно, в этом она не сомневалась. Лотиан не стеснялся казнить направо и налево, наоборот, устраивал из казней представления, заставляя всех смотреть, как вершится справедливость. Если бы он хотел ее убить, то сделал бы это прилюдно.
Так что ему от меня нужно?
В течение года они практически не общались. Фэйн не посетил ни одно из заседаний Аквилы. Ходили слухи, что всю зиму Лотиана терзала черная тоска, и лишь весной, после смотра лучников, ему немного полегчало. С наступлением тепла его надежды расцвели пышным цветом и теперь оказались грубо растоптаны.
А вдруг он собирается отречься от престола? С первого дня его правления я желала, чтобы нами правил кто угодно, только не миралиит. Но что, если Лотиан действительно сложит полномочия? Раз уж мы не в силах противостоять рхунам при власти миралиита, какие у нас шансы без него?
Синна закрыла дверь в зал. Лотиан отошел от окна, приблизился к Имали и тихо произнес:
– Давай поговорим о послании, которое ты получила после моего возвращения с Грэндфордской битвы.
– От вождя рхунов?
– Именно.
– Вы желаете рассмотреть их предложение заключить мир?
Идея казалась слишком удачной, чтобы верить в ее выполнимость. Имали даже не помышляла о такой возможности.
– Беда в том, что мы не знаем, когда оно было отправлено – до или после битвы, – склонившись к ней, еле слышно прошелестел Лотиан.
Он думает, я знаю?
Фэйн молчал. Решив, что он ожидает ответа, Имали произнесла:
– У меня нет точных сведений, когда именно случилась битва и сколько времени занял полет птицы из Алон-Риста до Эстрамнадона. Единственное, что могу сказать наверняка, – голубь прилетел за шесть дней до вашего прибытия.
Лотиан уселся на трон и задумался. Имали предположила, что он пытается произвести подсчеты. Судя по раздраженному выражению лица фэйна, ему не удалось решить задачу.
– Если послание отправили перед битвой, оно ничего не значит. Если после, оно означает все. Я должен знать точно.
Фэйн с отчаянием смотрел на Имали. Впервые она искренне ему посочувствовала, на краткий миг увидев перед собой правителя, изо всех сил старающегося защитить своих подданных. Чтобы спасти жителей Эриана, он готов был поступиться гордостью. Имали подумала, что, возможно, ошибалась: до сегодняшнего дня она считала Лотиана заносчивым миралиитом, неспособным управлять государством и убежденным, будто остальные фрэи существуют исключительно для его пользы.
– Может, стоит отправить ответ? У вас есть голуби. Поинтересуемся, в силе их предложение или нет.
– Опасно, так мы рискуем показаться слабыми. – Лотиан задумчиво потер подбородок. – Но если не случится чуда, что мне остается? Видно, недалек тот день, когда нам всем придется обратиться в умалинов и молить Феррола о милосердии.
Вэсек подкараулил Мовиндьюле у выхода из зала совещаний.
– Позвольте вас на минутку, мой принц.
За последнее время Мастер Тайн сильно сдал: волосы поседели, лицо оплыло, кожа обвисла. Старику и полагается выглядеть старым, однако Мовиндьюле казалось, что Вэсеку никак не больше тысячи двухсот. После Грэндфордской битвы Мастер Тайн будто прибавил еще тысячу лет. И он такой не один.
– Хотел узнать, не доходили ли до вас известия о возрождении Серых Плащей.
– Серых Плащей? Нет, ничего не знаю.
Вэсек разочарованно покачал головой. Они с Мовиндьюле неспешно двигались по направлению к лестнице, ведущей к воротам Тэлвары.
– Вам что-то известно?
– Ничего особенного, но мне платят за подозрительность.
– Однако что-то навело вас на такую мысль.
Вэсек пожал плечами и принялся неловко спускаться по лестнице, шлепая сандалиями по белому мрамору.
– Наступили опасные времена. Войско поредело, мелкие селения разорены, а многие жители… скажем так, их боевой дух как никогда низок. Ваш отец, – понизив голос, добавил он, – весьма справедливо подметил: вера в миралиитов утрачена. Раньше фрэи боялись заклинателей, а теперь рхунов. Кое-кто – точнее, много кто – обвиняет во всем миралиитов. – Вэсек тревожно оглянулся. – Опасаюсь, фэйн нынче уязвим и ослаблен неудачами.
Мовиндьюле употребил бы выражение «совсем сбрендил», однако он был принцем, а Вэсек – Мастером Тайн.
– Если кому-то придет в голову посеять смуту, сейчас как раз подходящий момент. Во дворце мало охраны, а в городе всего четверо миралиитов.
– Всего четверо? – не поверил Мовиндьюле.
– Именно так. Вы, ваш отец, Видар и Синна.
– А как же… – Принц задумался. Он не мог похвастаться широким кругом общения, а до войны вообще мало кого знал. Онья погибла в Грэндфордской битве, Касимер тоже. – Погодите, а как же Кримсон? – Ему вспомнился миралиит, явившийся в Тэлвару прошлой осенью.
– Кримсона отправили на реку.
«Отправить на реку» – новое и, прямо скажем, непопулярное выражение. На восточном берегу Нидвальдена расположился отряд миралиитов во главе с кэлом. Джерид плел сеть, не позволяющую рхунам и инстарья переправиться. Мовиндьюле не предполагал, что дела настолько плохи: на новую пограничную заставу отправили буквально всех миралиитов.
Вэсек спрашивает о Серых Плащах, чтобы набрать из них новых рекрутов? Неужели нас так мало? Если да, тогда дыру в сети обязательно обнаружат. Насколько же все изменилось!
«Забавно, – подумал принц. – Миралииты изгнали инстарья, прежних защитников Эриана. Собственно, с этого все и началось».
Выходит, история повторяется? Может ли случиться, что миралииты повторят судьбу инстарья, пока на Лесном Троне сидит миралиит? Хотя… во время последней войны фэйн Алон-Рист был как раз из инстарья.
Минуту назад Мовиндьюле не поверил бы, что подобное возможно. Правда, минуту назад он не знал, что в Эстрамнадоне осталось всего четверо миралиитов, включая его самого.
– Вы действительно считаете, что Серые Плащи встанут в строй? Вы их для этого ищете?
– Отчаяние порой заставляет нас заключать необычные союзы. Я полностью осознаю возможную опасность. Со времен войны с дхергами наши дела никогда не были так плохи. Кстати, Макарету до сих пор не нашли.
При звуке этого имени у Мовиндьюле перехватило дыхание. Фэйн имел отвратительную привычку расправляться с соперниками публично, хотя он мог казнить Макарету тайно, чтобы не расстраивать сына. Нет, вряд ли. Отец никогда не заботился о моих чувствах. Как бы то ни было, она, скорее всего, мертва. Возможно, ее убил какой-то миралиит и сам погиб в схватке, унеся эту тайну с собой в могилу.
А вдруг она жива?
– Вы что-нибудь о ней знаете? – спросил Вэсек.
– Нет, – честно ответил Мовиндьюле.
– Она не пыталась с вами связаться?
Принц покачал головой.
– Если да, вы бы мне сказали?
Мовиндьюле вскинул брови.
– Следите за языком. Я не фэйн, поэтому мне не дозволено делать то, что мой отец сотворил с Зефироном, но я – один из четырех оставшихся здесь миралиитов, и Феррол не запрещает причинять боль.
– Напоминания излишни, мой принц. – Вэсек закатал рукав по локоть и предъявил сморщенные пятна от ожогов, слишком одинаковые и ровные – явно не от простого огня.
– Нет, я ее не видел, – сказал Мовиндьюле. – Но если бы увидел, вам бы не было нужды спрашивать.
– Почему?
– Я казнил бы ее у всех на глазах.
Вэсек посмотрел на Мовиндьюле долгим взглядом и наконец кивнул.
– В таком случае позвольте предупредить: если встретите ее, будьте настороже. В тот день на площади Макарета прикончила пятерых миралиитов. Кого-то ей удалось застать врасплох, а кое-кто смог ей противостоять.
Мовиндьюле догадался, о ком идет речь.
– Синна?
– Да. Макарета убила бы вашего отца, если бы Синна не сотворила то, что вы, заклинатели, называете «сверхнадежный блок».
– Значит, вот как она стала телохранителем?
Вэсек кивнул.
– Макарета молода, но очень талантлива и в высшей степени опасна.
Мовиндьюле улыбнулся.
– Я тоже.
Глава 6Дракон и голубь
На первый взгляд, пожертвовать одним ради многих – разумное решение, однако все зависит от того, кто этот один и кто эти многие.
Персефона крепко прижала к себе Нолина. Памятуя о гибели старших сыновей, она почти не выпускала его из рук. Нолин был у нее четвертым. Первый умер сразу же после рождения, не успев получить имени. Второй, Дункан, дожил до трех лет – захворал да так и не оправился. Третьему сыну она дала имя Манн, то есть «могучий», в надежде, что тот проживет достаточно долго, чтобы его оправдать. Так и случилось; Персефона обрадовалась, что проклятие, тяготеющее над ее детьми, утратило силу, однако Манна загрызла медведица. Нолин стал для нее последней возможностью продолжить род, поэтому она так боялась его потерять.
Мальчику требовался отдых. Во время кормления малыш яростно извивался и размахивал ручками, теперь же его глазки закрывались, по подбородку стекали капли молока, но он по-прежнему крепко сжимал кулачки.
– Отпусти же меня, чудовище. – Персефона осторожно выпутала крошечные пальчики из волос и отдала ребенка Джастине.
– Слышишь, как мама тебя называет? – ласково проворковала та. – Вовсе ты не чудовище, правда, моя радость?
– Просто не ты его кормишь. Мало того, что он пытается сделать меня лысой, под стать миралииту, так еще и зубы в ход пускает. А ему всего-то восемь недель от роду!
Они находились в шатре кинига. У Нифрона был свой, но Персефона понятия не имела, зачем ему отдельный шатер, – ее муж почти не появлялся в лагере. Вот и сейчас он с отрядом направился к Харвудскому лесу, желая удостовериться, что там достаточно безопасно. Последние несколько месяцев Военные силы Запада одерживали одну победу за другой и уже трижды переносили лагерь. Персефона, занятая заботами о младенце, передвигалась с обозом, вместе с теми, кто обслуживал нужды армии – носил воду, щипал корпию, точил оружие, готовил еду и поминутно ожидал приказа двигаться вперед или, наоборот, отступать.
Персефона могла бы нанять кормилицу и руководить войском, как и подобает кинигу, однако такой поступок не принес бы ощутимой пользы. Роль полководца больше подходила Нифрону, ведь он всю жизнь командовал боевым отрядом. Кроме того, Персефона была нужна Нолину, а он – ей.
Прежде в трудные времена рхунами управляли мужчины, и под «трудными временами» неизбежно подразумевались вооруженные столкновения. Однако в случае чумы, голода или разногласий между кланами без кинига тоже не обойтись, но он не обязательно должен быть воином. Суровые мужчины обычно затевают драку на ровном месте, потому что это получается у них лучше всего. Персефона на собственном опыте поняла, что хороший правитель должен проявлять не только силу, но и мудрость, сострадание, выносливость, приверженность общему делу и остроту ума, – то есть быть для своего народа не столько отцом, сколько матерью.
– Ах ты мой маленький киниг. – Джастина нежно прижала к себе Нолина. – Киниглинг.
– Киниглинг? – улыбнулась Персефона.
– Ну давай, скажи «киниглинг»! – Малыш в ответ лишь пускал пузыри.
– Такое никому не выговорить. Звучит по-гномьи.
Молодая женщина удивленно воззрилась на Персефону, будто та изрекла глубокую мысль.
– А как гномы называют своих правителей? Вроде тоже «киниг».
– Не «киниг», а «кинг». Можешь говорить «кинглинг», так проще.
Джастина задумалась.
– «Киниглинг» лучше, правда, моя прелесть? – проворковала она, обращаясь к Нолину.
Умом Персефона понимала: нужно выйти к людям, пусть видят, что она еще жива, только ей не хотелось. Прошедшие два месяца она провела почти без сна: Нолин просыпался едва ли не каждый час. Персефона совершенно измучилась, поэтому попросила Джастину помогать с ребенком. Молодая женщина оказалась истинным подарком Мари и в то же время поводом для угрызений совести: все ее родные, включая жениха, погибли в Грэндфордской битве. Джастина нянчила Нолина, потому что у нее больше никого не осталось.
Война породила много таких, как Джастина. Киниг должен стать для всех матерью, а это, мягко говоря, утомительно.
Послышались торопливые шаги.
– Доброе утро, Хэбет, – раздался взволнованный голос. – Госпожа киниг, можно к вам?
– Заходи, Брин, – отозвалась Персефона, с грустью вспомнив, что судьба Хранительницы схожа с судьбой Джастины: Сара и Дэлвин погибли во время нападения великанов на Далль-Рэн.
Девушка вошла в шатер. Ее лицо и плечи покрывал золотистый загар, как и полагается в середине лета. Персефона почувствовала укол зависти, ведь сама она была бледная и прозрачная, словно сосулька.
Заметив Джастину с ребенком, Брин вся расцвела. Хранительница, разумеется, пришла к Персефоне по делу, однако ее первая улыбка досталась Нолину.
– Надо же, проснулся! Обычно он все время спит.
Джастина и Персефона удивленно переглянулись.
– По крайней мере, в моем присутствии. – Брин осторожно потерла малышу носик. – Какой милашка!
– А вот мамочка величает нас чудовищем, – наябедничала Джастина.
– Никакое он не чудовище! – возмутилась Брин. – Он…
– …киниглинг.
– Кинглинг, – поправила Персефона.
– Вы о чем? – недоуменно поинтересовалась Хранительница.
– Разве не так по-гномьи «сын кинга»? – спросила Персефона.
– Нет, – ответила Брин. – Сын кинга будет «принц».
– Правда? – удивилась Персефона. – А как называется сын кинига?
– Такого слова нет. История знает не так много кинигов, и все они были молоды и не женаты. Их дети появились на свет уже после того, как вожди слагали с себя это звание. И уж, конечно, никто из них сам не рожал.
– Принц? – Джастина оценивающе взглянула на Нолина, будто примеряя к нему незнакомое слово. – Мне нравится.
– Можно подержать? – попросила Брин.
Джастина неуверенно посмотрела на Персефону. Та кивнула.
Хранительница осторожно взяла ребенка, словно огромное хрупкое яйцо.
– Он так быстро растет…
– Ты пришла понянчиться с младенцем или научить нас новым словам?
– Ой, совсем забыла: Хэмлин вернулся из Алон-Риста.
– Кто?
– Всадник. Прилетел голубь из Эстрамнадона. Фэйн прислал письмо!
Покидая развалины Алон-Риста, Персефона оставила там небольшой отряд, в том числе фрэя, ранее присматривавшего за голубятней. Дни складывались в недели, недели – в месяцы, и надежда получить ответ на послание, отправленное в разгар Грэндфордской битвы, почти испарилась.
– Письмо? – Персефона резко выпрямилась. – Что в нем?
Брин радостно улыбнулась.
– Фэйн просит мира!
Не сдерживая слез, Сури наблюдала, как Гиффорд жонглирует тремя камушками. Для человека, позвоночник которого настолько перекручен, что смахивает на виноградную лозу, гончар справлялся весьма неплохо. Он не пытался достичь высот мастерства – например, жонглировать одной рукой, – и все же, несмотря на хромую ногу и скособоченную фигуру, ни разу не ошибся. Сури плакала вовсе не из-за него, а из-за камушков: они принадлежали Арион.
Заметив на щеках мистика слезы, Гиффорд перестал жонглировать. Выражение его перекошенного лица трудно было разобрать, однако во взгляде читалось раскаяние.
– Извини, у меня неважно получается. Мое тело не пфиспособлено для таких сложных движений.
– У тебя хорошо получается. Ты тут ни при чем.
– Тогда почему ты плачешь?
Девочка не ответила. Словами такое не объяснишь.
Со дня смерти Арион прошло больше года. Сури казалось, еще вчера она жонглировала этими самыми камнями, а наставница с гордостью смотрела на нее. Миновал год, но всякие мелочи вроде камней до сих пор вызывали слезы. Впрочем, плакать навзрыд лучше, чем держать горе в себе и захлебнуться, решила Сури. Она не так уж часто думала о погибших: целыми неделями не вспоминала Арион, Минну, Туру или Рэйта. Ладно, целыми днями. Ну хорошо, целый день. Или не целый день. Нельзя не думать о Рэйте, когда рядом Гиларэбривн. Невозможно уснуть, не вспомнив, что раньше подушка была живая и пахла шерстью. Разумеется, летом всюду порхали бабочки. А сегодня вот камни.
Сури вымученно улыбнулась и похлопала себя по бедру.
– Старая рана. – Звучало как шутка, однако в ней содержалась доля правды: мистик действительно получила на войне тяжелые ранения, только пострадало вовсе не бедро.
Словно почувствовав, что у Сури на душе, – возможно, благодаря Искусству, – Гиффорд молча кивнул и убрал камни в мешок.
Пока молодой гончар не особенно преуспел в обучении: ему удавалось сплести лишь самые простые заклинания. Мистик предложила коснуться более толстых струн мироздания, например, вызвать дождь, – с неба не упало ни капли. Гиффорд боялся. Сури хорошо его понимала; в ее сердце вновь появлялись непрошеные гости – воспоминания об Арион. Учить Гиффорда Искусству – все равно что общаться с призраком.
Арион хотела найти и обучить заклинателей-рхунов, поэтому в память о ней Сури согласилась заниматься с гончаром. Впрочем, других дел у нее не было: она отказалась помогать Нифрону в сражениях и убивать фрэев, которые теперь сами защищались от вторжения. Занятия с Гиффордом служили более веской причиной остаться, чем вселяющий беспокойство разговор с Малькольмом, загадочно испарившимся перед их отбытием из Алон-Риста.
Сури установила продолжительность занятия – один час в день, и за его пределами старалась не пересекаться со своим учеником. Проводить с ним много времени было слишком опасно. Гиффорд – хороший человек, но бабочки не могут позволить себе друзей. Дружба, счастье и довольство жизнью – удел гусениц.
Гончар протянул ей камни, Сури покачала головой.
– Оставь себе. Я думаю, только так они сработают.
– Как именно?
Девочка попыталась подобрать ответ и не смогла, а Гиффорд не стал настаивать. Понятно, за что Роан его любит. Стоило изобретательнице поселиться с ним под одной крышей, как она заметно повеселела, а до этого, казалось, вовсе не умела улыбаться. Похоже, у него лучше получается быть учителем, нежели заклинателем. Дом молодой пары стоял в центре необозримой кучи всякого хлама, собранного ими или принесенного соседями, желающими узнать, какие чудеса Роан способна сотворить из того, что ей притащили.
Войско вновь двинулось на север, а жители лагеря остались заниматься привычными делами – готовить, чистить, чинить и строить. На смену весне пришло лето, заключившее всех и каждого в удушливые объятия. Кругом было тихо и сонно, как и полагается в разгар жары. И тут грянул гром.
Даже без Искусства Сури поняла, что происходит. Привычным ухом она различила грохот копыт. На севере показались повозки, запряженные лошадьми. Новое изобретение называлось «фаэтон». Девочка не знала, откуда взялось это слово, – наверное, фрэйское или дхергское. Роан давала своим творениям имена без буквы «р», чтобы Гиффорд мог их выговорить.
Сури разглядела бронзовые доспехи и синий флаг Нифрона. Главнокомандующий перемещался между лагерем и передовым отрядом в сопровождении нескольких фаэтонов. Благодаря Искусству мистик поняла, что опасность никому не угрожает, однако ее охватило недоброе предчувствие.
Приблизившись, Нифрон остановил повозку рядом с Сури и Гиффордом.
– Плохие вести? – поинтересовался гончар.
– Нет, ничего серьезного. – Фрэй взглянул на север. – Мы столкнулись с сопротивлением на болотах рядом с Харвудским лесом. Снова появились миралииты. Они прячут лучников, а вчера утром утопили целый отряд.
– Утопили?
– В трясине. – Нифрон многозначительно взглянул на Сури. – Ты должна отправить дракона в бой. Достаточно одного его вида, чтобы миралииты разбежались. Эти колдуны – отъявленные трусы.
– Не могу, – ответила девочка.
– Еще как можешь, ты же делала это целых три раза. Когда зачистим их змеиное гнездо, заставишь дракона опуститься на лугу перед лесом, и мы разобьем там лагерь.
– Не получится, – твердо заявила Сури. – Плетение действует на определенном расстоянии от того места, где было создано. Харвудский лес слишком далеко.
– Ты уверена?
Мистик кивнула.
Нифрон смерил злобным взглядом сперва девочку, потом Гиларэбривна, словно подозревая, что они сговорились.
– Ну хорошо, – процедил он, – тогда сотвори другого. Поедешь со мной к Харвудскому лесу. В чаще прячутся асендвэйр. Заставишь нового дракона изрыгнуть пламя, оно их оттуда и выкурит.
– Нет! – возмущенно выпалила Сури.
– Что значит «нет»? – В голосе Нифрона зазвучала ярость.
Девочка на мгновение задумалась, подбирая слова, чтобы фрэй не смог истолковать их в свою пользу.
– Я ни при каких обстоятельствах не сотворю еще одного Гиларэбривна.
Нифрон шагнул к ней вплотную, сделал глубокий вдох и уже спокойнее произнес:
– Почему же?
– Для этого требуется жертва, – пояснила Сури.
– Всего-то? – хохотнул главнокомандующий. – Умалины постоянно приносят баранов в жертву Ферролу, а он ни разу не даровал им дракона. Скажи, что тебе нужно, и ты это получишь.
– Обычного убийства недостаточно. Я должна лишить жизни… – Девочка замолчала и взглянула на Гиффорда.
К горлу подкатила тошнота. Сури опустила глаза и обнаружила, что ноги в грязи. Арион бы не одобрила.
– Не понял, кого ты должна лишить жизни? – переспросил Нифрон.
Гиффорд никогда бы не задал такой вопрос.
Сури поколебалась, придумывая ответ. На ум пришел только самый простой.
– Я должна убить дорогого мне человека.
– Я отправил на смерть сотни рхунов, потерял Сэбека в Грэндфордской битве. Такова природа войны. Каждый из нас кому-то дорог, но жизнь одного – ничто ради спасения тысяч других жизней. – Нифрон говорил без малейшего сочувствия, более того, обращался к Сури как к солдату, который должен выполнять приказ. Девочке это не понравилось, ход его мыслей – тоже.
– Значит, ты вызываешься добровольцем? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.
– Вряд ли ты настолько меня любишь, – самодовольно ухмыльнулся Нифрон.
– Верно.
Фрэй перевел взгляд на Гиффорда. В этот момент из шатра вышли Персефона и Брин. В первый раз после родов Сури увидела кинига без младенца на руках.
– А как насчет Нолина? – спросила она. – Думаю, он подойдет. Малыш мне нравится. Хочешь еще одного Гиларэбривна? Можно устроить хоть сейчас. Дай меч и держи ребенка, пока я перережу ему горло.
– Ты забываешься, мистик, – ледяным тоном произнес Нифрон. – Угрожать жизни сына кинига – измена.
– Не проси меня сотворить Гиларэбривна, и никто не назовет тебя изменником.
Нифрон стиснул зубы и решительно шагнул в сторону Сури. Доспехи, покрытые рунами Оринфар, защищали его от Искусства, однако руны можно обойти. Девочка ощутила легкий ветерок, дующий с востока. Если усилить поток воздуха, поставить его перед собой, а затем…
– Ты живешь в лагере, – угрожающе произнес Нифрон, – ешь еду, предназначенную для тех, кто проливает кровь в сражениях, и отказываешься помочь?
– С радостью готова уйти, – ответила Сури.
Никогда в жизни она не была столь искренна в своем желании. Если Малькольм заставил меня остаться, чтобы наделать Гиларэбривнов для Нифрона, он жестоко ошибся.
– Так уходи. От тебя никакого проку.
– Что случилось? – с тревогой спросила Персефона.
– Ничего. Я ухожу.
Персефона и Нифрон в молчании шли в сторону Чертога Кинига. Приблизившись к шатру, Персефона спросила:
– Так ты скажешь мне, что происходит?
– Мистик отказывается создавать еще одного дракона – дескать, требуется человеческая жертва. Но если она этого не сделает, погибнут сотни, а может, и тысячи.
– Ты правда потребовал, чтобы она сотворила Гиларэбривна? – Персефона оглянулась, однако Сури уже скрылась среди палаток, Гиффорд ковылял за ней.
– Ну да, она же сказала, этот ни на что не годен.
– В каком смысле?
– По ее словам, дракон дальше не полетит, не знаю уж, правду говорит или просто отлынивает. – Нифрон указал на север. – Люди гибнут десятками, а она ноет по поводу одной-единственной жизни!
Персефона пожалела, что не объяснила ему раньше. Следовало предвидеть и предотвратить эту ситуацию. Она так и не завела разговор о Гиларэбривне: мысль о том, чтобы рассказать Нифрону и всем остальным, как именно погиб Рэйт, причиняла невыносимую боль.
– У тебя был такой вид, будто ты собираешься ее ударить.
Нифрон не ответил, но в его глазах по-прежнему плескался гнев. Он не привык получать отказы, тем более от малолетней рхунки.
– Послушай, когда в следующий раз будешь говорить с Сури, – мягко начала Персефона, – не забывай, что эта девушка способна сровнять гору с землей. Ей пришлось стремительно повзрослеть, но в душе она по-прежнему ребенок, к тому же настрадавшийся сверх всякой меры. Давить на нее – не самое разумное решение, поверь мне. Я видела, какие последствия приносят неразумные решения.
– Если она опасна, нам следует…
– Сури не опасна! И она только что это доказала, если ты вдруг не заметил. – Персефона вздохнула. Подобные разговоры не следует вести прилюдно. К счастью, ее шатер стоял в отдалении от остальных. Рядом находилась только Брин, но та держалась на почтительном расстоянии, ожидая приказаний по поводу письма от фэйна. – Раз уж ты узнал, что она должна кого-то убить, угадай, кто станет жертвой? Я. Больше никому не позволю. Только Сури не будет создавать Гиларэбривна, и никто не в силах ее заставить.
Все еще кипя от гнева, Нифрон перебросил поводья через шею лошади, намереваясь удалиться.
– Ты куда?
– Обратно, – огрызнулся он. – Я приехал за драконом, а теперь придется придумывать новый план.
– Мы терпим поражение?
– Что?! Нет! – Нифрон взглянул на Персефону как на слабоумную. – Вовсе нет. В общем… на поле боя… тебя там не было, ты не поймешь. Просто так не объяснить.
Он взошел на колесницу, гораздо более изящную по сравнению с остальными. Кто-то расписал ее, изобразив вокруг колес языки пламени.
– Постой. У меня есть новости, которые могут оказаться ценнее, чем дракон.
Нифрон с интересом взглянул на Персефону. В этом он выгодно отличался от прочих известных ей мужчин – в гневе они оставались глухи к доводам рассудка. Фрэй спешился и приготовился слушать.
– Мы получили птицу от фэйна.
– Птицу?
– Ответ на послание, которое я отправляла год назад. Сегодня утром всадник из Алон-Риста привез письмо.
– Надо же, какая медленная птица.
– Фэйн Лотиан желает обсудить заключение мирного договора.
– Еще бы. Он проигрывает, и ему это известно.
– Мы можем прекратить войну и спасти тысячи жизней. Никто больше не погибнет. Разве не для того ты просил Сури создать нового дракона?
– Дело не в этом, – раздраженно дернул плечом Нифрон. – Как думаешь, почему фэйн так долго не отвечал? Тебе не пришло в голову, отчего птица прилетела именно в тот момент, когда мы загнали его армию в Харвудский лес? Причина ровно та же, что в свое время и у тебя: отчаяние. Лотиан понимает: его поражение – вопрос времени. – Нифрон взглянул на холм, на котором лежал Гиларэбривн, и улыбнулся. – Я приехал за драконом, а получил голубя. Может, оно и к лучшему. Похоже, победа ближе, чем я думал. Если будешь отправлять ответ, напиши Лотиану, что предложение утратило силу и я собираюсь снести ему голову. А лучше, поступи с ним так, как он с тобой – оставь его послание без внимания. Пусть фэйн томится в ожидании, а мы в это время пойдем маршем на Эстрамнадон. Он и его миралииты слишком много о себе возомнили. Вот что я скажу: дети Феррола умны, быстры, ловки, но судьба их черна.
С этими словами он взошел на колесницу, хлестнул поводьями и умчался на север.
– Все в порядке? – поинтересовалась подошедшая Брин. – Вы решили, что ответить фэйну?
– Нет. Нифрон не желает мира и не собирается спасать жизни. Он жаждет мести. Ему нужно поставить Лотиана на колени.
– Правда? Что именно он сказал?
– «Дети Феррола умны, быстры, ловки, но судьба их черна». Запиши в свою книгу. Самые высокопарные слова, которые я слышала из его уст. И самые глупые. Кажется, мой муж забыл, что он тоже фрэй.
– А как же фэйн? Ты напишешь ему ответ?
Персефона смотрела Нифрону вслед. От нее не укрылось замечание, что на поле боя не все в порядке. Глядя на его удаляющуюся фигуру, она поняла, что беспокоится – не столько за исход войны, сколько за него.
– Ответа не будет. Нифрон прав: мы ждали, фэйн тоже подождет. Кроме того… я не хочу сжигать мосты.
Кажется, весь мир сошел с ума.
Сури спрыгнула на берег ручья, неудачно приземлилась, больно ушибла лодыжку и с отчаянным криком запустила в воду подвернувшийся под руку камень. Раздался плеск.
Нет, не мир, а люди сошли с ума.
От людей одно беспокойство, не зря же мистик почти всю жизнь старалась их избегать. Как славно было в старые добрые времена – только они с Минной, и больше никого!
До чего же я устала от постоянных приказов: сперва Арион, потом Малькольм, а теперь Нифрон!
Вскоре раздалось знакомое сопение.
– Мне тебя не догнать, чуть из виду не потерял. – Гиффорд с приглушенным стоном опустился на траву.
– Я возвращаюсь в Долину Боярышника, – сообщила Сури, окончательно утвердившись в своем решении. Хорошо, что Гиффорд рядом: расскажет Персефоне, куда она ушла. – Нифрон прав, не имеет смысла мне оставаться. Я ничего не делаю, только путаюсь под ногами.
– Ты учишь меня магии.
– Уже целый год, и без особого успеха. Никем я не стала: ни учителем, ни сестрой, ни подругой, ни бабочкой.
– Бабочкой?
– Так говорила Арион. Считала, что рхун, владеющий Искусством, может остановить войну и спасти жизни и рхунов, и фрэев. Все время внушала, что я должна стать тем, кем не являюсь. Я была счастлива в роли гусеницы, а она заставляла меня летать.
– Отлично тебя понимаю, – кивнул Гиффорд, устраивая больную ногу поудобнее. – Падефа поступала со мной точно так же, ибо Туфа пфедсказала, что я спасу человечество.
Сури не слышала эту историю. Весьма любопытно, учитывая, что в ней задействована Тура. Особенно интересно, что Гиффорд страдал от такого же проклятия: и от него требовали невозможного.
– Когда я был еще в матефинской утфобе, Туфа сказала, что я побегу быстфее всех и спасу множество жизней. Моя мама умефла в фодах. Она могла не фодить меня, но фодила и, как пфедфекла Туфа, погибла. Когда я появился на свет, все фешили, что Туфа пфосчиталась.
Сури потрясенно кивнула.
– Падефа любила маму, и потому меня возненавидела. И Туфу, навефное, тоже. Она считала, я убил маму зазфя. Я бы сам на себя не поставил, хотя вообще-то не виноват, что таким фодился. – Гиффорд указал на хромую ногу.
– Однако Падера ошиблась. Ты действительно промчался быстрее всех и выиграл забег. Инстарья по имени Плимерат величает тебя Сияющим Ночным Героем или что-то в таком духе. Ты зажег огонь, вызвал гула-рхунов и спас всех нас.
– Не думал, что у меня получится, но, как видишь, получилось. Вдруг Афион пфава, просто вфемя летать еще не пфишло? Только будь настофоже: нужный момент может наступить неожиданно, например, сфеди ночи. Кстати, хочешь добфый совет?
Сури кивнула.
– Надень обувь. Я не надел и потом пожалел.
– Я не ношу обувь.
Гиффорд взглянул на ее ноги, и, пожевав нижнюю губу, заметил:
– Вот и хофошо. Меньше хлопот.
– Тебе не следует со мной разговаривать.
– Почему? Я думал, мы дфузья.
– Нет! – Сури вскочила на ноги. – Мы не друзья и никогда не будем друзьями! Разве не понятно? Я не могу иметь друзей! Никогда! – Она расплакалась.
Гиффорд с трудом поднялся и осторожно положил ладонь ей на плечо.
– Ничего. Фаз мы не можем быть дфузьями, тогда давай станем злейшими вфагами. Легко. – Он с надеждой улыбнулся. – Ну, что скажешь?
Сури вытерла глаза.
– Ненавижу тебя.
– Вот и славно. Для этого и нужны вф…
– Враги?..
Гиффорд кивнул.
– Все еще собифаешься уйти?
Сури вздохнула и пожала плечами.
– Наверное, завтра.
– Завтфа может дождь пойти.
– Посмотрим.
Гиффорд обнял девочку, та обняла его в ответ.
Он сделал первый неловкий шаг по направлению к лагерю, обернулся и произнес:
– Ненавижу тебя, Суфи.
– Я тебя тоже.
И увечный герой, ковыляя, двинулся к палаткам.
Глава 7Битва в Харвудском лесу
Они напали без предупреждения. Фрэи двигаются тихо и быстро. На открытой местности мы сминали их фаэтонами, однако в лесу наши враги превратились в смертоносных призраков.
Время строевых маршей закончилось. Эта традиция умерла вместе с первой тысячей воинов, вошедших в Харвудский лес. Тэш считал себя тысяча первым. Он слышал крики тех, кому удалось вскрикнуть, – таких было немного. Длинная колонна воинов, выстроившихся в шеренгу по четыре, как будто растаяла. Эльфы стреляли бесшумно, их кинжалы били без промаха. Они сидели на деревьях, подстерегали в кустах, закапывались в землю, набрасывались сзади. Прежде чем рхуны успели сообразить, что происходит, сотни бойцов пали мертвыми.
Притаившись в зарослях папоротника, Тэш махнул боевым товарищам – Эдгеру, Аткинсу, Бригаму, Плайну и Тренту. Все шестеро собрались в овраге. Эрес выкрикивал команды, приказывая перегруппироваться.
– Командир хочет, чтобы мы снова встали в строй, – прошептал Плайн.
– Пусть поцелует меня в задницу, – тихо отозвался Тэш. – Ходить здесь строем – самоубийство. Враги повсюду. Надо придумать иной способ.
Он поднял взгляд на деревья. Сквозь густые кроны пробивались солнечные лучи. Послышался хруст палых листьев.
Кто здесь? Мелкий зверек? Друг? Злобный эльф?
Тэш обнажил оба меча.
– Есть идеи? – с надеждой спросил Эдгер.
– Выискивать и уничтожать. Разобьемся на пары, будем прикрывать друг друга. И не обращайте внимание на звуки.
– В каком смысле?
– Притворитесь, что оглохли. Поверьте, мы их не услышим. Полагайтесь на зрение, но и не слишком ему доверяйте. Предполагаю, мы увидим эльфов за миг до того, как они перережут нам глотки.
Плайн, скривившись, провел пальцами по шее.
– Трент, Плайн, – распорядился Тэш, – будете замыкающими. Я пойду вперед. Аткинс, ты со мной. Бригам, ты с Эдгером, и не забудь, чему я тебя учил. Старайтесь двигаться как можно тише.
Никто не стал перечить, несмотря на то что Аткинс сражался во многих битвах, а Эдгер вдвое превосходил Тэша по возрасту и был Щитом вождя клана Мэлен. Опытные воины завидовали умениям юноши и доверяли чутью. Общеизвестно, что во время опасности люди идут за тем, кто уверен в себе. Тэш научился этому у Нифрона.
Раздался хруст веток, точно сквозь кусты пробирался олень. По лесу бежал воин в железных доспехах, явно не понимая, куда движется. Тэш узнал в нем гула-рхуна, с которым недавно сидел на привале. Неплохой парень для гула из клана Стром. Похоже, он в панике.
Все произошло мгновенно. Со стороны казалось, будто заросли ожили и бросились в атаку. На бегущего напали двое: первый вонзил меч в щель между панцирем и шлемом, второй ударил в подмышку. Бывший сотрапезник Тэша рухнул замертво.
Юноша не смотрел, как тот падает: его больше интересовали эльфы. В мгновение ока оба исчезли в зарослях. Тэш заметил, где они скрылись, и дюйм за дюймом двинулся по направлению к ним, словно кот, выслеживающий мышь. Одно только плохо: Тэш не был котом, а эльфы – мышами.
Маленький боевой отряд двинулся вперед. Тяжелые доспехи замедляли движения. У рхунов имелось небольшое преимущество: самонадеянным эльфам даже в голову не пришло, что Тэш мог выследить их укрытие. На фрэях была одежда цвета земли и мха, к легким кожаным доспехам, закрывающим плечи, спину и голову, прицеплены ветки с листьями. Ради маскировки им пришлось пренебречь защитой.
В какой-то момент Тэш потерял эльфов из виду. Враги стояли неподвижно, но когда юноша подошел на расстояние меча, оба ринулись вперед. Фрэи оказались быстрыми, хотя не быстрее Сэбека. Услышав звон металла, Тэш расслабился. Напряжение и страх исчезли: он проходил все это тысячу раз с более опытными противниками. Юноша с легкостью прикончил первого из нападавших, тем же движением отразил атаку на Аткинса, прикрывавшего его сбоку, а еще через мгновение убил второго.
Сдавленный стон возвестил о том, что схватка не закончилась. Обернувшись, Тэш увидел, как Трент падает на колени. Сзади приближались еще два эльфа.
Засада!
Тэш метнулся к Эдгеру и Плайну. Мелькнула вспышка – солнце отразилось от металла. Вглядываться или, хуже того, размышлять было смерти подобно. Юноша инстинктивно ткнул мечом вправо, поднимая второй для защиты. Оба клинка встретили свою цель. Раздался тонкий вскрик. Тэш не стал смотреть, кого ранил. Когда сражаешься с эльфами, счет идет не на секунды и даже не на доли секунды, а на неопределимо мелкие мгновения. Лишнее движение, лишний взгляд влекут неминуемую гибель.
Надеясь, что ему удалось прикончить противника, Тэш побежал к Эдгеру и Плайну. Те отбивались от эльфов, напавших сзади.
Эдгер, пусть и не столь проворный, как Тэш, все равно считался одним из лучших рхунских бойцов. В бою Эдгер и так был хорош, вдобавок Тэш научил его паре приемов, а потому он убил эльфа одним точным ударом.
Аткинс тоже отлично владел оружием. У Бригама и Плайна были способности, однако им не хватало практики. «Если выживем, научу их секретным приемам, которые подсмотрел у галантов», – решил Тэш, убивая четвертого эльфа, едва не снесшего Плайну голову.
Шум схватки и предсмертные крики фрэев привлекли внимание врагов.
– В круг! – крикнул юноша.
Его товарищи, не раздумывая, встали спинами друг к другу.
Эльфы высыпали из леса, словно пчелы из потревоженного улья. Тэш принял правильное решение: теперь фрэи не могли подкрасться незамеченными.
Вот как должно быть. Только так мы сможем победить. За последние месяцы Тэш тщательно оттачивал собственные навыки, теперь же осознал преимущество командного боя. Один боец опасен, а целый отряд – непобедим.
По шлему скользнула стрела, другая отскочила от наплечника. Тэшу некогда было смотреть, откуда стреляют, – он продолжал биться. Враги все прибывали. Он прикончил одного, второго… и его боевые успехи привлекли нежелательное внимание.
Земля под ногами превратилась в трясину.
Лодыжки облепила вязкая жижа. Вложив мечи в ножны, Тэш схватился за толстую ветку. Никакого волшебства – обычная грязь и простая вода, смешанные силой Искусства и взбитые его собственными ногами. Держась за ветку, юноша выбрался на твердую землю, – та тоже стала топкой. С каждым шагом почва уходила из-под ног. Тэш вскочил на бревно, тут же превратившееся в островок среди болота.
Через миг бревно вспыхнуло. Юноша вскрикнул: огонь охватил его целиком, – он ничего не видел, кроме оранжевых языков пламени, лижущих лицо. В ужасе Тэш едва не спрыгнул с бревна, но потратил полсекунды на то, чтобы высмотреть ровный клочок земли, и за это мгновение понял, что не чувствует ни жара, ни боли.
Огонь не настоящий. Они пугают, чтобы я спрыгнул с бревна.
Через миг пламя погасло, а почва затвердела.
– На помощь! – крикнул Аткинс, по колено застрявший в грязи.
Тэш помог другу выбраться.
– Что случилось с миралиитом?
– Бригам его уложил. – Над телом бритоголового фрэя в тунике стоял молодой Киллиан.
От наголенника, защищавшего ногу Тэша, отскочила стрела. Юноша поднял глаза и увидел на дереве лучника. Плайн тоже его заметил, метнул копье, но промахнулся. Эльф счел за лучшее покинуть свое убежище и скрыться.
– Нам нужны луки, – решил Тэш. – Тогда этим гадам придется несладко.
– Тряпки тоже надо взять на заметку. – Аткинс потянул за фрэйскую рубаху, выкрашенную в зеленое и коричневое. – Поди разгляди их в такой одежке.
Схватка закончилась. Эдгер и Плайн склонились над Трентом – тот неподвижно лежал лицом вниз. Плайн получил ранение в голову: кровь заливала левый глаз.
– Шлем не вздумай снимать, – предупредил Эдгер, словно угадав мысли Тэша.
– Вы что, за идиота меня держите? – возмутился Плайн. – Только я одним глазом ничего не вижу.
– Смотри другим, – посоветовал Аткинс. – Притворись, что у тебя всего один, не то и вправду окривеешь.
– А другой от пота щиплет. Теперь придется делать вид, что я не только оглох, но и ослеп.
К ним подбежал Бригам. Лицо паренька раскраснелось от волнения.
– Спасибо, – поблагодарил его Тэш. – Этот бридиит чуть меня не убил.
– Ага, похоже, ты ему не понравился, – улыбнулся Бригам.
Все тоже заулыбались. Мы живы. И не просто живы – живее некуда.
Это была не первая битва, однако все прочие проходили на равнине. С фаэтонами сражаться стало гораздо легче. Тэш не ощущал опасности, пока не попал в лес. Именно здесь и началась настоящая война.
Все чувства Тэша обострились. Он подмечал поворот каждого листика, различал множество оттенков зелени, на которые раньше не обращал внимания, видел колебание пылинок в лучах света. Я стал другим. Схватки с Сэбеком были учебными, битва в Долине Высокое Копье оказалась слишком простой, чтобы применить скорость, однако здесь, в лесной чаще, столкнувшись лицом к лицу со смертью, Тэш понял, что изменился, вошел в другую реальность, в мир с другими правилами. На лицах его товарищей отразилось такое же озарение.
Мы – боги.
Тэш сосчитал трупы.
– Десять против одного; не так уж плохо, – доложил он.
– День только начался, – отозвался Эдгер.
Взволнованная до тошноты, Брин стояла рядом с Падерой в шатре, где лежали сотни мертвых и раненых.
– Держи крепче, девочка! – прикрикнула знахарка.
Распростертый на столе воин дернулся. Вовремя подоспевший Гиффорд придержал его за плечи. Несмотря на искривленный позвоночник и хромую ногу, руки у гончара были сильные. Боец затих, и Падера принялась за работу. Рука несчастного болталась на обрывках мышц; предстояло отрезать ее выше локтя. Обычно от одного зрелища приближающейся пилы страдальцы теряли сознание, этот же завопил так громко, что у Брин полились слезы. Она чувствовала себя глупой, слабой и бесполезной. Ее пугали рыдания сильных мужчин, реки крови, вонь мочи и горелого мяса. Она плакала, наблюдая, как еще недавно здоровые люди остаются без рук, без ног, без глаз. У некоторых воинов отсутствовали лица, словно по лагерю прошелся рэйо. Однако самые горькие ее слезы были вызваны уверенностью, что скоро и Тэш окажется среди умирающих. Брин не сомневалась, что ей придется удерживать его, пока Падера будет отпиливать ему руку или залеплять глиной пустую глазницу.
Падера закончила. Раненый перестал кричать – то ли потерял сознание, то ли умер. Брин казалось, ей снится бесконечный кошмар: кто-то остается в живых, а кто-то погибает, и невозможно предсказать, кому что уготовано. Один боец выглядел вполне здоровым: он вошел в шатер и спокойно сел на землю, ожидая своей очереди. Когда Падера освободилась, Брин махнула ему, – тот не шевельнулся. Приблизившись, она положила руку ему на плечо:
– Что с вами?
Воин не ответил.
– Пусть волокут его в кучу, – буркнула Падера.
– Что?!
– Он умер.
Старуха оказалась права. Брин никак не могла поверить. Вот тогда девушка и поняла, что находится на грани срыва. До того она справлялась, но обилие крови, обгоревших тел и отрубленных конечностей ее подкосили. Внутренний щит треснул, и теперь каждый новый удар ощущался особенно сильно.
– Иди подыши воздухом, проветрись, – прокаркала знахарка. – Ты мне еще понадобишься.
Брин кивнула и тихо вышла из шатра.
Снаружи на поле, выстроившись до нелепости ровными рядами, сидели и лежали раненые. Позади палаток валялись трупы, над которыми клубились рои мух. От их жужжания закладывало уши.
Битва в Харвудском лесу превратилась в бойню. Рхуны потерпели первое серьезное поражение. В полдень Нифрон скомандовал отступление, но мертвых и раненых продолжали подвозить и после заката. Бойцы рассказывали о лесных призраках, фрэях-невидимках. Большинство из них даже не успели заметить врага. Дни легких побед миновали.
Брин подошла к краю лагеря и взглянула на голубую кромку леса. На север катились пустые повозки, навстречу тащились полные. Рядом шли потрепанные, окровавленные воины.
Поднималась луна. День закончился. Битва проиграна. Тэш так и не появился.
От свежего воздуха мысли прояснились. Брин вернулась к Падере. Та стояла в луже крови рядом с грудой отпиленных рук и ног. Девушка принялась прижигать обрубки. Большая часть пациентов находились без сознания, некоторых Гиффорду пришлось придержать.
– Ну что ж, на сегодня все, – объявила Падера несколько часов спустя.
Целители – в большинстве своем бледные изнуренные женщины, – еле волоча ноги, выбрались на воздух.
Брин сбросила окровавленный фартук и побрела куда глаза глядят. Подняв голову, девушка с удивлением увидела звезды. Казалось, мир слишком сильно изменился, и в нем нет места столь обыденным вещам.
«Тэш погиб, – сказала она себе. – Его тела так и не нашли». Наверняка помчался вперед, вышел из строя и забежал слишком далеко. Скорее всего, лежит один в лесу, невидяще глядя на звезды.
Брин остановилась, опустошенная и изнуренная до предела. Это те же самые звезды, что я видела, когда жила с родителями в маленькой хижине и бегала по холмам вокруг Далль-Рэна со своим псом Дарби, на которые еще на прошлой неделе любовалась вместе с Тэшем. Он указал вон на ту, яркую, и признался, что она – его любимая.
Брин не знала ни одного другого человека, у кого была бы любимая звезда. Тэш разительно отличался от прочих мужчин. Он упражнялся с оружием, она – с пером, и все-таки оба находили время друг для друга – обычно по ночам, под звездным небом.
– Брин!
Девушка схватилась за сердце, обернулась, увидела Тэша и вскрикнула.
– Мари всеблагая! Где ты был?
– Сражался.
– Все полдня назад вернулись! Как ты?
– Устал и проголодался.
Брин осмотрела и ощупала его. Лицо покрыто грязью и кровью, волосы свалялись, доспехи почернели.
– Ты не ранен?
Тэш помотал головой.
– А твои товарищи? Эдгер, Аткинс, Бригам?
– Трент погиб, остальные в порядке. У Плайна рассечен лоб, но это ерунда.
Брин не могла подобрать слова. Она боялась, что возлюбленный погиб, в лучшем случае, лишился ноги или руки. Однако глаза Тэша смотрели ясно, на губах играла улыбка, как будто он вернулся не оттуда же, откуда все.
– Давай найдем тебе перекусить. – Она повела его к костру, где еще булькали горшки с варевом.
– Гордись своим женихом, красавица, – произнес незнакомый воин с перевязанной рукой. – Мы проиграли, а этот малый свою битву выиграл. Они спасли многих наших.
– От Эреса не было никакого проку, – добавил мужчина с замотанной головой. – Приказал держать строй и сделал из нас живые мишени.
– О мертвых плохо не говорят, Дэви, – заметил первый.
– Эрес погиб? – удивилась Брин.
Все собравшиеся вокруг котла закивали.
– Одним из последних, – пояснил Дэви. – Он всю битву держался сзади, на опушке леса.
– Видно, к нему подкрался какой-то фрэй. Наверное, решил покарать за то, что тот к нам переметнулся.
– Возможно, – согласился Дэви. – Только вот мне казалось, фрэи своих не убивают. Выходит, тот, кто прикончил нашего командира, крепкую злобу на него держал. Может, какие-то старые счеты. Эрес единственный, кому отрубили голову.
– Кто-нибудь еще есть хочет? – перебил Тэш. – Или я доедаю?
Глава 8Лик зла
Каждый из нас считает, что его горе самое страшное, но это не может быть правдой: кто-то же должен ошибаться, верно?
Послышался знакомый шорох: в столовую пробралась Макарета. Из одежды на ней была только нижняя рубашка, на плечи накинуто покрывало, конец которого волочился по полу. С тех пор, как юная заклинательница поселилась у Имали, прошел год: она стала менее истощенной, однако более опустошенной. Под глазами темнели круги, а волосы, когда-то приводившие ее в отчаяние, отросли до неприличия. Макарета больше не прятала их под платком. Имали дала ей расческу, но девушка продолжала вести себя так, будто у нее на голове нет ни единого волоска. Она не желала считаться с реальностью и утратила интерес к жизни.
Макарета направилась к столу, встала на полпути и оценивающе взглянула на чайник.
– Он еще горячий?
– Феррол, огради меня от миралиитов. Потрогай.
Макарета коснулась чайника и тут же с криком отдернула руку.
– Ты что, убить меня решила? Я обожглась!
– Никакого ожога не вижу.
– Больно же!
– Не преувеличивай.
Насупившись, юная фрэя налила себе чаю, села за стол, придвинула второй стул и положила на него ноги. На носках шлепанцев были вышиты мышиные мордочки.
Это что-то новенькое. Не к добру.
– Кексы еще остались? – спросила она, не потрудившись даже поискать их взглядом.
Имали хлопнула обеими руками по столешнице и свирепо уставилась на Макарету.
– Расселась тут, смотреть противно. Хочешь чего-то – иди и возьми. Я тебе что, подавальщица?
Растрепанная Макарета одарила ее презрительным взглядом, – таким, на который способна лишь очень молодая и очень избалованная особа.
– Не больно-то и хотелось. – Она сделала глоток чая. – Какая муха тебя укусила? Кто испортил твое радужное настроение?
– Ты.
– Я? Ну прости, что своим существованием отравляю тебе жизнь.
– Точнее, не ты одна. Я имею в виду всех миралиитов. Вы разрушаете наше общество, а мне приходится все исправлять. Мой священный долг – обеспечить, чтобы в Аквиле были равным образом представлены все сословия и чтобы рог попал в руки того, кто действительно достоин править нашим народом. Конечно, лишь Феррол определяет, кто станет фэйном, однако его истинная воля перестала иметь значение, потому что с некоторых пор не-миралииты боятся трубить в рог.
– Ну да, ну да, нынешняя молодежь совсем никуда не годится, – издевательски протянула Макарета.
– Молодежь тут ни при чем. Искусство испортило, развратило миралиитов. Каждый из нас должен преодолевать препятствия, проявлять упорство, самостоятельность, самопожертвование. Боль, страх, тяжелая работа, скука – да-да, скука – закаляют характер. Иногда нужно почувствовать утрату или раскаяние, потому что без падений не бывает взлетов. Борьба с жизненными трудностями превращает себялюбивого ребенка в неравнодушного взрослого. Эмпатия, способность понимать и принимать чувства других, – краеугольный камень цивилизации и основа здоровых отношений. Ее отсутствие… наверное, это и есть зло.
– Значит, ты злая, Имали. Что-то я не вижу в тебе особенной эмпатии ко мне.
– Потому что я не подала кексы?
– Да нет же! – вспылила Макарета. – Почему ты все перевираешь?
– Ты живешь в моем доме, ешь мою еду, носишь мою одежду. Объясни, каким образом я не проявляю к тебе эмпатию.
Макарета заплакала.
– Ничего ты не понимаешь. – От гнева и отчаяния она сильно дернула себя за волосы.
Имали подсела к девушке и обняла ее за плечи.
– Ну-ну, не плачь. Здесь ты в безопасности. Понимаю, тебе пришлось несладко, но теперь все наладится.
– Не наладится! Думаешь, я дура? Я же вижу, ты хочешь меня использовать, хоть пока и не понимаю, как именно. А когда я сделаю свое дело… – Макарета снова разрыдалась.
Имали села на место. Проще всего солгать; она с легкостью могла убедить Макарету, да и любого другого, в чем угодно. В том-то заключался ее талант, ее Искусство. Ложь вошла в привычку, и в какой-то момент Имали обнаружила, что не может остановиться. Она лгала даже самой себе.
– Прости меня. Зря я сказала, что все наладится, – случайно вырвалось. Действительно, ты здесь ради моих интересов. Понимаю, ты чувствуешь себя в клетке, но вспомни, как тебе жилось без крыши над головой. Попробуй сосредоточиться не на том, что ты потеряла, а на том, что приобрела. Займись лепкой, это тебя развеселит.
– Ты действительно ничего не понимаешь? Мне плохо не из-за того, что я сижу взаперти, маюсь от скуки и не могу заниматься Искусством. Считаешь себя умной? На самом деле ты так же глупа, как и все остальные.
– Да-да, разумеется, никто не в силах понять тяжесть свалившихся на тебя невзгод, – съязвила Имали, однако Макарета серьезно кивнула. – Послушай, каждый из нас в трудную минуту чувствует себя несчастным. Ты считаешь, никому не приходилось хуже, чем тебе, но это не так.
– Именно так. – Макарета пронзила Имали жестким, злобным взглядом. – Разве кому-то может быть хуже? Я убила фрэя! Я нарушила закон Феррола!
– Понимаю, ты мучаешься угрызениями совести, страшишься мести фэйна, но…
– Плевать мне на твои нравоучения!
Имали удивленно взглянула на Макарету.
– Ну, тогда не знаю, чем…
– Кара за преступление закона Феррола – не выдумка! Я ее чувствую. – Девушка похлопала себя по груди. – Там пусто. Моя душа умерла, и теперь мне нет входа в Пайр. Что происходит, если невозможно попасть в загробный мир? Мое существование прекратится или я буду вечно скитаться в виде призрака? Умалины ничего об этом не говорят. Наверное, сами не знают. – Макарета вытерла слезы. – Ты рассуждаешь про эмпатию и раскаяние, только эти слова – пустой звук, если нет души. О да, великая мудрая Имали, никому не приходилось хуже, чем мне. Кто еще презрел закон Феррола?
Имали промолчала.
– Моя судьба предрешена, жизнь потеряла смысл. Такое пятно ничем не отмоешь, даже у фэйна недостаточно власти, чтобы снять с меня вину. Каких бы высот я ни достигла, какое бы наказание ни понесла, все впустую. Я – никто. Остается надеяться, что мои мучения прекратятся после смерти, но боюсь, даже на такую милость рассчитывать не приходится. Можешь представить себя на моем месте хотя бы на день? А на целую вечность? Если отсутствие эмпатии – лик зла, тогда тебе, Имали, следует посмотреться в зеркало.
Облаченная в парадные одежды, Имали поднималась по ступеням Айрентенона. Лотиан не появлялся в Аквиле больше года; следовало бы задуматься, что заставило его собрать особое совещание именно сейчас, однако мысли Куратора были заняты странным заявлением Макареты об утраченной душе.
Зачем ей лгать?
Имали не верила в сказки. Принадлежа к сословию мастеров и ремесленников, она с малых лет училась подавать пример другим и поддерживать семейные традиции, а также унаследовала типичные черты характера своих предков: трезвость суждения, практичность и деловитость. Идея об утрате души и невозможности попасть в загробный мир казалась ей очередной хитроумной выдумкой, необходимой для управления обществом. Те, кто верит в подобные домыслы, будут беспрекословно повиноваться приказам, опасаясь кары свыше.
Имали всегда считала Каратака, даровавшего ее прабабке рог Феррола, легендарным героем, и до сегодняшнего дня даже мысли не допускала, что легенда правдива.
Зачем ей лгать?
Возможно, Макарета просто хотела добиться сочувствия. Ей всего два века от роду, совсем еще дитя. Наверняка столь громким заявлением привлекала к себе внимание. А может, девчонка пытается мной манипулировать. Однако…
Тут вставал вопрос, не имеющий ответа. Что если это правда? Как тогда быть с остальными предположениями, которые мы принимаем как данность?
У Имали не имелось доказательств, что Каратак – выдумка. Факт его существования никогда не подвергался сомнению. Все ее родные были уверены – Гилиндора поведала детям чистую правду, если, конечно, ее не обманул кто-то другой. Возможно, Каратак действительно существовал – хитрый мошенник, сумевший убедить всех, что обыкновенный бараний рог обладает волшебными свойствами. Такое объяснение выглядело вполне правдоподобным, если бы не Искусство. Допустим, волшебство – обман, но Имали видела, как Лотиан убил Зефирона и казнил товарищей Макареты, да и сама пострадала от магического удара. Что есть Рог если не магия?
Фрэйское общество зиждилось на законе Феррола – идее, столь же абсурдной, как вера в Каратака. Тем не менее, смерть – тоже идея. Невозможно осознать, прочувствовать себя мертвым – это нелепо, да только когда умираешь, смерть становится реальностью. Мысль о потере души из-за нарушения закона Феррола выглядит столь же несерьезно, но когда девушка с запавшими глазами заявляет, что не может попасть в загробный мир, это все меняет. Если возмездие реально, значит и боги тоже? И Тэтлинская ведьма?
Имали вошла в Айрентенон одной из последних и заняла свое место рядом с Волхориком. Верховный жрец умалинов выглядел так, будто неделю не спал. Волхорик никогда не отличался цветущим видом, сегодня – особенно. Впрочем, все присутствующие находились не в лучшей форме.
Осла, недавно сменившая Цинтру на посту главы асендвэйр, сидела, сложив руки на колени и опустив лицо, будто опасалась посторонних взглядов. Нэнагал, предводитель эйливинов, принес с собой чертежи и деловито что-то подсчитывал на счетах. Эрмон, верховный гвидрай, выглядел наименее подавленным; на его лице застыло безмятежное выражение – представители рабочего сословия не обременяли себя размышлениями. Видар тоже держался невозмутимо, хотя то была лишь видимость: наверняка он знал, о чем фэйн хочет поведать советникам.
– Ты не в курсе, зачем нас собрали? – осведомился Волхорик.
– Понятия не имею, – отозвалась Имали.
– Что, фэйн больше не секретничает с куратором за бокалом вина? – съязвил верховный жрец. – Жаль, жаль.
– Когда он в последний раз посещал твои весенние жертвоприношения? Может, именно из-за этого Феррол нас и карает.
– Я тоже так думаю, – серьезно ответил Волхорик. – И дело не только в фэйне. С каждым годом все меньше фрэев приходят на весенние церемонии. Наш народ погружается в безбожие. Законы, сохраняющие мир между нами, всецело зависят от приверженности Ферролу, а в нынешние времена, боюсь, мы ходим по краю пропасти.
Сначала Макарета, теперь Волхорик. Имали взглянула на улыбающегося Каратака, изображенного под куполом здания, и вздохнула.
Вошел фэйн. Все встали.
Ассика Лотиана сияла безупречной белизной, однако сам он выглядел потрепанным – сказалась тяжелая зима. Правитель фрэев сильно похудел, светлые волосы подернулись сединой. Тем не менее, шаг его был упруг, глаза сияли весельем. Имали не знала, зачем фэйн созвал совет, впрочем, у нее появилась пара догадок.
С приходом лета возобновилась военная кампания. Рхунам удалось заметно продвинуться. В глубине души Куратор Аквилы опасалась, что Лотиан объявит о захвате Авемпарты или что противник приближается к Эстрамнадону. Однако, судя по выражению лица фэйна, произошло нечто необычайное.
Всего неделю назад она дала совет отправить к вождю рхунов птицу с предложением мира. Неужели они договорились? Можно ли надеяться, что война кончится?
– Друзья мои фрэи, – начал фэйн. Все присутствующие стихли. – У меня есть известия о рхунах и мятежных инстарья. Разрушив их логово в Алон-Ристе, я лишь ранил зверя. За прошедший год они зализали раны и весной перешли в наступление.
Лотиан принялся ходить туда-сюда, словно учитель перед классом.
– Не стоит тешить себя иллюзиями: армия рхунов огромна, даже если на одного нашего придется десять убитых врагов, мы все равно проиграем. Кроме того, дхерги передали им секреты металлов и руны Оринфар, уменьшающие силу Искусства. Рхуны учатся воинскому делу у инстарья и потому чрезвычайно опасны в бою. Они изобрели новые виды оружия – копьеметалки и конные повозки, показавшие свою мощь в долине Высокое Копье. Но самая сильная угроза исходит от дракона. – Лотиан сделал многозначительную паузу.
Все уже знали про чудовище, сотворенное силой Искусства. Те, кто принимал непосредственное участие в Грэндфордской битве, лицезрели поражение Лотиана собственными глазами, однако то, что именно дракон склонил чашу весов в пользу рхунов и едва не убил фэйна, было известно всем без исключения.
– Откуда он взялся? – спросил Видар.
«Не так уж он и осведомлен, – подумала Имали».
– Это вопрос, – ответил Лотиан. – Тварь появилась на свет при помощи Искусства, кто именно ее сотворил, пока неизвестно.
– Арион – единственная, кто мог бы…
– Мы тоже сначала так подумали, – прервал его фэйн, – однако Арион погибла за день до явления дракона. Джерид и Мовиндьюле ее прикончили. – Он указал на принца, стоявшего у входа в зал.
Тот кивнул.
Пока Лотиан не сообщил ничего нового. Имали начала терять терпение. Если рхуны подступают к Эстрамнадону, заканчивай побыстрее, чтобы мы успели выпить напоследок и попрощаться с близкими.
– Мы предполагаем, что дракон был создан рхуном.
Любопытно.
Имали прежде не слышала о подобном. Судя по лицам собравшихся, остальные тоже, даже Видар.
– Невозможно! – побледнев, выдавил тот. – Рхуны не способны владеть Искусством, тем более создавать тварей такой величины.
Фэйн махнул сыну, подзывая его к помосту. Мовиндьюле, весь сжавшись, робко вышел вперед.
– Это правда, – слабым голосом произнес он. – В первый раз я увидел девчонку в Рхулине, в день, когда погиб Первый министр Гриндал. Сначала я решил, что это ложь, сплетенная Арион. Потом в Алон-Ристе мы с Джеридом сразились с ней. Должно быть, Изменница обучила ее Искусству.
Фэйн кивнул принцу. Тот отступил.
– В силу совокупности всех этих факторов – дракон, подавляющее численное превосходство, копьеметалки и повозки, – рхуны загнали наши войска в Харвудский лес.
Звучит устрашающе. Почему ты улыбаешься, Лотиан? Из-за птицы?
– Однако я пришел с хорошими известиями.
Значит, птица!
– Как и ожидалось, Искусство рхунов, так же, как воинские умения инстарья, не всесильны. В Харвудском лесу соотношение сил изменилось. Деревья, наши давние союзники, затруднили продвижение повозок, к тому же нам удалось перенять и улучшить рхунские копьеметалки. Мы сломали строй противника и свели на нет преимущество численности. Но самое главное – дракон больше не представляет угрозы. Он уже целый год не отходит от лагеря рхунов. Мы сделали вывод, что чудовище не может лететь дальше. Причина неизвестна, но факт не подлежит сомнению.
Лотиан замолчал, предоставляя членам Аквилы возможность осознать сказанное. Его улыбка превратилась в торжествующую ухмылку.
– Я пришел поведать вам, – объявил он, театрально раскинув руки, – что наши войска одержали в Харвудском лесу сокрушительную победу. Тысячи рхунов убиты, Нифрон вынужден отступить под защиту дракона. Удача наконец-то повернулась к нам лицом. Рхуны могут сколько угодно увеличивать свою численность, мы под покровом леса будем методично их уничтожать, а как только они ослабнут и утратят боевой дух, пойдем в атаку и сотрем этих гнусных тварей с лица земли, точно так же, как моя мать Фенелия поступила с дхергами.
Прислужник-гвидрай подал Лотиану кубок. Появившиеся из глубины зала слуги вручили кубки всем членам совета. Имали приняла свой из рук молодого фрэя, расплывшегося в счастливой улыбке.
– Сегодня мы празднуем начало нашей победы! – объявил Лотиан. – За рассвет нового будущего!
Все, за исключением Имали, разразились аплодисментами. Почему-то ей казалось, легко не будет. Когда такое бывало?