Эра войны. Эра легенд — страница 72 из 78

Глава 9Безвыходное положение

Битва в Харвудском лесу началась с поражения. Затем последовали годы медленного, мучительного продвижения вперед, стоившего многих тысяч жизней. Наконец наши войска достигли реки Нидвальден и Авемпарты. Переход, задуманный как трехдневная прогулка, затянулся на пять долгих лет.

«Книга Брин»

– Тебя как звать? – спросил Нифрон, снимая шлем.

Седобородый гном поднял глаза и в смятении попятился.

– Ты что, оглох? Отвечай!

– Лорд Нифрон…

– Это я лорд Нифрон, а тебя как звать?

– Э-э-э… я Потоп, господин. – Гном заморгал и принялся нервно теребить бороду, словно амулет, способный защитить от фрэев.

– Ясно. Я пришел проверить мост, точнее, его отсутствие.

– Мнэ-э-э… – На лице Потопа отразился ужас. – Конечно-конечно, мой брат все вам покажет.

– И где же он?

– Вон там. – Гном указал по направлению к реке.

– А его как зовут?

– Мороз, господин.

– Мороз и Потоп, – повторил Нифрон. – Похоже, родители вас не очень-то любили.

Потоп не смог подобрать подходящий ответ и лишь пожал плечами.

Фрэй покачал головой и двинулся в сторону реки, провожаемый удивленными взглядами: златовласый бог, облаченный в ярко-синий плащ, пробирался сквозь толпу потных работяг. Приблизившись к берегу, Нифрон вошел в облако водяного тумана, поднимающегося от водопада. Ему открылся незабываемый вид на реку Нидвальден, низвергающуюся с высоты нескольких сотен футов: далеко внизу тонкая голубая линия петляла среди густых лесов и исчезала в Зеленом море.

Нифрон видел и мост – череду четырехъярусных арок, ведущих к Авемпарте. Такое произведение искусства могло быть создано только дхергами. Вокруг каменных опор бурлила вода, омывая их белой пеной.

Мост был прекрасен, однако заканчивался на полпути к башне.

Мороз стоял на деревянной платформе на краю обрыва и махал зеленым флагом группе рабочих, а те, управляя рычагом с противовесом, устанавливали гранитный блок на место.

– Мороз! – позвал Нифрон, перекрикивая шум воды.

Гном бросил на командующего раздраженный взгляд и тут же, как и его брат, преисполнился ужаса.

– Ваша милость! Что привело вас сюда?

– Хочу лично выяснить, почему вы так копаетесь.

– Уверяю, мы работаем на пределе сил.

– Прошло пять лет, а мост не окончен. Я велел проложить дорогу, чтобы подвозить камень, выделил лучших мастеров, предоставил все, о чем ты просил, – так почему до сих пор не готово? Донесения не блещут подробностями.

– Ну, мы… Дром меня сохрани! – Мороз опустил зеленый флаг и поднял черный. Камень болтало из стороны в сторону. – Тяните за канаты! – заорал он, но безуспешно. Тогда гном принялся яростно махать руками. – Снасти недостаточно натянуты!

Мороз схватил в правую руку голубой флаг, в левую – белый и принялся подавать знаки: вверх-вниз, вправо-влево.

– Нет! Налево, идиоты! Нале…

Сквозь шум воды донесся хлопок: один из канатов, удерживающих камень, лопнул, ударив свободным концом человека, стоящего на балюстраде. Тот с криком рухнул в реку, и его мгновенно унесло водопадом. Каменный блок перекосило; канаты туго натянулись, перетираясь об острые углы.

Мороз принялся лихорадочно размахивать красным флагом.

Люди опрометью побежали к берегу. Канаты лопнули; камень упал, ударился об опору моста и отколол от нее кусок, за ним рухнули леса и лебедка. Подъемная стрела размером со ствол большого дерева, развернувшись при падении, смела все, что находилось на мосту, включая полдюжины рабочих.

Гном швырнул красный флаг на землю, в ярости затопал ногами и вырвал клок из седой бороды.

– Вот! Вот почему так долго! – прорычал он. – Рхуны вообще не соображают, что делают! Ваши хваленые мастера… – Мороз выплюнул это слово будто ругательство, – хуже подмастерьев. Большинство из этих недоумков раньше пахали землю или размахивали мечами. Они не строители, у них нет ни малейшего понятия, как обращаться с камнем, а мы с Потопом не можем приглядывать за каждым! – Гном глубоко вздохнул, осматривая разрушения. – И это еще хороший день. По крайней мере, пока никого не подстрелили. Обычно фрэи убивают пару-тройку рабочих в сутки. Некоторые уходят отлить в кусты и не возвращаются.

Нифрон не мог отвести взгляда от места катастрофы: в воздухе болтались обломки лебедки, запутавшиеся в канатах.

– Вас по-прежнему атакуют на этом берегу? Ты говорил с Тэшем? Я назначил его командующим Северным легионом. Он отвечает за вашу безопасность.

– Да говорил я уже со старшиной, – прервал его Мороз. После несчастного случая страх перед фрэем улетучился. – Он как раз ушел на охоту, но даже ему не под силу находиться во всех местах одновременно. Тэш выслеживает и убивает эльфов, им на смену приходят новые. Да еще башня. – Гном указал обеими руками на Авемпарту, будто Нифрон мог ее не заметить.

– При чем тут башня?

– Мало мне тупых рабочих, еще и башня мешает.

– Каким образом? Разве вы не используете Оринфар?

– Конечно, используем. Блоки со всех сторон исписаны рунами, леса и лебедки тоже. Но нарисовать их на канатах и выгравировать на цепях куда сложнее. Чтобы ускорить дело, приходится пренебрегать безопасностью.

– То есть, камень рухнул из-за башни?

– Ну да, а отчего, вы думаете, его так раскачало? – Мороз плюнул в водопад. – Миралииты нарочно поднимают ветер, а если рабочим не удается вовремя поставить блок на место, перерезают канаты, чтобы при падении он причинил как можно больше вреда. Впрочем, сегодня дела идут лучше, чем обычно.

– В каком смысле?

– Без защиты Оринфар к воде подходить запрещено, но когда жарко, рхуны снимают рубахи. Они рисуют знаки на коже, а они смазываются от пота. Трудно убедить рабочих заниматься делом, если их товарищи лопаются, словно мыльные пузыри, прямо у них на глазах. Иногда те, в башне, выжидают, потом наносят координированный удар. После чего мы несколько дней не работаем. Однако сегодня у нас неплохой результат, да еще и уровень воды сильно упал.

Взглянув вниз, Нифрон увидел пучки зеленых водорослей. Действительно, река заметно обмелела.

– Обычно вода доходит до третьего уровня блоков, – пояснил Мороз. – Нам удалось установить последнюю опору без жертв – невиданное достижение. Полагаю, мы должны вас за это благодарить?

– Что ты имеешь в виду? – удивленно поинтересовался фрэй.

– Я так понимаю, вы запрудили реку где-то выше по течению?

Нифрон покачал головой.

– Для этого требуется целое войско великанов. Грэнморы скорее убьют нас, чем придут на помощь. Было бы тактически неверно ввязываться в еще одну войну.

– Ну, я имел в виду… может, вы уговорили Сури применить магию?

Фрэй нахмурился. Сама мысль о мистике внушала ему смутную тревогу.

– От девчонки никакого проку.

– Она уже взрослая девушка.

– Девочка, девушка – толку все равно ноль. Наотрез отказывается помогать. Война могла закончиться несколько лет назад, если бы ваша Сури подожгла лес, запрудила реку, создала новых драконов… только она даже пальцем не пошевелила. Понятия не имею, почему она все еще с нами.

Мороз перегнулся через перила.

– Я-то думал, это ваших рук дело. Уровень воды как никогда низок. Засухи вроде не было… Наоборот, всю прошлую неделю лил дождь, тогда-то вода и начала падать. Странно, очень странно…

Из-за реки донеслось пение. На балконе Авемпарты стояли десять фрэев, все в белых ассиках и совершенно лысые. Один указал на Нифрона.

– Тэт меня подери! – Только сейчас Нифрон понял, что оставил шлем в хижине Потопа.

Он спрыгнул с платформы и побежал к городку строителей.

– Что происходит? – Мороз припустил за ним.

Фрэй не ответил, ожидая удара молнии. Только ворвавшись в дом Потопа и надев шлем, он понял – что-то не так. Во-первых, небо ясное. Обычно миралииты собирают тучи и вызывают грозу. Во-вторых, чересчур тихо. Шум падающей воды стих. Река не просто обмелела, а совсем пересохла.

Гном оглянулся.

– Не к добру это.

В наступившей тишине раздавалось лишь пение миралиитов. Нифрона пробрала дрожь. Они меня ждали! Хотя нет, откуда им было знать, что я приеду? Ну хорошо, пусть не ждали, но все равно решили этим воспользоваться.

С севера донесся грохот.

– Что происходит? – спросил Потоп.

– За мной, если жизнь дорога! – Нифрон выскочил из хижины и бросился к своей колеснице. – Абрилл! Разворачивайся, мы уезжаем!

– Что это? – повторил Потоп, когда все трое забрались в повозку.

Абрилл щелкнул поводьями, и лошадь помчалась по лесной дороге. Рабочие провожали их недоуменными взглядами. Некоторые высматривали грозу, самые умные поспешили укрыться в хижинах.

«Эти деревянные будки станут их гробами», – подумал Нифрон и приказал вознице прибавить скорость.

Гномы крепко держались за борт повозки. Малый рост не позволял им выглянуть наружу.

– Что за шум? – спросил Потоп.

– Покрыть канаты рунами сложно, – пояснил Нифрон, – а нарисовать их на воде – вообще невозможно.

Раздался рокот, будто возвещающий конец света. Абрилл лихорадочно нахлестывал белого жеребца.

«Отличная дорога! – думал Нифрон, пока они мчались по гладким булыжникам. У них за спиной обезумевшая вода крушила деревья, выворачивала скалы, вздымала фонтаны грязи. – Река вернулась, а мой мост погиб».

Никто не знал, кому – Нифрону или Персефоне – принадлежала идея разделить лагерь на четыре квартала, в зависимости от рода занятий проживавших там людей: мастеровые, повара, целители и воины. Сури была уверена, это придумал Нифрон: он привык мыслить прямолинейно, ему ближе квадраты, чем круги. Мужчины вообще предпочитают острые углы, а женщины – плавные линии. Однако в природе не бывает острых углов; чтобы понять натуру Праматери Элан, достаточно взглянуть на каплю воды.

Купола шатров и близость Харвудского леса напоминали Далль-Рэн, только без мрачного чертога и тесных стен. По клеткам из мертвых деревьев я горевать не стану, но лес здесь совсем другой.

Сури побывала в Харвудском лесу лишь однажды и больше туда не ходила. Оказывается, леса – как люди – очень разные. Серповидный напоминал веселую приветливую тетушку, что пахнет свежим хлебом и встречает с распростертыми объятиями, а Харвуд – вечно брюзжащего старого деда, провонявшего кислым молоком. Впрочем, неприятный родственник лучше, чем никакого. Ничто не сравнится с бесплодной Дьюрией.

Шатер Персефоны стоял в центре лагеря, на перекрестке двух троп, разделяющих пространство на квадраты. Роан называла его «ступицей колеса»: звучит красиво, только непонятно. Персефона величала свое жилище чертогом: понятно, но звучит некрасиво. Шатер кинига был достаточно велик, чтобы вместить десятерых, и так высок, что никому не приходилось пригибаться. Над входом висел тент, обозначая крыльцо. Пол устилали ковры с цветочным орнаментом, на них располагались столики, подушки, горшки и ларцы. На верхнем венце висели деревянные и железные щиты. Перед шатром горел огонь.

Сури удивлялась неразумности людей: для них огонь был инструментом, а для нее – диким зверем. Однажды она принесла в дом Туры белку и на собственной шкуре прочувствовала нрав неприрученного животного. Пламя – гораздо менее ручной и намного более опасный зверь.

У очага сидел Хэбет, отрешенно глядя на тлеющие угли. Заметив Сури, он улыбнулся. Славная у него улыбка. Одни умеют только усмехаться, другие – самодовольно ухмыляться, Хэбет же улыбался безмятежно, от всего сердца. Казалось, запас его улыбок неисчерпаем.

– У тебя огонь погас, – заметила Сури, указав на угли.

Хэбет сосредоточенно наморщил лоб, покачал головой и поднес палец к губам.

– Спит, – прошептал он.

Девушка вновь взглянула на очаг, кивнула и прошептала в ответ:

– Значит, я ошиблась.

Хранитель Огня улыбнулся еще шире, встал и крепко ее обнял. Простак не умел вести длинные разговоры, зато обожал обниматься. Он молча вернулся на свое место и вновь уставился на угли.

Скоро будет дождь. Сури решила не говорить об этом Хэбету. Плохие новости подождут.

По обеим сторонам от входа в шатер стояли воины-фрэи, вооруженные длинными копьями. Эти точно обниматься не станут. Все фрэи, в особенности инстарья, – гордый и замкнутый народ. Самое разнузданное проявление чувств у них – дружеский хлопок по спине. Даже Арион, горячо любившая Сури, всегда держалась отстраненно.

Над головой клубились тяжелые облака. В другое время года такие принесли бы снег, эти сулили только сильный дождь. Тем не менее, девушка чувствовала предвестие зимы. Некоторые вещи легко предсказывать.

Охранники предпочли не обращать на Сури внимания. Рхунка, владеющая Искусством, – невиданное диво вроде говорящего барсука. Фрэи не знали, как себя вести в ее присутствии, да и люди толком не понимали, что с ней делать. Когда Сури была четырнадцатилетним мистиком, они улыбались и качали головами. Некоторые посмеивались. После того как пронесся слух, что девочка сровняла гору с землей, смеяться перестали. Пока она была ребенком, ее терпели, однако старались держаться подальше. Теперь ей двадцать, она удержала стены Алон-Риста и сотворила дракона. Не нужно владеть Искусством, чтобы почувствовать – люди боятся. При ее появлении дети разбегались, а мужчины закрывали собой женщин. Рхуны не знали, как ее называть. «Ведьма» – слишком мелко, «миралиит» – непривычно, так что они по-прежнему величали ее мистиком, однако в их устах это слово приобрело иное значение.

Девушку ожидали в шатре, поэтому она беспрепятственно прошла мимо стражников. Те сохраняли невозмутимость, а Искусство кричало: «страх». Сури оглянулась на Хэбета; Хранитель Огня радостно улыбнулся и помахал ей. Искусство шепнуло: «покой».

«В этом разница между разумом и мудростью», – подумала девушка, заходя в шатер. На миг ей почудилось прикосновение шерсти к голой ноге. Она взглянула вниз, но никого не обнаружила.

– Здравствуй, – приветствовала ее Персефона.

Сури ожидала, что Нифрон, весь багровый от гнева, вновь станет требовать от нее помощи в войне. После разрушения моста она предвидела особо яростный спор. К счастью, в шатре оказались лишь Персефона, Брин, Джастина и Нолин.

Киниг изменилась – под глазами темнели круги, в волосах появилась седина, а на лице морщины. Она не только постарела, еще и высохла, словно дерево, перенесшее множество бурь, растерявшее почти все листья и уже не способное напитаться солнечным светом. У нее на коленях сидел Нолин. Мальчик был одет в традиционную рхунскую одежду – рубаху из некрашеного полотна – и ли-мору. На его щеках играл здоровый румянец.

– Сури! – С тех пор как девушка в последний раз видела Нолина, он подрос – шумный, резвый карапуз с золотистыми волосами, ярко-зелеными глазами и круглыми рхунскими ушами. – Сури пришла! – Он спрыгнул на пол и подбежал к ней.

Мистик от души обняла его, точь-в-точь как Хэбет, присела на корточки и подняла указательный палец, на кончике которого заиграл язычок пламени. Мальчик попытался схватить его; пламя погасло и тут же появилось снова.

– Джастина, забери его, пожалуйста, – попросила Персефона. – Мне нужно поговорить с Сури.

Молодая женщина подошла ближе, однако даже не попыталась взять малыша за руку.

– Дуй, – сказала Сури.

Нолин набрал воздуха в грудь и сильно дунул. Пламя погасло. Мальчик взвизгнул от удовольствия.

Сури улыбнулась Джастине. Та поспешно увела ребенка, словно спасая его от медведя.

Персефона и Брин выглядели встревоженными. Искусство не помогло мистику определить причину их беспокойства. Она слышала только шум, будто пробиралась сквозь взволнованную разгоряченную толпу. Ей не удавалось разобрать слова, хотя было ясно – вот-вот случится нечто значимое. Искусство подсказывало: в шатре Персефоны скрещиваются невидимые пути, делая его центром принятия решений, не только для нее, а возможно, и для всего мира.

Сури медленно выпрямилась и пристально взглянула на кинига и Хранительницу Уклада. Что происходит? В последний раз она ощущала столь же сильную значимость происходящего, когда Малькольм попросил ее сотворить второго Гиларэбривна. Бывший раб оказался не тем, за кого себя выдавал; девушке так и не удалось выяснить, кто он на самом деле. Кажется, никому не удалось. Решив, что стечение предзнаменований может означать возвращение Малькольма, Сури огляделась, однако его в шатре не оказалось, лишь она, Персефона и Брин. Неужели мир вращается вокруг нас троих?

– Давно тебя не видела, – заговорила Персефона. – Хорошо выглядишь. Ты повзрослела.

Вежливая болтовня показалась Сури глупой и ненужной. Неужели они не чувствуют? Понятно, не так остро, как я, но должны же они что-то ощущать.

– Опять мы играем в эту игру, – произнесла она, подлаживаясь под обыденный тон Персефоны. – Ты утверждаешь очевидное, я должна ответить тем же. Хорошо. Ты выглядишь старой и усталой. Нолин подрос. У Брин пальцы в чернилах. Ну как?

Мистик видела, что киниг и Хранительница едва не лопаются от новостей, а еще тревожатся о том, как пройдет разговор. Они хотят поведать нечто важное – нет, попросить кое о чем важном, – и даже не подозревают, насколько значительно то, что собираются сообщить.

– М-м-м… – Персефона замялась, подбирая слова. – Как продвигаются занятия с Гиффордом?

– Неплохо. Значит, мы переходим к хорошей части?

– К хорошей части?

– Ты собираешься попросить меня о чем-то, способном изменить судьбу мира. Должна признать, это интереснее, чем обсуждать, что я ела на ужин. Вижу, Нифрона здесь нет и мне не придется в сто первый раз ему отказывать. Ты очень хочешь обратиться с просьбой. Говори.

Брин и Персефона с улыбкой переглянулись, однако киниг тут же приняла серьезный вид.

– После Грэндфордской битвы я отправила фэйну послание с предложением заключить мир.

– Как хотела Арион?

– Именно.

– И что же?

– Мы ждали ответа целый год. Наконец фэйн написал, что хочет вступить в переговоры. Это случилось пять лет назад, после битвы на Высокой равнине; тогда мы одержали крупную победу. Нифрон решил не отвечать, и я жалею, что не настояла на своем. Во время первой битвы в Харвудском лесу мы потерпели сокрушительное поражение. Война длится уже пять лет, обе стороны понесли большие потери. Нифрон не может перевести войска через Нидвальден. Мы теряем людей в лесах, хотя наша армия по-прежнему крепка. Фрэи бессильны против нашей численности, мы бессильны против реки, поэтому борьба продолжается. – Персефона глубоко вздохнула. – Мы на долгие годы забыли о мирных переговорах. До сегодняшнего дня. – Киниг кивнула Брин, предлагая ей продолжить.

– Наше общение с фэйном происходит с помощью голубей. Фрэйская письменность – набор символов, каждый из которых означает слово. Она придумана для запросов и докладов о происшествиях. Чтобы вести долгие сложные переговоры, нужно много голубей, обученных летать в Эстрамнадон, а их у нас мало. Таким способом невозможно обсуждать заключение мира. – Хранительница достала тонкую полоску пергамента. – Вот что сегодня мы получили от фэйна. – Она развернула свиток и прочла:

«Хотеть остановить войну.

Встреча Авемпарта.

Прислать одного.

Не присылать предателя фрэя.

Не присылать предводителя рхунов.

Прислать рхуна-миралиита».

– Как я сказала, набор символов ограничен, – извиняющимся тоном произнесла Брин. – Выглядит не очень-то понятно.

Сури все отлично поняла. Не сложнее, чем читать послания богов по куриным костям.

– Мы перевели так… – продолжила Хранительница Уклада. – Фэйн не хочет разговаривать с Нифроном и другими инстарья, поскольку считает их преступниками. Он не доверяет Персефоне – наверное, думает, что она развязала войну, захватив Алон-Рист. К тому же она человек, а фэйн до сих пор считает людей животными. Однако нам кажется, в тебе он видит некий промежуточный вариант – рхуна, которому можно доверять.

– Они хотят, чтобы ты явилась в Авемпарту, причем одна, – добавила Персефона. – В каком-то смысле, это хорошо: чем больше народу участвует в переговорах, тем труднее достичь согласия. Если беседовать один на один, есть шанс добиться успеха.

Она приблизилась к Сури и положила руки ей на плечи.

– Ты спасла мне жизнь в Серповидном лесу, уберегла от гибели весь наш отряд в Нэйте. Без тебя Алон-Рист не выстоял бы. Ничто не сравнится с тем, что тебе пришлось пережить, когда ты создала… принесла в жертву… – Киниг сглотнула. – Ты очень много для нас сделала, и у меня нет права просить тебя…

– Я согласна, – объявила Сури.

– Но это опасно! Ты останешься совсем одна.

Мистик кивнула.

– В башне десятки, сотни миралиитов. Фэйн знает, на что ты способна. Возможно, он подстроил ловушку, чтобы тебя уничтожить. Не торопись, подумай хорошенько.

– Я сказала, я согласна.

– Боюсь, ты не вполне понимаешь…

– Я говорю Нифрону «нет, нет, нет» – он не слышит. Теперь я говорю тебе «да, да, да» – ты тоже не слышишь.

Персефона нервно провела рукой по волосам.

– Я просто опасаюсь, что ты приняла поспешное решение.

– Ничего подобного. – Сури взяла кинига за руку. – Поверь, я многое знаю о чувстве вины. Не надо себя винить. Я иду не ради тебя и не по указке фэйна, а потому что таков мой путь. Так хотела Арион. К тому же я рискую всего одной жизнью – своей. – Девушка улыбнулась. – Я ждала этого момента. Когда Малькольм просил меня остаться, он сказал – придет время, и я пойму. Время пришло.

– Малькольм? При чем тут…

– Скажем так: я ждала среди листьев, а теперь настал мой черед летать. Арион дала мне крылья. Пора ими воспользоваться.

Глава 10От Трессы одни неприятности

Зачастую проявить доброту очень просто – достаточно обратить внимание на то, чего остальные замечать не желают.

«Книга Брин»

Пока Брин и Персефона разговаривали с мистиком, пошел дождь, однако к моменту окончания беседы ливень приутих. Приблизившись к своей палатке, Брин услышала чей-то плач, огляделась, увидела только Трессу и решила пройти мимо.

Девушка старалась держаться от вдовы Коннигера подальше. Та никогда не отличалась добрым нравом, а после смерти мужа стала и вовсе невыносимой: много пила, поминутно проклинала богов и огрызалась на прохожих. По слухам, даже швыряла камнями во взрослых и плевала в детей.

Окружающие относились к Трессе как к призраку – не то чтобы вовсе не замечали, просто притворялись, будто ее не существует. Никому не было до нее дела. Брин жалела несчастную озлобленную женщину, однако помогать не рвалась, поскольку понимала – та заслужила свою судьбу. Доказательств участия Трессы в заговоре против Персефоны не имелось, но все сходились во мнении, что ее следует казнить или хотя бы изгнать. В отличие от других членов клана, Персефона проявила милосердие. Вот так люди и становятся призраками.

Тресса стояла на четвереньках в грязи и отчаянно рыдала. Старая брекон-мора сползла с плеч, поддетая под нее мужская рубаха намокла. Концы спутанных волос касались земли, руки были испачканы травой, с губ свисали нити слюны.

Наверное, опять напилась. Не мое это дело. И все же Брин не могла пройти мимо. Никогда раньше она не видела такого безутешного горя.

– За что?! – Тресса стукнула по луже кулаком, еще сильнее забрызгавшись грязью, и подняла глаза к унылому серому небу. – Разве я многого прошу? Зачем вы забрали… – Она с завыванием повалилась на землю.

Брин стояла, точно громом пораженная.

– Тресса… – произнесла она запретное имя. Всеми отвергнутая женщина заозиралась. – Что случилось?

Глупый вопрос. Наверняка оплакивает мужа или свое одиночество. Впрочем, спрашивать, все ли в порядке, – еще глупее.

Вдова Коннигера молча смотрела на девушку. При других обстоятельствах Брин решила бы, что Тресса, известная непредсказуемым нравом, попытается наброситься, однако сейчас она не увидела в красных опухших глазах ни гнева, ни ненависти, только беспомощность и усталость, а еще собственное отражение.

– Что тебе нужно? – наконец произнесла Тресса.

Брин подошла ближе.

– Может, помочь?

Тяжело дыша, женщина покачала головой.

– Чем тут поможешь? Он умер.

– Коннигер?

Тресса издала громкий вопль. Брин показалось, она снова плачет, но, присмотревшись, поняла, что ошиблась: та истерически хохотала.

Бедняжка не в своем уме.

– Да нет же, клянусь задницей Элан! – Безумный смех вновь перешел в рыдания.

– Тогда кто?

– Гэлстон. – Женщина судорожно вздохнула. – Этот полудурок пережил удар молнии и Грэндфордскую битву, а сегодня… сегодня… – Она икнула и шмыгнула носом. – …взял да и помер. Я пришла, а он лежит на постели и таращится в потолок, будто меня поджидает. А ведь он едва ли помнил мое имя.

Снова заморосило, Брин даже не заметила.

Старый пастух приходился ей дядей, братом отца. В день, когда погибли ее родители, в него попала молния и с тех пор он так и не оправился. Больной и беспамятный, Гэлстон не узнавал племянницу: в последний раз назвал ее «медовой пампушкой» и схватил за руку так сильно, что чуть не поставил синяк. После этого Брин под любым предлогом его избегала. Она знала, за ним кто-то присматривает, но даже предположить не могла, что это Тресса.

– Наверное, я радоваться должна. – Вдова Коннигера грязной рукой утерла рот. – За семь лет ни одного «спасибо» от него не услышала, хотя стирала его шмотье, готовила еду, кормила и подтирала задницу. Только вот… – Ее плечи вновь затряслись от рыданий, – однажды он меня обнял… столько времени прошло, а я до сих пор помню, каково это – когда хоть кто-то тебя не презирает.

Брин тоже заплакала.

– Твоя мама осталась бы недовольна, – заявила Падера.

Дождь лил стеной. Палатки в квартале целителей отсырели и местами протекали. Капли громко барабанили по натянутой ткани. Промокшая Брин дрожала как осиновый лист.

– Давай-ка раздевайся и выкладывай, что случилось. – Старуха протянула девушке одеяло. – Где ты шляешься по такой погоде?

Брин принялась стягивать с себя насквозь мокрую одежду, – это оказалось не так легко.

– Гэлстон умер.

– Его убили?

– Нет, Тресса говорит, он умер во сне.

– Тресса? – с подозрением переспросила Падера.

– Гэлстон – мой родственник, тем не менее о нем заботилась не я, а она.

– Небось, меняла его пожитки на эль и медовуху.

– Не похоже. – Внезапно Брин вспомнила, что видела на Трессе рубаху Гэлстона.

– Да неужели? – Старуха закутала девушку в одеяло и промокнула ей волосы куском ткани. – И чем же она объяснила свою самоотверженность, заливая горе пивом?

– Тресса сидела в грязи и рыдала, как… в общем, я ни разу не видела, чтобы кто-то так убивался. Мне кажется… она его любила.

Падера скорчила рожу, от которой молоку впору скиснуть.

– Даже после удара молнии Гэлстон не позарился бы… – Знахарка шлепнула Брин пониже спины, чтобы донести свою мысль.

– Да нет, я не об этом. – Хранительница потрясла волосами. – Ты бы ее видела; печальное зрелище. Не могу представить, что бы я делала, если бы меня все так ненавидели.

– Ее ненавидят не без причины.

– Гэлстон – единственный, кто у нее оставался во всем белом свете, и то не помнил ее имени. Ужасно, правда?

– А что если бы ей удалось убить Персефону? С Рэгланом-то у нее все получилось.

– Его убил Коннигер. При чем тут Тресса?

– Она его жена.

– Это не означает, что она причастна к гибели Рэглана. Ее вина лишь в неудачном выборе мужа. Персефона могла приговорить ее к смерти, но не приговорила. Если уж киниг не считает ее виновной, кто мы такие, чтобы судить?

Падера обняла Брин за плечи и усадила на постель. Зашуршал соломенный тюфяк. По тканевой крыше оглушительно барабанил дождь, полог хлопал от ветра.

– Персефона чересчур добра.

– Возможно. Только представь, вдруг Тресса действительно ни в чем не виновата? Может, она и не догадывалась о заговоре Коннигера. Тогда получается, мы осудили невиновную. – Падера собралась возразить, но Брин продолжила: – И даже если Тресса помогла ему спланировать злодеяние, вода не испаряется, когда она пьет, а солнце не обделяет ее своим светом. Кто дал нам право судить и наказывать Трессу? Это жестоко.

– Вчера тебе так не казалось.

– Я об этом не задумывалась, пока не увидела, как она плачет в грязи. Раньше я считала ее спесивой стервой, недостойной сидеть на троне Персефоны. Она ругалась с моей мамой и хотела выдать Мойю за Обрубка.

– А теперь?

– Мне ее жаль. – Брин задумчиво взглянула на Падеру. – Ты, наверное, считаешь меня молодой, глупой и наивной.

Знахарка положила ее ноги себе на колени и принялась вытирать.

– Я считаю, ты очень похожа на Персефону. Если бы в мире было больше молодых, глупых и наивных женщин вроде вас, он стал бы гораздо лучше.

– Завтра утром пойду к Трессе.

– Зачем?

– Чтобы подружиться.

– Она не заслуживает дружбы, тем более твоей.

– Мне все равно.

– Не хочу разрушать твои иллюзии, однако Тресса упряма как мул и плохо ладит с людьми.

– Может, ей просто не давали проявить себя. К тому же ей не придется прилагать особых усилий: у нее уже есть друг, только она об этом пока не знает. Я собираюсь ей помочь.

– Каким же образом?

– После смерти Гэлстона у бедняжки ничего не осталось. Ей нужно почувствовать себя значимой, заняться тем, что у нее хорошо получается.

– Единственное, что у нее хорошо получается, – напиваться в стельку.

– Я дам ей новое занятие, – объявила Брин, – научу читать.

Тресса недоверчиво разглядывала аккуратную стопку листов пергамента. На каждом ровными рядами теснились мелкие значки. Она приподняла одну, другую страницу – выглядело очень красиво.

– Это все ты сделала?

Хранительница Уклада гордо кивнула, словно выпила залпом целую кружку пива и умудрилась не срыгнуть и не подавиться.

Они сидели на покрывале на берегу ручья. Вчерашний дождь наполнил русло водой, и теперь она весело журчала вокруг камней. Брин уговорила Трессу прийти, посулив новое платье. Тресса понимала – просто так ничего не достается, и все-таки решила сходить на всякий случай.

– Зачем?

– Чтобы вести записи. Пусть наши потомки знают, как все было на самом деле.

– Тебе что, заняться нечем?

– В этом и заключается мое занятие, и ты можешь мне помочь. Я хочу научить тебя читать, то есть понимать мои значки.

– Погоди, ты что, собираешься сделать меня Хранительницей?

– Не совсем. Я просто хочу…

– Сколько времени потребуется? – Тресса с опаской взглянула на стопку. Что-то тут нечисто. Мне нужно платье, но какой ценой оно достанется?

– Разве у тебя полно дел? – усмехнулась Брин.

Трессе замечание не понравилось.

– Может, да, а может, и нет. Я хочу знать, во что ввязываюсь. – Она осторожно коснулась листков. – Ты так же хорошо шьешь, как твоя мать?

– Да, мама всему меня научила, – кивнула Брин. – Я уже приготовила ткань и нитки.

Тресса оглядела традиционное рэнское платье девушки – красивое, удобное, чистое.

– А ты покрасишь нитки в цвет ткани?

– Конечно.

Вдова Коннигера с тоской взглянула на ткань. Ночная рубашка Гэлстона запачкалась и истрепалась, дыры на локтях с каждым днем становились все больше. Когда она окончательно развалится, носить будет нечего.

Какая разница? Все равно на меня никто не смотрит.

Тем не менее разница была.

Тресса пала так низко и так быстро, что сама удивлялась, как выжила. Бывшая жена вождя теперь отнимала объедки у собак. После разговора с Малькольмом ей показалось, что жизнь наконец-то наладится, однако с тех пор миновало шесть лет, а его прощальный подарок так и не пригодился. «Величайшая драгоценность» не оправдала свое громкое название. Малькольм исчез, а клетка, которую он упоминал, до сих пор не появилась. Наверное, именно об этом он говорил Рэйту, – будущее пошло по другому пути, потому что кто-то подставил ногу падающему камню. Для Трессы ничего не изменилось.

Хотя нет, изменилось. Стало еще хуже.

Умер Гэлстон.

Тресса осталась одна с бесполезным ключом, грязной рубахой и гордостью, столь же потасканной и истлевшей, как ее одежда. Тем не менее она по-прежнему пыталась залатать дыры и скрепить расползающиеся швы.

И тут до нее дошло: Брин не собирается шить платье. Никто ей ничего не даст.

– Зачем ты меня сюда притащила? Это что, розыгрыш? Унизить хочешь?

Теперь все ясно.

– Что, других позвала посмотреть? Наверняка они прячутся в кустах! Пытаешься внушить мне, будто закорючки могут говорить, чтобы посмеяться над моей глупостью? Думаешь, я на все соглашусь ради платья, потому что у меня ничего нет, кроме рванья? – Она указала на свою грязную рубаху.

У Трессы сдавило горло. Она вспомнила, как Гэлстон подарил ей эту рубашку – спрятал за спиной, а потом вдруг протянул. Старик, потерявший разум после удара молнии, проявил больше сострадания, чем эта… эта…

– Ты такая же подлая тварь, как твоя мамаша! Засунь куда подальше свое платье и свою… – Тресса взглянула на закорючки, аккуратно нацарапанные на листках, – …убогую книгу!

Прежде чем Брин успела ее остановить, она схватила половину стопки и швырнула в ручей. Листки разлетелись в разные стороны.

Трессе казалось, Брин должна расстроиться из-за того, что она разгадала ее злой умысел, однако Хранительница в ужасе вскрикнула, подбежала к берегу и бросилась в воду, пытаясь спасти свое творение. Из сотни листков ей удалось вытащить не более двадцати; остальные унесло течением.

Девушка кое-как выбралась на берег. Увидев Трессу, сжимающую остатки книги, она с плачем взмолилась:

– Не бросай, прошу тебя! Я так долго писала… на этих страницах мои родители, моя семья…

Тресса в недоумении таращилась на нее.

Брин вытерла слезы, молча забрала у женщины уцелевшие листки и завернула в покрывало.

– Падера была права, – тихо произнесла она, прижала к груди мокрый сверток и, ссутулившись, побрела прочь.

– Это не конец света, – в восьмой раз объявила Падера. Миновал полдень, а Хранительница так и не встала с постели. – Ты ведь знаешь, могло быть и хуже.

Жалкие остатки «Книги Брин» по-прежнему валялись на полу, завернутые в покрывало.

– Тебе не понять, – глухо произнесла девушка. – Это уже второй раз. Первая книга погибла в Алон-Ристе.

– Значит, тебе известно, как все исправить. Вставай и займись делом. Хватит себя жалеть. Иди к Роан, возьми у нее чернил и начни заново. От того, что ты здесь валяешься, ничего не изменится.

– Дело не в утраченных страницах, разве не ясно?

Брин села. На ней по-прежнему было вчерашнее платье – она не стала его снимать, забралась в постель, надеясь больше никогда не проснуться. Ей хотелось увидеть Тэша, заключить его в объятия, но он ушел. Старшина Северного легиона все время проводил в лесу.

После разговора с Малькольмом Брин в течение нескольких лет искала желающих научиться читать, – безуспешно: все были заняты. Она пыталась обучить Роан: изобретательница с легкостью освоила систему знаков, только у нее постоянно не хватало времени. Тресса оказалась единственной, кому нечем было заняться, потому что никто не хотел с ней связываться.

– Дело не в страницах, – повторила Брин, – а в том, что, кроме меня никто не может прочесть написанное.

– Фрэи могут.

– Не могут. Их письменность предназначена для списков и команд. Один символ – одно слово. В ней нет гибкости. А мои значки обозначают звуки, поэтому я могу написать все, что говорю. Малькольм сказал, моя письменность получит широкое распространение и каждый сможет прочесть мою книгу. Видимо, он ошибался.

Падера села рядом.

– Понятно. Тресса не просто уничтожила книгу, а разрушила твою мечту.

По щеке Брин стекла слезинка.

– Нет, все гораздо хуже: она разрушила возможность создать полную и точную историю. Пройдут века, и никто не узнает, как все было на самом деле. Я не стану переписывать книгу и вообще больше не буду писать. Не могу.

– Тогда ты полная идиотка, – подала голос Тресса.

– А ты сейчас у меня в кусок мяса превратишься, если не уберешься отсюда, – злобно прорычала Падера.

– Охолони, старая карга. Я не драться явилась.

– С самого рождения от тебя одни неприятности, – огрызнулась знахарка.

– Возможно, но не сегодня. Я пришла… в общем, потому что пришла.

Что-то шлепнулось на пол. Выглянув из-под одеяла, Брин увидела пачку мокрых листков.

– Больше найти не удалось, хотя я весь берег прочесала. – Тресса сделала шаг назад. Только сейчас Брин заметила – она буквально с ног до головы облеплена грязью. Старая рубаха Гэлстона порвалась в нескольких местах, щеки, лоб и руки до крови исцарапаны. – В общем, держи. – Тресса повернулась, чтобы уйти.

– Погоди! – позвала девушка.

– Чего тебе? Хочешь извинений?

– Самое меньшее, что ты можешь сделать, пьянчуга, – рявкнула Падера.

– Нет, – ответила Брин. – Просто… – Она достала из корзины рулон ткани. – Хотела узнать, подойдет ли такой узор для твоего платья.

Тресса замерла у выхода.

– Если научишься читать, конечно.

Падера хмыкнула. Вдова Коннигера покачала головой.

– Старуха права. Вряд ли у меня получится. Зря только время потратим.

– Я все равно сошью тебе платье, просто попробуй.

– Не будь дурой.

– На себя посмотри, – заявила Падера. – Ходишь в краденой рубашке, хотя зима на носу, а когда предлагают хорошую одежду, кобенишься. Если Брин дура, то для тебя и слова подходящего не подобрать. Впрочем, ладно. По крайней мере, она не будет тратить время на такое отребье. Возвращайся в палатку Гэлстона и ложись рядом с его трупом, как рэйо.

Тресса скрестила руки на груди и смерила Падеру презрительным взглядом.

– Ладно, Брин, договорились. Раз эта старая ведьма против, я согласна. Сделай у платья подол покороче, а вырез поглубже. Я достаточно молода, чтобы привлечь мужчину.

Брин с улыбкой смотрела ей вслед. Дождавшись, когда Тресса скроется из виду, Падера хлопнула Хранительницу по плечу.

– С такими, как Тресса, надо пожестче. Если хочешь чего-то от нее добиться, скажи, что ей это запрещено. – Старуха подмигнула. – А теперь убери мокрые листки с пола.

Глава 11Тэчлиоры

Они падали наземь, словно листья. Не могу представить, каково приходилось Тэшу в лесу. Я оставалась в лагере, писала книгу, занималась с Трессой и ужасно, ужасно за него волновалась.

«Книга Брин»

Стрела пролетела мимо. Раз не ранен, значит буду жить. Тэш лежал на земле; под локтями потрескивала сухая листва, в живот упирался корень дерева, ноздри щекотал запах влажной почвы. Юноша вгляделся сквозь заросли желтеющего папоротника: из замшелой коры каштана торчала предназначенная для него стрела – флюгер, указывающий расположение врага. Он обполз вокруг ствола, перебрался на безопасную сторону и прислушался.

Тэш не знал, сколько товарищей погибло; его люди были обучены не кричать. Жертвы точно есть: нельзя попасть под залп и не понести потерь. Как выяснилось, эльфы – прирожденные лучники, а после первой битвы в Харвудском лесу рхуны перестали надевать металлические доспехи. Еще один шаг – и Тэш был бы мертв. Иногда удача творит чудеса, не подвластные даже рунам Оринфар.

– Эй, старшина! – раздался тихий голос из зарослей папоротника.

– Что, Мик?

– Что мне делать?

Мик – новичок, до настоящего Тэчлиора ему далеко. Воины из легиона Тэша обучались семи дисциплинам, которые тот позаимствовал у галантов. Многим такая наука казалась нелепой – слишком долго, слишком сложно, слишком опасно. За пять лет только Бригам Киллиан освоил все дисциплины. Те, кто добился успеха хотя бы в одной, вступали в элитное подразделение Харвудских Тэчлиоров. Поскольку отряду не хватало боевой мощи, Тэшу приходилось привлекать не до конца обученных воинов. Мик из таких: семнадцатилетний юнец, впервые попавший в Харвуд.

Трудно поверить, в его возрасте я уже сражался в этом проклятом лесу. Правда, на тот момент я был совсем взрослым: зверства галантов в Дьюрии заставили меня повзрослеть.

Первый рейд в Харвуд – самый трудный. Даже годы тренировок не могли подготовить к неописуемому ужасу, который испытываешь, ожидая нападения невидимого врага.

– Оставайся на… – Тэш взглянул наверх, – южной стороне дерева. Ты ведь за деревом?

Послышался шорох.

– Теперь – да.

Тэш подивился, как фрэи упустили Мика. Чудо, что его не подстрелили.

– Затаись и не высовывайся.

– Мы прорвемся?

– Мы пока живы, Мик, а эльфы любят пострелять. Не бойся, все будет хорошо.

С шуршанием, напоминающим шорох ливня, густую листву рассекли стрелы. Тэш, целый и невредимый, три раза громко свистнул, перекатился влево и вскочил, обнажив мечи. Два шага, прыжок, еще три шага. Он побежал прямиком к большим деревьям, но в последний момент вильнул в сторону. Рядом со щекой что-то прожужжало – то ли стрела, то ли шершень. Через миг в плечо ударился кусочек коры. Точно не шершень.

Фрэи, устроившие засаду, прятались на деревьях. «Нападай и беги» – вот их тактика, и весьма успешная. Единственный ее недостаток – прежде чем сбежать, приходилось сперва спуститься на землю.

Клен.

Тэш сосредоточился на дереве с красными листьями и раскидистыми ветвями, на которые легко забраться. После долгих лет, проведенных в стычках с фрэями, ему не было нужды видеть врага, чтобы понимать, где тот находится. В него полетело несколько стрел, а в Мика – ни одной, значит, эльфов меньше, чем Тэчлиоров. Четверо или пятеро; меньшим отрядом они не нападают. На стрелах – белоснежное оперение. В Харвуде нет белых птиц, светлые перья остаются такими недолго, значит, лучник – из новобранцев. Фэйн отправляет на войну все более молодых бойцов. Тэш предположил, ему предстоит схватиться с неопытными юнцами, если, конечно, это слово можно применить к тем, кто прожил на свете пару сотен лет.

Сзади раздался короткий вскрик: либо один из эльфов сорвался с ветки при неудачной попытке слезть (что маловероятно), либо один из Тэчлиоров опередил своего командира. Впрочем, вскоре настроение Тэша улучшилось: он заметил в прогалине двух фрэев, точнее, их заостренные уши, поворачивающиеся туда-сюда, как у оленей. Враги закутались в серо-зеленые плащи, помогающие сливаться с листвой. Эльфы украли секрет рхунов по изготовлению луков, поэтому Тэш счел справедливым позаимствовать их идею о маскировке. В результате было сложно определить, кто перед тобой – враг или друг, – пока фрэи не зашевелились. Двигались они совсем как олени.

В промежутке между ударами сердца в Тэша полетели две стрелы. Он услышал гудение тетивы и среагировал по наитию: взмахнув обоими мечами, перерубил тонкие древки. Одна стрела чуть не попала ему в сердце.

Два эльфа в широких зеленых капюшонах смотрели на него, открыв рты.

– Теперь ваша очередь, – произнес Тэш по-рхунски, понимая, что враги его не поймут.

Ему нужно было привлечь их внимание. Главное – вывести эльфов из равновесия, тогда они становятся беспомощными, как котята. Новички, недавно попавшие в Харвудский лес, вздрогнули и не заметили приближения Эдгера и Аткинса. Стрелы полетели почти бесшумно; эльфы упали, не успев даже вскрикнуть.

– Ну вот и все, – удовлетворенно произнес Эдгер, обыскивая труп врага.

В тридцать восемь герой Грэндфордской битвы считался стариком, отчасти из-за седины в бороде и намечающейся лысины. «Фрэи мне плешь проели», – говаривал он.

– Думаешь, все? – разочарованно протянул Тэш и огляделся, надеясь, что боевой товарищ ошибся.

– Похоже на то. – Эдгер передал стрелы Аткинсу, осмотрел эльфийский лук и отшвырнул в сторону. – Снова пацаны, им и века не исполнилось.

Оставив мертвые тела на земле, три воина повернули к тропе.

– Что за ерунда, – возмущенно произнес Тэш. – Сколько всего их было?

– Пятеро.

– И все? Пару лет назад Серые Стрелы сидели на каждом дереве!

– Что ж, так бывает, когда дичь в лесу заканчивается, – заметил Аткинс. – Сперва Харвуд принадлежал им, а теперь – нам.

– Здесь по-прежнему опасно, – произнес Эдгер, указывая на заросли папоротника. Там лежал Мик со стрелой в глазу.

– Все-таки высунулся, – вздохнул Тэш. – Еще потери есть?

– Не-а, – доложил Эдгер. – Бригам ранен в руку, не серьезно.

– Как его угораздило? Он что, махал фрэям?

– Пойди разбери. Парень такой же чокнутый, как ты.

– Да ладно!

– Это не комплимент.

– Не могу с тобой согласиться.

К ним подошел еще один новобранец, Варгус из клана Мэлен.

– Что с Энвиром? – спросил Тэш.

Эдгер кивнул на Аткинса. Коротышка-южанин, отрастивший раздвоенную бороду, к которой Тэш никак не мог привыкнуть, запихивал эльфийские стрелы в переполненный колчан.

– Все с ним нормально.

– Он вообще ничего не делал, – заявил Варгус. – Я держался рядом. Говорят, галанты – великие воины, а этот просто смотрел, и все.

– Они никогда ничего не делают. – Из-за деревьев появился Бригам с окровавленной рукой. – Не могут защититься от своих, потому что их бог им, видите ли, запрещает. На месте Энвира я бы выбрал другого бога.

– Да уж, как-то глупо, – согласился Эдгер.

– Вот поэтому из галантов остались только Энвир, Тэкчин и Нифрон.

– А сколько всего их было? – полюбопытствовал Варгус.

Бригам задумался.

– Сэбек, Ворат и Григор погибли в Грэндфордской битве, верно?

Тэш кивнул.

– Эреса убили здесь, в лесу. Выходит, семеро.

– Нет, восемь, – поправил Тэш. – Мэдак, брат Эреса, погиб в Рэне еще до Грэндфорда. – Он огляделся. – А где Энвир?

– Выслеживает сбежавших белоперых, – ответил Варгус. – Сказал, хочет выяснить, в каком месте они переправляются через реку.

Вскоре подтянулись и остальные, за исключением погибшего Мика, а также Хораса и Плайна, стоявших в дозоре. Энвир подошел последним. Он не входил в отряд Тэчлиоров; Тэш попросил его помочь выследить эльфов.

Энвир был самым тихим и задумчивым из галантов. Вытянутое лицо, заплетенные волосы и пристрастие к веревкам и узлам отличали его от шумных, ищущих славы фрэйских воинов. Он не пил хмельного, не горланил песни и часто молился. Тэш понятия не имел, о чем эльф может просить своего бога; вряд ли о долгой жизни, они и так живут долго. В свободное время Энвир завязывал и развязывал узлы или придумывал новые, делал кожаные ожерелья и браслеты, хитроумными способами заплетал косы. Тэш считал, это оттого, что Энвир был единственным галантом не из инстарья: он принадлежал к асендвэйр, племени охотников и следопытов.

– Ну что? – спросил юноша у фрэя.

Тот вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Плохо. Тогда давайте похороним Мика.

– А разве нам не нужно возвращаться? – поинтересовался Бригам, бинтуя руку. – У нас встреча, помнишь?

Тэш забыл.

– Сегодня должна прийти мистик.

– Тэтлинская задница, точно! – Тэш провел рукой по влажным от пота волосам. – Мы уже опоздали!

Бригам кивнул.

– Проклятье! Ладно, возвращаемся.

– А как же Мик? – спросил Аткинс. – Мы не можем оставить его здесь.

– Он умер и никуда не спешит, а мы торопимся. Если Сури убьют в моем лесу, одним ушатом дерьма от Нифрона не обойдусь. Мойя с Персефоной меня повесят.

– Надо его похоронить. Нельзя оставлять человека гнить без погребения. Хочешь, чтобы к тебе явился его призрак?

– Мик точно заявится. – Эдгер взглянул на мертвеца, удивленно смотрящего в небо. – Обозлится и выследит.

– Нет времени, потом похороним, – ответил Тэш. – Если опоздаем, пусть лучше за мной гонится мертвый Мик, чем живая Мойя.

Рядом с шатром стояла женщина.

Лагерь Тэчлиоров представлял собой горстку убогих палаток. На веревках сушилась грязная одежда, вонь которой не мог перебить даже запах дыма от костра. Пока воины находились в лагере, Тэш не настаивал на железной дисциплине. Куда ни кинь взгляд, всюду ели, пили и спали полуголые мужчины, валялись яблочные огрызки и прочие объедки. Мистик, казалось, ничего этого не замечала: она сосредоточенно смотрела на восток.

Тэш много лет не видел Сури. В последний раз они встречались на похоронах Рэйта, а впервые он заметил ее в Тирре. Ему было четырнадцать, ей примерно столько же. Тогда она ходила в странной одежде, разговаривала с животными и играла с морскими волнами. Прошли годы; Сури стала женщиной, но одевалась по-прежнему странно – кожаный жилет и пояс из звериных зубов сменились на фрэйскую ассику.

– Извини, что опоздал, – произнес Тэш.

На лице девушки отразилось удивление. Она его не узнала.

– Я – Тэш, старшина Северного легиона и командир Харвудского авангарда. – Юноша снял с плеч вещевой мешок и бросил на землю рядом с флягами для воды. – Добро пожаловать в наш скромный приют.

Сури оглядела палатки, словно впервые их увидела.

– Меня предупредили о твоем приходе. Я постараюсь, чтобы тебе здесь было удобно, хотя у нас тут не так хорошо, как в Драконьем лагере.

– Далеко до башни?

– До башни? – Тэш взглянул на Эдгера и Бригама, снимавших обмундирование.

– До Авемпарты, – пояснила Сури.

– Не волнуйся, она досюда не достанет.

– Я успею добраться до темноты?

– Погоди-ка. – Тэш застыл на месте. – Ты ведь не собираешься идти туда?

– Тебе нельзя, – вставил Бригам. – Даже если тебя с ног до головы разрисовать рунами Оринфар, это слишком опасно.

– Миралииты день и ночь стоят на страже, – пояснил Энвир, наливая воду в кружку.

– Точно, – подтвердил Тэш. – Заклинатели патрулируют тот берег. Это такая игра.

– Игра? – переспросила Сури.

– Ну да. – Тэш сбросил последнее снаряжение и улегся на землю, подложив под голову мешок с яблоками. Неподалеку росли дикие яблони, и осенью воинам удалось собрать неплохой урожай. Бринкс и Плайн попытались сделать сидр – безуспешно. – Для них это вроде рыбалки. Они разрушили мост и теперь ловят нас будто на удочку. Подкарауливают в подходящем месте, а потом то дерево упадет, то берег обвалится, то волной кого-нибудь смоет. Персефоне не понравится, что ты собираешься к реке.

– Она меня и послала.

– Зачем?

– Чтобы поговорить с фрэями и закончить войну.

– Шутишь? – воскликнул Тэш. – Если сунешься к башне, тебя тут же убьют.

– Не волнуйся, – улыбнулась Сури и снова взглянула на восток. – Меня пригласили.

Глава 12Авемпарта

Каждый из нас крепок задним умом, но когда впервые пробираешься сквозь чащу страха и сомнений, все кажется запутанным и сложным.

«Книга Брин»

Над извилистым шрамом дороги висели звезды. Тропа из белого гравия, испещренная пятнами лунного света, в темноте казалась волшебным проходом в мир неизведанного. Сури видела в ней знак от Вогана, говорящий, что она следует в правильном направлении, однако мысль, куда может привести этот путь, ее пугала. Девушка не питала иллюзий относительно своего будущего, ей было точно известно – она должна идти до конца. Чтобы стать бабочкой, придется дорого заплатить. Сури и не предполагала, что платежей окажется так много.

Тэш и его товарищи остались в лагере. Они вызвались сопровождать ее, но мистик даже без Искусства почувствовала их облегчение, когда сказала, что пойдет одна.

Выйдя на открытое место, девушка замедлила шаг. Она ожидала увидеть мрачный силуэт на фоне звездного неба, однако при виде Авемпарты у нее захватило дух. Посреди реки вздымалась сияющая остроконечная башня, похожая на прекрасную даму в серебряно-голубом платье, стоящую на краю мира, торжествующе воздев руки к небу.

Завороженная видом, Сури запоздало заметила, что под ногами уже не гравий, а ровная поверхность скалы. Приблизившись к краю обрыва, она смогла подробнее рассмотреть Авемпарту, ее балконы, освещенные окна, галереи и лестницы. Девушке никогда не доводилось видеть подобного строения. Оно не было грубо вкопано в землю, вытесано из камня или сложено из мертвых деревьев. Башню не заставили существовать, ее пригласили в этот мир. Она казалась частью Элан, так же, как реки, горы и леса.

Внезапно Сури ощутила связь – она смотрела на Авемпарту, а та на нее.

По крайней мере, кто-то точно смотрел.

Ты – Мовиндьюле? Или кто-то другой?

Искусство не давало четких ответов. Обычно оно проявлялось в дурных предчувствиях, необъяснимом желании в определенный день остаться дома, ясном понимании, что нужно выбрать то, а не это. Голос Элан слышен всем, просто заклинатели умеют слушать.

Сури молча ждала. Ее охватил страх. На ней не было рун Оринфар: руны помешают пользоваться Искусством и тем самым повредят цели ее визита.

Слова Арион, обращенные к Персефоне, преследовали девушку, будто запах сирени теплым летним днем. Мой народ думает, что рхуны – животные, бездумные твари. Поэтому не испытывает вины, убивая вас. Точно так же вы спокойно убиваете оленей. Я знаю. До встречи с тобой я тоже так думала. Нам нужно доказать моему фэйну… всем фрэям, что вы заслуживаете жизни, достойны уважения и независимости. Если они увидят, что мы похожи, то осознают свою ошибку.

Сури не сомневалась, что сможет защититься от Искусства, – по крайней мере, один на один, – но не была уверена, что ей удастся противостоять силе Авемпарты, наполненной миралиитами. Девушка морально подготовилась к нападению, но решила не устанавливать щит. Я пришла сюда не сражаться. Крепко сжав посох Туры, она ждала, когда правитель башни нанесет удар.

Этого не случилось.

Сури порадовалась, что ее тело не взорвалось и в нее не ударила молния, но… Что дальше?

Девушка стукнула посохом в землю и набрала воздуха в грудь.

– Есть тут кто? – позвала она.

Рев водопада заглушил ее слабый голос. Миралииты знают, что я здесь. Сури чувствовала, как ее разглядывает огромный глаз. Шли минуты, но по-прежнему ничего не происходило.

Мистик уселась на край обрыва, свесив ноги, съела яблоко и бросила огрызок в сторону башни. Тот исчез в водяном тумане.

– Это просто невежливо. – Девушка встала, забралась на скалу повыше, раскинула руки и загудела. Гудение умиротворяло, уравновешивало силу, исходящую от водопада. Сури стукнула посохом о камень, и тот ответил. Она смяла его, вытянула, как делал Гиффорд при изготовлении горшков, и направила струю камня в сторону башни.

Не успел мост достичь противоположного берега, как Сури уже ступила на него. Пришлось его расширить, потому что от водяных брызг камень стал скользким, а порывы ветра грозили сбросить ее в водопад. Вот будет глупо свалиться отсюда. Всесильная рхунская заклинательница летит вверх тормашками!

Чувствуя, как мост прогибается под ногами, Сури подняла со дна реки каменную опору и взглянула на Авемпарту. Она надеялась, Искусство даст ей знать, если миралииты решат атаковать с помощью воды или ветра, однако ночь была тиха и безмятежна.

На половине пути Сури взглянула на реку, вслушалась в рев водопада и ощутила отчаянное сопротивление. Раньше она не задумывалась, что испытывают капли, срываясь с огромной высоты. Наверное, им страшно, ведь когда-то они были дождем. А может, они ничего не помнят, – кто же помнит момент своего рождения? Девушка посочувствовала каплям. В детстве она без тени сомнения перебиралась по скользким от росы упавшим стволам через глубокие овраги. Они с Минной ничего не боялись. По правде говоря, Минна – воистину мудрейшая из волчиц – обычно не хотела следовать за подругой и все равно подчинялась. Теперь же Сури растеряла безрассудную отвагу. Это стало особенно очевидно, пока девушка шла по узкому каменному мосту. Она не боялась, просто держалась настороже. Ноги не дрожали, но бежать не хотелось. Наверное, годы украли мою храбрость, зато подарили мудрость.

Сури направлялась к широкому балкону, по обеим сторонам огороженному перилами. В центре ограждение отсутствовало, словно балкон служил причалом. Вытянуть камень из башни оказалось проще, чем из скалы на берегу: он с легкостью двинулся навстречу мосту, будто привык к такому обращению.

Балкон и мост соединились. Сури помедлила и, поскольку молния не поразила ее на месте, двинулась вперед. Ступив на балкон, она неожиданно почувствовала облегчение. Удивительно, ведь теперь я прямо в логове врага. Рев водопада звучал более приглушенно, ветер улегся. Вокруг стало непривычно тихо.

Не успела Сури сделать и трех шагов, как на нее нахлынула столь мощная волна силы, что голова пошла кругом. Послышался громкий треск: камень башни вернулся на место, а мост развалился и рухнул в водопад.

– Добро пожаловать в Авемпарту, – произнес кто-то по-фрэйски.

Дверь отворилась, оттуда вышли четверо фрэев. Во главе процессии шел старик с длинной седой бородой и жидкими волосами. Борода, седина и морщины делали его похожим на рхуна.

– Я – Джерид. – Он оценивающе взглянул на девушку. – Ты говоришь по-фрэйски?

– Разумеется, – ответила Сури с эстрамнадонским акцентом.

Арион объясняла, что фрэи из разных частей Эриана говорят по-разному и обращают внимание на «диалектные различия». Эстрамнадонское произношение, гораздо более правильное, чем говор, на котором общаются инстарья, внушает большее уважение.

Джерид улыбнулся.

– Мы тебя ждали.

Сури оглянулась на разрушенный мост.

– Безопасность прежде всего, – извиняющимся тоном произнес старый фрэй. – Пойми меня правильно, идет война. – Он поднял руку, и двери отворились. – Прошу за мной.

На мгновение Сури почувствовала укол страха; обычно такой предупреждает о плохой погоде, но сейчас речь явно идет не о грозе или заморозках.

Я посреди озера. До другого берега столько же, сколько до нашего.

Отбросив сомнения, Сури решительно направилась к фрэям, облаченным в одинаковые темные балахоны с капюшонами. Никто из них не вымолвил ни слова. При мысли о том, что ей предстоит проникнуть внутрь, девушке стало дурно: ее угнетало, что придется ограничить свою свободу стенами здания, даже столь красивого, как Авемпарта. Не следует проводить много времени в помещении, говорила Тура. Наша крыша – небо, наш пол – земля. Если запираться между стен, ты защитишь себя от того, что снаружи, но в то же время убьешь то, что внутри. Жить в клетке – все равно как на дне озера. Там нет воздуха, нечем дышать… в общем, ты понимаешь.

Страх перерос в ужас.

Что если я не смогу выйти?

Сури безумно боялась замкнутых помещений или, еще хуже, быть погребенной заживо. Она унаследовала этот страх от Туры; та взяла со своей подопечной обещание не закапывать ее тело, а сжечь. Превратиться в пепел и взлететь в небеса представлялось ей лучшим исходом, чем гнить под землей. Крепко сжав посох, мистик вошла в башню. Ее опасения тут же развеялись: внутри оказалось совсем не так, как она ожидала.

Сури не заметила ни ламп, ни факелов, тем не менее в Авемпарте было светло – от стен исходило мягкое голубоватое свечение. На высоком сводчатом потолке красовалась затейливая роспись из ветвей и листьев, гладкий пол напоминал поверхность озера, резные перила выполнены в виде вьющейся лозы. Каждая деталь дышала красотой и заботой. Башню наполняли звуки, наводящие на мысли о доме: приглушенное гудение водопада, веселое журчание фонтанов, шум ветра, похожий на шорох листьев. Под потолком порхали птицы, распевая о летней неге и цветущих полях. Они ели из кормушек, купались в фонтанах и спали в гнездах из ткани и веревок.

Джерид провел Сури вверх по лестнице, через роскошные залы и внутренние мосты, соединяющие башни. Все это время он наблюдал за ней: девушка чувствовала осторожное, разведывающее прикосновение Искусства. Наконец они вошли в маленькую комнату, менее пышно обставленную, чем остальные: всего два стула и стол, зато из окна открывался вид на звезды.

Старик снял плащ и сел. Сури последовала его примеру. Фрэи, шедшие за ними по пятам, зашептались. Резким взмахом руки Джерид велел им удалиться.

– Извини их, – огорченно произнес он. – Они впервые видят рхуна, да еще в ассике.

– Я не обижаюсь, но мне любопытно: почему вы не протянули для меня мост? Не очень-то вежливо с вашей стороны.

Джерид как будто удивился.

– Я ожидал опытного заклинателя, которому не нужно помогать перейти реку.

Сури осталась при своем мнении – с гостями так не поступают. Джерид не внушал ужас, как Гриндал, и больше походил на престарелого рхуна, чем на фрэя, поэтому она слегка расслабилась.

Миралиит налил из фарфорового чайника две чашки чая.

– Вы в Рхулине пьете чай?

Девушка кивнула, потом, решив, что одного кивка недостаточно, добавила:

– Да, конечно. Мы завариваем разные травы. Одни – для удовольствия, другие – в медицинских целях. – Ей наконец представилась возможность щегольнуть словом «медицинский», правда, она сомневалась, что правильно его употребила. Впрочем, лицо Джерида не выдало ни намека на ошибку. – Арион терпеть не могла чай из ивовой коры.

Старый фрэй оживился.

– Я слышал, ты ее ученица. Это правда?

Сури кивнула и снова отругала себя за невежливость. Следует больше разговаривать; нужно убедить его, что рхуны – цивилизованные, думающие люди.

– Арион помогала мне… – Она чуть не сказала «стать бабочкой», – изучать Искусство.

– И теперь ты считаешь себя миралиитом?

Даже без Искусства было ясно – это ловушка.

– Нет. Миралииты – сословие фрэев, а я человек. Я не могу быть миралиитом.

Девушка ожидала, что Джерид поразится ее разумным рассуждениям, однако тот оставался бесстрастным.

– Тогда кто ты?

Хороший вопрос. Ответ «бабочка» вряд ли придется миралииту по душе, хотя сама Сури видела себя именно так. Ее называли по-всякому: рхунская заклинательница, ведьма, колдунья, чародейка. Ни одно из этих названий не подходило, поскольку каждое имело оскорбительный оттенок. К тому же для фрэя рхунские слова ничего не значат. Нужно придумать что-то более понятное, фрэйское, например…

– Я – Цензлиор.

Джерид удивился и даже встревожился.

– Ты знаешь, что означает «Цензлиор»?

– Странно, если бы не знала. – Сури дружелюбно улыбнулась. – Стремительный ум. Фэйн Фенелия так называла Арион, а Арион – меня.

Фрэйский чай отличался от рхунского – более душистый, словно заваренный из цветов.

Джерид обеими руками прижал чашку к груди; левая слегка тряслась. Мистик не чувствовала его страха – скорее всего, слабость была вызвана возрастом.

А вдруг он притворяется, как я?

Фрэи проиграли все битвы в Харвудском лесу, кроме первой, и находились на грани поражения. В начале войны Сури приняла заметное участие в ослаблении их позиций. Именно она сотворила Гиларэбривна, помогшего рхунам одержать победу при Грэндфорде. Джерид заставил ее создать мост не только ради того, чтобы подтвердить свою личность: то была проверка. Он не знал, что мистик наотрез отказалась строить переправу для Нифрона и его армии, и вполне обоснованно волновался. Для него ставки гораздо выше, чем для меня. Я рискую только собственной жизнью, но если нам не удастся договориться о мире, это может означать уничтожение его расы.

– Я здесь, чтобы обсудить окончание войны, – произнесла Сури, желая успокоить опасения Джерида.

– Нифрон уполномочил тебя вести переговоры?

– Меня уполномочила Персефона. Она – вождь моего народа.

– Разве вождь твоего народа не Нифрон?

– Он ее муж.

Фрэй вытаращил глаза. До этого силой Искусства девушка ощущала лишь мертвую тишину, теперь же – волну изумления с ноткой отвращения. Впрочем, все моментально стихло.

Не желая показаться неопытной или слишком доверчивой, Сури спросила:

– А вы уполномочены говорить от имени фэйна?

– Нет. Мне приказано убедиться, что ты действительно существуешь. Теперь, когда мы, так сказать, перешли мост, я доложу о ситуации и получу дополнительные инструкции. Однако… – Джерид поставил чашку и встал. – Уже поздно, ты проделала долгий путь. Было невежливо с моей стороны не предложить тебе поесть и отдохнуть. Ты – наша почетная гостья, мы сделаем все ради твоего комфорта. Я прикажу приготовить комнату и угощение, а завтра мы решим, как быть дальше. Желаешь принять ванну?

Сури не знала, что ответить. Она терпеть не могла купаться и никогда не понимала, почему Арион так любит плескаться в воде. Сама идея казалась нелепой: от грязи все равно никуда не деться, зачем ее избегать? Она не холодная, как снег, и не горячая, как… баня. Почему быть мокрым лучше, чем грязным? Тем не менее, Арион принимала ванну при каждом удобном случае. Опасаясь, что ее сочтут дикой и невежественной, Сури произнесла:

– С удовольствием. Дорога была чрезвычайно грязной.

Джерид понимающе улыбнулся.

– Разумеется. Я прослежу за приготовлениями. А теперь прошу меня извинить.

С этими словами он вышел, оставив Сури наедине с чашкой ароматного чая.

Сури не спалось. Она всегда плохо спала в четырех стенах: там было слишком тихо и – другого слово не подобрать – слишком мертво. Настоящая жизнь – под облаками и звездами, среди деревьев и травы. Мистик лежала без сна, наблюдая, как в свете первых утренних лучей башня меняет цвет с голубого на золотистый. Комната была очень красивая, в ней имелась дверь, закрытая, но, к счастью, не запертая снаружи: девушка убедилась в этом немедленно после ухода Джерида и проверяла еще несколько раз в течение ночи. Если бы ее заперли, Сури бы проделала дыру в стене, и наплевать, что об этом подумают фрэи. Она не сомневалась, что с помощью силы Авемпарты способна воздвигнуть целый город.

Отчасти поэтому она и не могла уснуть: ее прямо-таки трясло от избытка энергии. Искусство, многократно усиленное водопадом, искушало, призывало попробовать свои возможности. И все же… этот прилив сил был не самым мощным в жизни Сури. Бывало и мощнее.

Вскоре после восхода за ней пришли.

Раздался вежливый стук в дверь, и в комнату вошел широко улыбающийся Джерид со сворой бритоголовых миралиитов, с подозрением косящихся на Сури. Один из заклинателей нес небольшую деревянную шкатулку.

Это что, подарок?

– Надеюсь, ты хорошо спала? – поинтересовался Джерид.

Сури только улыбнулась в ответ.

– Я получил указания и сделал все необходимые приготовления для твоей транспортировки.

– Тран-спор-ти… что? – Девушка понятия не имела, о чем идет речь, и оттого чувствовала себя неловко.

Должно быть, я выгляжу полной дурой.

– Ах, да… – Джерид прикусил губу.

Он удивлен, что я не понимаю. До этого я неплохо справлялась, а теперь…

– Для такой важной персоны, как ты, я заказал карету.

Услышав еще одно незнакомое слово, Сури поморщилась. На сей раз миралиит, кажется, понял.

– Карета… у вас тоже есть такие. Коробка на колесах, которую тащат лошади.

– А, телега!

Джерид улыбнулся, хотя и не кивнул. Сури предположила, что слово «телега» ему незнакомо. Что, приятно чувствовать себя невеждой?

– В этом нет необходимости, – сказала она. – Я могу идти пешком, так даже удобнее.

– Ехать гораздо лучше. Путешествие будет долгим. – Фрэй снова улыбнулся.

– Куда я еду?

– В Эстрамнадон, нашу столицу. Мы хотим, чтобы тебе было комфортно.

– Я думала, мы обсудим все здесь.

Джерид опять улыбнулся. Сури не понравилось выражение его лица.

– Фэйн желает провести переговоры с тобой лично. Рхун, владеющий Искусством, – невиданное чудо. Для него важно, чтобы ты познакомилась с его народом. Большинство фрэев никогда не видели рхунов, и их представление о вас, уж прости, далеко от приятного. Фэйну будет легче, если все увидят, какая ты на самом деле, как хорошо разговариваешь на нашем языке. Мирные переговоры должны проходить между равными. Фрэям нужно убедиться, что ты равна им, иначе они сочтут фэйна слабым и не поймут, почему он пошел на уступки перед народом, который стоит намного ниже нас.

«Вряд ли я увижусь с фэйном», – вспомнила мистик собственные слова. Тогда она спорила с Арион по поводу ее плана, как остановить войну. В те времена заклинательница считалась преступницей, Сури только постигала Искусство и не представляла, как добиться аудиенции у правителя фрэев. С тех пор все изменилось.

Доводы Джерида казались убедительными, к тому же Арион всегда хотела, чтобы Сури встретилась с фэйном лицом к лицу.

– Хорошо, – сказала она. – Я поеду.

– Замечательно. Да, кстати… – Джерид перевел взгляд на деревянную коробку. – Есть одна небольшая формальность. – Миралиит, державший шкатулку, поднял крышку. Внутри лежал металлический обруч.

Сури узнала его – такой же носил Малькольм. На нем имелось маленькое, но отвратительное устройство, которое не позволяло снять обруч с шеи.

Прежде чем она успела заговорить, – а ей было что сказать, – Джерид произнес:

– Таково необходимое условие для личной аудиенции. К фэйну, как и к любому правителю, нельзя входить с оружием. Надеюсь, ты понимаешь – было бы безумием позволить могущественной вражеской заклинательнице приблизиться к фэйну. Даже фрэям не разрешается носить оружие в его присутствии, хотя нам запрещено убивать друг друга. Разумеется, мы не можем допустить, чтобы ты вошла в покои нашего вождя, вооруженная Искусством.

Тут Сури заметила, что на внутренней поверхности обруча выгравированы значки. Они были хорошо ей знакомы – она сама рисовала такие же на повязках для Арион.

– Оринфар.

Джерид кивнул.

– Ты должна сложить оружие, только тогда мы сможем продолжить.

Сури смотрела на ошейник. Персефона ни о чем подобном не упоминала. Интересно, она знала? Вряд ли.

– Понимаю, это неприятно, – произнес Джерид. – На твоем месте я бы отказался. Однако войди в наше положение: мы не знаем, вдруг ты замышляешь убить нашего правителя. Учитывая твое могущество, было бы безответственно позволить тебе пересечь реку, не то что приблизиться к фэйну.

Сури не сводила глаз с металлического обруча. Она помнила, с каким трудом Роан сняла такой же с Малькольма. А еще она сама видела, как страдала Арион, лишенная возможности использовать Искусство.

– Позволь спросить, – вкрадчиво поинтересовался Джерид. – Ты разрешила бы нашему лучшему воину принести на переговоры с вашим вождем свой самый острый меч? Разве ты рискнула бы жизнью… как ее имя?

– Персефона.

В таком свете предложение Джерида показалось девушке вполне разумным. И все же…

– Почему я не могу поговорить здесь, с вами, а потом вы поговорите с фэйном? Это займет больше времени, но…

– Тогда остальные фрэи в Эстрамнадоне тебя не увидят. Члены совета, главы племен просто не поймут, почему фэйн склоняется перед низшей расой. – Джерид покачал головой. – Нет-нет, боюсь, выход только один: ты отправишься в Эстрамнадон, а мы обеспечим, чтобы ты не стерла его с лица земли.

Сури вспомнила разрушенный Нэйт и предположила, что старому фрэю известно о ее причастности к его уничтожению. В любом случае, он прав.

Вероятно, на ее лице отразился страх, потому что Джерид закрыл крышку.

– Вижу, тебе неуютно. – Он махнул миралииту, державшему шкатулку. – Сотворите мост на западный берег. Прости, что ничего не вышло, – обратился он к Сури. – Все равно спасибо, что пришла и попыталась закончить войну.

«Война неизбежна, но однажды, когда обе стороны пресытятся кровопролитием, правда о тебе поможет им найти достойный предлог для ее прекращения. Ужасно, что многим придется погибнуть, чтобы вожди наконец поняли очевидное», – вспомнила Сури слова Арион.

– Подождите, – сказала она.

Миралииты застыли в дверях.

Если бы меня действительно хотели убить, мне не позволили бы пересечь реку.

– Допустим, я это надену. Вы предоставите мне безопасный проход к фэйну и обратно?

– Разумеется, – подтвердил Джерид. – Я лишь не хочу, чтобы ты делала то, в чем не уверена.

Сури попыталась прощупать заклинателя, но Искусство не помогло ей прояснить его намерения.

Если не соглашусь, тогда получится, что Минна, Рэйт и Арион погибли зря. Как я могу отказаться, если Малькольм предрек мне этот путь? Что хорошего в бабочке, которая боится летать?

– Ради заключения мира я согласна.

Услышав щелчок замка, Джерид облегченно вздохнул.

Получилось. Теперь она у нас в руках!

Еще мгновение назад он чувствовал исходившую от Сури силу, словно жар огромного костра. Рхунка обладала поразительной мощью – неудивительно, что она едва не убила Мовиндьюле и могла создавать драконов. Впрочем, стоило ей надеть ошейник, огонь погас. Женщина, величавшая себя Цензлиором, превратилась в обычную тупую тварь, а Джерид отлично знал, как с такими обращаться.

– Только посмотрите на нее, – глумливо объявил он. – Изменница одела ее в нашу одежду, обучила нашему языку и нашему Искусству, но она ничем не отличается от любого другого рхуна. Фэйн правильно сделал, что вывел ее из строя. Теперь мы точно закончим войну. Никаких мирных переговоров – мы сотрем с лица земли толпу дикарей, посмевших выступить против нас.

Рхунка вскочила на ноги и замахнулась своей длинной палкой. Осцилл попытался отобрать ее, девчонка огрела его по голове.

– Ты меня обманул! – завопила она.

Джерид щелкнул пальцами. Палка вырвалась из ее рук и отлетела в дальний угол. Однако это все, что ему удалось сделать. Ошейник мешал рхунке пользоваться Искусством, но также не позволял Джериду и другим миралиитам утихомирить ее или подчинить своей воле. Пришлось применить физическую силу. Рхунка двигалась быстро, зато фрэев было больше, и они с легкостью загнали дикую тварь в угол. Девчонка пыталась лягаться и царапаться, ее скрутили кожаными ремнями.

Четверо миралиитов подняли Сури и понесли прочь.

– Заприте ее хорошенько, – приказал Джерид.

Глава 13Мой принц

Мне кажется, детей нельзя не любить, но таких негодяев, как Гронбах и Мовиндьюле, наверное, даже родная мать не любила.

«Книга Брин»

Мовиндьюле с отвращением наблюдал, как Трейя строит башню из веточек, собирает бурые сосновые иглы, сухие листья и пучки пожелтевшей травы. Служанка вынула из мешка ошкуренную палочку толщиной с большой палец, а также маленький лук, потом достала доску длиной с фут и ножом вырезала в ней углубление. В доске имелось три таких углубления, все обгоревшие.

Она уже делала это раньше! Уму непостижимо.

Мовиндьюле растянулся на земле, подложив под голову мешок с одеждой. В темноте квакали лягушки и стрекотали сверчки. Светлячков не было видно, наверное, сезон уже прошел. Принцу стало прохладно; он поплотнее закутался в плащ и решил не отвлекать Трейю – пусть занимается своим делом. В дороге не так уж много развлечений.

Поместив конец палочки в углубление, Трейя намотала вокруг нее тетиву лука и принялась водить им туда-сюда. Верхний конец палки она прижала камнем, а нижний уперла в доску. Через несколько секунд показался дым. Трейя остановилась.

У нее что, руки устали?

Но нет, служанка не выглядела утомленной. Она сделала ножом в доске надрез от края до углубления. Рядом с другими углублениями имелись такие же надрезы. Закончив, Трейя вытащила из кучи веток сухой лист с загнутыми краями, положила его на большой кусок коры, установила сверху доску так, чтобы лист находился под надрезом, и продолжила тереть тетиву о палку. Когда дым появился во второй раз, она всем весом навалилась на конструкцию, так что Мовиндьюле слышал только скрип тетивы и треск дерева.

Принц внимательно наблюдал, огонь все не появлялся. Трейя снова остановилась.

Что-то не так. Может, дерево отсырело?

Нимало не смущаясь, служанка отодвинула доску. На листе остался комок дымящейся древесной пыли, вывалившейся из отверстия. Она осторожно перенесла его в гнездо из сухой травы и, низко склонившись, принялась дуть. Гнездо задымилось – сперва еле-еле, после нескольких энергичных выдохов дым повалил сильнее. Трейя поместила гнездо рядом с башней из веточек и продолжила раздувать, пока не появился язычок пламени.

Заметив взгляд Мовиндьюле, она самодовольно улыбнулась.

– Ты что, каждый раз проделываешь все это ради чашки чая? – поинтересовался принц.

– Конечно, господин. – Трейя осторожно подложила веточку в крошечный костерок, подкармливая его, точно птенца, и снова глупо улыбнулась.

Мовиндьюле больше не мог этого терпеть. Он вскочил на ноги, подошел к костру, затоптал его и расшвырял растопку по сторонам.

– Что за убожество!

Принц хлопнул в ладоши. Из-за деревьев сами собой выкатились три больших бревна и встали на то место, где только что стояла башня из веточек. Мовиндьюле потер ладони, промычал мелодию и сжал кулак. Бревна вспыхнули.

– Вот это, Трейя, настоящий огонь.

– Конечно, господин. – Служанка попятилась.

– Страшно представить, чем ты еще занимаешься. Носишь ведрами воду из реки? Чинишь одежду с помощью иголки и нитки? – Мовиндьюле приподнял плащ и внимательно оглядел свою ассику. – Феррол вседержитель, такое ощущение, будто я живу с рхункой. Может, ты воешь на луну и поклоняешься солнцу, как эти дикари?

– Разумеется, нет!

Оскорбив ее веру, Мовиндьюле разжег еще один огонь. Трейя гневно смотрела на своего принца, сжав кулаки.

– Феррол – единственный бог, кого я признаю. – Она…

– Она? – перебил Мовиндьюле.

Выбитая из колеи столь простым вопросом, Трейя кивнула.

– Да, господин. Она…

– Ты считаешь, Феррол – женщина???

Служанка снова кивнула.

Мовиндьюле не разбирался в религии. Он исправно посещал церемонии в середине зимы и в середине лета, но не особо вслушивался в проповеди Волхорика: от монотонного голоса священника его клонило в сон. Религиозное образование принц получил у Гриндала, считавшего миралиитов богами. Разумеется, подобные воззрения не могли не привести к кризису веры. Однако Гриндал всегда высказывался о Ферроле в мужском роде, да и Волхорик вещал «его заветы», «его благословение».

– Умалины говорят… – начал Мовиндьюле и осекся, заметив, что Трейя угрюмо отвернулась. – Ты не веришь священникам?

– Не пристало мне перечить высокородным фрэям. – Служанка принялась собирать свои инструменты для разведения огня.

– С чего ты взяла, будто Феррол – женщина? Или тебе хочется так думать, потому что ты сама женщина?

И вновь он удостоился злобного взгляда, одного из тех, что преследовали его почти всю жизнь и сопровождались словами «мой принц». Обычно Трейя величала его «господин» или «ваша милость», но стоило ему пройтись в грязных сапогах по ковру, опоздать на зов отца или по забывчивости уморить голодом золотую рыбку, она обращалась к нему именно так и награждала подобным взглядом. От слов «мой принц», произнесенных обвиняющим тоном, у Мовиндьюле с самого детства мороз шел по коже.

Трейя прислуживала ему чуть ли не с рождения, возможно, даже была его кормилицей, хотя он старался об этом не думать: такие мысли вызывали тошноту. Обычно Мовиндьюле не обращал на нее внимания, однако недавно вдруг осознал, что только с ней способен находиться подолгу. Она не доставляла неудобств, как разношенная обувь, и, кажется, по-настоящему его любила.

– Взгляд – не ответ, – с вызовом заявил он. – Я задал прямой вопрос.

– Меня так бабушка учила. – Трейя отвела глаза и принялась укладывать доску, лук и камень в мешок.

– Мне казалось, ты из сословия гвидрай.

Служанка затянула тесемки и усмехнулась.

– Разве гвидрай не могут знать о Ферроле чего-то, что не известно умалинам?

– Э-э… ну да, иначе зачем нужны умалины? Ты еще скажи, будто твое племя строит дома лучше эйливинов или… нет, разводить огонь лучше миралиитов вы точно не умеете.

– Почему вы в этом уверены, мой принц?

Мовиндьюле скривился. Как она умудряется так выговаривать эти два слова? Будто камнем по стеклу.

– Гордость – это… – Трейя замолчала. В ее взгляде вместо насмешки появилась жалость.

Служанка прикусила губу, отвернулась и принялась разбирать очередной мешок.

Мовиндьюле весь день слышал звяканье этого мешка о спину Трейи. Он не знал, что там внутри, но звук его ужасно раздражал.

Трейя достала оттуда котелок и сковородку.

– Нам нужна вода, господин. С вашего позволения, я…

Принц поднял руку, останавливая ее.

Рядом с дорогой протекал небольшой ручей. Мовиндьюле развел костер с помощью силы бегущей воды – шутка, понятная лишь миралииту.

Он поднял со дна три водяных шара – точно так же, как в Айрентеноне, когда впервые пришел туда в качестве младшего советника. Тогда Видар отругал его, Трейя же с благоговейным ужасом смотрела, как переливающиеся шары падают в котлы.

– Если вы нагреете воду, костер нам не нужен, разве что отпугивать медведей. Хотя вы и с этим справитесь, верно? – Служанка достала из мешка овощи и принялась нарезать их на кусочки. – Полагаю, вы и дом для нас можете построить, так ведь? – Ее тон нельзя было назвать одобрительным, но и сарказма в нем не ощущалось.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Мовиндьюле.

Трейя бросила на него деланно невинный взгляд.

– Ты что-то там говорила про гордость.

– Правда? Не припомню.

«Худшая ложь, какую я слышал. Она даже не пытается притворяться, – подумал принц. – Наверное, она вообще лгать не умеет. Зачем ей?»

– Как думаете, трудно будет везти рхунку в Эстрамнадон? – поинтересовалась служанка, чтобы сменить тему.

Надо же, оказывается, ей известно, куда и зачем мы направляемся. Трейя не задавала вопросов, однако явно знала больше, чем положено. Челядь вечно подслушивает по углам. Интересно, чьи речи подслушала ее бабушка? Надо же, Феррол – женщина! И что она может знать о гордости? Впрочем, сейчас Трейя точно ничего не расскажет. Слуги – как мыши: если застать врасплох, можно разговорить, если вспугнуть – убегут, и не поймаешь.

– Нет, – ответил Мовиндьюле, снова укладываясь на землю. – Самое трудное – управляться с лошадью, которая везет клетку. Не люблю лошадей.

– Рхунка сидит в клетке?

– А как еще обращаться с опасным зверем?

– Разве она представляет опасность?

Мовиндьюле понимал ход ее мыслей: если он способен отпугнуть медведя, почему боится какой-то дикарки? Однако принц хорошо помнил, как удирал с высокой скалы неподалеку от Алон-Риста, спасая свою жизнь. Джерид тогда заметил: «Одним талантом тут не обойдешься. Удар был такой силы, что мне показалось, у Авемпарты есть башня-близнец».

Мовиндьюле до сих пор не понимал, как это возможно. Джерид тоже. Еще мгновение, и они бы оба погибли.

Погибли.

Тогда принцу едва исполнилось двадцать шесть. Как глупо – погибнуть в столь юном возрасте! По лику Элан бродят толпы выживших из ума тысячелетних старцев, а я бы умер, не успев прожить и четверти века!

Мысль внушала тревогу. Даже если на рхунке заколдованный ошейник и она заперта в клетке, Мовиндьюле все равно не горел желанием с ней встречаться. К сожалению, Джерид не мог снять ни одного миралиита с наблюдательного поста на реке, а принц как раз оказался свободен. Более того, он уже знал, на что эта тварь способна, и не склонен был ее недооценивать.

– Любой дикий зверь опасен, – криво улыбнулся Мовиндьюле. – Но пока я рядом, тебе не о чем беспокоиться. Я – миралиит, а она – всего лишь жалкая рхунка.

Глава 14На берегу

Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. К сожалению, люди часто видят лишь то, что им хочется. Поневоле задумаешься о достоинствах слепоты.

«Книга Брин»

Забившись в угол тесной камеры, Сури дрожала от холода. Плащ и ассику у нее отобрали, оставив ей тонкую льняную рубаху. Однако холод – не самое большое горе: в камере не было окна. Девушка не могла дышать. Стоило ей подойти к запертой двери, как снаружи раздавался злобный окрик: «Прочь!»

Выпустите! Выпустите меня отсюда!

Эти слова колотились внутри ее головы – то по-рхунски, то по-фрэйски, то на смеси языков. Сердце билось, будто крылья колибри, мышцы сводило от напряжения.

Выпустите! Выпустите меня отсюда!

Болело везде. Сильнее всего – руки и ноги, отбитые о дверь. Не переставая кричать, Сури всем телом колотилась о стены камеры. В результате она серьезно повредила плечо и едва не раскроила череп. Боль помогала: телесные страдания уменьшали панический страх.

Сури еще ни разу не впадала в панику. Конечно, ей и раньше доводилось бояться, однако все предыдущие переживания казались детскими пустяками по сравнению с леденящим ужасом, который обуял ее, когда дверь закрылась. Сури почти утратила человеческий облик; благо, большую часть времени она провела как будто снаружи, наблюдая за собой со стороны.

Это не я. Или я сошла с ума.

А еще она помнила смех и голоса.

– Экая злобная тварь!

– До чего уродливая!

– Опять колотится в дверь.

– Может, нам следует что-то предпринять? Она же забьет себя насмерть.

– Гляди-ка, у нее кровь.

– Надо же… красная. А я думал, она у них черная или зеленая.

Постепенно голоса стихли. Сури выбилась из сил и рухнула на пол, измученная и окровавленная. Все, что ей оставалось, – стонать и плакать, свернувшись клубком. Пол был устлан соломой, но ее не хватало, чтобы защититься от пронизывающего холода. Гостеприимная башня превратилась в тюрьму.

Выпустите! Выпустите меня отсюда!

Мистик сжала кулаки, зажмурилась и попыталась призвать на помощь силы природы. Ничего не вышло. Она была совсем одна, обессиленная и всеми покинутая.

Прошло то ли несколько часов, то ли несколько дней. В голове вертелось бесконечное: «Выпустите меня! Выпустите!»

Наконец заколдованный круг разомкнулся.

– Ты меня слышишь? – спросил кто-то.

Сури не ответила. У нее не осталось сил.

– Мовиндьюле едет за тобой. Он уже близко. Знаешь, кто это? Понимаешь, что это означает?

В дверь застучали. Послышалось тяжелое дыхание.

– Нравится тебе здесь, рхунка? Ванну принять не желаешь? – Раздался издевательский смех и звук удаляющихся шагов.

Сури перестала повторять про себя фразу: «Выпустите меня отсюда!» Вместо нее в голове зазвучало: «Мовиндьюле едет за тобой».

Авемпарта. Это слово употребляли в качестве ругательства даже чаще, чем «Тэтлинская ведьма». Как и все остальные, Тэш ненавидел башню и в то же время не мог не восхищаться ее красотой: словно в воду рухнул кусок неба, и образовавшийся столб брызг застыл в воздухе в высшей точке. Все знали, что Авемпарта сделана из камня, но в лучах утреннего солнца казалось, будто она сложена из зазубренных льдин. Точно призрачное видение, наполовину скрытая в водяном тумане, башня была самым приметным сооружением на реке – недостижимая цель, недоступное сокровище, последний оплот эльфов, единственное препятствие, которое люди не могли преодолеть уже три года.

– Ну что? – спросил Тэш у Энвира.

Галант печально смотрел на реку: на другом берегу раскинулся его родной край, однако он, так же, как рхуны, не мог туда попасть.

Фрэй глянул себе под ноги, потом на воду.

– Следы просто заканчиваются, – со вздохом произнес он.

– Не может такого быть. Ты хочешь сказать, эльфы ушли вплавь?

– Я говорю, что следы заканчиваются здесь.

Тэш бросил в реку ветку и проследил взглядом, как ее несет к краю водопада. Не могли они уплыть.

– Давай похороним Мика, – прервал его раздумья Бригам.

– Хочу проводить Сури в лагерь.

– Три дня уже прошло.

– Значит, она скоро вернется. Давай еще подождем. Может, подсмотрим, как эльфы переправляются через реку.

Когда Сури отправилась в Авемпарту, Тэш и его люди решили, что мистик задумала покончить жизнь самоубийством. Наблюдая с безопасного расстояния в покрытых рунами доспехах, они видели, как она сотворила мост, перебралась на другую сторону и вошла в башню. К их величайшему удивлению, миралииты не поразили ее ни огнем, ни молниями.

«Похоже, ее и правда пригласили», – подумал Тэш.

Если фрэи действительно собрались договариваться о мире – судя по всему, так оно и было, – Тэш решил воспользоваться возможностью и прочесать берег реки. Он предположил, что противник не станет вступать в военные действия, чтобы не сорвать переговоры, поэтому они с товарищами в течение трех дней пытались выяснить, как эльфы переправляются через Нидвальден. Хотя рядом с останками моста Нифрона обнаружились свежие следы, загадка так и осталась неразгаданной.

Даже в спокойном состоянии течение было слишком сильным, чтобы перебираться вплавь, тем не менее эльфы с завидной регулярностью переправлялись на западный берег. Тэш решил, что миралииты по ночам наводят мосты, как в Алон-Ристе. Его догадка не подтвердилась.

Энвир продолжал поиски, однако Тэш сомневался, что задача ему по душе. Нифрон мечтал пересечь реку, разрушить Авемпарту и сокрушить фэйна. Энвир же был совсем из другого теста.

Старшина Тэчлиоров надеялся выяснить, как эльфы проникают на его территорию, но с каждым часом надежда становилась все слабее. А вот насчет перемирия он не ошибся – миралииты не обращали на разведчиков никакого внимания.

– Эй, смотрите-ка, – произнес Эдгер, указывая на реку.

С острова на восточный берег протянулся мост. Фрэи часто наводили переправу, чтобы получить припасы. Миралииты создавали мосты за считанные минуты, а Великий и Ужасный Нифрон за пять лет и одного построить не смог.

– Что там? – спросил Аткинс.

– Телега. Странная какая-то, без бортов.

Энвир вгляделся.

– Там прутья, – пояснил он. – Клетка для какого-то зверя, только на колесах.

– Клетка на колесах?

Галант кивнул и принялся заплетать косы. «И как ему это удается?» – подумал Тэш. Он тоже пробовал убирать волосы в косу, – у него ничего не вышло.

– Большая клетка.

– Наверное, для скота, – вставил Бригам. – У нас в Рэне были загоны, чтобы держать баранов отдельно от овец.

– А я думал, вы, Киллианы, выращивали пшеницу и ячмень, – заметил Аткинс.

– Когда я сказал «у нас», то имел в виду не нашу семью, а весь далль. Мы с братьями помогали Гэлстону и Дэлвину.

– Зачем? – поинтересовался Эдгер. – Вы что-то получали за помощь?

– Нет, – покачал головой Бригам. – Все в далле друг другу помогали. Вместе работали, вместе выживали.

Тэш снял сапог и попытался вытряхнуть оттуда острый камушек, но не смог ничего вытрясти. Тогда он засунул руку внутрь, тщательно прощупал швы и обнаружил сбившийся клочок кожи, который, вероятно, и натирал ногу. Юноша уже достал нож, чтобы срезать помеху, как услышал крики.

Даже шум водопада не мог заглушить вопли, доносящиеся с другого берега. Будто козла сжигают заживо.

Энвир бросил плести косу и вперился взглядом в башню.

Клетка открылась. Из Авемпарты появились несколько эльфов с большим свертком. Их жертва извивалась, пиналась и кричала; ее вопли внушали ужас. Один эльф упал. Остальные затолкали свою ношу в клетку и закрыли дверцу. Тэш наконец разглядел, кого они заперли.

– Прости, Бригам, – проговорил он. – Боюсь, Мику придется подождать еще немного.

Глава 15Зверь в клетке

Я часто думаю, чтó было бы, если бы первая встреча прошла без ошейника.

«Книга Брин»

Приблизившись к башне, Мовиндьюле заметил лошадь и телегу. При виде неуклюжего сооружения на колесах ему стало неуютно; от одного слова «телега» сводило зубы. У фрэев не было специального обозначения для повозки, запряженной лошадью. Говорили «носилки» или «возок», но на носилках и в возках транспортировали облеченных властью особ, больных или стариков и никогда не использовали для этого скот. Лошади – благородные создания, позволяющие достойным фрэям ездить на них верхом. Только рхунам могло прийти в голову так унизить величественное животное.

Колеса телеги выглядели необычно – не сплошные диски, а тонкие металлические ободья со спицами, расходящимися из центра. На вид – ненадежная конструкция, совершенно непригодная для перевозки тяжелой клетки. Очередная рхунская поделка. Фаэтоны, стрелы, драконы и руны Оринфар – ни одна из этих четырех напастей не создана рхунами. Дикари не способны придумывать новое, ведь они тупее овец. Всем зловредным уловкам их научили дхерги – гнусные кроты, до сих пор ненавидящие фрэев за то, что проиграли войну, которую же сами и начали из алчности.

Следовало уничтожить их всех до единого. Фенелия проявила слабость, и теперь нам приходится расплачиваться за ее ошибку.

Трусливые дхерги объединились с мятежными инстарья, и вместе они подбили рхунов взяться за оружие. Мовиндьюле было даже немного жаль дикарей – как еще относиться к этим убогим скотам?

В углу клетки валялась куча тряпья. Присмотревшись, принц различил среди соломы очертания фигуры. Тварь свернулась клубком, словно собака.

– Это и есть та самая рхунка? – робко поинтересовалась Трейя.

– Вряд ли у Джерида их много. Видимо, та самая.

Пока Мовиндьюле и Трейя разглядывали пленницу, из башни вышел Джерид. Кэл все утро находился на связи с принцем. Он утверждал, будто дело не терпит отлагательства. Впрочем, как подозревал Мовиндьюле, старик просто хочет скорее избавиться от мерзкой рхунки. Один запах внушал непреодолимое желание сбежать: от клетки несло, как из переполненного ночного горшка.

Неужели мне предстоит провести с этой тварью целых три дня?

– Ты, я вижу, не торопился, – проскрипел Джерид, приблизившись к Мовиндьюле.

Кэл выглядел еще старше. Удивительно! Разве может вода стать мокрее, а снег холоднее? Фрэй казался не просто древним, а по-настоящему дряхлым. Он шаркал и едва удерживал равновесие: каждый шаг явно давался ему с трудом. На лбу блестели капли пота.

Наверное, поэтому он так спешит.

Мовиндьюле вспомнил, как навещал Фенелию за несколько недель до ее смерти. Старая фрэя вся истаяла и уже не могла подняться с постели. Джерид точно такой же. «Настоящий призрак», – подумал принц, будто кэл уже одной ногой стоял в Пайре. Джерида сопровождали молодые миралииты Индус и Кремм – видимо, чтобы подхватить своего наставника, если тот упадет.

– Мы выехали сразу же, – ответил Мовиндьюле, – и тебе это прекрасно известно.

– Ты слишком задержался в пути, – огрызнулся Джерид. – Разве я не дал понять, что существование Эриана висит на волоске?

Принц уже не в первый раз это слышал. В течение нескольких дней старик непрестанно изливал на него свои тревоги. По пути Мовиндьюле пришлось выслушать долгие обличительные речи о том, что он ленив и недостоин дара, которым обладает благодаря Ферролу и, разумеется, самому Джериду. Все эти разговоры происходили у него в голове. Сперва принц решил, будто кэл от старости забыл, что несколько часов назад вещал то же самое. Потом понял – Джерид все отлично помнит, просто решил унизить его при свидетелях. Какой прок читать нотации один на один? Гораздо лучше сделать это при всем народе.

– Отвези рхунку прямиком к своему отцу. Передай ему: нам чрезвычайно необходимо заполучить дракона, чтобы удержать башню.

Что-то новенькое.

– Зачем? Что случилось?

– Твой мозг не способен вместить больше одной мысли за раз, поэтому просто запомни: пусть фэйн как можно скорее пришлет дракона.

– Ты хочешь, чтобы мы уехали прямо сейчас? Я собирался провести ночь в Авемпарте, как следует поесть и выспаться, а утром отправиться в путь.

– Видите, с кем приходится иметь дело? – раздраженно произнес Джерид, обращаясь к Индусу и Кремму. Оба сочли за лучшее промолчать. – Отправляйся немедленно. Ты должен срочно доставить рхунку к фэйну. Вдруг, увидев твое изможденное лицо, он проникнется и пришлет подмогу.

Какой-то фрэй, по виду гвидрай, подошел к клетке и проверил упряжь.

– Ни в коем случае не снимай с рхунки ошейник, – предупредил Джерид. – И держись подальше от Имали. Эта фрэя ядовита. – Тяжело дыша, кэл покачал головой. Вид у него был жалкий. Мовиндьюле показалось, старик вот-вот расплачется. – Эх, будь я помоложе… Ты должен справиться, мальчик. Ступай, спаси Эриан. Сохрани жизнь нашему народу.

Гвидрай подвел лошадь к Мовиндьюле, тот велел ему передать вожжи Трейе.

Принц вздохнул, покачал головой и, бросив тоскливый взгляд на башню, произнес:

– Поехали.

Сури пришла в себя. Она не спала: сон – приятное состояние, завершающее хорошо проведенный день. Девушка просто отключилась: в какой-то момент тело и разум отказались подчиняться панике и перестали действовать.

Телега подпрыгивала и покачивалась на ухабах. Открыв глаза, Сури поняла – кошмар продолжается. Она попыталась подумать о чем-то приятном и не смогла. Сквозь металлические прутья задувал ветер, однако воздуха все равно не хватало. Не сводя глаз с прутьев, девушка сосредоточилась на дыхании.

Сердце бешено колотилось где-то в горле, ударяясь о железный ошейник. Руки болели, на пальцах запеклась кровь, ногти обломаны, под несколькими застряли занозы. От одной из досок на полу клетки был отколот небольшой кусок, рядом размазано алое пятно.

Помимо воли Сури вновь принялась раскачиваться и стонать. Эта коробка лучше, чем камера. Меня не станут держать здесь вечно. Сейчас будет все по-другому, не как в прошлый раз: тогда я даже не могла определить, сколько времени провела в темноте. Внутренний голос говорил разумные вещи, хотя для Сури они не имели смысла. Все равно что убеждать человека, закованного в цепи и брошенного на дно озера: «Рано или поздно тебя поднимут на поверхность». Несмотря на доводы разума, единственное, чего ей хотелось, – выбраться наружу. Девушке потребовалась вся сила воли, чтобы опять не начать биться о прутья и царапать пол.

В течение нескольких часов Сури ехала по живописной лесной дороге. От вида могучих деревьев ей должно было стать легче, однако из-за клетки и ошейника лес казался просто рисунком на движущейся стене. Она находилась в коробке, из которой не могла выбраться, а где эта коробка – уже не важно.

– Выглядит она плохо, – сказал кто-то по-фрэйски.

– А как еще должна выглядеть рхунка?

– Похоже, ей нехорошо. Вид у нее нездоровый.

Сури подняла голову. Рядом с телегой шла невысокая фрэя, одетая в простую рубаху и дорожный плащ. Из-под темных волос, убранных под желтую косынку, открывались заостренные уши и длинная шея. Фрэя выглядела не столь красивой и элегантной, как Арион, хотя лицо у нее было доброе.

– Ты, я вижу, заделалась знатоком всякого зверья? – раздался другой голос.

– Чтобы определить, что кому-то плохо, много ума не надо. – Фрэя взглянула на Сури с жалостью.

– Любой зверь в клетке выглядит неважно.

– Мне кажется, она больна. Думаете, ее накормили?

– Джерид и нас-то не накормил. Вряд ли он стал бы тратить еду на эту тварь. – Неизвестный фрэй сердито фыркнул. – Поверить не могу, что он нас выставил. Даже тарелку супа не предложил.

– Думаю, он боялся, как бы она не умерла.

– А я думаю, он боялся, как бы самому не помереть. Ты его видела? Надеюсь, Джерид проживет достаточно долго, чтобы я успел превратить его жизнь в кошмар за такое непочтительное обращение.

Фрэя подошла ближе, положила руку на прутья и заглянула внутрь. Казалось, она вот-вот заплачет. Мистик сперва удивилась, а потом поняла, что на лице незнакомки, словно в зеркале, отражается все, что та видит.

Фрэя с сочувствием и печалью посмотрела девушке в глаза и протянула ей руку. Сури открыла рот, чтобы заговорить…

– Эй! – Телега резко остановилась. – Не приближайся, вдруг укусит. Еще заразу какую-нибудь подцепишь.

Сури едва снова не впала в панику и, чтобы не сорваться, впилась обломанными ногтями в запястье.

Второй фрэй с силой ударил палкой по прутьям клетки. Раздался звон. Сури отшатнулась.

– Ага! Видела! – Он торжествующе рассмеялся. – Тупая рхунка!

– Мовиндьюле, пожалуйста, не надо. Вы ее пугаете.

Мовиндьюле. Слово, будто солнечный луч, рассеяло туман. Сури забыла о прутьях, о клетке, о том, что заперта в ловушке. Она пристально взглянула на фрэя и вспомнила принца, явившегося в Далль-Рэн.

– Так ты и есть Мовиндьюле.

Фрэй отшатнулся. Даже без Искусства Сури почувствовала его страх.

– Она разговаривает! – изумленно воскликнула фрэя. – Вы не упоминали, что рхуны умеют разговаривать.

– Ты убил Арион! – Мистик пронзила Мовиндьюле злобным взглядом.

Принц взял себя в руки и сделал шаг вперед.

– Да, убил. – Он посмотрел на свою спутницу и добавил, уже спокойнее: – Она была изменницей.

– Я ее любила.

Оба удивленно взглянули на Сури.

– Как хорошо она говорит по-нашему, – произнесла фрэя.

– Вот и славно. Надеюсь, Арион достаточно ее выдрессировала. Она должна рассказать отцу, как создавать драконов.

Сури услышала смех. На миг ей показалось, что смеется кто-то из фрэев, однако никто из них не издал ни звука.

– Почему она смеется? – спросила фрэя у Мовиндьюле.

Сури расхохоталась еще сильнее. Как здорово! Звук собственного смеха и выражение лиц ее тюремщиков словно раздвинули стены клетки. Она снова могла дышать.

Глава 16Шестеро погибших, одна в плену

Говорят, планы никогда не исполняются. А мне кажется, все зависит от того, чей это план.

«Книга Брин»

– В плену? Ты уверен? – спросила Персефона.

Тэш кивнул.

– Сури беспрепятственно проникла в башню, потом что-то пошло не так. Пару дней назад она покинула Авемпарту, и явно не по своей воле.

– Что ты имеешь в виду?

– Она кричала как резаная, когда ее запихивали в телегу.

– Причем телега больше напоминала клетку, – добавил Эдгер.

– Сури сопротивлялась, но миралиитов было больше. Вскоре прибыли какие-то сопровождающие и вместе с телегой отправились в лес на восток.

Персефона поискала стул, чтобы сесть, не нашла.

Почему Сури их не остановила? Она же уничтожила Нэйт, разрушила мост в Алон-Ристе, удерживала стены крепости во время Грэндфордской битвы. Бессмыслица какая-то.

И тут до нее дошло.

Оринфар.

Тэш и Эдгер стояли перед Персефоной и Нифроном в Чертоге Кинига. Главнокомандующий решил, что новости следует выслушать без посторонних, и оказался прав. От пронизывающего ветра ткань шатра надувалась, шесты грохотали. Надвигались холода.

Старшина что-то говорил, Персефона не слушала. Она очнулась от собственных мыслей только когда он произнес:

– А еще…

– Что еще? – резко спросил Нифрон.

Он бесстрастно воспринял известие о похищении Сури, однако эти слова и голос, которым он их произнес, выдали его истинные чувства.

– За рейд мы потеряли шестерых: Мика, Бринкса, Итана, Сета, Причарда и Энвира.

– Энвира? – переспросил Нифрон. Его глаза потемнели. – Как он погиб?

– Попал в засаду на обратном пути.

Фрэй смерил Тэша гневным взглядом. Тэчлиор и бровью не повел.

– Еще что-нибудь?

– Больше ничего, командир.

Персефона наконец нашла стул, тяжело опустилась на него и закрыла лицо руками.

– Вы свободны, – сказал Нифрон бойцам.

Тэш и Эдгер с облегчением покинули шатер. Тэчлиоры несколько месяцев провели в лесу и теперь, отрапортовав о положении дел, Эдгер собирался выпить пива, а Тэш рассчитывал поесть и увидеться с Брин – точнее, сначала увидеться с Брин, а потом поесть.

Однако сперва юноша решил как следует помыться. Они с товарищами вернулись «в лесном облачении» – выражение, не требовавшее объяснений. Весь покрытый грязью и кровью, Тэш выглядел ужасно, а пах еще хуже. Не в таком виде следует встречаться с возлюбленной после долгой разлуки. Тэш направился к реке. Весть об их возвращении уже разнеслась по лагерю: не успел он дойти до квартала целителей, как его догнала Брин.

– Я так по тебе скучала! – радостно вскрикнула она и осыпала его поцелуями, не выпуская из рук листки пергамента.

Они улеглись на траву позади казармы. На девушке была неизменная брекон-мора с узором клана Рэн, складки ткани выгодно подчеркивали грудь. В том, чтобы одеваться на старинный манер, есть свое очарование, вдобавок цвет брекон-моры подходил к карим глазам Брин.

– Как же долго тебя не было! Я ужасно волновалась.

Тэш восхищенно любовался ее ясными глазами, длинными густыми волосами, ласковой улыбкой. Она – само совершенство.

– Я слышала, ты встречался с Персефоной. – Улыбка Брин померкла. – Сколько погибло на этот раз?

– Всего пятеро.

– Пятеро? За столько времени… наверное, это неплохо, да?

Юноша пожал плечами.

– У эльфов заканчиваются бойцы. Большинство из тех, кого мы встречаем, – совсем молодые и неопытные.

– А погибшие… среди них есть те, кто… Это ведь не Эдгер и не Аткинс?

– Нет, только новобранцы. Мик, Бринкс и другие. Я их едва знал.

– Мик мне нравился, – грустно произнесла девушка. – Он всегда обращался ко мне «госпожа».

Тэш не был расположен говорить о смерти. Ему не хотелось, чтобы его любимая печалилась. Харвуд – отвратительное место, а здесь так красиво. Находиться рядом с Брин – бесценная награда за время, проведенное в лесу.

– Как продвигается книга? – поинтересовался он, желая сменить тему. Брин нравилось рассказывать о своих успехах. Спросить про книгу – самый удобный способ избежать неприятного разговора. – Ты уже закончила описывать Грэндфордскую битву?

Девушка тут же улыбнулась.

– Да, пару месяцев назад. Получилось здорово… мне так кажется. – Она смущенно пожала плечами.

Брин – умница. Хранителям полагается быть умными, даже тем, кто не умеет писать слова на пергаменте. Тэш не понимал ее скромности. Почему она не может признать, что ей есть чем гордиться? И дело не только в Брин. Большинство людей, за которых он сражался, рхуны в самом плохом смысле слова – жалкие создания, бездумно склоняющиеся перед теми, кого уже не считают богами, но по-прежнему боятся, как богов.

Для них гордость – недостаток, а не достоинство.

– Почитай, – попросил юноша, приняв заинтересованный вид.

– Правда? Что, прямо здесь? Сейчас?

– Конечно.

Брин улыбнулась еще шире.

– Хорошо.

Она вынула из пачки листок, провела по нему пальцем, шевеля губами, потом снова принялась рыться в записях.

– Ты – Хранительница Уклада и не помнишь, что написала?

– Помню, но не дословно.

– Но ведь тебе и не нужно помнить дословно, разве не так?

Брин взглянула на Тэша, как будто тот оскорбил ее мать.

– В этом же весь смысл.

Наконец она нашла нужную страницу и прочла:

Тысячи воинов, прекрасных и ужасных,

Напали без предупреждения;

Они ринулись по каменным мостам,

Облаченные в злато и синь;

Враги принесли с собой вихри и молнии,

Великанов, пламя и смерть;

И ничто не могло остановить их натиск,

Кроме отважных храбрецов.

– Здорово, – искренне восхитился Тэш.

Он не припомнил, чтобы другие тексты Брин звучали так же красиво.

– Тебе действительно нравится?

– Конечно. Честное слово, замечательно. И что, весь рассказ такой?

– Надеюсь.

Тэш взглянул на листки у нее на коленях.

– Тогда тебе не следует быть столь беспечной.

– О чем ты?

– Найди для них какую-нибудь сумку. – Он принялся складывать разрозненные страницы.

Брин осторожно отвела его руки от книги, словно мать, оберегающая младенца.

– Роан хочет сшить их и поместить между деревянными дощечками, обтянутыми кожей, но не может приступить, пока я не закончу.

– Отдай ей то, что уже завершила. Так будет лучше, чем потерять страницы.

Брин смущенно улыбнулась.

– Кстати, знаешь что? Хочешь научиться читать? Я уже занимаюсь с Трессой, и она…

– У меня нет времени. – Тэш решил сразу закрыть тему. Не стоит внушать беспочвенные надежды.

– Но это совсем не трудно. Мы могли бы…

– Может, после свадьбы.

– И когда же она состоится? – резко спросила Брин.

– Не знаю. Скоро.

– Почему не сейчас? Роан и Гиффорд поженились, даже Мойя и Тэкчин живут вместе, а я все еще обретаюсь в палатке с Падерой. Разве ты не хочешь жить со мной под одной крышей? Как было бы замечательно засыпать вместе, завести детей…

– Конечно, хочу, только пока не могу.

– Почему? – Брин переплела его пальцы со своими и положила подбородок ему на плечо.

– Я не могу быть одновременно и хорошим мужем, и хорошим воином. Сперва следует выиграть войну, понимаешь? – Тэш вздохнул. – Я видел, как эльфы убили моих родителей. Я видел, как они убивали детей, совсем еще малышей. Они…

– Знаю, – оборвала его Брин.

– Ну так вот, я не хочу, чтобы то же самое случилось и с нами. Я не позволю, чтобы наши дети прошли через подобное. Пока война не закончится, мое место там. – Тэш указал на восток, в сторону леса. – Я хорош в бою отчасти потому, что иду на осознанный риск. Но я не смогу рисковать собой, понимая, что оставлю тебя с ребенком. Если начну сомневаться, то подвергну опасности не только себя, но и своих людей. Позволь мне выиграть войну, а потом, если выживу… – Глаза Брин наполнились страхом, и Тэш поправился: – …конечно, я выживу, и мы с тобой обоснуемся в каком-нибудь красивом месте. Я повешу мечи на крюк и научусь выращивать рожь и овец.

– Но… – Брин смахнула слезинку и вздохнула.

– Что?

– Ничего. – Девушка решила не спорить. – Ах, да! – Ее лицо просветлело. – Как там Сури? Ты можешь стать земледельцем раньше, чем думаешь. Она ходила в Авемпарту? Ты ее видел?

Тэш молчал. Он боялся говорить правду.

– Что-то не так?

Отодвинув полог шатра, Нифрон смотрел на хмурое небо. Как и все, за исключением земледельцев, предводитель галантов предпочитал солнечные дни дождливым, но не потому, что любил тепло и свет или питал отвращение к слякоти: грозы напоминали ему о миралиитах. Однако сегодняшняя плохая погода была вызвана не магией. Серая хмарь, словно зеркало, отражала настроение главнокомандующего. По самым скромным прикидкам, ему следовало сжечь Эстрамнадон еще два года назад.

– Значит, ты отправила Сури в Авемпарту, не посоветовавшись со мной, – произнес он, не сводя взгляда с неба.

– Ты не дал бы согласия.

– Разумеется, и ты об этом знала. – Нифрон тут же пожалел о сказанном, и вовсе не из чувства вины.

Необходимо сохранять спокойствие. Он налил себе вина, понимая, что выпивает по два кувшина в день. Прошло пять лет, а я все еще здесь, пока Лотиан восседает на Лесном троне. Ситуация выглядела не просто абсурдной – совершенно неприемлемой. Грядет очередная зима, а я не продвинулся ни на шаг. Такое в мои планы не входило.

Нифрон опустил полог. В шатре тут же стало темно.

– И чего ты от нее ожидала?

– Она отправилась в качестве посла, чтобы обсудить возможность заключения мирного договора.

– Ты могла назначить кого угодно. Почему именно ее?

– Не кого угодно, – покачала головой Персефона. – Арион считала, если Сури встретится с фэйном, война закончится. Кроме того, фэйн выразил желание разговаривать только с ней.

– Арион была глупа, а ты – нет. Я потрясен. Как ты могла согласиться? – Нифрон весь кипел от гнева, хотя от него и не укрылась боль Персефоны. Она и так дорого заплатила за свою ошибку. Руганью уже ничего не исправишь. Понизив голос, он произнес как можно мягче: – Если бы фэйн действительно хотел мира, то позвал бы на переговоры меня.

– В его глазах ты – предатель. Он прямо написал, что не будет вступать в переговоры ни с тобой, ни со мной. В его послании ясно значилось: Сури – единственная, с кем он готов встречаться.

– Лотиан считает рхунов бездумными животными. Он никогда не сдастся одной из вас.

– Речь не идет о сдаче. Мы с фрэями шесть лет убиваем друг друга, тем не менее, наши войска не могут перейти на тот берег Нидвальдена, а фэйн не способен нас ослабить. Он видит ситуацию так же, как я: мы оба попали в безвыходное положение, поэтому лучшим решением будет закончить войну на взаимоприемлемых условиях.

Нифрон вздохнул.

– Фэйн считает себя богом. Он не собирается обсуждать мир. Для него такой шаг – невообразимое унижение.

– Тогда зачем же?..

– Ты до сих пор не поняла?

Персефона с недоумением взглянула на мужа.

– Ему нужен секрет драконов, – пояснил Нифрон.

– Ничего не выйдет. Сури не способна создать плетение. Она сказала правду: чтобы заклинание сработало, нужно убить близкого человека. Мало кто на этом берегу реки подходит в качестве жертвы, а на том берегу таких вообще нет.

– Ей не обязательно самой творить волшебство, достаточно рассказать Лотиану, как это делается. Тогда он заставит миралиитов принести в жертву их возлюбленных, а через неделю-другую небо потемнеет от драконов. – Нифрон понял, что вот-вот сорвется, и счел за лучшее удалиться. Уже у выхода он произнес: – Предложив фэйну мир, ты отдала ему нашу победу. Война закончится, как только Лотиан сотрет нас с лика Элан.

Глава 17Так сказал Малькольм

Можно было бы пропустить эту часть, тем более что так много нужно описать. Я могла бы сделать вид, будто сразу ей поверила, но это неправда, а мне теперь отлично известно: лгать не просто некрасиво, а смертельно опасно.

«Книга Брин»

– Прости, я задержалась. – Брин вбежала в шатер, точно маленькая девочка, опоздавшая на семейный ужин.

«Она так и не повзрослела», – удивленно и немного раздраженно подумала Тресса. Жизнь полна несправедливостей, однако, несмотря на все невзгоды, Брин удалось избежать разъедающего действия боли и разочарований. Мелкие жестокости, превращающие безмятежных детей в озлобленных взрослых, на ней не сказались. Разве это возможно?

Тресса не помнила, чтобы сама была такой… она попыталась подобрать подходящее определение и не смогла. «Наивной» – не совсем точно, «юной» – тоже не то, ведь Брин уже не ребенок, ей двадцать два года. На ее именины в лагере устроили праздник – редкий случай за долгие месяцы войны. Падера испекла пирог, люди пели и водили хороводы вокруг костра. Трессу не позвали. Она смотрела на веселье из темноты, глотая слюнки.

К двадцати двум годам Тресса похоронила одного мужа, вышла замуж за другого и потеряла двоих детей, ни один из которых не прожил и недели. Если бы она умерла в родах, может, кто-нибудь и оплакал бы ее, как оплакивали Арию, погибшую, рожая Гиффорда. Только плохие матери производят на свет детей, слишком слабых, чтобы жить. Жестокая судьба перемолола мечты Трессы в труху и развеяла по ветру. Она совсем разучилась улыбаться, а эта дурочка Брин вечно лыбится и прижимает к груди свою нелепую книгу.

Хранительница Уклада опустилась на колени рядом с тазами для стирки. Здесь, в кладовой, она каждый день учила Трессу читать. Место не из приятных, зато подальше от посторонних глаз. Тресса промаялась несколько уроков и почти ничего не поняла. Ей удалось уяснить, что каждая закорючка обозначает какой-то звук, однако чем дальше, тем больше она убеждалась: затея безнадежна – слишком много сочетаний. Брин легко их запоминала, поскольку с раннего детства тренировала память. Тресса же с трудом соображала, когда плевать, а когда глотать, хотя и не бросала занятий, потому что ей нравилось проводить время с Хранительницей.

– Пришлось задержаться, – отдуваясь, произнесла девушка. – Тэш вернулся.

– Странно, что ты вообще явилась.

– Я опоздала не из-за него. Мне нужно идти, поэтому я принесла тебе несколько страниц, чтобы ты почитала самостоятельно.

– Ты куда?

– В Чертог Кинига. – Брин поправила пачку листков и придавила камнем, чтобы их не унесло ветром. – Произошли важные события, которые я должна записать.

– Какие такие события?

Хранительница собралась уходить, но остановилась, чтобы ответить на вопрос. Тресса заметила в ее лице сомнение и поняла: девушка не хочет показаться грубой… перед ней. Все равно как увидеть двойную радугу – Тресса слышала, что такие бывают, а своими глазами ни разу не видела.

Она будто из другого мира.

– Сури похитили фрэи, – поспешно ответила Брин. – Такой ужас! Ее пригласили в Авемпарту на мирные переговоры, а сами заманили в ловушку. Мы пытаемся понять, как теперь быть. Нифрон считает, Сури отвезут в столицу эльфов, Эстрамнадон, это очень далеко. Фэйн хочет, чтобы она научила его создавать драконов. Если у него получится, нетрудно представить, что нас ждет. Персефона отправила Джастину за Мойей, а я забежала отдать тебе листки. Времени у меня мало, так что я лучше пойду. – Брин глубоко вздохнула, прижала ладонь ко рту, будто ее вот-вот стошнит, и наконец произнесла: – Тэш сказал, Сури заперли в клетке.

– В клетке? – переспросила Тресса.

– Да, поэтому… Что с тобой?

– Должен же быть какой-то выход, – произнесла Мойя.

Тресса вошла в шатер. Она не разговаривала с Персефоной с тех пор, как вернула ей кольцо Рэглана. Киниг солгала о смерти Коннигера из добрых побуждений – вот глупо, ведь он погиб, пытаясь ее убить. Все жители Далль-Рэна об этом знали и считали Трессу замешанной в заговоре, что не прибавляло ей народной любви. Впрочем, она никогда не пользовалась особенной любовью.

Хэбет, раздувающий очаг, поднял на нее глаза.

– Чего смотришь? – огрызнулась Тресса.

Простак пожал плечами и улыбнулся. Еще один счастливчик, не воспринимающий удары судьбы. У идиотов есть свои преимущества.

Сперва Тресса решила во всеуслышание объявить о своем приходе и попросить разрешения присутствовать, потом передумала – тогда Мойя точно ее прогонит. Войти в шатер – самый первый и самый простой шаг. Если я с ним не справлюсь, что говорить об остальном?

Она откинула полог и вошла. Персефона восседала на троне, привезенном из Алон-Риста. Ее охраняла Мойя. Брин сидела на полу и что-то строчила на листе пергамента. В центре шатра стоял Нифрон.

Все присутствующие посмотрели на Трессу.

– Здрасьте, – глупо произнесла та.

По ночам ей снились кошмары, будто она идет по лагерю голая, а все на нее пялятся.

– Какого Тэта?.. – Мойя сделала шаг вперед.

У меня две секунды, прежде чем она даст мне пинок под зад. Поэтому…

– Я знаю, как спасти Сури.

Персефона схватила воительницу за руку.

– Что ты сказала?

– Хотите перейти реку? Я знаю, как это сделать.

– Ты? – недоверчиво переспросила Мойя. – Откуда ты узнала, что случилось с Сури?

– Я рассказала, – с виноватым видом проговорила Брин, словно признавалась в смертном грехе.

Щит кинига свирепо глянула на Трессу, будто та сбила Хранительницу с пути истинного.

– Ни Тэта ты не знаешь! Убирайся отсюда!

– Нет, постой, – вмешалась Персефона. – Я хочу ее выслушать.

– Ладно, – начала Тресса, осознавая, насколько невероятно звучит то, что она собирается рассказать. – Есть одна дверь в Эст-рам-на-как-там-его, главном городе фрэев. Сури ведь туда повезли, так?

Персефона взглянула на Брин, та – на Мойю.

– Да ты, я вижу опять наклюкалась! – издевательски протянула воительница. – И у кого на сей раз ты стащила бутылку?

Тресса проигнорировала оскорбление. Связываться с Мойей себе дороже.

– Эта дверь ведет в подземный проход, – продолжила она, обращаясь к Персефоне, – а другой его конец начинается рядом с болотом неподалеку от нас. Если пройти под землей, можно попасть в столицу фрэев и спасти Сури.

Нифрон закатил глаза. Даже Мойя перестала сердиться. На лицах Брин и Персефоны отразилась жалость.

Слабым тонким голосом, от которого ей самой стало неловко, Тресса добавила:

– Понимаю, звучит глупо, только я не выдумываю. Так сказал Малькольм.

Киниг медленно кивнула.

– Спасибо, что поделилась с нами.

От ее участливого тона Тресса едва не расплакалась. Опасаясь, как бы не разреветься у всех на глазах, она развернулась и выбежала из шатра.

Глава 18Загадка в саду

Мир фрэев для меня загадка, однако, как выяснилось, для них он тоже полон тайн.

«Книга Брин»

Заметив на скамье загадочного незнакомца, созерцающего Дверь, Имали обрадовалась и одновременно испугалась. Куратор Аквилы специально пришла в Сад, рассчитывая встретиться с таинственным фрэем по имени Трилос, хотя в глубине души надеялась, что его там не окажется; точно так же страдающий от зубной боли мечтает, что врач будет занят другими делами.

За долгую жизнь Имали довелось повидать многое: разрушительные ураганы, лунные затмения, лесные пожары, бесснежную зиму и покрытую льдом реку Шинару. Однако все эти чудеса меркли по сравнению с событиями, произошедшими, когда ей было три века и четырнадцать дней от роду. Именно тогда фрэи вступили в войну с дхергами. Пять лет спустя Фенелия из сословия эйливин начала творить волшебство.

За гибелью фэйн Гхики последовала череда ожесточенных сражений. Новым фэйном стал Алон Рист из инстарья. Он вел отчаянные бои с врагом, но погиб. Вооруженные железом дхерги ринулись к Нидвальдену, намереваясь вторгнуться в край фрэев. Никто не выразил желания стать последним фэйном; этой чести удостоилась Фенелия Мира, выбранная в отсутствие других претендентов. Через семь дней после облачения в мантию верховного правителя она остановила армию противника на равнине Мэдор. Фенелия собственноручно уничтожила десятки тысяч дхергов и воздвигла гору. Никто ее не критиковал и не задавал вопросов. Избранная фэйн остановила вражеское вторжение – чего еще желать?

Предводители умалинов объявили, что в час нужды Феррол даровал Фенелии Искусство, так же, как в свое время даровал Гилиндоре Фэйн волшебный рог. Фенелия смогла передать этот дар другим, и ее ученики получили прозвание «миралииты», дословно «последователи Миры».

Следом начали твориться чудеса: больные и раненые мгновенно исцелялись, деревья росли там, где они требовались для строительства зданий, реки текли вспять, помогая переправлять припасы, дождь лил по расписанию, времена года наступали ровно по календарю, без засух или холодов. Ни один праздник не обходился без волшебных фейерверков. В первые столетия правления Фенелии всем казалось, что Феррол действительно благословил фрэев. По прошествии времени в душу особо проницательных закралось подозрение, что некоторые фрэи более благословенны, чем остальные.

Фенелия спасла свой народ от уничтожения, и за это ее почитали как героя, однако влила в общество фрэев яд, медленно разъедающий его до самого основания. Она сохранила листья, но отравила корни.

С личностью Фенелии были связаны две неразрешимые загадки. Первая заключалась в том, как она получила способность творить волшебство, а вторая – почему отказалась стереть расу дхергов с лика Элан. По официальной версии, донесенной Верховным жрецом умалинов, Фенелия преклонила колени перед Дверью, вознесла молитву Ферролу и была вознаграждена Искусством. Впоследствии, сокрушив короля Мидеона и загнав врагов в их твердыню Друминдор, она снова посетила Сад; Феррол велел ей проявить милосердие к дхергам, и фэйн выполнила его волю.

Большую часть жизни заседая в Аквиле, Имали умела отличать правду от лжи. Эту ложь никто даже не пытался сделать правдоподобной. Зачем? Когда необходимо во что-то верить, на многое закрываешь глаза.

Тем не менее Имали отказывалась туманить рассудок пустыми фантазиями. Она была праправнучкой Гилиндоры Фэйн, куратором Аквилы и верным стражем хрупкой системы, в течение тысячелетий сохранявшей фрэям привычный образ жизни. Фенелия сломала их общество, Имали же считала своим долгом его восстановить.

По ее мнению, все началось именно с Двери. Сделанная из обычного дерева и подвешенная на бронзовых петлях, Дверь была установлена в каменной стене, окружавшей пространство, по площади превышавшее Айрентенон. Умалины утверждали, что за ней скрывается проход в загробный мир. Имали не верила в эти сказки. Возможно, за Дверью вообще нет никакого прохода. Главное – идея: Дверь символизировала границу между миром живых и миром мертвых и служила наглядным свидетельством, что любому, кто нарушит закон Феррола, доступ к загробной жизни будет закрыт, а если отвергать общество, это повлечет всеобщее презрение и изгнание. Хаос можно сдержать логикой, для тех же, кто не способен внимать доводам разума, следует применять устрашение.

Все это хорошо, даже замечательно, только вот Дверь нельзя было ни открыть, ни повредить. Ее не брали ни топор, ни огонь, ни Искусство. Как символ Дверь оказалась чрезвычайно убедительной, а как обычная дверь внушала беспокойство.

Так же, как и незнакомец, целыми днями сидящий напротив нее.

За семь лет Трилос не изменился. Одетый в то же самое рванье – может, и другое, но очень похожее. В первый раз Имали не обратила внимания на его наряд. В любом случае, выглядел он так же неряшливо, как раньше.

– Можно присесть? – спросила она, указывая на свободное место на скамье.

– Конечно. – Трилос чуть подвинулся.

– Спасибо.

Приближалась зима. Опавшие листья кружились на ветру, шуршали под ногами.

– Ты всегда здесь сидишь? – поинтересовалась Имали.

Она не потрудилась представиться или упомянуть, что они уже встречались. Их единственный разговор длился всего пару минут, в тот раз Трилос ее узнал, значит, и сейчас узнает. Трилосу-Стражу-Двери многое ведомо, поэтому Имали его и искала.

– Всегда. – Он не сводил глаз с Двери, будто опасался пропустить что-то важное.

– Но зачем?

– Затем же, зачем ты делаешь свое дело. – Он подался вперед и сложил ладони вместе – пальцы бездумно сгибались и разгибались, напоминая спаривающихся крабов.

Имали сочла этот образ странным. Она ни разу не видела крабов, тем более спаривающихся; возможно, именно поэтому такая аналогия и пришла ей в голову. Пальцы Трилоса двигались необычно, неестественно.

– Я заведую делами Аквилы и даю советы фэйну, как управлять нашим народом, чтобы уберечь общество от потрясений.

– Значит, ты явилась сюда ради фэйна? – спросил Трилос, будто знал, что это неправда.

– Я пришла поклониться Ферролу и засвидетельствовать свое уважение перед Дверью. Так же, как и ты.

Трилос засмеялся. Его смех тоже показался Имали неестественным.

– Что смешного?

– Комедия – когда ложь и правда прикидываются друг другом. – Он кивнул Имали, будто старинной приятельнице. Ей захотелось отшатнуться, однако она сдержалась. – Все твои слова – ложь, даже то, что ты сама считаешь правдой. Это-то и смешно.

Имали не терпелось расспросить его о бдениях в Саду, о тайне Двери и – больше всего – об исчезновении Мовиндьюле (она и пришла сюда именно за этим). Однако сейчас явно неподходящий момент для расспросов, ведь Трилос только что обвинил ее в невежестве и лжи. Промолчать – значит согласиться, отрицать – глупо, ибо он совершенно прав, признать свою ложь – проявить слабость. Ей казалось, продемонстрировать благочестие – безупречный, непробиваемый предлог. Она ошиблась. Беседа только началась, а Трилос уже взял верх. Имали всегда считала себя искушенной в спорах, но сейчас почувствовала собственную беспомощность.

– Она ведь туда вошла, – загадочно произнес Трилос.

– Что, прости? – перепросила Имали.

– Фенелия вошла в Дверь.

На сей раз настал ее черед смеяться.

– Никуда она не входила. Я вообще сомневаюсь, что Дверь настоящая.

– Еще какая настоящая, уж поверь мне.

– Тогда почему никто не в силах ее открыть?

– Потому что она заперта.

– Не может такого быть. Здесь нет ни замочной скважины, ни защелки, ни засова.

– В ней особенный замок. – Трилос ухмыльнулся Двери, словно у них есть общий секрет. – Особенный замок для особенной двери.

– Значит, Дверь волшебная? – поинтересовалась Имали, стараясь уловить нить разговора.

– Разумеется, в этом нет ничего необычного. То, что солнце каждое утро встает на востоке, – тоже волшебство.

– Никакого волшебства, нормальное явление.

– Разве нормально, что шар света поднимается из ниоткуда, озаряет и согревает мир, пересекает небо, а потом опускается в никуда? Более того, повторяет все то же самое изо дня в день? Ты не считаешь восход волшебством, потому что привыкла. Если бы ты не наблюдала его ежедневно, то решила бы, что я вру, а если бы впервые увидела своими глазами, то подумала бы, что это волшебство. То же самое можно сказать про снег и дождь. – Трилос взглянул наверх. – Все, исходящее от неба, – волшебное, загадочное, вечное. – Он поднял комок земли и тут же выпустил из рук: песчинки разлетелись на ветру. – Все, исходящее от Элан, с самого рождения обречено на гибель. Проблема заключается в тех, кто создан из неба и земли, в нежеланных детях враждующих родителей.

– Ты ведь не местный, верно?

– Я родом с востока, как и все живущие на лике Элан, только они об этом не знают. Все началось на востоке. К сожалению, там почти никого не осталось: то место разрушено небрежными жильцами.

– А где ты жил до того, как прибыл к нам?

– Я долго сидел в тюрьме.

Неудивительно.

– Правда?

– О да.

– За что тебя заточили?

Трилос задумался.

– Честно говоря, не знаю, – произнес он и снова взглянул на Дверь. – Зато знаю, кто меня заточил, и собираюсь отплатить ему той же монетой.

Этот Трилос либо глупец, либо безумец. Можно было и раньше догадаться. Он же весь день таращится на кусок дерева – даже благочестивый Волхорик на такое не способен. Имали испытала одновременно облегчение и разочарование. Теперь можно не опасаться, что Трилос за ней следит, зато вряд ли удастся выведать у него что-либо полезное.

Она вздохнула и начала подниматься с места.

– Уже уходишь? Я думал, ты хочешь узнать, где Мовиндьюле. Ты ведь за этим пришла?

Имали села.

– Тебе известно, где он?

– Они с Трейей отправились в Авемпарту. – Трилос снова засмеялся. – Еще одна ложь, маскирующаяся под правду. Только вот на сей раз шутка совсем не смешная. Жестокость служит богатым источником для веселья. Когда кто-то падает, все смеются, правда ведь? Бедная Трейя. Она – одна из многих причин, по которым я недолюбливаю Лотиана. Он считает, что, сделав ее служанкой Мовиндьюле, поступил великодушно. Тоже мне добряк: все равно, что вор, который, обобрав хозяев подчистую, оставил им ломоть хлеба.

Имали не догадывалась, о чем он, – судя по всему, о чем-то важном. Впрочем, она пришла не за этим.

– Зачем Мовиндьюле поехал в Авемпарту?

– За рхункой. Ему велено привезти ее к папочке.

Может, он и не в своем уме, да только знает на удивление много.

– Зачем?

– По приказу фэйна, – улыбнулся Трилос. – Вот еще одна шутка: ты сыграла огромную роль в происходящем, но почему-то не в курсе.

– Что ты имеешь в виду?

– Неприятно чувствовать себя обделенной, правда? – Он по-прежнему не сводил глаз с Двери, потирая крабообразные руки.

Вот уж точно.

– И что же я такого сделала?

– Ты рассказала фэйну о послании рхунов с предложением мира.

Имали стало страшно. Она мысленно перебрала всех, кто мог знать о письме от вождя рхунов. Я открыто объявила об этом, когда Лотиан вернулся с Грэндфордской битвы. Все меня слышали.

– Фэйн решил устроить ловушку. Он пригласил рхунку в качестве посла, чтобы обсудить мирный договор, однако ему нужен вовсе не мир, а секрет.

– Какой?

– Рхунка, за которой поехал Мовиндьюле, умеет создавать драконов, точнее, тварей, коих Лотиан считает драконами. Фэйн хочет выведать у нее этот секрет.

– Понимаю, – кивнула Имали.

– Сомневаюсь. – Трилос наконец взглянул ей в глаза. – Точнее, мне кажется, ты видишь не то, что есть на самом деле.

– В каком смысле?

Он улыбнулся.

– Ты замечаешь очевидное, только не в силах сделать верный вывод. Совсем как моя сестра – старшая, не младшая. – Трилос говорил так, будто Имали хорошо знала его семейство. – Она была чересчур умна, но зачастую не может сложить два и два. Зато вы обе хитрые и коварные, и это облегчает вам жизнь.

Имали обратила внимание, что он говорит о своей сестре – старшей, не младшей – сразу в прошедшем и в настоящем времени, хотя и не придала этому значения.

– Так что же я упустила?

– У тебя недостаточно деталей, чтобы составить целостную картину. Жди неудач. Без сложностей не обойдется. Ты уверена, что делаешь все возможное, однако этого недостаточно. Тебе нужен второй миралиит, иначе ничего не выйдет.

Ему известно про Макарету! Но откуда? Я никому ни словом не обмолвилась!

– Вот чего ты не знаешь и пока не можешь понять, – продолжил Трилос, – второй миралиит не обязательно должен быть фрэем.

– Ты нашла Мовиндьюле? – спросила Макарета, как только Имали переступила порог. – С ним все в порядке?

– Не подходи близко к двери. Что если бы это была не я, а кто-то другой? – Имали поспешно захлопнула дверь.

– Я знала, что это ты; мне подсказало Искусство.

– Тебе нельзя пользоваться Искусством!

Макарета удобно устроилась на кушетке. На полу валялись тапочки в виде мышек. На усыпанном крошками столе стояли три грязные кружки.

– Я не пользовалась Искусством!

– Ты же только что сама сказала.

– Ты не понимаешь, как оно работает.

Имали неторопливо сняла плащ, стараясь не сорваться на крик.

– Так просвети меня.

– Пользоваться Искусством – все равно что разговаривать: действительно, кто-то может заметить. Но с его помощью можно не только разговаривать, но и слушать. Ты же не замечаешь, когда тебя кто-то слушает. И чего ты так разозлилась?

– Я вовсе не разозлилась.

– А Искусство мне подсказывает…

– Хватит уже! – Имали в гневе швырнула плащ через всю комнату. Макарета в изумлении смотрела на нее, открыв рот. – Ну ладно, я слегка вышла из себя.

– Почему? С Мовиндьюле все в порядке? – озабоченно спросила заклинательница.

Имали удивилась. Девчонка использовала принца в своих целях, бесстыдно им манипулировала, заставила предать родного отца и тем не менее… Может, она пытается меня запутать? Думает, что способна управлять мной, как Мовиндьюле?

– Полагаю, у него все хорошо.

– Что значит «полагаю»?

Вот опять эта странная нотка искренности.

– Нет оснований думать, что с ним произошло что-то плохое, хотя я не могу это подтвердить.

– Почему? Где он?

Имали со вздохом подняла плащ.

– Отец отправил его сопроводить рхунскую пленницу в Эстрамнадон.

– А, ясно. – Волнение Макареты улеглось. Девушка вновь опустилась на кушетку, однако тут же обеспокоенно спросила: – Погоди… тогда что не так?

Не говоря ни слова, Имали повесила плащ на крючок.

Понятия не имею.

Глава 19В стране Ногг

Мне трудно избавляться от вещей: старой одежды, прохудившихся башмаков, рваных ремней, безнадежно перепутанных ниток, даже от людей, которые меня обидели. Как выясняется, иногда они могут пригодиться.

«Книга Брин»

Тресса споткнулась о кувалду, наполовину скрытую в густой траве. Если бы она упала, то расквасила бы нос о каменный горн. Ничего удивительного. В кои-то веки собралась сделать что-то хорошее и едва не поплатилась зубами. Все против меня.

Палатка Роан и Гиффорда располагалась в центре квартала мастеров. Ее окружали наковальни, кучи угля, обломки металла, корзины с рудой и плавильные печи. Люди называли их жилище Страной Ногг – в честь места, где живут кримбалы и творятся чудеса. Маленькое стойло рядом с палаткой предназначалось для Нараспур, в которой Гиффорд души не чаял. Лошадь заменяла молодой паре ребенка. Тресса считала, что причина их бездетности – не божий гнев, а причуды Роан. Отношения гончара и изобретательницы заметно продвинулись, хотя по-прежнему были далеки от идеала. Роан больше не отшатывалась от прикосновений Гиффорда, однако некоторые вещи оставались для него недоступными.

У всех есть трудности, просто у Роан и Гиффорда они более заметны, чем у других.

Палатка светилась изнутри, словно гигантский светлячок. Затаившись в темноте, Тресса вновь старалась собраться с духом.

После неудачи в Чертоге Кинига она почти уверила себя в том, что ей не удастся никого убедить. Следовало бы полностью отказаться от дурацкой идеи, если бы не серебряное кольцо. «Каждый должен сыграть свою роль», – сказал Малькольм в ночь гибели Рэйта. Тогда Тресса не поверила, что ей предлагается поучаствовать в спасении мира, однако бывший раб имел в виду именно это. Так и вышло: отдав кольцо ради создания волшебного меча, пожертвовав украшением из любви и уважения к едва знакомому человеку, она совершила самый достойный поступок в своей жизни. Тресса не знала, зачем это делает, а Малькольм знал. Ему было ведомо все на свете.

Через несколько лет, осенью, Тэш принесет весть о клетке. Никто не будет знать, что делать, и тогда ты выйдешь вперед.

Малькольм не уточнил, кому именно следует раскрыть тайну. Тресса пришла к Персефоне, но потерпела неудачу. Она решила, что сделала все от нее зависящее, однако ей вспомнились его слова: «Тебе придется взять с собой семерых помощников».

Как в тот раз с кольцом Тресса подумала, что бывший раб ошибся. Кто пойдет за мной? Она уже собралась идти на болото одна, но… Я и в тот раз ему не поверила. Его слова казались безумными, а вышло точно так, как он предсказал.

Палатка Роан и Гиффорда походила на кузницу – в хорошем смысле, учитывая прошедшие события. Самое лучшее место для последней попытки. Вдобавок, если не считать непонятного интереса Брин, Роан и Гиффорд наиболее подходили на роль тех, кого Тресса могла назвать друзьями.

– Попробую еще раз, – обратилась она к звездному небу. – Больше ничего в голову не приходит. Но если не получится, значит, ты зря меня выбрал.

Глубоко вздохнув, Тресса миновала гору обломков, приблизилась к палатке и похлопала по туго натянутой ткани.

– Эй, вы там никакими извращениями не занимаетесь?

– Тфесса, это ты? – отозвался Гиффорд.

– Да, хочу поговорить. Можно зайти? Или вам нужно одеться?

Навстречу вышел полностью одетый Гиффорд, удивленно улыбаясь кривобокой улыбкой. Он поманил Трессу, и она вошла.

Под потолком висели три большие лампы, представляющие собой желтые шары из тонкой ткани с глиняными сосудами внутри. Роан лежала на полу, удобно устроив ноги на перевернутой корзине, и увлеченно рисовала мелом на грифельной доске.

– Как видишь, мы ничем таким не занимаемся, – сказал Гиффорд.

– Жаль это слышать, – посочувствовала Тресса. – Красивые лампы. – Она говорила искренне, хотя и насмешливым тоном – ее обычная манера речи. Мать часто внушала Трессе – если закатывать глаза, они провалятся внутрь головы. Матери вечно несут подобную чушь, чтобы дети делали, что велено. Глаза у Трессы никуда не провалились, но в материнских словах содержалась доля правды. Она так привыкла к образу сварливой стервы, что уже забыла, как вести себя по-другому.

Гиффорд был не из обидчивых, к тому же давно знал скверный характер Трессы. Она часто посещала Приют Пропащих в Алон-Ристе, где обретались Гиффорд и Гэлстон.

– Там гофит мох, пфопитанный животным жифом, – пояснил гончар. – Фоан попфосила меня вылепить сосуды в виде маленьких печек. Большой шаф делает свет фовнее, мягче. Пафу месяцев назад у нас были дфугие лампы. Фоан наловила целый фой светлячков и поместила внутфь. Свет получился не такой яфкий, зато не пахло дымом.

Тресса кивнула.

– Так о чем ты хотела поговофить?

– Хочу предложить вам отправиться со мной спасать Сури, – произнесла вдова Коннигера с надеждой, с какой деревенский дурачок просит местную красавицу с ним потанцевать.

Она уже предвидела отказ и мысленно собирала вещи для путешествия в одиночку.

– И каким образом мы ее спасем? – уточнил Гиффорд, как всегда спокойно принимая невозможное: ничего удивительного – калека выиграл забег и спас человечество.

– Ну… – Тресса набрала воздуха в грудь, мечтая побыстрее разделаться с разговором. – Малькольм сказал идти на север, к болоту, а там…

– Тебе сказал Малькольм? – встрепенулась Роан.

– Он вефнулся? – спросил Гиффорд.

– Нет, он сообщил мне об этом несколько лет назад.

– Когда?

– Перед уходом из Алон-Риста.

– Он научил тебя, как спасти Суфи?

– Знаю, это было задолго до ее похищения, – неуверенно улыбнулась Тресса, – он сказал, мне нужно собрать помощников и…

– Он упоминал нас? – Роан вскочила на ноги, судорожно прижимая доску к груди.

Гиффорд встревоженно взглянул на нее.

– Ну, не совсем… Имен не называл, просто сказал, мне нужно взять с собой семерых помощников.

– Ты сообщила Пефсефоне?

– Да, но… думаю, после моего ухода они от души посмеялись. Персефона любит делать вид, будто она вся из себя такая правильная, но они с Мойей наверняка мне все кости перемыли. «Пьяная дура Тресса то, пьяная дура Тресса се». А я ведь после смерти Гэлстона ни разу к хмельному не притронулась. Когда Малькольм выложил все эти новости, я пробовала бросить. Мне казалось, он считает меня особенной и теперь я должна оправдать его доверие и стать хорошим человеком. Только вот… – Тресса горько рассмеялась. – Выяснилось, что никакая я не особенная и не хорошая, просто слабая жалкая старуха, которая напивается при первой возможности. Я могла бы наврать, что в завязке, поскольку дала обет, а на самом деле мне никто не наливает. – Она посмотрела Гиффорду прямо в глаза. – Если бы я могла, то давно бы напилась вдрызг.

– Он сказал «семеро»? – переспросила Роан, будто не услышав последних слов.

– Что? Да-да, семеро. Поэтому я здесь. Как ни больно признать, вы двое, да еще Брин – единственные, кто не питает ко мне ненависти. По крайней мере, мне так кажется.

– Мы действительно не питаем к тебе ненависти, Тфесса.

– Значит, вы единственные, кто готов меня выслушать. Я обратилась к вам, так как Малькольм предупредил, что мне потребуются помощники. Понятия не имею, почему он решил, будто я на что-то способна. Все равно приятно, что он в меня поверил.

– Так Персефона с тобой не пойдет? – уточнила Роан.

Тресса покачала головой.

– Не могу ее упрекнуть. Если бы я не присутствовала тогда в кузнице, я бы тоже не поверила. Наверное, она считает меня чокнутой.

– Я там была, – сказала Роан. – Ты не чокнутая. – Она задумчиво провела пальцами по поверхности доски, медленно стирая написанное, и печально взглянула на Гиффорда. – Я пойду с Трессой.

– Но ты даже не знаешь, куда она… – Гончар беспомощно развел руками, не в силах выговорить трудное слово.

– Направляется?

– Да! – облегченно подхватил Гиффорд. – Как ты можешь соглашаться?

– Хочу спасти Сури. Так сказал Малькольм.

В устах Роан эти слова не прозвучали, как глупость. Пусть она и не от мира сего, зато голова у нее работает что надо. Бывшая рабыня жестокого резчика в один прекрасный день привязала веревку к палочке и тем самым переменила ход войны. Она заявила, что с помощью гончарного круга можно перевезти пожитки целого далля, и не ошиблась. Трессу считали бесчестной, а Роан – правдивой. Если она скажет, что дождь идет снизу вверх, – ей поверят. Утверждение, что Тресса не чокнутая, выглядело незаслуженной похвалой. Вдова Коннигера почувствовала себя так же хорошо, как в тот раз, когда Гэлстон ее обнял.

Для голодного и крошка хлеба – пир. Тресса убедилась в этом на собственном опыте.

Поскольку Роан и Гиффорд согласились, Тресса воспрянула духом и решила попробовать убедить еще кого-нибудь. Она предположила, что Брин – неподходящая кандидатура, ведь та не встала на ее сторону в Чертоге Кинига, однако Роан настояла на том, чтобы позвать ее с собой.

По мнению Роан, – лично Трессе казалось, в голове у этой женщины сущая свалка, совсем как перед ее палаткой, – на то имелось две причины. Во-первых, Тресса сама назвала Брин своей подругой, а во-вторых, та не присутствовала в кузнице. Скорее всего, в Чертоге Кинига Хранительница просто не поняла, что происходит, и когда узнает всю историю, изменит свое мнение.

Роан пригласила гномов: копатель держался более или менее дружелюбно, а вот два бородатых братца согласились с явной неохотой. Всех троих привлекло скорее обещание отведать пива и сыра, чем перспектива выслушать Трессу.

Изобретательница вновь принялась что-то царапать на грифельной дощечке. Гиффорд вернулся и привел с собой не только Брин, но и Тэша. Молодые люди улыбались. Впрочем, едва завидев Трессу, Брин растерялась. Значит, Гиффорд ничего им не объяснил, не любит он болтать по пустякам.

– Что происходит, Роан? – спросила Хранительница Уклада.

Девушка взглянула на Трессу.

– Давай лучше ты.

– Я уже говорила.

– Это насчет Сури?

Следовало догадаться, почему Гиффорд не сказал Брин, из-за чего сыр-бор, – просто не мог выговорить имя мистика.

Роан кивнула.

– Я была в Чертоге Кинига и все слышала. Не вижу причин…

– Ты не знаешь про Малькольма, – перебила изобретательница.

При звуке этого имени гномы перестали поглощать сыр и включились в беседу.

– Малькольм? О чем вы? – поинтересовался Мороз.

– Он сказал Тфессе спасти Суфи, – пояснил Гиффорд. – Давным-давно, еще до ее похищения.

Гномы многозначительно переглянулись.

– Не может такого быть, – недоверчиво протянула Брин.

– Мы с Фоан идем с Тфессой.

– Что? Зачем?

– Сури спасла нас, и не однажды, – заявила Роан. – Для этого ей пришлось убить Минну и Рэйта. Я у нее в долгу.

– Мы все у нее в долгу, – взволнованно произнесла Брин. – Но мы не можем ничего поделать.

По мнению Трессы, Роан должна была расценить ответ Брин как проявление равнодушия. Такое поведение не прибавляет человеку очков. У Брин еще есть репутация, которую стоит беречь. Для Трессы забота о том, как к ней относятся, осталась в прошлом. Она даже радовалась, что избавилась от сей обузы. Когда всем на тебя наплевать, огребаешь меньше дерьма.

– Я бы жизнь отдала ради Сури, – сказала Брин, – только мы ничем не можем ей помочь.

– Можем, – произнесла Тресса. – Малькольм рассказал мне, как ее спасти.

Брин закатила глаза (мать Трессы была бы крайне недовольна) и расстроенно покачала головой.

– Ты все время его поминаешь, но я не могу взять в толк, какое отношение он имеет к Сури.

Роан и гномы снова переглянулись.

– Это что, секрет? – спросил Тэш и потянулся за сыром, который маленькие человечки уже стали считать своей собственностью.

Все взгляды устремились на Трессу.

– Если я расскажу, никто не поверит.

– Ты – единственная, кто говорил с Малькольмом, – заметила Роан.

Девчонка не зря считается самой светлой головой в лагере. Соображалка у нее что надо.

– В общем, так. Малькольм – не тот, за кого себя выдает. Вдумайтесь хорошенько – он всегда появлялся в нужное время в нужном месте. Если бы он не треснул Арион камнем, она вернула бы Нифрона в Эстрамнадон. Тогда все сложилось бы совсем по-другому, представляете? Это он подучил Сури разрушить мост в Алон-Ристе. А если бы он не убедил ее убить Рэйта и сотворить дракона, мы все были бы мертвы.

– Может, просто совпадение. Каждый из нас совершает значимые поступки.

– Кроме того, он знал то, чего, по идее, не должен был. Например, что фрэи построят семь мостов. Не два, не пять, не восемь – именно семь. А еще он предсказал, что Гиффорд доедет до Пердифа и гулы придут на помощь, но опоздают. Так и случилось.

Гномы закивали. Роан изумленно взглянула на Трессу, будто все это было для нее новостью.

– Малькольм знал о каждом из нас нечто личное, тайное, ведомое только богам. Ему известно прошлое и будущее. Все, что он предсказывал, сбылось. Он убедил Рэйта отдать свою жизнь и уговорил Сури забрать ее. У него получилось, потому что…

Тресса замолчала, пытаясь найти правильные слова. Все ждали. Я не Персефона. Ей стоит лишь поманить, как за ней идут всей толпой. Однако сейчас речь идет о важном. Я должна убедить их в своей правоте.

– Дело не только в том, что Малькольм говорил. Главное – какие чувства он нам внушал. В той кузнице, впервые после смерти Рэглана… нет, впервые с самого детства я ощутила себя храброй, отважной и… чистой.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Брин.

Слова застряли у Трессы в горле. Раньше она не говорила об этом вслух. То, что в мыслях кажется правильным и очевидным, на словах выглядит совсем иначе. Впрочем, у нее не оставалось выбора.

– Все считали фрэев богами. Мы выяснили, что это не так. Вряд ли то же самое можно сказать о Малькольме.

Хранительница оторопело уставилась на Трессу.

Мойя бы рассмеялась, Персефона удрученно покачала бы головой, однако Брин не обладала их мудростью, жизненным опытом и цинизмом. Для нее мир все еще казался местом, в котором нет ничего невозможного. Возраст и опыт порождают сомнения и убивают воображение. Брин же была еще слишком молода, чтобы отвергать невероятное.

Девушка пристально взглянула на Роан и гномов.

– Вы в это верите?

– Я там присутствовала и знаю, что произошло, – ответила Роан. – Не могу объяснить словами, только мне кажется, насчет Малькольма Тресса права.

– Так что ты собираешься делать? – обратилась Брин к Трессе.

– Пойдем на север. До болота день пути.

– Болото Ит, – вставил Тэш. – Дурное место. Даже война обошла его стороной.

– Там, где оно впадает в Зеленое море, есть остров. Нам туда.

– И как этот остров поможет Сури?

– Мы спустимся под землю, поэтому не придется пересекать реку.

– Под землю? – встрепенулся Дождь. – Глубоко?

– Думаю, да. Мы пройдем под морем и попадем в город. Тогда единственное, что нам останется сделать, – найти Сури и вернуться тем же путем.

Тэш расхохотался.

– Ты уж меня извини, но это полная ерунда, – заявил он, отсмеявшись. – Я, знаешь ли, немного разбираюсь в том, как составляется план сражения. Допустим, под рекой действительно есть путь, ведущий в город. Что дальше? Ты выберешься из-под земли и окажешься в незнакомом месте среди толпы врагов. Как ты найдешь Сури? Наверняка ее держат под стражей, но неизвестно, где именно. Что будешь делать? Бродить по городу? Подойдешь к первому встречному эльфу и спросишь: «Не подскажете, где держат рхунку, очень похожую на меня?» Сомневаюсь, что ты говоришь по-фрэйски. А если столкнешься с сопротивлением? Между прочим, это весьма вероятно. И как ты собираешься выбраться оттуда? Даже если тебя не убьют в первые несколько секунд, думаешь, тебе удастся просто сбежать? За тобой наверняка отправят погоню.

– Не знаю, – проворчала Тресса. – Малькольм не вдавался в такие подробности.

– Ничего себе подробности! – снова рассмеялся Тэш.

– Ну, он говорил так, будто все получится само собой. – Она уставилась под ноги. – А еще он сказал, что мне нужно взять семерых помощников. Правда, боюсь, со мной никто не пойдет.

– Нас здесь как раз семеро, – заметила Роан.

– Э, нет, притормози-ка. Я не говорил, что пойду, – заявил Мороз.

– И я, – поддержал его Потоп.

– И мы с Брин, – высказался Тэш.

– А ты, Роан? – спросила Брин.

– Я все равно иду.

– Значит, и я тоже. – Гиффорд взял Роан за руку и криво улыбнулся.

– А ты что скажешь, Брин?

– Вы действительно думаете, что Малькольм…

– Малькольм – не бог, – вмешался Тэш. – Поверьте мне, я с ним жил. Болото – не место для прогулок. Оно находится прямо на краю леса. Там, скорее всего, рыщут эльфийские разведчики, гоблины, да мало ли кто еще. Вам не следует…

– Но мы должны воспользоваться возможностью спасти Сури.

– Вы не спасете Сури в таком составе, – возразил Тэш. – Нужно войско.

Брин с улыбкой кивнула, будто он, сам того не зная, нашел верное решение.

– Если все это правда, нам действительно потребуется больше людей, чтобы спасти Сури. Боюсь, киниг не воспримет наши слова всерьез… однако если под рекой и правда есть тайный проход, мы должны его найти. – Она взглянула на Тэша. – В общем, идем туда, находим путь, возвращаемся и рассказываем Персефоне и Нифрону. Тогда они пошлют войска. Мы не только спасем Сури, но и выиграем войну.

– Ну… допустим. – Тэш перевел взгляд на Трессу. – Там широкий проход? Сколько бойцов пройдет в ряд? Он хорошо замаскирован?

– Какого Тэта ты меня об этом спрашиваешь? Откуда я знаю? – фыркнула та. – Малькольм же не рисовал мне карту. Хотя… Есть еще кое-что, заслуживающее внимания. – На самом деле, следовало бы много чего рассказать, но если выкладывать все начистоту, никто, даже Роан, не согласится спасать Сури. – Я не стала говорить раньше, поскольку боялась, что вы не поверите.

– Да неужели? – пробормотал Потоп с набитым ртом. – Тогда погоди, дай прожевать.

– Тебя спросить забыли, – огрызнулась Тресса. – В общем, вход хорошо спрятан. Малькольм сказал, чтобы его найти, нам потребуется помощь.

– И кто нам поможет? – уточнил Гиффорд.

– Тот, кто живет на острове.

– Разве на острове кто-то живет? – с сомнением спросил Тэш.

– Ага, – с нажимом произнесла Тресса.

– Кто же это?

– Тэтлинская ведьма.

Все единогласно решили, что перед уходом нужно сообщить свой план Персефоне. По очевидным причинам выбор пал на Брин.

Весь день в шатре царила суета, источником которой являлся Нифрон, проводивший военный совет с командирами легионов. Их новая стратегия носила говорящее название «Последний рывок». Идея заключалась в том, чтобы отправить отряд фрэев под руководством Элисана на север, к устью Нидвальдена, в край грэнморов. Элисан должен был вступить в переговоры с их вождем Фургенроком и убедить его принять сторону Нифрона или хотя бы добиться, чтобы тот позволил войску рхунов пройти по землям великанов. Судя по тону командиров, Брин сделала вывод, что они не очень-то верят в успех.

Вернувшись в шатер, она с радостью обнаружила, что фрэи ушли. Внутри находились только Персефона, Джастина и Нолин. Мальчик спал на руках у матери, а Джастина приводила шатер в порядок.

– Почему ты не с Тэшем? – шепотом поинтересовалась киниг. – Ты и так целый день здесь просидела.

– У меня важное дело.

– Неужели? – Персефона осторожно выпрямилась. – Что случилось?

– Мы с Роан, Гиффордом и Трессой идем на Болото Ит.

– Зачем? Это связано с рассказом Трессы?

Брин кивнула.

– Я подробно ее расспросила. Думаю, она действительно знает способ пройти под рекой.

– И оказаться в центре фрэйской столицы? – с сомнением уточнила Персефона.

– Тресса не может утверждать наверняка, однако до болота всего день ходу. Если она права, мы вернемся и ты отправишь туда легион. Если же она ошиблась… ну, значит, прогуляемся по болоту впустую. Какая разница?

– Большая, – отрезала Персефона. – Там опасно.

– Возьму с собой Тэша. Он не очень хочет идти, но я его уговорю.

– Тэш, без сомнения, искусный воин, только я все равно не могу отпустить тебя в Харвуд. – Персефона взглянула на Нолина, безмятежно спящего среди покрывал. – Я уже потеряла Сури. Не хочу рисковать тобой и Роан.

– Сеф, – тихо произнесла Брин. – Фрэи хотят, чтобы Сури научила их создавать драконов.

– Знаю.

– Она не захочет им рассказывать.

Киниг опустила голову.

– Ее будут пытать.

Персефона осторожно погладила Нолина по спине.

– Это мой четвертый ребенок. Все, кроме Манна, умерли еще до твоего рождения. Матери не должны жить дольше детей. Не я привела Сури в этот мир, но она мне как дочь.

– Когда нам требовались мечи, ты перевезла нас через море, в Нэйт. С нами не было огромной армии, лишь маленький отряд. Смотри, что из этого вышло.

– Да, но в Нэйте не полыхала война, к тому же с нами была заклинательница и ее ученица. Они заменили целую армию. А сейчас ты хочешь идти с Тэшем, Трессой, Роан и Гиффордом.

– Мы просто посмотрим. Может, там ничего нет, тогда мы вернемся, вот и все. Но как нам жить дальше, если сейчас не попытаемся? Сури столько для нас сделала. Мы все ее любим.

– Брин… – Персефона покачала головой. – Я не могу тебя отпустить. Прости. Не могу, слишком опасно.

Девушка нахмурилась и стиснула кулаки.

– Хорошо. Забудь о том, что я говорила.

Она развернулась и вышла.

Глава 20За гранью дневного света

Никто не знал, что Тресса умеет петь. Какое упущение.

«Книга Брин»

Гиларэбривн, неподвижно лежавший на вершине холма, казался спящим – нет, даже не спящим, а высеченным из камня. Он не шевелился, лишь ветер колыхал кожаные перепонки на концах огромных крыльев. Дракон был крупнее лошади, крупнее лося, крупнее двухэтажного дома, крупнее любой известной миру твари. Брин находилась всего в десяти футах от него. Никогда еще она не стояла так близко.

Обитатели лагеря держались подальше от Драконьего Холма. Неудивительно, что Хранительница пришла одна.

Она первая пробралась сквозь высокую влажную траву на место сбора. У нее на плечах висела сумка на лямках, изготовленная умелыми руками Роан специально для «Книги Брин». Рукопись осталась в палатке: все равно в пути записывать не получится. Брин взяла с собой угощение, приготовленное Падерой; старая знахарка еще не оправилась от простуды, но все равно собрала поесть. Болото находилось всего в дне пути, поэтому девушка взяла с собой мало вещей, тем не менее сумка казалась неприятно тяжелой для легкой прогулки.

Солнце еще не полностью вышло из-за горизонта. В утреннем тумане лагерь походил на шахматную доску.

Появились Роан и Гиффорд, ведущий в поводу Нараспур.

– Добфого дня, – с улыбкой поздоровался гончар, будто они встретились у колодца в Далль-Рэне.

Как же давно это было.

– И вам доброго дня.

С севера подул ветер. Брин подняла капюшон шерстяного плаща. Как ни странно, он по-прежнему хранил запах матери – та соткала его за несколько дней до смерти. Скорее всего, это не шерсть пахнет мамой, а мама пахла шерстью. Было слышно, как скрипит скоба, поддерживающая больную ногу гончара. Словно двери в старом чертоге: левая всегда скрипела, а правая открывалась беззвучно. Надо же, я помню такие мелочи.

Гиффорд и Роан – совсем как те двери. Мир, в котором прошло детство Брин, исчез навеки, а молодая пара, поднимающаяся вверх по склону холма, хранила его дух. На них были тяжелые плащи с традиционным рэнским узором, на спине лошади – такие же наплечные сумки, как у Брин, и маленькие металлические сосуды с водой.

– А где твои доспехи? – поинтересовалась Брин у Гиффорда.

– Я и без них тащусь как улитка, – отозвался тот, еле дыша. – Они слишком тяжелы для увеселительной пфогулки.

– Разве ты не поедешь на Нараспур?

Гиффорд кивнул.

– До болота доеду, но когда будем пефебифаться на остфов, пфидется оставить ее на бефегу.

Роан поднесла их соединенные руки к губам, поцеловала пальцы Гиффорда и взглянула на него с таким восхищением, что у Брин, несмотря на промозглый осенний ветер, потеплело на душе. Она позавидовала счастливой паре. Надеюсь, в один прекрасный день мы с Тэшем станем такими же, как они.

Следом появились гномы. Брин не ожидала их увидеть, ведь вчера они решительно отказались идти. Маленькие человечки не взяли с собой поклажу, поэтому девушка сделала вывод, что они просто пожелали проводить Роан. Все трое переговаривались на своем языке, будто о чем-то спорили, – впрочем, дхерги всегда так общались.

Потом пришла Тресса. Она взяла с собой огромную сумку, словно собиралась покинуть лагерь на целый год. Может, жители далля недооценили эту женщину, а может, прошедшие события сделали ее лучше. Наверное, и то и другое. Как Хранительница Уклада, Брин с волнением восприняла слова Малькольма о том, чтó есть правда. В жизни все не так просто, как описывается в легендах. Означает ли это, что легенды – ложь?

– Брин! – Несмотря на доспехи и два меча, Тэш с легкостью взбежал на холм.

– Доброе утро, милый!

Увидев ее сумку, юноша нахмурился.

– Мы ведь вчера все обсудили. Мы никуда не идем. Забыла?

– Мы действительно вчера все обсудили. Я иду. Забыл?

Покинув шатер Персефоны, Брин сообщила Тэшу, что собирается вместе с Трессой спасти Сури, и предложила присоединиться. Тот произнес гневную речь о том, что она понятия не имеет, во что ввязывается. Они спорили несколько часов, однако Брин не изменила своего решения. Видимо, Тэш так ничего и не понял.

– Это… – Он попытался подобрать подходящее определение, например, «глупо» или «бессмысленно», но произнес лишь: – опасно.

– Мы просто прогуляемся.

– Никуда ты не пойдешь. Я запрещаю.

– Что? – возмутилась Брин. – Можно подумать, ты мой муж. В любом случае, ты мне не указ.

Тэш промолчал, весь кипя от гнева.

– Зачем тебе идти на болото?

– Сури – моя подруга. Что непонятного?

– Я не в том смысле.

– Так, что тут у нас? – К ним приблизились Мойя и Тэкчин. – Куда это ты собралась?

Брин поспешно повернулась к воительнице спиной.

– Коричные палочки!

– Что? – пробормотал Тэш.

– Ее Персефона подослала, – прошипела девушка.

– Кто бы сомневался. Что значит «коричные палочки»? Какое-то ругательство?

– Мама так говорила, когда наш пес Дарби забирался в шерсть.

– Я смотрю, твоя мама любила ругнуться.

– Брин, разве ты забыла? Персефона запретила тебе уходить. – сказала Мойя.

– Слишком много запретов, – не оборачиваясь, пробормотала Хранительница.

– Эй, я к тебе обращаюсь.

– Добфое утфо, Мойя, – поздоровался Гиффорд.

– Доброе утро, Гиффорд.

– Доброе утро, Мойя, – подала голос Тресса.

– Отвали, – огрызнулась воительница. – Брин, разве ты никому не сказала, что Персефона запретила тебе покидать лагерь?

– Сказала, – подтвердил Гиффорд. – Поэтому мы собфались здесь, а не в лагефе.

Ну спасибо, Гиффорд.

– То есть, это тайная встреча? – осведомился Тэкчин. – Конспиративное собрание?

– Слышите, как мой возлюбленный выражается? – похвасталась Мойя. – Брин, ты правда думала, что Персефона настолько глупа?

Девушка наконец обернулась. На ее щеках блестели слезы.

– Дело касается нашей Сури! Я не собираюсь сидеть сложа руки. И вообще, мы только взглянем одним глазком. Я просто не могу… не могу…

Мойя заключила ее в объятия.

– Не плачь, я все понимаю.

– Я хотела что-нибудь для нее сделать, – всхлипнула Брин. – Мы должны ей помочь. Нужно хотя бы попытаться, ведь Сури стольким пожертвовала ради нас…

– Ну конечно.

Обнимая Мойю, Брин нащупала у нее на спине нечто странное.

– Зачем тебе сумка?

– Я слышала, дорога занимает целый день, значит, туда и обратно – два дня. Придется останавливаться где-то на ночь.

– Что ты такое говоришь?

– Сеф сказала, вам чересчур опасно идти туда в сопровождении одного лишь Тэчлиора, – без обид, Тэш, – и велела мне присмотреть за вами. – Мойя саркастически усмехнулась. – Так что спасибо тебе большое. Всю жизнь мечтала провести день на болоте в обществе Трессы.

– И тебе доброго здоровьица, Мойя, – отозвалась та.

– А ты заткнись, тебя спросить забыли.

– Тэкчин тоже идет с нами? – поинтересовалась Брин.

– А то как же. Должен же кто-то массировать мне ноги после трудного перехода.

– Ну да, – подтвердил Тэкчин. – Если она будет стонать ночью в кустах, знайте: я массирую ей ноги.

– Спасибо, – сказала Брин, вытирая слезы.

– Не стоит благодарности. Если бы не Сеф, меня бы тут не было.

– Не верю.

– Скажем так: ей не пришлось меня долго упрашивать.

– Вообще-то я не собирался на болото, – заявил Тэш, – но раз Персефона отправила вас с Тэкчином, придется присоединиться. Давай сюда мешок, – обратился он к Брин.

– Я и сама донесу, спасибо.

– Никуда ты не пойдешь.

– Тэш, мне хорошо известно, что такое опасность. Я была в Нэйте и чуть там не погибла.

– Именно поэтому ты никуда не пойдешь. Не хочу тебя потерять.

– Если ты будешь рядом, то сможешь меня защитить.

– Не могу! Люди мрут в лесу как мухи. Эльфы устраивают засады, нападают исподтишка. Я бы взял с собой весь свой отряд, но в этом нет никакого проку. Ты остаешься здесь, и точка!

– Я тебе не подчиняюсь. Ты меня не остановишь.

– А что если я скажу… – Губы Тэша сжались в жесткую скорбную линию. – …если ты идешь на болото, между нами все кончено.

– Что? – Брин пошатнулась, как от удара. – Тэш… не надо, не говори так.

Юноша сурово смотрел на нее. В тот миг Брин поняла, как сильно изменил его лес. Тэш никогда не рассказывал о том, что делает в Харвуде; она не видела от него ничего кроме добра, однако под маской нежности и теплоты скрывался иззубренный камень. А как еще ему делать свое дело? Брин и представить не могла, что его гнев обратится против нее.

Вероятно, на ее лице отразились страх и отчаяние, потому что Тэш тут же смягчился.

– Ладно. – Он обнял Брин за плечи. – Но ты должна кое-что пообещать.

– Что именно?

Юноша взял ее лицо в ладони.

– Если дела пойдут плохо, немедленно беги в лагерь. Если ты погибнешь, я этого не вынесу. Не жди меня. Если попадем в беду и я скажу тебе бежать – беги. Обещаешь?

– Хорошо.

Тэш покачал головой.

– Так не годится. Поклянись.

– Клянусь. Если ты скажешь, я побегу.

– Вот и славно.

– Если Трессина байка не полная ерунда, – вмешалась Мойя, – нам пора двигаться. Мы не знаем, сколько времени есть у Сури.

– Погодите, – спохватилась Роан. – Мы не можем идти.

– Теперь-то что не так?

– Нас всего шестеро.

– Чего?

Роан принялась загибать пальцы.

– Я, Гиффорд, Брин, Тэш, Мойя и Тэкчин. Всего шестеро.

– Вижу, до шести ты считаешь умеешь, – съязвила Мойя.

– Малькольм сказал, должно быть семеро.

– Какая разница, что сказал Малькольм?

– Я пойду, – вызвался Дождь.

– Нет, – сердито возразил Мороз.

– Там ты ее не найдешь, – выпалил Потоп. – Не глупи.

– Какого Тэта? О чем вы толкуете? – осведомилась Мойя.

– Тебе-то откуда знать? – заявил Дождь, обращаясь к Потопу. – Может, и найду.

– Ты хочешь кого-то найти на болоте? Кого же?

– Не знаю, – смущенно пробормотал Дождь.

Мороз недоверчиво фыркнул.

– Ну еще бы. Если бы ты знал, тогда и вопросов бы не было. Он собрался с вами не ради прогулки по болоту, а ради прохода под землей.

– На дне мира в заточении томится одна девушка, бэлгрейглангреанка, – пояснил Дождь. – Она много лет зовет меня.

– Чушь собачья, – огрызнулся Потоп.

– Погодите, – встряла Мойя. – Если она томится в заточении и ты не знаешь, где именно, откуда ты вообще о ней узнал?

– Она является мне во сне, – смущенно пробормотал гном.

– А, ясно, – отозвалась воительница. – Во сне.

– Им нужен еще один попутчик. Это знак.

– Никакой это не знак, болван.

– Малькольм сказал, должно быть семеро. – Дождь ткнул пальцем в Трессу. – Это знак. Потому-то я и отправился в Нэйт. Оба раза.

– Вспомни, чем все закончилось, – проворчал Потоп.

– Я пойду, и все тут.

– Значит, решено, – подвела итог Мойя. – Дождь и Тэш, вы готовы или вам нужно собрать вещи?

– Всегда готов! – объявил гном.

– Все мои вещи при мне, – сказал Тэш, положив ладони на рукояти мечей.

– Вот и хорошо. Тогда вперед! – скомандовала Мойя.

Мороз и Потоп дружно вздохнули. Дождь крепко обнял каждого, а братья подергали приятеля за бороду – Брин так и не поняла, зачем.

Возглавив маленький отряд, Мойя и Тэкчин повели его на север, навстречу неизведанному.

После длительных дождей наконец-то выдалось ясное утро. Небо расчистилось и засияло первозданной синевой. Летняя жара сменилась осенней прохладой; в воздухе пахло сухой листвой. Солнечные лучи, проникающие сквозь густые кроны деревьев, разгоняли туман, скопившийся за ночь в низинах.

Брин всегда любила осень: еды много, работа легкая, в лесу красиво. К тому же осень сулила приближение холодов, когда жители далля собирались у огня и коротали долгие вечера, рассказывая всевозможные истории. Девушка с тоской вспоминала, как мирно сидела между мамой и папой, закутанная в многочисленные одежки из мягкой шерсти. Ей было тепло и спокойно; треск поленьев в костре и вой ветра заглушались голосами рассказчиков, воодушевленно описывающих свои приключения. От возбужденных взмахов руками на стенах чертога плясали тени, напоминающие сказочных чудовищ. Грядет точно такая же зима, на Брин та же одежда, сотканная матерью, только теперь речь идет о ее собственных приключениях и впереди ее поджидают настоящие чудовища.

Тэкчин и Мойя шли во главе отряда. В начале пути Брин двигалась рядом с Тэшем. Она попробовала взять его за руку, – он отстранился. К полудню Тэш присоединился к Дождю, а Брин прибилась к Гиффорду и Роан, ехавшим верхом на Нараспур. Роан сперва противилась, не желая нагружать лошадь двойной ношей, но ее мужу нравилось, когда она обнимает его за пояс.

Брин обратила внимание на ногу Гиффорда, стянутую скобой, которую Роан придумала специально для него.

– Тебе больно?

– Не очень, – отозвался гончар.

Роан озабоченно взглянула на скобу.

– Могу ослабить, если хочешь.

– Все в пофядке.

– Ну, хорошо, – ответила Роан, но ее лицо по-прежнему выражало беспокойство: похоже, она переживала боль Гиффорда как свою собственную.

– Я слышала, ты умеешь творить магию, как Сури, – сказала Брин, чтобы переменить тему.

Гиффорд кособоко улыбнулся.

– Она научила меня пафе фокусов. Могу сплести заклинание места. Оно совсем не тфудное, пфосто нужно все делать по пфавилам. Думаю, это только начало.

– Он боится, – заметила Роан, покачиваясь в такт движениям лошади.

– Неужели? – спросила Брин.

– Пожалуй, – признался Гиффорд.

Девушка ждала продолжения, однако гончар больше ничего не добавил.

– Чего ты боишься?

Роан и Гиффорд обменялись тревожными взглядами.

– Не хочешь говорить, не надо. Я просто так спросила.

Брин вспомнила долгие задушевные беседы по пути в Нэйт. Эта прогулка оказалась совсем другой. Тэш сердился на Брин, Мойя отправилась с ними только по приказу Персефоны, Тресса всем грубила, а Дождь и Роан, по своему обыкновению, предпочитали помалкивать. Даже Гиффорд, с которым всегда так приятно поболтать, держался скованно.

Нас ждет долгий путь.

– Понимаешь… – неожиданно произнес молодой гончар, вытирая пот со лба, – я не хочу никому доставлять беспокойство.

– В каком смысле? – не поняла Брин.

– Он имеет в виду, что не хочет повергать людей в трепет, – пояснила Роан. – Ему просто не выговорить.

– Суфи говофит, жизнь, полная пфепятствий и боли, усиливает магию, – объявил Гиффорд. – Чем больше у тебя… тфудностей, тем сильнее… чафы.

– Чары?

Гиффорд удрученно кивнул. «Иногда люди переживают из-за сущей ерунды», – подумала Брин. Если бы у нее не получалось говорить как следует, вряд ли это бы ее беспокоило. Правда, будь она на месте Гиффорда, то смотрела бы на жизнь совсем иначе.

– Волшебство заключается в том, чтобы извлекать чафы из всего, что вокфуг. Как будто окунаешь ведфо в колодец. Внутфи людей тоже есть колодцы. Навефное, мой очень глубок, потому что у меня много тфудностей в жизни. – Гиффорд то ли улыбнулся, то ли подмигнул, то ли состроил недовольную гримасу: по его перекошенному лицу сразу и не разберешь.

Брин неискренне улыбнулась в ответ. Некоторые жители далля приводили Гиффорда детям в пример, предостерегая их не гневить богов. Полная ерунда; ни Гиффорд, ни его родители не совершили ничего дурного, однако боги их за что-то возненавидели. Его мать умерла в родах, отец вместо любимой жены получил Гиффорда, а Гиффорд… ему пришлось быть самим собой.

– В общем, когда я колдую… то боюсь, как бы не…

– Прикончить всех вокруг, – помогла ему Роан. – Зажигая сигнальный огонь в Пердифе, он испепелил целую деревню и даже брови себе подпалил.

– К счастью, они отфосли. – На лице Гиффорда вновь отразилось загадочное выражение, которое Хранительница истолковала как ироничную улыбку.

Пробираясь сквозь высокую траву, отгоняя мошкару и сражаясь с неудобным заплечным мешком, Брин прикинула шансы найти Сури, и они показались ей ничтожными. Девушка вернулась к реальности, а в материальном мире пустые грезы не имели никакой ценности.

– Думаете, все это правда? Неужели Тэтлинская ведьма жива? Если и так, захочет ли она открыть нам проход, ведущий в город фрэев? Вчера вечером план Трессы показался мне удачным, а теперь… – Она взглянула на ясное небо. – Даже не знаю…

– Почему бы и нет? – заметил Гиффорд. – Чудеса случаются на каждом шагу. Взять хотя бы меня: я еще жив. Это ли не чудо?

Брин улыбнулась, приняв его слова за шутку, однако гончар говорил серьезно.

Они весь день шли по лугам, покрытым поздними цветами и бурой сухой травой. Проходя мимо горы Мэдор, все как один остановились полюбоваться видом – величественная гора напоминала седовласую богиню, поддерживающую небо. На севере, за рекой, раскинулся темный лес. Харвуд разительно отличался от Серповидного леса: гораздо гуще и мрачнее. Брин облегченно вздохнула, узнав, что им в другую сторону – на восток, вдоль заболоченного берега реки.

У самого берега по-прежнему сгущался упрямый туман. Путники сделали привал, расстелили дорожные плащи и перекусили под мелодичное журчание воды. Брин ела яблоко и созерцала высокую траву, колышущуюся от ветерка. Тэш по-прежнему не проронил ни слова, впрочем, девушка чувствовала – он больше не сердится. Ее возлюбленный не отказывался с ней разговаривать, просто молчал, и все. Что-то он невесел. Наверное, за меня беспокоится. Брин решила насладиться приятным мгновением и подставила лицо солнцу. Грех упускать такой прекрасный денек.

– Дальше будет труднее, – объявил Тэкчин. – Ты говоришь, там, где болото впадает в море, есть остров, так? – Тресса кивнула. – Хорошо. Все наберите воды в запас и попейте как следует. Потом питьевой воды не будет. – Фрэй указал вниз по течению. Заросли камышей у берега стали гуще, за ними топорщились колючие кусты, а еще дальше маячили согбенные деревья. – Чем ближе к морю, тем вода чернее и солонее.

– Значит, мы где-то рядом? – уточнила Брин.

– Уже пришли. Перед тобой болото Ит.

Все взглянули на клубы тумана, над которыми кружили черные птицы. Брин и не предполагала, что болото находится так близко. Оказывается, до обиталища Тэтлинской ведьмы всего несколько часов пути. Девушка до последнего момента была уверена, что Тресса если и не врет, то глубоко заблуждается.

– С виду не так уж и страшно, – протянула Мойя, – болото как болото.

– Только с виду, – пояснил Тэкчин. – Несколько лет назад мы с галантами заглянули сюда. Неприятное местечко. Будет лучше, если ты оставишь Нараспур здесь, – обратился он к Гиффорду. – Тут есть вода и трава. Дальше почва становится топкой, лошадь увязнет. Можешь привязать ее к дереву. За день-другой ничего с ней не случится.

Роан вынула из мешка моток веревки, подошла к Нараспур и принялась за дело.

– Что именно мы надеемся отыскать? – вопрос Мойи был адресован Брин, но все посмотрели на Трессу.

– Малькольм говорил, там есть остров. Вроде как тайный.

– Тайный? – недоверчиво переспросила воительница. – Как остров может быть тайным?

– Понятия не имею. Он сказал, она его прячет.

– Кто «она»?

– Тэтлинская ведьма.

– Ты шутишь! – Мойя повернулась к Брин. – Тресса же не всерьез?

– Малькольм сообщил ей, что на острове живет Тэтлинская ведьма. Она покажет нам проход.

Тресса кивнула.

– Признайся, ты ведь все выдумала? – настойчиво спросила Мойя. – Это шутка, да?

Вдова Коннигера продолжала жевать яблоко.

– Тэтлинской ведьмы не существует. Если я обнаружу, что ты наврала, тогда…

Тресса выплюнула огрызок и запела:

За цепью гор, во мглистой тьме, средь топей и болот,

В тумане тонет островок – на нем она живет.

Над черной жижей грязных луж ползет зловонный газ,

Но он не скроет ничего от двух зеленых глаз.

– Это еще что такое, Тэт меня подери?! – воскликнула Мойя.

У Трессы оказался на удивление приятный голос. Его нельзя было назвать красивым, однако Брин не ожидала услышать чего-либо подобного от женщины, которая, как и многие пьяницы, разговаривала так, будто у нее в горле поселилось целое семейство жаб.

– Малькольм научил меня этой песне.

– Никогда такой не слышала, – удивилась Брин.

– Он сказал, песня очень старая.

Мойя поднялась на ноги.

– Давайте-ка все проясним. – Она загнула палец. – Мы отправляемся на болото, чтобы найти жилище Тэтлинской ведьмы. – Потом загнула второй. – Ведьма покажет нам тайный путь. – И наконец третий, – он приведет нас в столицу фрэев. Я правильно излагаю?

– Вот видите, – усмехнулась Тресса. – Все настолько просто, что даже Мойя поняла.

– Надеюсь, ты нас не разыгрываешь, – произнесла воительница, надевая заплечный мешок. – Ради сохранности твоего лица и моих кулаков. Что ж, вперед. – Она взяла лук, который использовала в пути вместо посоха. – Заглянем в гости к ведьме.

Глава 21Болото Ит

У каждого из нас много тайн. Какие-то мы раскрываем, какие-то уносим с собой в могилу. Страшнее всего те, которые возвращаются и преследуют нас.

«Книга Брин»

Болото Ит, конечно, не Харвудский лес, однако Тэш все равно волновался.

Не стоило брать ее с собой.

Сразу же после отправления он принялся корить себя за малодушие. Здесь, в глуши, приходится рассчитывать только на собственные силы. Юноша вспомнил Мика со стрелой в глазу и еще больше уверился, что ему следовало настоять на своем. Брин была единственной радостью его жизни. «Она – не такая, как все: добрая, ласковая, красивая. Пусть весь мир провалится в тартарары, лишь бы она осталась цела», – подумал он.

Зря я не доложил Нифрону. Тэш практически не сомневался, что главнокомандующий ничего не знает о вылазке. Если бы знал, обязательно бы запретил. Будучи кинигом, Персефона могла отменить его приказ, но она редко вмешивалась в военные дела мужа. Наверное, Брин возненавидела бы меня и я потерял бы ее навсегда, зато ей бы ничего не угрожало. И зачем мы поверили Трессе? Это же полная чушь!

Тэш напомнил себе, что болото – не Харвуд, до места военных действий полтора дня ходу. Их ожидала долгая, неприятная, бесполезная прогулка, впрочем, как истинный дьюриец, юноша приготовился к худшему. В Харвудском лесу у него развилось шестое чувство, предупреждающее об опасности, благодаря которому ему удалось выжить и сохранить жизнь своим людям, однако здесь, в незнакомой местности, он ощущал себя слепым и беспомощным. И дело не в том, что на болоте чутье притупилось: из-за густого тумана видимость ухудшалась с каждым шагом. Трава становилась все выше, искривленные уродливые деревья обступали путников все теснее, из-под земли выпирали изогнутые узловатые корни. Над бескрайней черной гладью болота россыпью вздымались покрытые мхом камни. На поверхности воды плавала зеленая тина, под которой мог скрываться кто угодно.

Прижатый к земле тяжестью доспехов, Тэш прислушивался к чужеродным звукам, вдыхал едкий гнилостный запах. Его возлюбленная шла впереди, пробираясь сквозь кишащую пиявками топь. Брин находилась всего в нескольких шагах, но слишком далеко, чтобы защитить ее, если случится что-то ужасное. Ничего опасного не происходило: никаких посторонних звуков, кроме птичьих криков, лягушачьего кваканья и жужжания насекомых, ничего подозрительного, кроме тумана и теней, однако от этого становилось только хуже. Старшина Тэчлиоров не боялся противника, которого видел; самой страшной угрозой для него был невидимый, неизведанный враг, а еще собственные мысли.

Воображение рисовало Брин, пронзенную стрелой, проткнутую копьем, обезглавленную, разрубленную, а память услужливо дополняла страшные картины душераздирающими подробностями. Тэша с детства преследовали призраки – сперва требующие отмщения родители, потом Сэбек, нашептывающий по ночам: «Пора выучить еще один урок». Позднее, когда юноша начал участвовать в сражениях, добавились призраки убитых. Тэш помнил всех до единого. Он заставлял себя смотреть, впитывать, смаковать каждую смерть. Пил кровь врагов, умывался ею, однажды провел ночь рядом с телом обезглавленного эльфа, используя отрубленную голову в качестве подушки, – после этого даже Эдгер некоторое время смотрел на него косо. Тэш никак не мог насытиться кровью. Сколько бы он ее ни проливал, все равно не в силах был утопить в ней воспоминания о том, как его близкие оказались жестоко убиты.

Тэш пробирался через болото Ит, изнемогая от страха. Он сотни раз видел смерть и сам приносил ее своим врагам, поэтому легко представлял всяческие кошмары. Были бы рядом Эдгер, Аткинс, Бригам – бойцы, которым он доверял, на которых мог положиться…

«Это не Харвуд, – повторял он про себя. – Здесь нет эльфов. – Тут на глаза ему попался Тэкчин. – Ну хорошо, есть, но всего один».

Юноша судорожно глотнул спертого влажного воздуха и постарался сосредоточиться. Ноги вязли в иле, среди которого попадались коварные корни. Кругом вода – дороги не видно. Брин в голове отряда беседовала с Мойей. Тэш плелся в хвосте. Сквозь туман он не мог различить даже спину Трессы, идущей впереди.

Руки были изрезаны острыми как бритва листьями осоки. Сперва Тэш прорубал себе путь ножом. Услышав ругань Трессы, отдал нож ей. Оставалось надеяться, что Брин приходится не так тяжко. Он собрался обогнать Трессу, потом решил, что Брин, наверное, все еще злится на него. Она целый день почти с ним не разговаривала и старалась держаться подальше, рядом с Гиффордом и Роан. Тэш не мог ее упрекнуть: она просто не видела того, что видел он, поэтому не понимает его опасений. Брин во многом еще дитя, и он должен защищать ее, даже если она возненавидит его за это.

Лучше оставить ее в покое. Пусть охолонет.

Состроив угрюмую мину, Тэш побрел за Трессой. Облаченная в необъятную мужскую рубаху, перехваченную поясом, вдова Коннигера выглядела так, будто только что с поля боя. Тем не менее она не сдавалась. Тэш уважал ее упорство, а еще ему импонировал ее неуживчивый характер. Когда он предложил ей нож, она обозвала его лжецом, а когда вложил нож ей в руку, поинтересовалась, что он хочет взамен. Эту бабу все ненавидят, и заслуженно. Не иначе, в ней есть дьюрийская кровь.

– Змея! – раздался крик Мойи.

– Змея! – взвизгнула Брин.

Тэш обнажил меч.

– Змея! – заорала Тресса.

Не успел он сделать и шага, как из зарослей осоки, тускло отсвечивая черно-зеленой чешуей, показалась невероятно длинная змея толщиной с мужскую ногу. Она бесшумно скользила мимо, не обращая внимания на путников.

– Змея! – крикнул Тэш Роан и Гиффорду.

С замиранием сердца он следил, как гадина уползает прочь. Хочется надеяться, это худшее, что нас ожидает.

На болото опустились сумерки.

– Мы не можем здесь спать, – заявил Тэкчин.

– Спать? – выпалила Мойя. – Кто тебе сказал, что мы собираемся спать? Я рассчитывала уже добраться до острова, мы малость подзадержались.

Путники устроились на замшелом выступе – то ли камне, то ли большом гнилом пне. Мойя объявила привал. Тэкчин выразил недовольство ее решением, тем не менее все обрадовались возможности выбраться из воды, доходившей людям и фрэю до колена, а Дождю – до пояса.

Тэш подсел к Брин. Кажется, ее гнев улетучился. Девушка удобно устроила голову у него на груди. Ее ладони были обмотаны полосками мокрой ткани. Она тяжело дышала и выглядела измученной. Обняв ее, Тэш вспомнил, какая она хрупкая, и снова разозлился на себя.

– У кого еще пиявки? – спросила Тресса.

– Боюсь даже смотреть, – отозвалась Брин.

– Нужно выбраться на твердую землю, пока не стемнело, – решительно произнес Тэкчин.

– О чем ты говоришь? Давно уже стемнело.

– Фрэи видят в темноте лучше нас, – пояснила Мойя. – Слушай, мы же не галанты. Мы не можем идти всю ночь без остановки.

«Вот почему нельзя брать в лес новичков. Они не понимают, с какими трудностями приходится сталкиваться, чтобы выжить», – подумал Тэш.

– Вы оба правы, – вмешался он. – Мы не можем здесь оставаться, в то же время нельзя двигаться вперед, не зная дороги. Мы с Тэкчином пойдем на разведку. У нас двоих больше шансов найти…

– Нет, – отрезала Мойя. – Нам нельзя разделяться.

– Но вместе с Тэкчином мы могли бы…

– Я сказала «нет», Тэш. Мы просто немного передохнем.

Путники отдыхали, слушая треск сучьев и кваканье лягушек. Наконец Мойя приказала сниматься с места.

В темноте болото походило на мрачное волшебное царство. Трухлявые бревна, увитые плющом, напоминали покойников в истлевших саванах. Деревья, окутанные густой листвой, выглядели, как сборище кровожадных упырей. Только это все иллюзии. За годы, проведенные в Харвудском лесу, Тэш научился не доверять своим глазам и не позволять страху брать верх.

Просто болото. Темная вода, гнилые деревья, осока, грязь, плющ, мошкара и…

Проходя мимо низко склонившейся над водой ветки, Тэш заметил на ней гнездо. Опасное место для выведения птенцов, особенно если знать, какие тут водятся змеи. Сперва юноша решил, что гнездо брошено, но, заглянув внутрь, увидел – там что-то есть.

Яйца – осенью?

Среди веточек, травинок и черных перьев лежали три блестящих глазных яблока. Одно смотрело вверх, другое – влево, а третье было растерзано и смято.

– Великая Праматерь, это что такое? – пробормотал Тэш.

Услышав его шепот, Тэкчин подошел к гнезду.

– Интересно, почему три? – спросил он.

– Тебя только число волнует?

– У большинства живых созданий всего два глаза.

Старшина с недоумением посмотрел на галанта.

– Выходит, здесь недавно бродила трехглазая тварь, – пожал плечами тот.

– Или три одноглазых. – Тэш прислушался – тщетно.

Над болотом висел неумолчный гул от кваканья сотен лягушек, жужжания насекомых и плеска воды. В темноте все звуки казались громче, а после обнаружения гнезда с глазами тьма стала еще более зловещей.

– Что там? – спросила Мойя.

– Ничего, – хором ответили Тэш и Тэкчин.

– Тебе больше тысячи лет, – шепнул юноша фрэю, когда они вернулись в строй, – ты подобное раньше видел?

– Однажды я видел, как стервятник клюет руку мертвеца, – тихо произнес тот. – Он клевал локоть, дергал за мышцы, выглядело так, будто пальцы сами двигаются и мертвец машет рукой. Но такого… нет, никогда.

– Недобрый знак, как думаешь?

– Да уж.

– Ты не разглядел, какого они цвета?

– Какая разница?

– У людей глаза карие, а у эльфов – голубые.

– Не разглядел. Если тебе интересно, можем забрать их с собой и подождать до утра.

– Я не настолько любопытен.

Плюх!

Раздался громкий всплеск. Тэш обнажил оба меча и вгляделся во тьму.

– Что ты видишь, Тэк? – спросила Мойя.

– Ничего, – отозвался галант.

Его клинок тускло блеснул в скудном свете луны.

– Мойя вроде говорила, фрэи хорошо видят в темноте, – подала голос Тресса.

– Мы видим лучше, чем рхуны. В темноте никто не может видеть – ни совы, ни гоблины, – ответил Тэкчин. – Разве что гномы.

– В полной темноте и нам ничего не видно, – отозвался Дождь.

– Ты тоже ничего не заметил? – спросила Мойя.

– Нет.

– Ладно, пошли дальше. Только держите оружие наготове.

Пробираясь в сгущающихся сумерках через зловонную топь, Мойя хотела лишь одного – укокошить Трессу. И не только из-за того, что по ее вине к ногам воительницы присосалось полтора десятка пиявок. От этой бабы одни неприятности: именно она всем растрезвонила, что Мойя спала с Хитом Косвеллом под мостом у Белого Дуба. Да, спала, только Тресса наплела, будто бы Хит был одним из многих, и все, включая мать Мойи, ей поверили, потому что именно этого и ожидали.

Тресса на четыре года старше Мойи. Теперь, когда обеим уже под тридцать, разница в возрасте не играет роли, а вот пятнадцать лет назад между ними зияла настоящая пропасть. Трессе повезло иметь четырех сестер, троих братьев и почтенных родителей, Мойя же была единственной дочерью Одри-прачки, которая не могла вспомнить имя ее отца. Одри пользовалась дурной славой, а когда Мойе исполнилось четырнадцать и в ней проявился материнский необузданный нрав, все стали считать ее оторвой. Тресса, как более старшая, могла защитить Мойю от нападок, однако предпочла нападать сама. Для таких, как она, слабые всегда становятся мишенью.

С возрастом характер Трессы стал еще хуже: из вредной девицы она превратилась в настоящую взрослую стерву, не потерявшую вкус к травле. Мойя ни на секунду не поверила, будто та ничего не знала о плане Коннигера убить Рэглана и Персефону.

Наверняка она все и придумала. Коннигер звезд с неба не хватал, а Тресса всегда была сама не своя до власти. Вот и сейчас замыслила пакость. Только никак в толк не возьму, ей-то что за выгода? Понятно, если бы она отправила нас сюда, а сама осталась в лагере, так нет же, вместе с нами грязь месит. Ей так же хреново, как и нам всем.

– Мы не одни, – тревожно произнес Гиффорд.

Мойя огляделась по сторонам, но не заметила ничего подозрительного.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, вслушиваясь в разноголосый хор лягушек и цикад.

От постоянного писка и треска у нее уже голова раскалывалась.

– Тут что-то есть, – ответил гончар.

– Что-то? Может, кто-то?

– Нет, именно что-то.

– Тэкчин, ты что-нибудь видишь?

– Только деревья.

Мойя попыталась натянуть тетиву, не опуская лук в воду, – ничего не получилось; пришлось управляться, уперев один его конец в болотный ил. Если к нам кто-то идет, почему кузнечики и жабы не замолчали?

– Ничего не вижу.

– Я тоже, – отозвалась Брин.

Тэш поспешно подошел к ней.

– Клянусь Мари, – раздраженно буркнула Тресса, – а ты-то, Гиффорд, что видишь?

– Я не вижу, а чувствую, – ответил тот. – Здесь… полно чаф.

– Полно чар, – перевела Роан.

– И ты их чувствуешь? – уточнила Мойя. – Это что, магия?

– Да, вфоде того. Я не очень-то силен в этом деле. Иногда чувствую нечто стфанное, будто холодок. Меня Суфи научила, но фаньше мне было тфудно объяснить свои ощущения. А вот сейчас…

– Что?

– Сейчас ощущений целое мофе.

Мойя наложила стрелу на тетиву.

– У меня тоже целое море ощущений. Что с того?

– Нет, тут дфугое.

Воительница видела всего на несколько футов, дальше – темнота. Врагу придется специально встать под луч лунного света, чтобы ей удалось в него попасть.

– Ну хорошо, и что ты чувствуешь? Кто здесь?

Гиффорд молчал. Все ждали.

– Я… не знаю.

– Гифф, скажи хоть что-нибудь, Тэт тебя возьми. Кто там? Рэйо, змея, великан? Человек, гном, фрэй? Животное, овощ, камень?

– Ни то ни дфугое.

Мойе ответ совсем не понравился.

– Ладно, раз уж мы играем в угадайку, какие у тебя ощущения – хорошие или плохие?

– Плохие, – не задумываясь ответил Гиффорд. – Совефшенно опфеделенно. К нам движется очень много плохого. Это место…

– Что?

– Могу сказать только одно: оно пфоклято.

– Проклято, – повторила Мойя.

Гиффорд произнес то, что она почувствовала, едва ступив в черную болотную воду. Проклято.

– Ведьма?

– Не знаю. Возможно.

– Двигается к нам или от нас?

Гиффорд молчал. Слышался лишь оглушительный, сводящий с ума гвалт лягушек.

– К нам или от нас, Гиффорд? – срывающимся голосом переспросила Мойя.

– К нам, – тихо ответил он. – Мне кажется, они нас слышат.

– Они?

– Вон там! – Тэкчин указал на деревья.

Прежде чем он успел объяснить, Мойя и сама увидела, кто идет.

В лунном свете появился человек, одетый в легкие доспехи Тэчлиоров. Он направлялся к ним.

– Стреляй! – крикнул Тэш.

Мойя помедлила. Ей не улыбалось просто так стрелять в незнакомца. Тот выглядел как обычный человек в рхунских доспехах.

«Мы недалеко от линии фронта, – подумала она. – Должно быть, парень отстал в лесу от своих и забрел в болото».

– Стреляй в него, Мойя! – снова крикнул Тэш.

– Почему?

Тэш вытащил оба меча и закрыл собой Брин.

– Мойя, стреляй! – завопила Хранительница.

Приблизившись, заблудившийся воин побежал. Только тогда Мойя поняла, что не слышит плеска воды: он не оставлял на ней следов. А еще она заметила вокруг его фигуры слабое, но явственное мерцание. Из глазницы у него торчала сломанная стрела. Девушка прицелилась и выстрелила.

Стрела беспрепятственно пролетела сквозь грудь незнакомца и упала в воду. Через мгновение призрак исчез.

Мойя вгляделась в темноту.

– Что это было? – Все молчали, испуганно озираясь по сторонам.

– Я узнал его, – наконец произнес Тэш. – Брин, наверное, тоже. Это Мик.

– Один из новобранцев Тэша, его недавно убили, – пояснила девушка. – Он всегда обращался ко мне «госпожа».

Глядя на дрожащие руки Хранительницы, Мойя поняла, что сама вся трясется, и вовсе не от холода. «Проклятое место», – подумала она.

– Гифф, он ушел?

– Нет.

Мойя вгляделась во мрак, безуспешно пытаясь выследить покойника. Тэкчин стоял рядом с ней с мечом наготове и тоже сверлил взглядом тьму.

«Это ты во всем виноват, Тэш, – раздался приглушенный, сдавленный голос, напоминающий вой ветра. Мик взывал к своему командиру из тьмы. У Мойи мороз прошел по коже. – Надо было найти время и похоронить меня».

– Это ман, – обреченно произнес Тэш.

– Кто-нибудь видит, где он? – спросила воительница.

«Как ты мог, Тэшшш? – прошипел Мик. – Я же был совсем желторотым. Я поверил тебе, а ты позволил врагам меня убить, а потом бросил на съедение диким зверям. У меня нет камня! – Призрак издал нечеловеческий вопль, от которого содрогнулись деревья. – НЕТ КАМНЯ!»

– Прости, – сказал Тэш. – Мы торопились.

«Торопились?! Я не могу войти в Пайр! Теперь мне придется целую вечность бродить по лику Элан! Из-за того, что ты торопился, я навеки заперт между мирами!»

– Кто такой ман, Брин? – спросила Мойя.

– Привидение. Дух умершего, который не может или не хочет попасть в загробный мир. Маны бродят по свету и преследуют тех, кто причинил им зло.

– Он способен нам навредить?

– Не знаю. По идее, мы не должны соприкасаться друг с другом. Дух бесплотен, а мы из плоти и крови. Мы принадлежим к разным мирам, но…

– Что «но»?

– По идее, мы и видеть его не должны, однако видим.

«Я еще как могу тебе навредить, Тэш! – Призрак Мика снова явился из тьмы, на сей раз более прозрачный и невесомый. На его лице играла зловещая усмешка. – Осталось всего двое, не так ли? Или Мойя тоже считается? Она ведь галант, верно?»

Услышав свое имя, Мойя содрогнулась.

Он знает, кто я?

Тэш двинулся вперед, подняв оба меча.

– Не надо! – крикнула Брин.

Юноша нанес удар: клинки пронзили воздух. Призрак рассмеялся.

«Чем ты недоволен, старшина? Не хочешь, чтобы я выболтал твой секрет?»

Тэш снова взмахнул мечом. Мик расхохотался.

«Во время последнего штурма Алон-Риста Тэш прикончил раненого Сэбека. Именно он убил Эреса в Харвуде, а всем сказал, что тот пал в бою. То же самое проделал и с Энвиром: заманил подальше от лагеря, отрубил ему руки, а потом, медленно разрезая его любимые узлы, рассказал правду, ведь тот уже не мог поведать ее ни одной живой душе. Ты и Энвиру не дал камня, старшина. В этом твоя ошибка. В отличие от меня, Энвир не хочет мстить, зато он рассказал мне о твоих злодействах. Не сомневаюсь, ты приберег Нифрона напоследок, значит, Тэкчин – следующий».

– Это ложь, – пролепетала Брин.

«Это правда! Он выследил и убил всех галантов. Осталось лишь двое… но, кто знает, может, тебе уже не придется завершить свое черное дело, Тэш. Какое разочарование – умереть, не закончив; подобраться так близко к победе и не сделать последнего шага. Ничего, один ты не останешься. Я все время буду с тобой – преследовать во сне, поджидать в темноте».

Призрак исчез. На болоте по-прежнему раздавался лягушачий концерт.

– Это правда? – наконец спросила Мойя.

Они с Тэкчином пристально смотрели на Тэша.

– Энвир попал в засаду, когда мы уходили из Харвуда, – ответил тот.

Слова звучали как отрицание, но Мойя почувствовала подвох.

– Мик лжет, – внезапно заявил Тэкчин. – Не хочу обидеть Тэша, но ни один рхун не способен убить Сэбека, даже раненного. Эреса ему тоже не одолеть, и над Энвиром он вряд ли смог бы взять верх, по крайней мере, не в лесу и не лицом к лицу. Их гибель была предопределена, такова воля Феррола. Дни Энвира истекли, и он удостоился почетной смерти в битве.

– Тэш находился с каждым из них во время их гибели, – заметила Мойя.

Тэкчин пренебрежительно фыркнул.

– Всем известно, что Сэбека убили гвардейцы Шахди. Тэш тогда был мальчишкой. Чтобы уложить Сэбека, потребовалось бы пятеро или шестеро фрэев. Эрес… – Тэкчин помолчал. – Он так и не оправился после смерти Мэдака. Даже у галантов есть предел прочности, а он винил себя за гибель брата. Тэш его не убивал.

– Ну конечно, не убивал! – воскликнула Брин. – Мойя, да что на тебя нашло?!

Воительница по-прежнему не сводила глаз с Тэша.

«Неужели ты так их ненавидишь?» – много лет назад спросила она тощего мальчишку-дьюрийца. Ответ ей не запомнился, зато зловещий огонь в его глазах накрепко врезался в память. Тогда Мойя не поняла, теперь же все стало ясно. Я заглянула ему в душу.

Глава 22Дары Трейи

Я страдала от холода, голода, усталости и страха и ужасно себя жалела. Мне казалось, мы жертвуем собой больше, чем кто-либо другой. А потом я вспомнила Сури и устыдилась своих мыслей.

«Книга Брин»

От взгляда твари Мовиндьюле становилось не по себе. Подтянув колени к груди и прижавшись спиной к борту телеги, рхунка злобно таращилась на него через прутья клетки. В ее глазах отражался отблеск костра, от этого взгляд казался еще более мрачным. «Интересно, о чем она думает? – спросил себя принц и тут же ответил: – да ни о чем. Рхуны не способны думать».

Даже животные на это способны, разве не так?

Мовиндьюле встал и приблизился к костру. Рхунка не сводила с него глаз. Если она и вправду способна думать, то вряд ли сейчас желает ему долгой и беззаботной жизни.

Она меня ненавидит и хочет отомстить за Арион.

Мысль внушала тревогу. Чувствовать на себе взгляд дикой твари – все равно что стоять на краю пропасти. Мовиндьюле участвовал в войне и видел противника на той стороне Грэндфордского ущелья, но тогда враги, окопавшиеся в Алон-Ристе, представлялись ему безымянной безликой толпой, источающей ненависть ко всему живому, а эта рхунка, запертая в клетке, ненавидела его лично.

Она не выдаст тайну драконов.

Принц нахмурился. Отец и Джерид в своей тупости все испортили. Я тут совершенно ни при чем, а на меня точно всех собак повесят. В случае провала грех не свалить вину на кого-то другого.

Нужно было ее задобрить, втереться в доверие.

Ерунда, ничего бы не вышло. Старый кэл слишком высокомерен, ему не хватило мудрости притвориться, будто он действительно собирается обсуждать мирный договор. Мовиндьюле представил, как Джерид развлекает рхунку, угощает ее чаем и радушно улыбается: скорее солнце встанет на западе, а дождь пойдет снизу вверх.

Я ни за какие коврижки не согласился бы везти ее в Эстрамнадон без клетки.

От одной мысли, что тварь может вырваться на свободу, его бросило в дрожь. Кажется, рхунка это заметила. На ее губах показалась гнусная улыбка.

Ничего, она все нам расскажет. Если потребуется, Вэсек выбьет из нее тайну.

Мовиндьюле принялся раздумывать, как бы самому выудить ценную информацию. Можно запустить ей под кожу насекомых или внушить, будто они там. Можно поджечь ее, вскипятить кровь в жилах, расплавить ладони, заморозить пальцы и разбить ледышки палкой. Искусство гораздо эффективнее, чем обычные пытки.

Мовиндьюле пришла в голову удачная мысль – если заставить рхунку раскрыть секрет создания драконов, не придется везти ее к отцу. Можно убить ее прямо на месте; проблема будет решена, а он станет героем, спасителем фрэев.

Я мог бы сам сотворить дракона и отправить его к Джериду.

Он начал перебирать варианты, как развязать проклятой твари язык, чтобы она изрядно помучилась, при этом не лишившись способности говорить.

Можно вытянуть из нее информацию силой, однако будет лучше, если она сама все расскажет.

Мовиндьюле задумчиво смотрел на рхунку, размышляя о том, как с помощью Искусства проникнуть в ее мысли или заставить правдиво отвечать на вопросы, и улыбался, перебирая возможные варианты. Его взгляд упал на железный ошейник.

Проклятье! Вспомнив рхунских воинов, на которых не подействовали заклинания Паучьего корпуса, принц скорчил расстроенную гримасу,

Придется пытать ее обычными способами. Руны Оринфар ей мешают, но в то же время и защищают. Мовиндьюле совсем не улыбалось лезть в клетку с палкой, ножом или каленым железом. Кроме того, так можно ошибиться; главное – случайно не убить. Если он вернется с мертвой рхункой, отец с Джеридом его растерзают.

– Ваша постель готова, господин, – обратилась к нему Трейя. – Вы уже поели?

Мовиндьюле уныло взглянул на свою миску.

– Не еда, а непонятно что.

– В дороге не так-то просто приготовить что-нибудь вкусное, господин. Когда вернемся, испеку вам пирог с голубями. – Служанка ободряюще улыбнулась.

– Ладно, забудь. – Принц пошевелил угли палкой и взмахнул ею, наблюдая, как на конце разгорается оранжевый огонек.

Интересно, если я ткну рхунку этой штукой, она громко завизжит? Тогда-то уж точно перестанет на меня пялиться.

– Ночью будет холодно. – Трейя покрепче закуталась в плащ и перевела взгляд на клетку. – Бедное создание замерзнет. Рубашка на ней совсем тоненькая.

– И что с того? – Принц опять сунул палку в костер.

Трейя не ответила. Подняв глаза, Мовиндьюле обнаружил, что она смотрит на него с этим ее вечным выражением «мой принц».

– Чего тебе?

– Нужно дать ей одеяло.

– Вот еще! Даже не думай!

– Почему?

– Ты с ума сошла?! Гадость какая! Его же потом сжечь придется!

– Не придется. – Трейя смотрела на него так, будто имела полное на то право. – Она вся дрожит.

– Ну и пусть, мне-то что?

Служанка решительно скрестила руки на груди.

– Если она замерзнет насмерть, нам придется возвращаться в Эстрамнадон с трупом.

– Не так уж здесь и холодно.

– Много ли надо слабому, чтобы погибнуть. Мы даже не знаем, кормили ее или нет. Возможно, она несколько дней ничего не ела и не пила. Умереть от жажды еще легче, чем от холода. – Всем своим видом Трейя словно говорила: «Может, я и прислуга, но соображаю гораздо лучше тебя, и ты об этом знаешь».

Мовиндьюле закатил глаза.

– Ладно, можешь дать ей одеяло.

– И то, что осталось от ужина.

– Ты шутишь?

Служанка указала на котел с варевом из пшена и овощей.

– Вам же не понравилось, почему бы не отдать ей?

Принц не хотел ничем делиться с рхункой, однако не смог найти убедительную причину для отказа. Приняв его молчание за согласие, Трейя вывалила остатки из котла в миску.

– Запомни, какую ты взяла, – резко произнес он, – и не смей подавать в ней еду.

– Будьте уверены, я ее сожгу, а пепел закопаю, вознося молитву Ферролу, – серьезно ответила служанка.

Мовиндьюле так и не понял, насмехается она над ним или нет. Как и все слуги, Трейя умела поддеть своего хозяина.

– Смотри, будь осторожнее, – предостерег он, – как бы тварь не цапнула тебя за руку. Вдруг примет ее за еду.

– Не цапнет она меня. Почему вы так к ней относитесь? – удивилась Трейя. – Вы везете ее к отцу, чтобы она научила его создавать драконов. Если эта рхунка такая уж примитивная, как она сможет научить фэйна Искусству?

– Не будет она учить отца Искусству! – вспылил Мовиндьюле. – Чушь какая! Рхуны ничему не могут научить миралиитов! Внутри нее хранится тайна, так же, как в твоем мешке – горшки. Мешок же не способен научить готовить. Только тупой гвидрай вроде тебя такое в голову придет! – Он снова поворошил палкой костер, сам весь пылая от гнева.

Да как она посмела! Надо ее наказать. Предположить, что фэйн – сам фэйн! – будет учиться у рхунки! И чему? Искусству! Что за идиотка!

– Прошу прощения, господин. – На лице служанки отразилась тревога.

Я ее напугал.

Мовиндьюле почувствовал себя неуютно. Он раньше никогда не срывался на Трейю. Она единственная помнила день его рождения и каждый год дарила подарок – какую-нибудь дурацкую побрякушку, сделанную своими руками. Когда он провалил экзамен в Академию, ей одной было не наплевать – она развлекала его идиотскими шутками и украшала комнату цветами, чтобы поднять ему настроение. Когда Мовиндьюле болел, Трейя готовила целебный чай и целыми днями сидела у его постели, а в раннем детстве даже пела ему колыбельные.

Я совсем об этом забыл.

Глядя на ее расстроенное лицо, принц и сам расстроился. Ему захотелось извиниться, но высокопоставленной особе не пристало приносить извинения служанке, от этого трудностей только прибавится.

Он встал.

– Пойду прогуляюсь, а ты пока прибери тут все.

Трейя покорно кивнула.

Мовиндьюле не стал уходить далеко. Он спустился к ручью, уселся на землю, взглянул вверх на густую листву и произнес:

– Ну почему в моей жизни все так сложно?

– Вот, возьми. – Трейя просунула миску сквозь прутья решетки и осторожно поставила на пол в самом дальнем углу от Сури.

Мистик досадливо нахмурилась. Ты не веришь собственным словам. Однако ее негодование испарилось, когда она заметила, как фрэя вытирает слезы. Сури пожалела, что не может применить Искусство и исследовать чувства Трейи. Тут что-то не так: она выглядит сильной и умной, а плачет из-за выходки капризного мальчишки. Впрочем, еда и теплая одежда сейчас гораздо интересней споров между служанкой и принцем. Сури на четвереньках подползла за миской, от всей души надеясь, что Трейя не забудет принести одеяло. Непрерывная тряска вымотала все силы, хотя в каком-то смысле пошла на пользу: телесные страдания помогли девушке успокоиться. Голод, холод и жажда вытеснили страх заточения. К ее великому облегчению, к ней вернулась способность связно мыслить, пусть даже все мысли были посвящены тому, как бы поесть и согреться.

– Спасибо, – поблагодарила она и засунула в рот пригоршню какой-то каши с овощами.

Мистик съела все до капли и напоследок облизала пальцы и миску.

– У тебя есть имя? – спросила Трейя.

«Разумеется! Разве не ты две минуты назад объясняла этому слизняку-принцу, что я – не животное?» – подумала Сури, однако, памятуя об одеяле, вежливо ответила:

– Да, меня зовут Сури. – И добавила, протягивая пустую миску: – Еда очень вкусная. Ты отлично готовишь. – Девушка солгала; она так торопилась, что не почувствовала вкуса. Неизвестное варево было ее единственной пищей за несколько дней. Даже если бы перед ней поставили миску с крысиными потрохами, она бы съела не задумываясь. – Можно мне попить?

Трейя ошеломленно смотрела на нее.

Одно дело – говорить о том, что ты считаешь правдой, и совсем другое – лицезреть эту правду воочию.

– Э-э… да, разумеется. – Служанка принесла флягу и налила в миску воды.

Наверное, дать мне попить из фляги – нечто из ряда вон выходящее. Хорошо, что она не налила воду прямо на землю и не заставила меня лакать из лужи.

– Еще раз большое спасибо. – Сури взяла миску и постаралась попить, не расплескивая. Трейя подлила добавки. Во второй раз девушка не пролила ни капли. – Я так закоченела, что трудно держать миску ровно, – пожаловалась она, почти не покривив душой.

– Ах, да! – Трейя снова убежала и вернулась со свертком. – Держи. – Там оказалось одеяло и чистое платье. – Это мое запасное.

– Ты точно хочешь отдать его мне? – спросила Сури, натягивая платье через голову. Оно оказалось больше размером и сползало с плеча, зато в нем было тепло. – Он ведь не разрешал тебе делиться со мной одеждой.

Фрэя взглянула в том направлении, куда ушел Мовиндьюле. Сури ожидала увидеть в ее лице страх, однако заметила лишь печаль. Она не напугана его выходкой и даже не сердится за неуважение. Ей горько. Может, они любовники? Мистик не разбиралась в человеческих, а тем более фрэйских отношениях, но эти двое явно были близки.

– Знаешь, Мовиндьюле не такой уж плохой, – промолвила Трейя. – Он принц и должен выглядеть сильным и самоуверенным, ведь однажды ему придется править.

Кажется, она пыталась убедить в этом не столько Сури, сколько себя.

Мистик как следует закуталась в одеяло.

– Ты очень добра ко мне. Почему?

Трейя сначала удивилась, потом задумалась.

– Я никогда раньше не видела рхунов. Нам рассказывали про волосатых и клыкастых громил, которые хотят всех нас убить, а ты совсем не страшная и очень хорошенькая. Мне даже твои татуировки нравятся. – Она провела пальцем по лицу. – Они что-нибудь обозначают?

– Меня.

Трейя снова удивилась, но кивнула, будто поняла.

– Я бы и с собакой не стала так обращаться, а ты – не собака.

– Но и не фрэя.

– Не со всеми фрэями обращаются одинаково. Я вот не миралиит, а гвидрай.

– Я слышала.

Служанка опять взглянула в сторону леса.

– Иногда мне кажется, все забыли, что мы тоже фрэи. Это плохо для будущего фэйна.

– Полагаю, ты даже не рассматриваешь возможность выпустить меня из клетки? – поинтересовалась Сури.

Трейя широко раскрыла глаза от изумления.

– Обещаю не убегать и не отгрызать тебе руку. Если честно, мне очень трудно… находиться взаперти. Это меня пугает. Стены давят, я задыхаюсь. Не все рхуны такие, только я. Мне становится физически плохо, я даже в доме с трудом нахожусь.

– Прости, я не могу. У меня нет ключа.

Сури не знала, что такое ключ, хотя Арион часто употребляла это слово, особенно когда речь шла о ней.

– Спасибо за еду и одежду. Похоже… нет, совершенно определенно, ты спасла мне жизнь. – Девушка тоже взглянула на лес. – Он бы ничего мне не дал.

Трейя забрала у нее миску.

– Не думай о нем плохо.

Моя ненависть к нему зародилась, когда он убил Арион. Если бы не ошейник, я бы превратила этого двуногого клопа в гнойный прыщ и выдавила. Сури не могла лгать фрэе, которой обязана жизнью, поэтому просто молча кивнула.

– Скоро мы приедем в Эстрамнадон, – сказала служанка. – Думаю, тогда тебя выпустят.

Мистик снова неуверенно кивнула. Трейя пришлась ей по душе.

«Не все фрэи плохие, – повторила она про себя слова Арион, а затем, подумав о Мовиндьюле, добавила: – однако, как и среди людей, плохих больше, чем хороших».

Поев и согревшись, девушка опять ощутила, как на нее давят стены клетки. Ее вновь пробрала дрожь.

Глава 23Шепот в тумане

Порой нам так хочется во что-то верить, что мы не замечаем реальности, а порой реальность не позволяет нам увидеть то, во что следует верить.

«Книга Брин»

По болоту брела целая толпа. Мойя почувствовала себя так, будто опоздала на пикник и теперь идет навстречу гулякам, разбредающимся по домам. Люди двигались небольшими группами, но чаще поодиночке. Мужчины, женщины и дети бесшумно скользили по воде, не издавая ни звука, ни всплеска. При виде малышей не старше пяти-шести лет, с плачем блуждающих во тьме, Мойе самой захотелось плакать. Она заметила не только людей, но и гномов, и даже нескольких фрэев; многие были в доспехах, хотя встречались и крестьяне. Такие разные на вид, все призраки выглядели одинаково несчастными, словно каждое движение причиняло им невыносимую боль.

Рядом с Мойей остановилась заплаканная женщина, прижимающая к себе ворох окровавленных тряпок.

– За что? – сквозь слезы спросила она.

Воительница не знала, что ответить. Женщина горестно покачала головой и побрела дальше.

По дороге путники встретили более сотни заблудших душ. Когда последний призрак скрылся в темноте, Мойя сказала Гиффорду:

– Точно, проклятое место.

Тот, не отвечая, остановившимся взглядом смотрел на небо.

– Что с тобой, Гиффорд? – спросила Роан.

– Слышите? – произнес гончар.

Стрекот кузнечиков, лягушачье кваканье, комариный писк и шорох ветра, сплетаясь вместе, создавали непрестанный гомон, но громче всего для Мойи звучало ее собственное дыхание.

– Что там? – спросил Дождь.

– Голоса.

– Призраков? – уточнила воительница.

– Нет, дфугие.

– Ничего не слышу. Тэкчин, у тебя самый острый слух.

Фрэй отрицательно покачал головой.

– Гифф, а эти голоса случайно не приказывают тебе убить нас? – зловещим тоном поинтересовалась Тресса.

Гончар пожал плечами.

– Они беседуют не со мной. Скофее, между собой.

– Еще призраки? – уточнила Мойя. – На сей раз невидимые?

– Не думаю.

– Тогда кто? – спросил Тэкчин.

– Мне кажется… – Гиффорд задумчиво пожевал губами, – дефевья.

– Деревья? Ты серьезно?

– Сури умеет разговаривать с деревьями. – Роан взяла мужа за руку.

– А я думала, она притворялась, – призналась Мойя, – и с волком тоже понарошку разговаривала.

– Она действительно говорила и с деревьями, и с волком, – уверенно сказала Роан. – И о чем же беседуют деревья?

– О нас, – ответил Гиффорд. – Не понимают, что мы тут делаем.

– Я и сама не понимаю. – Мойю пробрала дрожь; ночь выдалась холодная. – Эти голоса… как думаешь, они несут угрозу?

Гончар покачал головой.

– Нет. Дефевья пфосто фазговафивают.

– И что нам делать? – спросила Брин, стуча зубами от холода.

Измученная Хранительница буквально засыпала на ходу.

Персефона приказала Мойе охранять и возглавлять отряд, и если с первой частью задания воительница кое-как справлялась, то со второй – не очень. Не считая выступления во главе отряда лучников в Грэндфордской битве, ей не приходилось никем руководить. С лучниками все оказалось несложно: Мойя чувствовала себя частью большого целого и делала то, что хорошо умела. Тогда от нее требовалась лишь бездумная отвага, сейчас же – нечто другое.

От нее ожидали ответов, которых у нее не имелось, и проницательности, которой она не обладала. Мойя могла похвастаться храбростью, но не мозгами. Она завела своих товарищей в болото, кишащее призраками, змеями и мало ли кем еще, и не знала, куда идти дальше. Хуже того – понятия не имела, как отсюда выбраться. Уже некоторое время ей не давала покоя мысль: из-за воды им не найти дорогу обратно, а значит, весьма вероятно, все они здесь погибнут.

Держа Одри горизонтально, чтобы уберечь от воды, Мойя взглянула на небо в надежде увидеть звезды, – перед ней раскинулась кромешная тьма. Семеро усталых, напуганных, промокших путников смотрели на нее, ожидая услышать инструкцию к действию. Мойе нечего было сказать им.

– Уже поздно. Нужно отдохнуть. Думаю, мы можем устроиться вон на том бревне.

– Там слишком тесно, чтобы спать, – заметила Тресса.

– Если ты и вправду устала, уснешь где угодно – отозвался Тэш.

– Ну допустим, мы вздремнем немного. Что дальше?

Мойю так и подмывало врезать Трессе как следует. Она вечно ворчала, всех судила и обвиняла. Даже если и улыбалась, то злобно.

– Мы оказались здесь исключительно из-за тебя и твоего драгоценного Малькольма, – огрызнулась она. – Давай, жду твоих предложений.

Вдова Коннигера задумалась. Воительница решила, что та придумывает ругательство покрепче, однако ответ ее удивил.

– А если спросить у деревьев?

– Отличная идея, – съязвила Мойя. – Может, заодно и у змей спросим?

– Персефона задавала Магде вопросы, а Сури слушала ответы, – произнесла Брин. – Помнишь, она рассказывала нам об этом в доме у Роан?

Мойя не помнила, о чем именно они говорили, однако такой разговор точно был. Вот почему Брин – Хранительница Уклада, а я нет.

– Давайте попфобуем.

Гиффорд запрокинул голову, словно обращаясь к Этону, Господину Неба, откашлялся и произнес:

– Э-э… здфавствуйте, я Гиффофд. Мы были бы кфайне пфизнательны, если бы вы указали нам место, где можно поспать.

– Где не мокро, – подсказала Роан.

– Да, – добавил Гиффорд, – где посуше.

Брин, Дождь и Роан согласно закивали. Все замерли в ожидании. Одни смотрели в небо, другие на Гиффорда.

Мойя прислушалась. Если бы положение не казалось столь отчаянным, она бы расхохоталась. Двое мужчин, четыре женщины, гном и фрэй стоят по колено в холодной воде и надеются, что деревья подскажут им, где вздремнуть. В любой другой ситуации она предпочла бы, чтобы деревья не разговаривали.

Прошло несколько минут. Подул ветерок. Мойя его не почувствовала, зато услышала шорох листвы и, как ей показалось, слабые голоса. Перехватив ее взгляд, Гиффорд кивнул.

– Не могли бы вы нам помочь? – попросил он.

Молчание.

– Мы ищем ведьму… Тэтлинскую ведьму.

Молчание.

– Вы нам поможете?

Мойя не могла понять – то ли Гиффорд действительно с кем-то беседует, то ли просто говорит в пустоту в надежде получить ответ.

В воздухе закружился ворох листьев. Сперва никто не придал этому значения, но Роан, всегда по-детски восторгающаяся окружающим миром, воскликнула:

– Листья падают!

– Да, Роан, – снисходительно фыркнула Мойя. – Осенью такое случается.

– Обычно они не падают так… аккуратно.

На поверхности воды плавал ровный ряд листьев.

– Интересно, они выведут нас туда, где не мокро, или к ведьме?

Гиффорд беспомощно пожал плечами.

– Спроси.

– Не могу.

– Почему?

Гончар покраснел и смущенно отвернулся.

– Он не может выговорить «мокрый», – ответила за него Роан.

– Ты будешь говофить за меня, – вдруг сказал Гиффорд.

Молодая женщина испуганно кивнула. Она даже к Падере боялась обратиться с вопросом, не то что к зловещим болотным деревьям.

Гончар вновь поднял глаза к небу.

– Извините, пожалуйста, эти листья ведут к ведьме или туда, где не…

– Мокро, – подсказала Роан.

Гиффорд с гордостью улыбнулся ей, словно она только что сделала сальто. Изобретательница ответила скромной улыбкой.

«Они как будто вообще не соображают, где находятся», – изумленно подумала Мойя.

Сверху упали новые листья, обозначив на воде четкую прямую линию.

– Как это понимать?

Гиффорд пожал плечами.

– Слава Великой Праматери, разобрались, – вздохнула воительница. – Все дороги ведут вперед. – И, не дожидаясь ответа, двинулась в указанном направлении.

Идти оказалось совсем недалеко. К удивлению Мойи, тропа из листьев привела их к морскому берегу. Из-под черного песка выпирали острые камни, рядом шумели невидимые волны. Берег представлял собой широкую песчаную полосу, где болото встречалось с морем, а трава – с песком. Под ногами было сухо, чисто и гладко – лучшего усталый путник не мог и желать.

– Спите, – сказала Мойя. – Мы с Одри покараулим.

Она вымоталась так же сильно, как и остальные, а может, даже больше из-за волнения, вызванного необходимостью руководить отрядом, однако… Персефона не стала бы спать. Пусть я не так умна, как наш киниг, зато мне есть на кого равняться.

Никто не стал возражать. Почти все рухнули на песок, даже не потрудившись постелить одеяла, и через мгновение крепко спали.

Тэкчин ложился последним.

– Разбуди меня, когда глаза начнут слипаться, – попросил он.

Мойя не стала говорить, что этот момент наступил два часа назад. Они поцеловались, и фрэй улегся рядом с ней, у большого гладкого камня.

Как только Тэкчин уснул, девушка стащила сапоги, уселась на песок и подставила ступни ночному воздуху.

Великая Праматерь, как же хорошо выбраться из воды!

С моря потянуло холодом. Мойю пробрала дрожь. Она достала одеяло – к счастью, сухое, – закуталась в него, привалилась спиной к камню и расслабилась.

Плохо. Мне слишком удобно. Нужно встать. Надо хотя бы снять…

Глаза закрылись. Мойя клюнула носом и тут же встряхнулась.

Тэтлинская задница!

Проклиная саму себя и болото, девушка принялась обходить импровизированный лагерь, вытаптывая босыми ногами в песке тропку. Даже рэйо не заставил бы ее обуться. Чувствуя легкое головокружение, она прекратила наматывать круги и, погрузив пальцы ног в песок, огляделась. Позади на черном фоне громоздились столь же черные тени – деревья, кусты, осока, зато впереди простиралась чистая тьма, хоть глаз коли.

Наверное, так и выглядит край света. Пара шагов – и сорвешься в тартарары.

Мойя не имела ни малейшего представления о своем месте в мире. В детстве она считала, что лик Элан состоит из Серповидного леса, Далль-Рэна и пары соседних деревень. Повзрослев и услышав истории о крае гулов на севере, девушка поняла, что Рхулин значительно больше, а еще позже узнала про Алон-Рист (в ее представлении, фрэи жили только там) и гномов, обитающих за каким-то Синим морем. Сперва ее личная карта мира была четко очерчена, но со временем границы стали размываться. Мойя пересекла Синее море и обнаружила, что на другом берегу располагаются обширные земли гномов. Потом попала в Алон-Рист – оказалось, за ним раскинулись бескрайние владения фрэев. Выяснилось, что Рхулин не так уж велик, а далль, где прошла ее юность, и вовсе не стоит упоминания. Как же далеко простирается земля? Мойя решила, что наконец-то дошла до края света.

Что со мной станет, если упаду? Умру или буду падать вечно?

Девушка взглянула на своих товарищей. Тэкчин, как обычно, спал на спине и тихонько храпел. Гиффорд и Роан обнялись так крепко, будто соединились в единое целое. Дождь выкопал ямку в песке, чтобы уберечься от ветра. Брин спала в обнимку с Тэшем, укрывшись его рукой, словно одеялом.

Это сделал Тэш. Мысль, свободно блуждавшая в голове, наконец нашла свое место. Вопреки уверениям Тэкчина, Мойя точно знала: Тэш убил всех галантов.

Старшина Тэчлиоров находился рядом с Энвиром, Эресом и Сэбеком в момент их гибели. В конце Грэндфордской битвы его нигде не могли найти, а потом он появился в покоях Персефоны, весь залитый кровью. Эрес был командиром Тэша в первом сражении при Харвуде, а Энвира он сам попросил стать следопытом.

Остаются Нифрон и Тэкчин. Значит, Тэш не случайно вызвался идти с нами и намеренно предложил Тэкчину вместе поискать сушу. Он здесь, чтобы убить Тэкчина!

Выводы казались правдоподобными. Мойя задумалась о том, что делать, если Тэш решит напасть. Она перевела взгляд на Брин, такую счастливую и довольную в его объятиях.

Если я его убью, сможет ли она простить меня?

Воительница вздохнула.

Вся эта затея – ужасная глупость.

С самого начала было ясно: план Трессы – полный бред, а Тэтлинская ведьма – просто выдумка, так же, как поверье, что фрэи – боги. Мы рискуем жизнью, чтобы не мучиться совестью из-за Сури. Мы пытаемся убедить себя, будто таким образом можем помешать фэйну добыть секрет создания драконов. «Верой и надеждой сыт не будешь», – говаривала мать Мойи.

Интересно, Роан и Гиффорд это понимают? Оба такие умные, а в некоторых вещах прямо как дети. Все эта зараза Тресса! Тоже мне героиня-спасительница! Великая Мари, до чего же я ее ненавижу!

Мойя взглянула на Трессу, свернувшуюся калачиком в отдалении от всех. Та знала, что никто ее не любит, и ей хватало ума держаться подальше. Она лежала одна, дрожа от холода.

Глупая баба!

Зачем, во имя Великой Праматери, Тресса отправила нас сюда? Неужели она верит в детские сказки? Мойе не хотелось признавать, что Тэтлинская ведьма не только существует, но и находится где-то рядом.

Эта колдунья – источник всего зла на земле, мать демонов и рэйо, насылающая болезни и напасти. Говорят, она варит детей живьем с морковкой и базиликом. Если она действительно существует, в плане Трессы намечается серьезный пробел: на самом деле никто в отряде по-настоящему не верит, что им удастся встретить Тэтлинскую ведьму. Это все равно как встретить Мари или… разговаривать с призраками.

Внезапно из темноты показался Мик. Он угрожающе надвигался на Мойю.

– Мойя!

Девушка открыла глаза и с удивлением обнаружила перед собой Трессу.

– Что случилось?!

– Тише, все в порядке. Ты просто заснула.

Сердце колотилось, дыхание перехватило от ужаса. На коленях лежала Одри, босые ноги закоченели. Ее трясло от холода.

– Ложись, я покараулю, – сказала Тресса. – Не бойся, я никому не скажу. – Она зевнула. – Сохраним твою репутацию.

Слишком усталая, чтобы спорить, Мойя подползла к храпящему Тэкчину, улеглась рядом и укрыла обоих одеялом.

«Ох уж эта Тресса, – подумала она, засыпая. – Как же я ее ненавижу».

Мойя проснулась с затекшей шеей, песком во рту и ощущением, будто плывет в облаке пара. Так оно и было: ночная тьма сменилась густым плотным туманом. Роан, Гиффорд и Дождь развели костер. Тэкчин, Тресса и Тэш собирали сухой плавник. Брин, съежившись, смотрела на маленькие язычки пламени. Тонкую струйку дыма сдувало ветром.

– По утрам становится все холоднее. – Тэш сгрузил небогатую добычу и потер покрасневшие руки.

Роан вытащила из кучки два полена и положила в костер.

– Все в порядке? – спросила Мойя у Гиффорда, указав взглядом на окутанные дымкой деревья. – Я имею в виду…

Гончар кивнул.

– Жалоб не было.

– Мы не трогали живые деревья, – пояснил Дождь. – Решили, будет…

– Грубо? – предположила Брин.

– Невежливо и бестактно, – подтвердил Гиффорд.

Поленья быстро занялись, от костра повеяло приятным теплом. Мойе припекло лицо и руки, и она отодвинулась подальше. В отдалении шуршали волны. Девушке почему-то казалось, что шум прибоя к утру должен был стихнуть.

– Все уже поели?

Тэкчин кивнул. Сев рядом, он отвел от лица Мойи прилипшие пряди и сдул с ее щеки песок.

– Так, перекусили помаленьку.

Пошарив в мешке, девушка обнаружила там кусок сыра. Пока она завтракала, остальные собрались вокруг костра. Все взгляды устремились на нее.

Они ждали, когда я проснусь и скажу, что делать дальше.

– Мы с Дождем и Тэшем немного разведали местность, – сообщил Тэкчин. – Мы находимся на берегу Зеленого моря. Река Итиль вытекает из болота и впадает в залив, здесь ее устье. Получается, мы прошли через болото, однако острова так и не обнаружили.

– Он должен быть где-то там. – Тресса указала в сторону моря.

– Не исключено, – отозвался фрэй.

– Вопрос, – возразил Тэш. – Остров точно так же может находиться и там, – он указал на болото. – Или его вообще не существует. Если он в море, как мы до него доберемся?

– Вплавь, – предложила Мойя.

Все трое покачали головами.

– Мы пробовали, – сказал Тэкчин.

– И что?

– Во-первых, вода ледяная.

– А во-вторых?

Тэш повернулся и предъявил дырку в рубахе.

– Кто-то попытался отгрызть от меня кусок, и этот кто-то был не один. Если остров в море, без лодки туда не добраться.

– Ну что ж, – сказала Мойя. – Вот и ответ. Если мы не знаем, где остров, и не видим способа на него попасть, я не вижу другого выхода кроме…

– Да ладно тебе, – протянула Тресса. – Он не отправил бы нас сюда просто так.

– Кто? Малькольм?

– Кто же еще?

– Да какое тебе до него дело? – поинтересовалась Мойя. – Ты что, с ним спала?

– Нет, конечно! – с отвращением воскликнула Тресса, смерив ее ненавидящим взглядом.

– Ты чего? – удивилась Мойя. Эти слова были самыми сердечными, что ей доводилось говорить Трессе. – Коннигер давно умер, а Малькольм вполне симпатичный. Можно сказать, завидный жених.

– Да не в этом же дело! Вы что, совсем ничего не понимаете? Малькольм знает все на свете!

– Не может он знать все на свете.

– Он знает, когда у тебя день рождения, что ты любишь на завтрак и чего больше всего стыдишься, даже если ты ни одной живой душе об этом не рассказывала. Ему известно, где мы находимся и о чем разговариваем. Может, он даже знает, о чем ты думаешь и что сейчас скажешь.

Мойя плотно сжала губы, чтобы не рассмеяться. Два дня назад она расхохоталась бы Трессе в лицо. Как же я ее ненавижу!

– Это правда! – выкрикнула Тресса. – Вот увидите. – Она ткнула пальцем в сторону моря. – Мы найдем остров, и нам не понадобится лодка, а если понадобится, найдем и ее тоже. Малькольм знал, что у нас все получится.

– Он не мог знать наверняка, – тихо произнесла Роан, глядя в огонь.

– Как ты можешь так говорить? – столь же тихо спросила Тресса, в ее голосе слышалась обида.

– Малькольм сам сказал, что знает не все, – пояснила изобретательница. – О прошлом – возможно, только не о будущем. Кто-то может подставить ногу, помнишь? Если он и видит будущее, то держит в уме, что оно способно измениться.

– И ты туда же, – возмутилась Мойя. – Роан, ну ты-то хотя бы…

– Я с ними согласен, – заявил Дождь. – Я был в кузнице, когда Сури… сделала то, что сделала.

– Какого Тэта? Что же там произошло, раз вы все считаете, будто Малькольм такой особенный?

– Если двинемся дальше, тебе придется выбирать выражения, – сказала Тресса, подбросив дров в костер, – в сыром тумане пламя шипело и плевалось искрами.

– Какие выражения? Про Тэта, что ли?

Тресса кивнула.

– Ты не забыла, к кому мы идем? Полагаю, она может счесть твои слова оскорбительными.

– Да ну тебя! – Мойя покачала головой. – Нет, серьезно, почему вы все так поклоняетесь этому Малькольму?

– Ты что, не слышала? Он бог, – с сомнением протянул Тэш.

– Бог? – расхохоталась Мойя. Никто ее не поддержал. – Слушайте, ну вы чего?

– Меня там не было, – задумчиво произнесла Брин, – но он действительно много знает. Когда я упомянула о Древнем, он сбежал так быстро, будто хотел его поймать. А еще он предсказал, что Сури похитят.

– Если верить Трессе. Я лично ей не верю. – Воительница просверлила вдову Коннигера злобным взглядом. Та улыбнулась в ответ. – Хорошо, допустим, Малькольм знает все на свете. Только это не имеет никакого значения, потому что мы не можем найти остров. – Она вгляделась в плотную пелену тумана.

– Даже если он действительно где-то в море, – добавил Тэш, – мы не знаем, как далеко от берега и в каком направлении. – Он встал и сделал несколько шагов к воде. Вокруг дырки на его рубашке расплылось пятно крови.

– Подождем, пока туман рассеется, – сказала Тресса.

– А если не рассеется?

– Не может же он вечно тут висеть.

Мойя удивленно взглянула на нее.

– Вчера мы разговаривали с призраками, мимо нас прошла толпа мертвецов, а Тэкчин с Тэшем обнаружили гнездо, в котором вместо яиц лежали глазные яблоки. Да, и еще деревья общаются между собой. В этом месте туман легко может висеть вечно.

– Слушайте, если кто хочет домой, идите на здоровье, – заявила Тресса. – Я найду остров и без вас.

– Потому что так предсказал Малькольм?

– Да.

– Ну ладно, – отозвалась Мойя. – Если хочешь, оставайся, а мы…

– А что говорят деревья? – спросила Брин у Гиффорда. – Может, они знают, как добраться до острова?

Тот покачал головой.

– Я спфашивал. Они мне не ответили.

– Может, они разговаривают только по ночам?

– Возможно.

– Надо подождать, – еле слышным голосом предложила Роан.

– Подождать? – переспросила Мойя. – Чего именно? Нам придется идти день и ночь. У нас мало еды и воды. Будет чудом, если нам удастся выбраться из болота и не заблудиться. Чем дольше мы здесь торчим, тем больше шансов, что на обратном пути попадем в беду.

– Совсем как в Тирре, – задумчиво произнесла изобретательница.

Мойя уложила остатки сыра в мешок.

– Что такое, Роан?

– Вода… уходит.

– Уходит?

– В Тирре вода стояла то высоко, то низко. Если посмотреть на стволы деревьев, по разнице в цвете можно понять, до какой высоты она поднимается.

Мойя взглянула на близлежащие деревья.

– Там ничего нет.

– Да, – подтвердила Роан, – потому что сейчас вода высоко. Через несколько часов она опустится.

– И что тогда?

– Теперь все ясно! – торжествующе воскликнула Тресса. – Мы попадем на остров посуху. Я же говорила, Малькольм всегда прав.

– Сколько нужно ждать?

– Не знаю, – пожала плечами Роан.

Мойя вздохнула.

Поход казался ей пустой тратой времени, только вот… Роан считает, план Трессы выполним, а ведь она сама умеет творить чудеса. В конце концов, на проклятом болоте может произойти все что угодно.

Неужели Тэтлинская ведьма действительно где-то рядом? А вдруг мы и вправду ее найдем? И что она тогда с нами сделает?

Глава 24Дорожные тяготы

После перегонки ячменное пиво превращается в спиртное. Если перегнать еще раз, вкус станет слабее, зато напиток – крепче.

«Книга Брин»

Лес закончился. Дорога петляла между деревнями. Большинство фрэев никогда раньше не видели рхунов; многие, в особенности рабочие-гвидрай, бросали свои дела и шли за телегой, чтобы получше рассмотреть тварь в клетке. Мовиндьюле злился: зеваки пугали лошадь, которую и так было непросто держать под контролем. Впрочем, большую часть времени животным занималась Трейя.

– Вы сами ее поймали?

– Она опасна?

– Что будете с ней делать? Выставите на всеобщее обозрение в столице?

Вопросы сыпались со всех сторон, однако Мовиндьюле хранил молчание. Он чувствовал себя слишком несчастным, чтобы проявлять дружелюбие. На левой ноге вспухла мозоль, на голове отросла щетина, к тому же его воротило от походной стряпни. Хлеб закончился, а пустой суп не утолял голод после дневного перехода. Больше же всего принца бесило, что рхунка ехала в клетке со всеми удобствами.

Слухи о диковинке быстро распространились по округе. К тому времени, как принц добрался до Аллуривилля, за телегой брела целая толпа любопытных. Мовиндьюле намеревался остановиться в городке и вознаградить стертые ноги и пустой желудок за страдания, но зеваки так бесновались, что пришлось снова пуститься в путь.

Всю дорогу тварь не сводила с него глаз.

На ней было одно из платьев Трейи. На весенней ярмарке часто показывают то козла в шляпе, то корову в плаще. Рхунка в платье служанки выглядела примерно так же.

– У нее есть клыки?

– Чем она питается?

– А если ткнуть ее палкой, она будет визжать?

Пара бездельников кинули в рхунку камнями. Трейя прикрикнула на них и попросила Мовиндьюле вмешаться. Он не стал ничего предпринимать: ему пришлось всю дорогу до Авемпарты и обратно идти пешком, а эта тварь едет в телеге, как знатная дама. Принц не видел ничего предосудительного в том, чтобы немножко ее расшевелить. Он и сам бы с удовольствием потыкал в нее палкой.

Мовиндьюле надеялся вернуться в Эстрамнадон до заката, однако ошибся в расчетах. Это привело его в бессильную ярость. Ему хотелось поскорее оказаться дома, но путешествовать ночью представлялось совершенно невозможным: он и так два раза поскользнулся на корнях. Тело ныло от усталости, стертые ноги немилосердно болели, а ночи становились все холоднее. Принц не сразу понял, что пора искать место для ночлега; ему казалось, еще вот-вот, и за поворотом покажутся огни Эстрамнадона. Наконец он сдался и приказал устраивать привал. Впрочем, к тому времени уже стемнело. Мовиндьюле сжалился над Трейей и зажег огонь сам.

– Вот, держи. – Служанка протянула рхунке миску с едой. – Осторожно, горячо.

– Зачем ты это делаешь? – поинтересовался принц, наблюдая, как Трейя просовывает дымящуюся миску в клетку.

– Что делаю? Кормлю ее? Вы же кормите лошадь.

– Нет, я имею в виду, почему ты разговариваешь с ней как с разумным существом?

– Она и есть разумное существо.

Мовиндьюле расхохотался.

– Она – животное.

– Животные не умеют говорить, а она умеет.

– Скворцы и попугаи тоже могут говорить, но это не делает их разумными. Ее обучили подражать нашей речи, вот и все.

– Не думаю, что…

– Ради Феррола, даже не пытайся думать. Гвидрай не созданы для размышлений. Мы путешествуем уже несколько дней. Если бы эта тварь действительно умела разговаривать, а не повторять слова, которым ее научила Арион, она бы заговорила. Если бы ты сидела в клетке, то, наверное, потребовала бы, чтобы тебя выпустили, разве не так? А она молчит, потому что у нее соображения не больше, чем у козы. В ней нет ни капли разума.

Трейя покачала головой.

– Она со мной разговаривала. Поблагодарила за еду, даже похвалила…

– Я же сказал, ее обучили простым вещам. На дворцовой конюшне есть конь, который умеет считать, отстукивая числа копытом, однако это вовсе не значит, что он способен заседать в Аквиле. Все дело в дрессировке. А теперь посмотри на эту мерзость: сидит, забившись в угол, что-то бормочет, пускает слюни, кричит… Ты видела, как она бросалась на решетку? Совсем полоумная! В глаза ей посмотри – разве там есть хоть искра мысли?

– Ей страшно, потому она и дрожит. Из-за того, что ее держат взаперти. Она сама мне сказала.

Мовиндьюле недоверчиво усмехнулся.

– Она тебе сказала? Ты сама-то себя слышишь?

– Я не говорю, что она так же разумна, как мы, но не считаю ее животным вроде коровы или овцы. У нее есть чувства, и она умеет их выражать.

– Корова и овца тоже умеют.

– Вы понимаете, что я имею в виду.

– Я-то понимаю, а вот ты глубоко заблуждаешься. – Мовиндьюле отставил в сторону миску с отвратительным варевом и поднялся на ноги. – Завтра мы привезем ее к отцу. Он вытащит из нее то, чему ее научила Арион.

– Что он будет с ней делать?

– Понятия не имею.

– Значит, вы не верите, что она владеет Искусством?

Принц задумался. Ему вспомнились слова Джерида: «Одним талантом тут не обойдешься. Удар был такой силы, что мне показалось, у Авемпарты есть башня-близнец». Сперва Мовиндьюле и сам в это поверил. Теперь же, рассмотрев тварь поближе и увидев, как она пускает слюни, осознал свою ошибку. Тогда он находился в состоянии шока, едва не погиб и потому сделал поспешный вывод. Произошедшему в Алон-Ристе есть десятки объяснений, и ни одно из них не предполагает существование рхунки, владеющей Искусством. Кроме того…

– Разве мастер Искусства позволит заточить себя в клетку?

На лице Трейи отразилось смущение. Если бы служанка знала о существовании рун Оринфар, возразила бы, что из-за них любой мастер Искусства, будь то рхун или фрэй, становится беспомощным. А если бы соображения у нее было чуть больше, чем у золотой рыбки, ей пришло бы в голову, что рхунку могли обманом заставить надеть ошейник. Однако Трейя проглотила заявление Мовиндьюле и просто кивнула.

– Что с ней станет, когда ваш отец получит то, чего желает?

– Какая разница?

Дорога прошла как в кошмарном бреду. Сури страдала от боли, тошноты, головокружения и обездвиживающего, лишающего воли страха. Его едкое облако немного рассеивалось, только когда фрэя-служанка приносила еду и ласково говорила с ней. Временами вокруг телеги собирались толпы ужасных фрэев; они хохотали, тыкали разными предметами и кидали камни. Один камень едва не проломил Сури голову.

Казалось, она тонет в липкой густой смоле. Сури старалась представить, что находится где-то в другом месте, например, в Долине Боярышника. Эти мысли помогали слегка раздвинуть тугую вязкую массу, однако смола просачивалась сквозь пальцы, и образ Серповидного леса мерк и рассеивался. Попытки освободиться изматывали до предела. Мокрое от пота тело коченело даже под одеялом, желудок бунтовал от непрерывной тряски. Большую часть времени ее терзали ужасные головные боли. Порой ей чудилось, будто стены смыкаются, а она сама исчезает. Сури приходила в себя, встревоженная и растерянная, и обнаруживала, что по-прежнему заперта в клетке. Тогда на нее обрушивалась новая волна страха; не в силах сдержаться, она всем телом билась о решетку. Синяки лишь усугубляли ее страдания.

Лучше смерть, чем такие муки.

Мысленным взором Сури увидела яркую вспышку.

Бабочка.

Не открывая глаз, она попыталась найти ее. Это оказалось несложно.

Бабочки не умеют прятаться.

Сури ясно видела оранжевые крылья с черным ободком, испещренные белыми пятнышками. Красивые.

А до того…

Яркие крылья исчезли, и девушка увидела нечто, напоминающее плотный зеленый боб, свисающий с ветки.

Куколка.

Гусеницы сами заточают себя в висячую тюрьму.

Какой ужас.

Мысль о заточении ужасна даже для гусеницы, тем не менее… Может, в этом весь смысл? Крылья не даются свыше, они вырастают, развиваясь изнутри. Отгородившись от внешнего мира, гусеницы черпают силу в себе. Без помощи извне, без какой-либо поддержки они находят силы выжить, и если им это удается, то меняются навсегда.

«Но я уже стала бабочкой, – подумала Сури. – У меня уже есть крылья. Я их заслужила».

Так что происходит, когда бабочка оказывается внутри куколки?

Глава 25Таинственный остров

Зачастую, чтобы что-то увидеть, нужно знать, что именно ты хочешь найти. Знание, что ты хочешь найти, приходит с мудростью. А мудрость приходит с приливом – особенно если у него есть зубы.

«Книга Брин»

Торопись.

Как и многие, Гиффорд дремал. Несмотря на туман, день выдался необычайно теплым, и поскольку путникам ничего не оставалось делать, кроме как ждать, почти всех быстро сморило. Не спали только Роан, считавшая сон пустой тратой времени, а также Тресса и Брин, учившая обеих читать.

– Попробуй еще раз, – предложила Хранительница Трессе.

Та злобно взглянула на значки, выведенные палочкой на песке. Гиффорд понятия не имел, что там написано; он знал только, что Брин изобрела новый вид магии. Какие потрясающие люди меня окружают.

Торопись!

Гиффорд поднял голову и огляделся в поисках Тэша: голос был точь-в-точь как у него. Однако Тэш мирно спал на траве у самой кромки песка.

«Торопись! Торопись! Торопись!» – зашелестело несколько голосов сразу.

Гончар резко сел.

– Что, кошмар приснился? – сочувственно поинтересовалась Тресса.

– Мне сегодня приснился, и не один, – сказала Брин.

– Дай-ка угадаю. Мик?

Брин кивнула.

– Он и тебе явился, Гиффорд?

Тот помотал головой.

– Тогда что с тобой?

– Кажется, дело плохо. – Гиффорд помахал Мойе, обходящей вместе с Тэкчином крошечный лагерь, – та немедленно подошла к нему.

– Что такое?

– Дефевья опять фазговафивают.

Его ответ возымел действие. Даже Тэш и Дождь проснулись.

– Что говорят?

– Ну… – Гончар помедлил, подбирая слова без буквы «р». – Они хотят сказать, что мы должны спешить.

– Спешить? Куда?

– Не знаю. – Гиффорд подумал и добавил. – Может, на остфов.

Деревья остров не упоминали, однако с момента пробуждения Гиффорд чувствовал необъяснимую тревогу. Сури учила его не пренебрегать незначительными на первый взгляд ощущениями и предчувствиями, блуждающими на краю сознания. Обычно он оставлял такие еле заметные сигналы без внимания; их было хорошо слышно лишь во время чрезвычайных событий: например, когда великаны напали на Далль-Рэн, чутье подсказало, что нужно спрятаться в погребе. В то время Гиффорд ничего не знал об Искусстве, теперь же, задним умом, оглядывался на свою жизнь и видел прямые пути, которые раньше казались запутанными и извилистыми. Как правило, голос Элан был с трудом уловим, только не здесь: болото Ит превращало слабый шепот в оглушительный крик.

Шевелись!

– Роан, – сказала Мойя, – проверь свою палку.

У края воды была воткнута пятифутовая палка с насечками.

– Сколько?

– Восемь.

– А в прошлый раз было девять.

Роан кивнула.

– Освежи-ка мою память. Восемь – меньше, чем девять, верно? Значит…

– Значит, уровень воды прошел свою нижнюю точку и теперь поднимается, – испуганно пролепетала изобретательница, будто сознаваясь в убийстве.

– Ты говорила, нужно просто подождать. А ты… – Мойя повернулась к Трессе, – обещала, что мы попадем на остров посуху.

Она указала на море, исчезающее в непроницаемом тумане. Во время отлива обнажилась полоса суши, однако остров так и не появился.

В кои-то веки Тресса ничего не смогла возразить.

– Что еще говорят деревья? – обратилась воительница к Гиффорду. – Может, подскажут, что нам делать?

Гончар покачал головой.

Мойя нервно провела рукой по волосам.

– Слушайте, я не Персефона. Мне нужна помощь. Роан, ты здесь самая умная. У тебя есть идеи?

«Она чувствует то же самое, – догадался Гиффорд. – Со мной такое было. Ей пока невдомек, что происходит, но она слышит голос Элан. Похоже, место на нас так действует».

Роан сосредоточенно наморщила лоб и принялась задумчиво жевать кончики волос.

– А вот в песне говорится… – начала Тресса.

– Ради Тэта, не пой! – воскликнула Мойя. – Деревья испугаются.

Тресса сердито нахмурилась и пробормотала: «В тумане тонет островок – на нем она живет».

– Мы прошли через все болото, – заметил Тэш, – нет здесь никакого острова. Песня врет.

Роан стояла неподвижно, широко раскрыв глаза, словно видела то, что не под силу простым смертным.

– «В тумане тонет островок», – прошептала она.

– Что такое, Фоан? – забеспокоился Гиффорд.

– «В тумане тонет островок», – повторила девушка. – Остров здесь, просто его не видно в тумане.

– Мы знаем, – усмехнулась Мойя. – То есть, не знаем наверняка, но надеемся.

– Как найти то, чего не видно? – спросила Роан.

Брин закрыла глаза.

– Может, почувствовать?

– Как ты почувствуешь остров, находящийся в нескольких милях от тебя? – недоверчиво хмыкнула Мойя.

– Ты права, – задумчиво произнесла Роан. – Его нельзя ни потрогать, ни унюхать, ни попробовать на вкус…

– Услышать? – предположила воительница.

Девушка кивнула.

– Как можно услышать остров? – удивился Тэш.

Роан снова принялась жевать свои волосы. Через пару секунд она воскликнула:

– Одри!

– Чего? – не поняла Мойя.

– Выстрели в туман.

– Куда?

– Вон туда! – Роан указала на волны.

Мойя с недоумением пожала плечами, однако вынула стрелу из колчана.

С замиранием сердца все наблюдали, как она натягивает тетиву, целится и стреляет.

Тэнг.

Стрела исчезла в тумане.

Плюх.

– Вода, – произнесла Роан, не открывая глаз. – Попробуй еще раз. Возьми чуть левее.

Мойя выстрелила.

Плюх.

– Теперь правее.

– Думаешь, у меня бесконечный запас стрел?

– Ты хочешь стрелы сберечь или найти остров? – вмешалась Тресса.

– Может, его вообще не существует.

– Существует.

– Даже если мы его найдем, как туда добраться? – спросил Тэш.

– Стреляй правее, – повторила Роан.

Плюх.

Плечи Мойи поникли.

«Торопись! Торопись! Времени не осталось!» – зашумели голоса у Гиффорда в голове.

– Дефевья гофорят, нужно спешить. Вфемени не осталось.

– Вот видите! – обрадовалась Тресса. – Деревья на моей стороне!

Роан принялась что-то чертить на песке.

– Еще правее.

– Роан, – раздраженно произнесла Мойя, – ты уверена…

– Давай уже! – рявкнула Тресса.

Воительница вздохнула, достала из своего скудного запаса еще одну стрелу, взглянула на Тэкчина и с сомнением покачала головой. Потом прицелилась гораздо правее, чем в предыдущий раз, и спустила тетиву.

Тинк!

Все вздрогнули.

– Это не вода, – первой подала голос Мойя.

– Точно, не вода, – подтвердила Тресса.

Роан начертила на песке полукруг.

– Стреляй еще раз. В том же направлении, но не так далеко.

Мойя кивнула и выпустила еще одну стрелу.

Тинк!

– Он там.

Скорее! Торопись, или будет поздно!

– Дефевья говофят, надо идти, – объявил Гиффорд.

– Куда? – спросил Тэш. – Напоминаю, вплавь не получится.

– Роан, что ты делаешь?! – воскликнула Мойя.

Девушка шагала по воде.

– Фоан! – тревожно позвал Гиффорд.

Когда Роан сосредоточивалась, то не замечала ничего вокруг. Его жена, не останавливаясь, уверенно двигалась вперед.

– Собирайте пожитки и следуйте за ней, – распорядилась Мойя. – Живо!

Все бросились к костру. Теплый день заставил многих снять влажную одежду. Гиффорд не был исключением; его вещи в беспорядке валялись на земле. Не разбирая что где, он сгреб все в охапку и засунул в мешок, а заодно схватил и мешок Роан. Повесив по мешку на каждое плечо, он обернулся и замер.

Роан исчезла.

– Фоан! – крикнул он. – Фоан!

Все забеспокоились.

– Роан! – позвала Мойя.

Она прыгала на одной ноге, пытаясь надеть сапог.

– Я тут!

Гиффорд повернулся на звук и наконец различил в густом тумане еле заметный силуэт.

– Где? – Мойя проследила за его взглядом и ахнула: Роан казалась призраком, скользящим по глади моря.

– Я же говорила! – воскликнула Тресса.

– Великая Праматерь! – ошеломленно пробормотал Тэш. – Она идет по воде!

– За мной! – Роан махнула рукой. – Скорее! У нас мало времени.

– Как она это делает? – удивилась Брин, разглядывая безмятежную, но в то же время такую коварную поверхность воды.

– Я не больно-то хорошо плаваю, – признался Дождь.

– Можно подумать, я выдающийся пловец. – Гиффорд указал на металлическую скобу, стягивающую ногу.

«Главное – Роан, – произнес он про себя. – Для меня нет ничего важнее».

Ледяная вода мертвыми пальцами обхватила лодыжки. Гиффорд упорно двигался вперед, однако, к его удивлению, море глубже не становилось. Он шел по тайной тропе, ведущей в никуда.

– Здесь отмель!

– Естественный мост! – восхитился Тэкчин.

Двигать больной ногой под водой оказалось серьезным испытанием, но Гиффорд упрямо пробирался сквозь туман. Он и так передвигался медленно, а сейчас практически полз. Пришлось махнуть остальным, чтобы шли вперед. Роан с улыбкой ждала. Когда Гиффорд поравнялся с ней, она забрала у него свой мешок, что, впрочем, не сильно облегчило дело. Приходилось приподнимать бедро двумя руками, перемещать хромую ногу, шагать здоровой, а потом повторять все заново. Каждый шаг занимал намного больше времени, чем обычно. Вскоре гончар понял, почему деревья так его подгоняли.

Вода поднималась.

Ледяные руки цеплялись за икры. Двигаться становилось все труднее. Гиффорд вгляделся вдаль, надеясь увидеть очертания острова, – тщетно.

– Как думаешь, далеко он?

– Не знаю, – ответила Роан.

«Времени не осталось!» – вспомнился призыв деревьев.

– Иди вперед. Шагай на запад.

Роан удивленно взглянула на него, на больную ногу, потом тоже вгляделась вдаль.

– Положи руку мне на плечи.

– Фоан, иди одна. Я слишком медленный.

– Обопрись на меня и прыгай. Мы доберемся.

– Ты же не умеешь плавать.

– Умею.

– Кое-как.

– Если будешь прыгать, плыть не придется. Давай!

Они двинулись навстречу приливу, словно диковинный краб с двумя руками и четырьмя ногами. Болото и песчаный берег скрылись из виду. Их товарищи тоже – всех поглотила белая дымка. Куда ни взгляни, везде одно и то же: непроницаемые клубы тумана. Сверху доносились крики чаек.

Вода поднялась выше колена.

Песок закончился. Гиффорд чувствовал под ногами гладкие камни, ракушки и скользкие липкие щупальца, обвивающиеся вокруг лодыжек. Сперва он подумал, это рыбы или змеи, потом заметил клубки водорослей. Ах вот оно что. Через некоторое время вода поднялась до бедер, и прыгать уже не получалось. По лбу Роан катились капли пота. Гиффорд увидел на ее лице страх.

Роан не любила воду. За всю жизнь ей дважды пришлось погружаться с головой. В первый раз она по рассеянности упала в водопад Серповидного ручья и сломала лодыжку, а во второй раз, в Нэйте, прыгнула вместе со всеми в подземную реку и чуть не утонула. Третий раз тоже не сулил ничего хорошего.

Гиффорд перестал упрашивать Роан бросить его и начал прикидывать, удастся ли ему плыть и тащить ее на себе. Если я лягу на спину, а она взберется на меня как на плот…

Что-то скользнуло по его здоровой ноге. Точно не водоросли.

– Ты чувствуешь? – спросила Роан.

– Не останавливайся. – Гиффорд принялся грести свободной рукой. Пальцы коснулись чего-то твердого, чешуйчатого и довольно большого. – Держись за меня.

Ноги оказались бесполезными, зато руки были полны сил. Роан обхватила его за шею, и он поплыл.

Гиффорд разглядел сквозь туман очертания деревьев и улыбнулся.

Мы добрались! У нас получилось!

На ноге сомкнулись мощные челюсти.

Гончар вскрикнул, правда, скорее от страха, чем от боли. Укусившая его тварь обладала острыми зубами, но скудным умом – она выбрала ногу, стянутую скобой.

Невидимый хищник дернул за ногу, пытаясь добраться до живой плоти, но стальная скоба защищала не хуже доспехов. Гиффорд несколько раз двинул гадину кулаком, пока та не отцепилась, а потом с удвоенной силой погреб к берегу.

Он плыл, опустив голову в воду и выныривая лишь чтобы глотнуть воздуха. Смотреть вперед не было ни времени, ни сил. Единственное, о чем удавалось думать, – о неведомой твари и о том, есть ли здесь другие. Воображение рисовало ужасные картины, как морское чудище вцепляется в Роан. Девушка одной рукой крепко держалась за Гиффорда, а второй гребла что есть мочи, отчаянно работая ногами. Отлично! Хороший пинок поможет отвадить любого хищника.

С каждым гребком, с каждым вздохом Гиффорд ожидал боли от укуса или еще более сильной боли от крика Роан. Кто-то схватил его за руку: гончар замахнулся кулаком, но…

– Гиффорд! Гиффорд! – закричал Тэш. – Наконец-то!

– Здесь мелко, – проговорила Мойя, подавая руку Роан.

Гиффорд ощутил под ногами песок и камни. Вода доходила до бедер. Берег был совсем близко.

Они выползли на сушу и, тяжело дыша, рухнули на землю.

Хвала богам, добрались. Только вот куда именно?

Глава 26Драконий холм

Никто не знал, что она отправилась туда ночью, а если бы и знал, ни за что бы не догадался, зачем. Я тоже об этом не знала, а если бы узнала, мое сердце разбилось бы на мелкие кусочки. К тому времени, как я узнала, оно уже было разбито.

«Книга Брин»

Мокрая трава липла к подолу платья. До рассвета всего несколько часов. Персефоне не спалось; это плохо для нее самой, для Нолина, для ее народа. Она поднималась на холм в темноте, совсем одна. Лучше, чтобы никто не знал, особенно Нифрон. Ее муж крепко спал в своем шатре; он никогда не испытывал трудностей со сном.

Персефону пробрала дрожь. Она плотнее закуталась в плащ, вспоминая, в какой восторг пришла Роан, впервые увидев на фрэйской одежде пуговицу. Мысль пронзила ее, словно стрела.

Мне следовало пойти с ними. Но как? У меня Нолин, я – киниг. Возможно, если я повторю несколько раз, то сама в это поверю: все-таки у нас есть слабая надежда.

Пронизывающий ветер впивался в кожу, пробирал до костей. На открытом склоне холма, за час до пробуждения самых ранних пташек, Персефона была совершенно одна. Она годами чувствовала себя одинокой, но сейчас впервые оказалась в одиночестве. Все ее друзья ушли на болото. Впрочем, даже если бы и остались в лагере, она не решилась бы поговорить ни с Мойей, ни с Роан, ни с Брин.

Только он может меня понять.

Дракон по-прежнему неподвижно лежал на вершине холма. Персефона много раз поднималась к нему, но никогда не подходила так близко. Сегодня – особый случай: она намеревалась сказать нечто важное, пусть даже никто ее не услышит.

Киниг планировала приблизиться вплотную и прикоснуться к дракону. Увидев, что тот приоткрыл один глаз, замерла. Вертикальный зрачок то расширялся, то сужался, фокусируясь на ней, сам же дракон оставался неподвижным. Если бы у него дрогнула хоть одна чешуйка, Персефона умерла бы от страха. Один его размер внушал ужас: клыки длиной и толщиной с руку, а глаза – величиной с двери. То, что дракона сотворила Сури, просто не укладывалось в голове. А еще она разрушила город. Киниг видела это своими глазами. Сури всегда казалась странной, но не злой, а вот ее творение выглядело устрашающе. Черно-зеленая чешуя, удлиненные зрачки, огромные клыки – мистик явно создала не милого щеночка.

Зачарованная драконьим взглядом, Персефона словно приросла к месту. У нее не хватило духа сделать и шага.

– Они ушли. Мойя, Роан, Гиффорд, Брин, Тэш, Тэкчин, Дождь и… – Она нервно рассмеялась, – и даже Тресса. Кто бы мог подумать. – Сильный порыв ветра колыхнул траву. Персефона еле устояла на ногах, дракон не шевельнулся. – Они отправились спасать Сури. Она, наверное, уже в Эстрамнадоне. Скорее всего, фрэи ее убьют. Возможно, прямо сейчас ее пытают. Ты же знаешь, она мне как дочь. – Персефона потупилась. – Я ни разу ей этого не сказала, а зря. Надеюсь, она и сама догадывается. Вот так всегда: мы решаемся сказать кому-то важные слова, только когда уже слишком поздно.

Ее глаза наполнились слезами.

– Я даже не знаю, слышишь ли ты меня. Может, ты… совсем неживой, но я хочу сказать тебе то, чего не успела шесть лет назад. – Персефона шмыгнула носом. – Я пыталась. В ночь последнего штурма я послала за тобой Падеру. Следовало самой побежать к тебе со всех ног, только я была прикована к постели из-за раны… И потом, я надеялась, у нас еще будет время. Думала, скажу завтра. Откуда мне было знать?

Персефона посмотрела в огромный немигающий драконий глаз и прочла в нем ответ.

– Понимаю, ты считаешь меня виноватой. Справедливо. В любом случае… – Киниг снова шмыгнула носом, силясь вздохнуть. – Той ночью… я хотела сказать тебе… что в прошлый раз говорила неискренне и… и…

Персефона разрыдалась, закрыв лицо руками. С тех пор минуло больше пяти лет, для нее они промелькнули как одна минута. Киниг по-прежнему видела перед собой его лицо, его взгляд, полный боли. Он был Убийцей Богов, великим воином, но получил смертельный удар от раненой женщины, прикованной к постели и вооруженной лишь словами.

Выходит, он сделал это сразу после нашего разговора? Пошел к Сури и сам попросил? А может, она предложила, а он, не видя смысла жить дальше, согласился?

И добровольно отдал свою жизнь ради спасения человечества.

– Кто бы мог подумать, – сквозь слезы произнесла Персефона, – я назвала тебя себялюбивым, обвинила в том, что ты не думаешь о нас…

Не в силах стоять, она рухнула на колени.

Сури не сможет творить драконов, потому что другого Рэйта больше нет.

– Я люблю тебя, Рэйт. Прости меня за все.

Дракон моргнул, издав звук, будто встряхнули простыню.

Персефона удивленно взглянула на него, однако Гиларэбривн оставался бездвижным.

Платье промокло от росы. Ветер трепал волосы, хлопал полами плаща.

Я приняла неверное решение. А вдруг я поступила правильно? Что если бы Падера все-таки нашла его? Что если бы я была здорова и сама пришла к нему? Как бы он поступил, узнав правду о моих чувствах? Если бы он не принес себя в жертву, тогда бы все мы погибли. Не было бы Нолина. Гиффорд, вернувшись из Пердифа, обнаружил бы труп Роан. Брин и Тэш никогда бы не воссоединились, как и многие другие. Стоила ли его жизнь таких жертв?

Рэйт так не считал.

Персефона поднялась на ноги. До рассвета оставалось совсем мало времени. Мир неумолимо двигался навстречу неизведанному. Киниг не могла позволить, чтобы ее застали плачущей на Драконьем холме. Люди начнут задавать вопросы, и она может случайно выболтать правду.

– Рэйт, – сказала она, – то, что я говорила на твоих похоронах… это ложь. Я злилась. Мне было плохо. Я так по тебе тосковала. – Она вытерла слезы. – Не знаю, слышишь ты меня или нет, но если слышишь, пожалуйста, не думай обо мне плохо. Я не сказала этого, когда ты просил, но я любила тебя… и до сих пор люблю, и всегда буду любить. Пожалуйста, не держи на меня зла.

Персефона кое-как восстановила дыхание, повернулась и принялась спускаться по склону холма. Едва она успела сделать несколько шагов, как сзади раздался шорох.

Гиларэбривн поднял голову.

Киниг ахнула и застыла на месте от страха. Если бы дракон захотел, то мог бы убить ее множеством разных способов. Он открыл пасть, и сердце Персефоны замерло. Она представила, как чудище хватает ее зубами и заглатывает целиком. Дракон не напал. Долгое мгновение они смотрели друг на друга. Наконец, как только на небе появились первые лучи солнца, Гиларэбривн заговорил. Он произнес всего два слова, однако их хватило, чтобы Персефона упала на колени.

– Даже сейчас.

Глава 27Тэтлинская ведьма

Насколько мне известно, у острова нет названия. Не хочу его выдумывать: некоторые места должны оставаться безымянными, слова – не произнесенными, а люди – не потревоженными.

«Книга Брин»

Валуны на острове выглядели совсем как люди: в основном старики, но встречались и сморщенные старухи, был даже ребенок с курносым носом и удивленно раскрытыми глазами. Один камень походил на злобного волка; сходства добавляли густой мох, напоминающий шерсть, и торчащий из пасти клык – побелевший от времени корень засохшего дерева. «Может, просто игра света и воспаленное воображение», – подумала Брин. Как бы то ни было, образы получались не очень-то приятные и гостеприимные.

Путники устроились на клочке песчаного берега, чтобы отдохнуть после переправы. Никто не пострадал, но все промокли, устали и никак не могли поверить, что справились. Таинственный остров действительно существует, и им удалось до него добраться.

Интересно, Тэтлинская ведьма тоже существует?

Брин разглядывала расщелины между валунами, выискивая проход внутрь острова.

Неужели это и есть ее дом?

Хранительница Уклада знала о ведьме все, кроме песни Малькольма. Эту женщину повсеместно считали матерью всего дурного на земле. По слухам, она так безобразна, что любой, кто ее увидит, тут же превращается в камень, и настолько порочна, что ей нет дороги даже в Нифрэл – часть загробного мира, куда после смерти попадают злодеи и убийцы. Ее козням нет числа: например, как-то раз она наградила одного человека певческим даром, а взамен сделала глухим. Все болезни и хвори, даже обычный насморк, – ее рук дело. Самые страшные несчастья называют Ведьминым подарком или Тэтлинской напастью.

Дурная слава Тэтлинской ведьмы распространилась по всему лику Элан: ее ненавидят и боятся и рхуны, и фрэи, и дхерги. Это она породила демонов и рэйо. Существует сотни историй о том, как злобная старуха заманивает ничего не подозревающих путников к себе в хижину, а потом варит в огромном закопченном котле и съедает на ужин, запивая вместо вина кровью несчастных жертв. Во всех этих россказнях есть нечто общее: ведьма обычно ждет конца времен, сидит на пне и, как правило, живет у омута. Брин помнила множество таких баек, но ни в одной не могла найти подсказку, как себя вести и что делать.

Мы заявились к ней домой.

Девушка снова взглянула на каменные лица.

Остров вполне ей под стать.

Темные бесформенные камни, извилистые лианы, свисающие с искривленных ветвей, непроницаемый туман – чем не обиталище Тэтлинской ведьмы? Интересно, она поселилась здесь, потому что это место так же безобразно, как она сама, или здесь когда-то был райский остров, и она его уничтожила?

– Эй, ты как? – шепотом спросил Тэш.

Брин молча кивнула, не решаясь нарушить тишину.

Путники с подозрением разглядывали огромные камни. Дождь смотрел на них как зачарованный, Мойя держала Одри наизготовку и только Роан не проявляла интереса к окружающей обстановке. Она сосредоточенно изучала скобу на ноге Гиффорда и отпечатавшиеся на ней следы острых зубов.

– Какие наши действия? – обратился Тэш к Мойе, проверяя мечи.

– Ты о чем? – хмуро отозвалась воительница.

– У тебя есть боевой план?

– Ты в своем уме? – вмешалась Тресса. – Какой боевой план? Мы явились сюда не убивать, а просить об услуге. Кроме того, вы же не верите в Тэтлинскую ведьму. Это просто сказки, разве нет?

Мойя взглянула на Трессу, потом на Тэша.

– Честно говоря, не знаю. Сначала я не верила, но с тех пор столько всего произошло. – Девушка криво улыбнулась. – В общем… мы здесь, на ее острове. Если она действительно существует, конечно.

Еще вчера все они плевались именем Тэтлинской ведьмы направо и налево, словно шелухой от подсолнечных семечек, а теперь никто не рисковал поминать ее имя всуе, даже Мойя, носящая сомнительное звание главного сквернослова Далль-Рэна.

– Опять дождь пошел. – Воительница уныло взглянула на небо. – Что за место такое? Мы всю дорогу мокрые с ног до головы.

– За чем бы мы сюда ни явились, – вмешался Тэш, – лучше сделать это побыстрее. Дни становятся короче. Не хотелось бы застрять здесь на ночь.

– Ладно. – Мойя решительно выпрямилась. – Держимся вместе, поодиночке не ходим. Главное, чтобы никто не потерялся. Не думала, что буду спрашивать твоего мнения, – обратилась она к Трессе, – но как, по-твоему, нам следует поступить?

Та облизнула губы.

– Я считаю, нужно найти ее и вежливо попросить показать нам подземный проход.

– Что-то мне подсказывает, задача будет не из легких, – усмехнулась Мойя.

Все собрали пожитки, натянули капюшоны и побрели вслед за воительницей мимо каменных истуканов, вверх по скалистой тропе.

Подъем выдался непростым. Приходилось пользоваться не только ногами, но и руками, корнями, камнями и лианами. В паре случаев Мойю, Роан, Гиффорда и Трессу пришлось подсаживать, а Дождя – поднимать на веревке. Стройная и проворная Брин гордилась тем, что обходится без посторонней помощи, и не понимала, как можно бояться высоты.

Добравшись до вершины, путники обнаружили заросшую, но еще заметную тропу, ведущую в лес. Их обступили низкорослые деревья с шишковатыми стволами и черной растрескавшейся корой. Голые ветви походили на пальцы, пытающиеся ухватить нечто невидимое. С дерева шумно взлетел ворон. Брин удивилась, что Мойя не подстрелила птицу на лету и не помянула Тэта.

– Дорога раздваивается.

Все остановились. На развилке стоял загадочный и жутковатый камень семи футов в высоту и четырех в ширину, заросший сине-зеленым лишайником. На его поверхности не было заметно ни значков, ни рисунков, объясняющих, куда ведет каждая тропа.

– Есть идеи? – поинтересовалась Мойя у Брин и Трессы.

Обе беспомощно пожали плечами.

Мойя решительно шагнула направо. Брин сама бы туда не пошла – правая тропа вела в густую чащу. С другой стороны, такой выбор вполне объясним; они ведь не на пикник собрались.

Постепенно трава под ногами исчезла, деревьев стало больше. Почерневшие от дождя обнаженные ветви соединялись наверху, точно руки. Под ноги подворачивались коварные камни и корни. Все вокруг тонуло в густом тумане. Вскоре мелкий дождик перешел в настоящий ливень. Тропа превратилась в бурный ручей. Из-за тумана и непогоды трудно было судить о времени суток, – Брин показалось, что уже смеркается.

Мойя вновь остановилась, за ней – все остальные.

В сгущающейся тьме сверкнул желтый огонек. Отважная лучница медленно, осторожно двинулась вперед. На замшелом пне, достаточно близко, чтобы не затеряться в тумане, но достаточно далеко, чтобы казаться ненастоящим, стояло ведро, наполненное небольшими камушками. Капли дождя стучали по ободу, издавая печальные, тоскливые звуки.

Наконец путники вышли из леса. На поляне у пруда обнаружилась хижина, сложенная из замшелых камней и побелевших от времени переплетенных ветвей. Высокая тростниковая крыша, увитая лозой, напоминала остроконечную шляпу. Из трубы поднималась струйка дыма, в маленьком оконце виднелся свет.

– Пришли, – заключила Тресса и тихо запела:

Для ведьмы век – что год для нас, недолог путь людской,

И ведьма ждет конца времен, а также нас с тобой.

Нет в островерхом шалаше других у ведьмы дел,

Как черный омут сторожить у входа в мрачный Рэл.

– Значит, у песни есть еще слова? – хриплым шепотом спросила Мойя.

– Да.

– Почему ты раньше не сказала?

– Если бы мы не нашли остров, они бы не понадобились. Даже после первого куплета вы смотрели на меня как на дуру, а если бы я спела всю песню от начала до конца, вы бы решили, будто я совсем чокнутая.

Все столпились вокруг Мойи. Та стояла рядом с колодой, в которую был воткнут топор. На поверхности колоды и лезвии топора темнели подозрительные багровые пятна. С остроконечной крыши стекали струи дождя. На черной глади пруда расходились многочисленные круги. Тяжелые капли плюхались в ведро с камнями, стоящее у двери.

– Раз уж мы не собираемся идти на штурм, может, я постучу? – вызвался Тэш и, не дождавшись ответа, шагнул вперед.

– Погоди. – Мойя убрала мокрые волосы со лба. – Лучше я. – Она отдала Одри Тэкчину, поставила вещевой мешок на траву, глубоко вздохнула, крепко сжала кулаки и повернулась к хижине.

– Я с тобой, – сказал фрэй.

– Не надо. Одно дело, когда к старушке стучится женщина, и совсем другое – воин в полном вооружении.

– Тогда идем вместе. – Брин тоже поставила свой мешок на землю.

– Брин, не надо, – запротестовал Тэш. – Ты же…

– Я пойду.

– Там живет не обычная старушка, и мы к ней не с дружеским визитом.

– Согласен с Тэшем, – заявил Тэкчин. – Не стоит относиться к ней, как к Падере.

– А что, надо относиться как к медведице в берлоге? – возразила Мойя. – Может, копья себе сделаем, огонь разведем? Если это действительно та, о ком мы думаем, она обитает здесь уже очень давно и привыкла иметь дело с куда худшими тварями, чем мы с вами.

Тэкчин нахмурился.

– Малькольм не отправил бы нас на съедение, – вставила Тресса.

– Вот видишь? – ухмыльнулась Мойя.

– Значит, теперь ты веришь Трессе? – удивился Тэкчин.

– Малькольм не мог знать наверняка, – вмешался Тэш. – Я жил вместе с ним; он даже сапоги вечно не на ту ногу надевал.

– Не мог раньше об этом сказать? – фыркнула Мойя. – Ладно, оставайтесь здесь. Если нас с Брин съедят, поступайте по своему усмотрению.

– Я отправился с вами не для того, чтобы Брин съели, – решительно заявил Тэш.

– А я думала, ты отправился с нами из любви ко мне, – парировала Брин.

– Так и есть.

– Тогда стой и жди.

Тэш хотел ответить. Брин приложила палец к его губам.

– Ты рискуешь собой в Харвуде, и я не возражаю, потому что люблю тебя. Я понимаю, сражения – важная часть твоей жизни.

– Я – воин, это мой долг.

Брин кивнула.

– А я – Хранитель Уклада, и это мой долг.

– Ты не обязана подвергать себя опасности.

– Давайте обсудим это позже, – вмешалась Мойя.

– Может, у нас уже не будет другого случая, – отрезал Тэш. – Не хочу, чтобы она погибла.

– Мой долг – свидетельствовать значимые события. Это важная часть моей жизни.

– Возможно, именно потому Малькольм тебя и выбрал, – сказала Тресса, обращаясь скорее к самой себе, чем к Брин.

– Он меня не выбирал. Малькольм ни словом обо мне не обмолвился, – возразила та.

– Тогда зачем ты здесь?

– Чтобы помочь Сури.

– Нет, слишком уж просто, – покачала головой Тресса, будто разговаривая сама с собой. – Это как с кузницей – каждый должен внести свой вклад. У Дождя – особая задача. Роан разбирается в приливах. Гиффорд беседует с деревьями. Тэкчин и Тэш могут сражаться. У Мойи есть лук. Меня Малькольм выбрал в качестве каменщика, укладывающего каждый камень на свое место. Но зачем здесь Брин?

– Чтобы спасти Сури.

– Ты учишь меня читать. Для чего?

– Малькольм сказал… – Хранительница осеклась, однако дрожащим голосом продолжила: – …чтобы я научила других.

– Вот как он это делает – легким прикосновением, тонким намеком. Ты учила меня, потому что он так сказал. А поскольку ты проявила ко мне участие, Роан и Гиффорд предложили взять тебя с собой. – Тресса кивнула собственным мыслям. – Малькольм хотел, чтобы ты оказалась здесь.

Брин стало страшно, и в то же время в ее душе поселилась решимость.

– Пойдем, – кивнула она Мойе.

– Не знал, что ты умеешь работать с камнем, – произнес Дождь, обращаясь к Трессе.

– Я и сама не знала.

До хижины было всего несколько ярдов, но Хранительнице показалось, будто они с Мойей преодолели несколько миль.

Мойя громко постучала в дверь. В ушах у Брин звучали слова песни, которую только что спела Тресса:

Для ведьмы век – что год для нас, недолог путь людской,

И ведьма ждет конца времен, а также нас с тобой.

Нет в островерхом шалаше других у ведьмы дел,

Как черный омут сторожить у входа в мрачный Рэл.

Послышался звук поднимаемого засова.

Сердце Брин гулко бухало в груди. Его рваному ритму вторил то надвигающийся, то отступающий шум дождя. Не выдержав напряжения, девушка взяла Мойю за руку. Та ободряюще сжала ее ладонь.

Дверь чуть приотворилась, из щели показался луч света. На порог вышла женщина. Каштановые волосы, убранные в две длинные косы, открывали высокий лоб и изящную шею. При каждом движении в ушах звенели серьги из крошечных камушков, нанизанных на нитку. Хозяйка хижины не была ни стара, ни молода – седины не заметно, хотя в углах рта и вокруг глаз наметились морщинки. Несмотря на опасения Брин (она ожидала увидеть пылающие зрачки или что-то подобное), глаза у нее оказались совершенно обычными – за исключением цвета. Не карие, как у рхунов, не серые, как у дхергов, не голубые, как у фрэев, а зеленые, как у Нолина, только у малыша они сияли, а у Тэтлинской ведьмы внушали смутную тревогу. Брин почудилось, будто она заглянула в ночное небо и узрела вечность.

– Здравствуйте, – голос тоже звучал на удивление приятно.

– Э… здрасьте, – смущенно пробормотала Мойя.

Брин догадывалась, о чем та думает.

Это и есть ведьма? Что-то непохоже.

Не дождавшись продолжения, хозяйка хижины перевела взор на свинцовые тучи.

– Дождливо сегодня. Полагаю, вы заблудились?

– Так вы и есть Тэтлинская ведьма? – выпалила Мойя.

У Хранительницы замерло сердце.

Женщина вскинула брови.

– А вы ищете Тэтлинскую ведьму?

– Да, у нас к ней важное дело.

– Важное дело? – сощурилась зеленоглазая незнакомка. – Тогда, пожалуй, вам стоит войти. Вы согласны?

Мойя неуверенно взглянула на Брин.

– Можете не заходить, если не хотите. Просто… – Женщина перевела взгляд на струи воды, льющиеся с крыши, – дождь довольно сильный.

Она вернулась в комнату, оставив дверь открытой. Внутри было тепло и сухо; деревянный пол покрывали плетеные циновки, в очаге потрескивали поленья, перед ним стояло кресло-качалка, рядом – корзинка с вязанием. Хозяйка села в кресло и взялась за спицы.

– Пожалуйста, закройте за собой дверь. Снаружи мокро и дует.

По-прежнему держа Брин за руку, Мойя вошла в хижину.

Их встретил запах свежего хлеба: настоящее чудо после ночи, проведенной в болоте. Хижина Тэтлинской ведьмы показалась Брин самым лучшим местом на свете, ведь она до боли напоминала ее родной дом.

Куда ни кинь взгляд, повсюду лежали камни: в мисках, плошках, корзинах и кувшинах, многие – с отверстием, чтобы нанизывать на нитку. С потолка свисали пучки трав, на полках громоздились горшки, в углу стояла маслобойка, перед очагом на веревке сушилось белье. Внутри хижина казалась просторнее, чем снаружи, впрочем, большая часть комнаты тонула в полумраке.

– Так что привело вас на остров? – поинтересовалась хозяйка.

Ее наряд состоял из коричневого платья простого, приятного кроя, и рыжеватой шали. Лицо у нее было круглое, а уши удлиненные, но не заостренные, как у фрэев. Если не считать цвета глаз, женщина выглядела совершенно обыкновенной. Она мирно вязала, напомнив Брин мать.

Как странно. Может, колдовство? Вдруг ведьма специально сделала все таким приятным, чтобы сбить нас с толку? В сказках именно так и происходит.

– Вы – ведьма? – решительно спросила Мойя, встав перед женщиной.

Та нахмурилась, заметив, что с одежды на ковер капает вода.

– Меня зовут Мьюриэл, и это мой дом. Не могла бы ты сойти с ковра, пока не обсохнешь?

Мойя отступила на деревянный пол и снова взглянула на Брин, на сей раз не со страхом, а с недоумением.

– Так вы не ведьма?

Мьюриэл улыбнулась.

– Нет, не ведьма. Ты разочарована?

– Э… ну… честно говоря, да. Мы проделали долгий путь… ну, может, не очень долгий, но трудный, и надеялись… – Мойя перевела взгляд на огонь.

– На что?

Воительница смущенно хохотнула.

– Мы думали, ведьма покажет нам дорогу в край фрэев.

– Тот, что по ту сторону Зеленого моря? – удивленно спросила Мьюриэл.

Раздался стук в дверь.

– Что-то гости зачастили. – Хозяйка протянула Брин вязание, предположительно шарф. – Подержи-ка.

Прежде чем девушка успела взять его, дверь распахнулась. Внутрь ворвались Тэш и Тэкчин с мечами наголо.

– Тише, тише, – остановила их Мойя. – С нами все в порядке. – И со вздохом добавила: – Она не ведьма.

Убедившись, что никакой опасности нет, воины виновато потупились. Сзади напирали Роан, Гиффорд, Дождь и Тресса.

– Ну же, входите, не стесняйтесь, – саркастически произнесла Мьюриэл. – Не обращайте внимания на ковры, топчите где хотите.

– Послушайте, – вздохнула Мойя, – вы уж простите за беспорядок. Похоже, нас ввели в заблуждение. – Она злобно зыркнула на Трессу.

– Неужели? Кто-то научил вас, как сюда попасть? – поинтересовалась Мьюриэл, не переставая работать спицами.

– Наш друг по имени Малькольм сказал Трессе – кстати, вот она, – будто на этом острове живет Тэтлинская ведьма, которая знает секретный путь в Эстрамнадон. Где-то здесь должен быть тоннель. – Мойя пожала плечами. – Видите ли, фрэи держат в заточении нашу подругу. Мы надеялись, нам удастся найти путь, пробраться в их столицу и спасти ее. Судя по всему, не удастся.

– Здесь нет никакого тоннеля.

– Это не тоннель, – подала голос Тресса.

– Ты же говорила «тоннель», – подбоченилась Мойя.

– Я говорила «проход».

– Прохода здесь тоже нет, – сказала Мьюриэл.

– Есть, – возразила Тресса. – Туда можно попасть через омут.

Лицо женщины утратило благостное выражение.

– Здесь есть омут, только он не ведет в край фрэев.

– Он ведет к двери сада, – сказала Тресса. – Это особенная дверь в центре фрэйского города. Ее нельзя открыть обычным способом.

Тэкчин вытаращил глаза. Мойя знала галанта уже шесть лет, однако ни разу не видела на его лице подобного выражения – удивления, смешанного с ужасом.

– Это не просто дверь, – проговорил он. – Это – Дверь.

– Какая разница, что там за дверь? – фыркнула воительница. – Вопрос в том, как до нее добраться.

– Ты не понимаешь, – оборвал ее Тэкчин. – Она говорит про Дверь в Саду.

– Можно подумать, речь идет о каких-то ужасах. «Дверь в саду» звучит вполне мирно.

– Такие вещи трудно объяснить не фрэям. Говорят, она соединяет наш мир с загробным.

– Что? – поразилась Мойя. – У тебя на родине есть дверь, которая ведет в загробный мир?

Тэкчин кивнул.

– Может, Дверь – всего лишь символ. Умалины, наши жрецы, считают, что она настоящая. Это простая деревянная дверь прямо в центре Эстрамнадона, только никому еще не удавалось ее открыть. Многие думают, оно и к лучшему, потому что за ней находится царство мертвых.

Все потрясенно смотрели друг на друга.

– Так, погодите-ка. – Мойя обернулась к Трессе. – Как же мы тогда?.. – Она задумалась, подгоняя мысли руками, словно сматывала невидимую нить. – То есть, получается, чтобы пройти по этому твоему проходу, нам нужно… умереть?

Тресса уставилась себе под ноги.

– Я говорила, путь идет под землей. Очень, очень глубоко.

– Насколько глубоко?

– Через подземное царство. Понимаю, звучит довольно странно, но…

– Странно? Ну что ты! Обычное дело, раз плюнуть! – съязвила Мойя.

– Малькольм сказал, это единственный способ спасти Сури. Вход в омуте рядом с хижиной. Мы должны прыгнуть в него. Оттуда начинается проход.

– Ты хочешь сказать, там мы все умрем.

– Подземный мир меньше нашего, – добавила Тресса. – Он находится внутри Элан, так что путь будет короче. Мы доберемся до Сури и…

– Тресса, ты совершила огромную ошибку. Я не могу вернуться к Персефоне и сказать ей: «Нам нужно угробить целый легион».

– Легион не сможет пройти. Только мы.

– Мы? – спросила Роан, высунувшись из-за спины у Гиффорда.

Тресса кивнула.

– В Рэл могу войти лишь я и семеро моих спутников.

– Подожди, ты что, знала с самого начала? – нервно расхохоталась Мойя. – Ты притащила нас сюда, чтобы мы совершили групповое самоубийство?

– Я притащила вас сюда, чтобы спасти Сури, пока фэйн пытками не вырвал у нее тайну создания драконов. Если это произойдет, мы в любом случае погибнем.

– Как подумаю о тех пиявках на болоте… – Мойя убрала со лба мокрую прядь. – Простите нас за беспокойство… Мьюриэл, верно? – Женщина кивнула. – Это какая-то ужасная ошибка…

И тут Тресса запела:

За цепью гор, во мглистой тьме, средь топей и болот

В тумане тонет островок – на нем она живет.

Над черной жижей грязных луж ползет зловонный газ,

Но он не скроет ничего от двух зеленых глаз.

Допев куплет, она указала на Мьюриэл и продолжила:

Для ведьмы век – что год для нас, недолог путь людской,

И ведьма ждет конца времен, а также нас с тобой.

Нет в островерхом шалаше других у ведьмы дел,

Как черный омут сторожить у входа в мрачный Рэл.

– Так ты все время водила нас за нос! – воскликнула Мойя. – Выдавала нам свою песню по кусочку, потому что знала… а что, есть еще слова?

Тресса кивнула.

Сидит на пне, на берегу, над омутом склонясь,

Над человечьим дурачьем день ото дня глумясь.

Ты ведьмы Тэтлинской, мой друг, страшись, коль не глупец,

Не то во мгле за цепью гор придет тебе конец.

Шагни в тот омут – ты пропал, прощай весь белый свет,

Кричать, барахтаться тогда уже и толку нет.

Болото мигом топь свою сомкнет над головой,

И только ведьма, видя все, хохочет над тобой.

– Теперь я понимаю, почему ты не выложила все сразу, – произнесла воительница.

– Она и есть та самая Тэтлинская ведьма, – сказала Тресса. – Рядом – тот самый омут, а под ним – проход, который ведет к двери в Эстрамнадоне.

– У вас зеленые глаза, – обратилась Брин к хозяйке хижины. – Ни у кого нет таких глаз.

Та промолчала.

– Странное место для жилья, – заметила Тресса.

– Здесь тихо… как правило, – улыбнулась Мьюриэл. – Люблю тишину.

– Кто вы такая? – спросила Хранительница.

– Старая женщина, живущая на острове, куда редко заходят гости. Отсюда вопрос… а вы кто такие?

Брин не ответила. Что-то здесь не так. Хорошо, что Тэш рядом. Мьюриэл не выглядела страшной, как, например, рэйо, но в ее присутствии становилось не по себе.

– Это Брин, забывшая о хороших манерах, – взяла слово Мойя. – Трессу я вам уже представила. А я Мойя, Щит кинига Персефоны. Мы все из Далль-Рэна…

– Значит, ты и есть Мойя? – широко улыбнулась Тэтлинская ведьма.

– Вы меня знаете?

– Я встречала твою мать.

– Мою мать?! Не может быть! Она никогда не выходила за пределы далля.

– Ее звали Одри, верно?

Воительница потрясенно кивнула.

– По ее словам, ты была не очень хорошей дочерью, – произнесла Мьюриэл, не отрывая глаз от вязания. – Она всю жизнь с тобой промучилась, потому что ты никогда ее не слушала и вечно делала все по-своему. Одри была уверена, что ты поступаешь так ей назло.

– Очень на нее похоже, – подтвердила Мойя. – Про «назло» – пожалуй, правда.

– Ты поэтому не дала ей камень?

– Что?

Ведьма отложила вязание.

– Погребальный камень. Обычно, прежде чем похоронить, человеку дают камень. Как правило, это обязанность ближайшего родственника.

– Я… э-э-э… я не дождалась окончания похорон. Когда ее закапывали, я уже ушла. То есть, выходит… – Мойя глубоко задумалась.

Мьюриэл вздохнула и вновь защелкала спицами.

– То, что вы с ней не ладили, тебя не извиняет. Она была очень расстроена.

– Погодите-ка, вы хотите сказать, будто видели мою мать после ее смерти?

Зеленоглазая женщина кивнула.

– Она очень злилась, что ты не похоронила ее как подобает. Скажи спасибо, что она к тебе не пришла.

– Ко мне?

– Некоторые так делают. – Мьюриэл потянула за нить. – Самые сердитые. В загробное царство им не попасть, идти больше некуда, так что они возвращаются домой. Их присутствие может заметно осложнить жизнь родственникам. Вдали от входа в Пайр их не видно и не слышно, но они способны передвигать предметы, хлопать дверьми, открывать окна или насылать холод. Те, кто по-настоящему зол, могут гораздо больше – например, лишить человека разума и даже довести до самоубийства. Вряд ли твоя мать стала бы тебя преследовать, не так уж сильно она злилась. Мы поговорили, и она успокоилась. Я о ней позаботилась.

– Каким образом?

– Дала ей камень. У меня их много.

– Вы дали моей матери камень?

– В Пайр без него дороги нет.

Брин взглянула на камни, разложенные на столе, насыпанные в корзины и ведра. Поймав ее взгляд, Мьюриэл кивнула:

– Многие сюда приходят – видимо, на свет. Честно говоря, сперва я решила, что вы одни из них. – Она посмотрела на Тэша и Тэкчина. – Мало ли, где-то случилась битва или на деревню напали злодеи, которые не гнушаются убивать женщин, а может, вы погибли от наводнения. Должно произойти что-то неожиданное, когда тел не найти или некому похоронить. Обычно родственники все-таки хоронят как следует и каждому дают камень. Представь мое удивление, когда выяснилось, что вы живые. – Она хмыкнула.

– Значит, вход в Пайр… то есть в Рэл… действительно где-то здесь? – спросила Брин.

– Войти в Пайр можно откуда угодно, Брин. Достаточно просто умереть.

От этих слов и от звука собственного имени девушку пробрал холод.

– Но в песне говорится, что в омуте находится вход в Рэл, – пролепетала она.

– Стены, разделяющие тот и этот свет, здесь особенно тонки. – Мьюриэл отложила вязание и соединила два указательных пальца. – Мертвые отправляются в Пайр по реке. Она впадает в другую, побольше, точно так же, как река Итиль впадает в болото. Наш мир и загробный повторяют друг друга, а омут – точка их пересечения.

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказали.

– Кто?

Мьюриэл добродушно улыбнулась. Брин не поддалась ее обаянию.

– Понимаешь ли, духи, у которых есть камень, доплывают по реке смерти как раз досюда, до устья, а потом погружаются на дно, в Пайр. Те же, у кого нет камня, остаются на поверхности и начинают блуждать. – Женщина обвела рукой свою уютную хижину. – Преграда между мирами тонка, поэтому их хорошо видно и слышно. Они часто приходят сюда, растерянные и испуганные, не понимающие, что делать дальше. Я зову их в дом, приглашаю посидеть у огня. Мы разговариваем. Они рассказывают о своей жизни, о тех, кого любили, о том, чего боятся, о чем сожалеют. В конце концов поток слов иссякает, и они просто смотрят в огонь. Тогда я предлагаю им камень. Некоторые тут же все понимают, до некоторых почему-то не сразу доходит. «Он нужен, чтобы попасть в Пайр», – говорю я. Духи пытаются взять камень и, конечно, не могут. Тогда приходится объяснять, что камень – только символ, поэтому не должен быть большим. Когда человека хоронят как полагается, все происходит само собой, а здесь, сидя у огня, нужно постараться, чтобы доходчиво объяснить. Конечно, бывают те, кто не хочет ничего слышать. Озлобленные… – Мьюриэл печально покачала головой. – Некоторые так злы на своих родных, что отказываются от камня и отправляются обратно, желая наказать их.

– Маны, – произнес Тэш.

Мьюриэл кивнула.

– Бывают и такие, кто не хочет признать правду о своей смерти. Растерянные и отчаявшиеся, они блуждают по миру и в конце концов возвращаются туда, где жили раньше, где были счастливы или где умерли.

– Разве не странно, что к вам все время приходят мертвые? – спросила Мойя.

– Я привыкла. Давно здесь живу. Странно, когда приходят живые, тем более восемь сразу. А еще песня, «За цепью гор». Удивительно, что ее до сих пор не забыли. Кто вас ей научил?

– Малькольм, – с гордостью заявила Тресса.

– Откуда он знает обо мне?

– Ему ведомо все на свете.

– Сомневаюсь. Если он отправил вас в Эстрамнадон через Пайр, значит, не так много ему и ведомо. – Женщина вернулась к вязанию, покачивая головой, словно мать, пятилетний сын которой взахлеб рассказывает, что собирается сбежать из дома и стать разбойником. – В Пайр может попасть только мертвый, а если уж попадет, то обратно не вернется. В этом главное свойство смерти: она окончательна и бесповоротна. Дух отделяется от тела, а тело превращается в прах, и весьма быстро. Поэтому, даже если вы и вернетесь из загробного царства, что невозможно, ведь двери запираются на замок, у вас не останется тел, в которые вы могли бы воплотиться.

При слове «замок» Тресса улыбнулась и положила руку на грудь.

– Видите ли, мы не знали, в чем состоит план, – оправдалась Мойя. – Про Рэл нас никто не предупреждал. – Она выглянула в окно. – Произошла ужасная ошибка. Мне очень неловко, но там льет как из ведра… Вы не против, если мы переждем у вас дождь? Мы не доставим беспокойства. Снаружи холодно, а мы совсем промокли. Можно нам остаться?

Мьюриэл внимательно посмотрела на Трессу, по-прежнему прижимающую руку к груди.

– Оставайтесь, сколько хотите.

Глава 28Ключ

Теперь, когда я знаю, откуда пошли легенды и как все было на самом деле, мне ясно, почему нас учили поступать так, а не иначе. Однако мы поняли все неправильно, совершенно неправильно. Оказалось, правда намного страшнее вымысла.

«Книга Брин»

– Гостей я не ждала, а сама много не ем, так что не обессудьте, – сказала Мьюриэл.

Она варила суп. По крайней мере, по ее словам, это был именно суп; Брин не очень-то поверила. В большом черном котле булькало подозрительное варево. На многочисленных железных крюках висели кухонные инструменты и приспособления: терки, скребки, поварешки, щипцы, ножи – много ножей – и даже огромная пила. На полках стояли глиняные горшки и кувшины различных форм и размеров, наполненные неизвестными жидкостями.

Котел. Если бы Брин попросили описать Тэтлинскую ведьму, она изобразила бы ее именно так. Все вокруг было точь-в-точь как в сказке, только вот Мьюриэл, мирно нарезающая картошку и морковку, не очень-то подходила на роль ведьмы: ни морщин, ни крючковатого носа, ни бородавок. Она скорее напоминала незамужнюю тетушку, к которой приятно ходить в гости.

Мьюриэл налила суп в миску, аккуратно обтерла края и вручила Мойе.

– Осторожно, горячо.

– Мойя, – позвала Брин, стараясь держаться невозмутимо. – Можно тебя на минутку? – Она мотнула головой в сторону двери.

– Прямо сейчас? – Воительница явно расстроилась. Она промокла, замерзла и проголодалась, а ей только что вручили дымящуюся миску. – Что случилось?

– Давай выйдем.

– Она хочет предостеречь тебя, чтобы ты не ела мой суп, – вмешалась Мьюриэл. – Подозреваю, ей не понравился котел, слишком уж он ведьминский на вид. От аромата голова идет кругом, правда? Ты продрогла, а тебе дают горячего. Устоять невозможно.

Мойя с подозрением покосилась на миску.

Снаружи по-прежнему лило как из ведра. Дождь барабанил по крышам, хлестал в окна.

– В сказках еда всегда таит в себе опасность, не так ли, Брин? – продолжала Мьюриэл. – Ты наверняка недоумевала, почему беспечные путники соглашались отведать угощения из рук ведьмы. По сюжету, еда выглядит так вкусно, что отказаться от нее просто немыслимо, но у тебя в голове не укладывалось, как можно настолько забыть об осторожности. – Ведьма указала на миску в руках у Мойи. – Не бойтесь, никакого колдовства. Обычный куриный суп. Я вчера съела курицу, а утром сварила кости. Ее звали Милдред. Она перестала нестись, поэтому я отрубила ей голову и зажарила на ужин. Впрочем, Милдред, пожалуй, с вами бы согласилась: мне доверять нельзя.

– Ты действительно хотела меня предостеречь, Брин? – спросила Мойя.

Девушка кивнула.

– Не хочешь, можешь не есть. – Мьюриэл поднесла миску к губам и сделала глоток. – Да, определенно, не лучший мой суп.

Воительница взглянула на миску.

– Осторожно, – предупредила ее хозяйка. – Я не шутила: действительно горячо.

Мойя отломила кусок хлеба, обмакнула в варево и положила в рот.

– Интересно, каков на вкус ваш лучший суп, если этот не очень, – проговорила она с набитым ртом. – По-моему, восхитительно.

– Ты просто проголодалась.

Все молча смотрели, как Мойя жует.

– Да, обычный куриный суп. – Она придвинула миску к Тэкчину. – Попробуй.

Фрэй осторожно отхлебнул и улыбнулся.

– Очень вкусно.

У Мьюриэл была всего одна миска, поэтому ее пустили по кругу, время от времени наполняя из котла. Супом угостились все, кроме Брин. Девушка чувствовала себя глупо, однако по-прежнему опасалась, что ее друзья превратятся в лягушек или заснут беспробудным сном.

Тэтлинская ведьма наполнила чаем три глиняные чашки, которые тоже пошли по кругу.

– Должна признаться, приятно принимать живых гостей. Временами бывает одиноко.

– Одиноко? – хмыкнула Мойя. – Неудивительно, здесь ведь глушь непролазная. Вы не думали перебраться в какую-нибудь симпатичную деревеньку?

Мьюриэл села на пол, прислонившись к теплому камину.

– Когда-то я жила в деревне. Вокруг – цветущая долина, рядом ручей… – Она мечтательно улыбнулась. – Чудесное место. На холмах росла пышная зелень… такого оттенка сейчас не встретишь. Смотришь и думаешь – не может быть, слишком уж зелено. Люди забыли, что такое совершенство; все вокруг либо с изъяном, либо ненастоящее. Те холмы были самые что ни на есть настоящие. Я до сих пор вижу их как наяву, и ручей, и небо.

– И небо было другим? – спросил Тэш.

– Все было другим, более новым. И запахи, и вкусы…

– Почему вы ушли оттуда? – подала голос Брин.

– Невыносимо смотреть, как те, кого ты любишь, умирают. Сближаешься с человеком, проникаешься к нему симпатией, а потом… – Мьюриэл развела руками. – Раз – и нет его, и так со всеми. Они уходят, один за другим, и вместе с ними исчезает частица твоей души. А потом внутри образуется пустота, словно дупло в старом трухлявом дереве. Ты перестаешь заводить друзей, чтобы впоследствии не испытывать боли. А затворников никто не любит; им как будто есть что скрывать. Когда все стареют, а ты нет, когда все болеют, а ты нет, люди начинают беспокоиться. Когда тебя топят или жгут на костре, а ты все не умираешь, они беспокоятся еще сильнее.

– Тэтлин, – произнесла Роан. – Деревня в долине называлась Тэтлин.

– Значит, вы и есть Тэтлинская ведьма? – вырвалось у Брин.

– Я не ведьма, – слегка раздраженно подчеркнула Мьюриэл.

– Простите, не в обиду будь сказано, но когда люди произносят это имя, они имеют в виду вас?

Зеленоглазая женщина пожала плечами.

– Люди вечно награждают друг друга прозвищами. У вас наверняка тоже есть какие-то клички. О некоторых вы знаете, о некоторых – нет.

– Все считают вас источником зла, – запинаясь, промямлила Брин.

– Правда? Все до единого? Странно, ведь вы – первые из мира живых, кого я вижу за несколько поколений. Наверняка обо мне ходят разные слухи. А вот она… – Мьюриэл указала на Трессу, – кажется, думает, будто я охраняю проход к Двери в Саду Эстрамнадона.

– Это ведь правда? – спросила Тресса.

– Я уже говорила: попадете в Пайр, обратной дороги нет.

– А если есть? Может так случиться, что мы пройдем через Пайр и окажемся в том фрэйском городе?

– Нет, невозможно.

– Ничего вы не знаете! – рассердилась вдова Коннигера.

Мьюриэл пристально взглянула на нее.

– Ты считаешь, что можешь вернуться? Почему?

– Не ваше дело.

– Вы заявились ко мне домой, и теперь это мое дело. Почему ты не хочешь рассказать? Или тоже считаешь… – Она покосилась на Брин, – будто я – вселенское зло? Боишься, как бы я не засунула тебя в котел?

Хранительница покраснела. Тресса лишь покачала головой.

– Он велел не говорить.

– Парень по имени Малькольм?

Тресса кивнула.

– Который знал, где я живу, и послал вас ко мне за помощью?

Тресса снова кивнула, правда, уже не так уверенно.

– Он велел тебе удержать что-то от меня в секрете?

Тресса замялась, однако кивнула.

– И ты мне не скажешь?

Тресса промолчала.

Мьюриэл вздохнула.

– Ну хорошо, так кто же он, этот ваш Малькольм? Откуда он меня знает? Откуда ему известно, что я живу здесь, на острове? Я не объявляла об этом во всеуслышание.

– Малькольму ведомо все на свете.

– Ах да, я забыла. Выходит, он – пророк?

– Не пророк, а бог.

– Надо же, ни разу не слышала о боге по имени Малькольм. Наверное, из новых. И чему же он покровительствует?

Тресса злобно зыркнула на нее, скрестив руки на груди.

– Не знаешь? То есть, ты уверена, что он – бог, но не знаешь, чего именно?

– Я уверена, что ты – ведьма, хотя почти ничего о тебе не знаю.

– Рыбак рыбака видит издалека, – съязвила Мойя.

– Вы фрэя? Поэтому живете так долго? – уточнила Роан, будто не слышала перепалки.

– Нет, хотя помню, как последователи Феррола перебрались в Эриан. Думаю, примерно в то же время, когда я пришла сюда.

– Не может такого быть, – возразил Тэкчин. – Фрэи поселились в Эриане примерно девять тысяч лет назад.

Мьюриэл кивнула.

– Да, около того. Я давно перестала следить за временем: слишком уж тоскливо. – Она снова перевела взгляд на Трессу. – Все считают меня ведьмой, потому что я живу в хижине на уединенном острове и помню времена на заре мира. С чего ты взяла, будто ваш Малькольм – бог? Допустим, он хорошо осведомлен о делах других людей, только это не повод считать его богом. Почему он – бог, а я – ведьма? Так нечестно.

Тресса задумалась.

– Он сам назвался богом?

– Нет.

– Тогда как ты поняла?..

– Малькольм предсказывает судьбу, знает прошлое и будущее каждого, даже, что мы здесь, сидим и разговариваем с тобой.

– Ну конечно, такое только божеству под силу, – заявила Мьюриэл, непонятно, в шутку или всерьез.

– Малькольм не бог, – вмешалась Мойя. – Высокий долговязый парень, ходит с копьем по имени Нарсирабад, что по-фрэйски означает «меткое». Какой из него бог?

Мьюриэл вздрогнула, едва не расплескав чай, и потрясенно взглянула на воительницу.

– Что я такого сказала?

– Значит, этот Малькольм послал вас сюда?

– Вроде бы да. – Мойя кивнула на Трессу. – Мы поверили ей на слово. Он разговаривал только с ней, а она соврет – недорого возьмет. Малькольма не видели уже несколько лет, так что переспросить не у кого.

Брин ожидала, что Тресса возразит, но та молча смотрела на ведьму.

– Зачем он вас послал? – с подозрением спросила Мьюриэл, мгновенно растеряв все свое дружелюбие.

– Чтобы ты показала нам секретный путь, – повторила Тресса.

– В Пайр?

Та кивнула.

– Бессмыслица какая-то. Чтобы попасть в Пайр, достаточно умереть, не обязательно являться сюда.

– Мы должны попасть в Пайр через омут.

– Почему?

– Чтобы потом вернуться.

– Но это же невозможно! – воскликнула Мьюриэл. – Как вы собираетесь вернуться?

Тресса не ответила и потупилась, лишь бы не встречаться взглядом с хозяйкой хижины. Странно: обычно она не избегала ссор.

– Что у тебя на шее? – спросила Мьюриэл.

Вдова Коннигера тревожно прижала руку к груди. Ведьма нахмурилась и медленно покачала головой.

– Он не мог отдать это тебе. А если бы отдал, то не стал бы отправлять… ко мне.

– Что происходит? – забеспокоилась Мойя.

– Этот Малькольм, высокий долговязый парень с копьем, никогда не упоминал, что у него есть другое имя?

– Он называл нам свое первое имя, – кивнула Роан.

– Не нам, а Рэйту, – отрезала Тресса.

– И каково же его первое имя?

Роан взглянула на Брин, потом на Мойю, потом на Трессу и, не дождавшись поддержки, промолвила:

– Турин.

Мьюриэл вскочила на ноги так резко, что все вздрогнули.

– Поверить не могу…

Она отошла в дальний угол хижины, в гневе стукнула кулаком о поддерживающий столб и тут же замахала ушибленной рукой.

– Я так понимаю, вы его знаете, – предположила Мойя.

Все встали, за исключением замешкавшегося Гиффорда.

– О да, еще как знаю, – процедила ведьма сквозь зубы.

– И, похоже, не очень-то любите.

– Я его ненавижу. Всеми фибрами души.

– Но он же… – начала Тресса, однако осеклась, увидев разъяренное лицо Мьюриэл. – За что вы его ненавидите? Как можно ненавидеть человека, назвавшего свое копье «меткое»?

– Этот сукин сын меня проклял, – произнесла Мьюриэл. – Подарил вечную жизнь.

Все молчали. Ведьма пылала от ярости; никто не хотел попасть под горячую руку. До сих пор Мьюриэл не совершила ничего ужасного – никого не засунула в печь, не скормила волкам и не превратила в жабу, однако рисковать все же не хотелось.

Через пару мгновений ведьма принялась молча убирать со стола. Никто не пошевелился и не издал ни звука.

Обыденный ритуал уборки и расстроенный вид Мьюриэл показались Брин до боли знакомыми: точно так же вела себя ее мать, поругавшись с отцом. Страх улетучился; как и в детстве, девушка нашла тряпку и принялась вытирать стол.

– Кто-нибудь хочет еще чаю? – спросила хозяйка, домыв посуду.

– Я поставлю чайник, – вызвалась Брин.

Ведьма пристально взглянула на нее.

– Твои родители живы?

– Умерли.

– Ты хорошая дочь.

– Откуда вы знаете?

– Я не встречала твоих родителей. Значит, ты дала им камни.

– Дала. – Брин подошла к огню. – Каково там, в Рэле?

– Не знаю, я ведь там не была и вряд ли буду. В Пайр попадают только мертвые, а я не могу умереть.

– Так это же хорошо, – ляпнул Тэкчин.

Мьюриэл удивленно взглянула на фрэя.

– Сколько тебе веков? Двенадцать, пятнадцать?

– Одиннадцать.

– Для тебя жизнь еще нова и полна приключений.

– А вам сколько лет? – осведомился фрэй, заслужив недобрый взгляд Мойи.

Ведьма, впрочем, ни капли не обиделась.

– Не знаю, – просто сказала она, снимая чайник с огня. – Когда я родилась, мерять время годами еще не придумали.

Все заулыбались неожиданной шутке, Гиффорд даже засмеялся. «Падера бы выразилась точно так же», – мысленно подметила Брин.

Мьюриэл с непониманием взглянула на них. Гиффорд смущенно закашлялся и сказал:

– Славные чашки.

– Что?

– Эти чашки… симпатичные.

– Гиффорд – гончар, и очень хороший, – объяснила Роан. – Он знает, о чем говорит.

– Что ж, спасибо. Я не сама их сделала, но все равно приятно.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь треском огня в очаге.

– Вы уж простите меня, – наконец произнесла Мьюриэл. В ее голосе слышалась печаль. – Я не привыкла принимать гостей из мира живых. Если бы я только знала… – Она покачала головой. – Суп – неподходящая последняя трапеза.

– Последняя? – с тревогой переспросила Брин.

– Разве вы не за этим пришли?

– Нет, – решительно возразила Мойя. – Не за этим.

– А я – за этим, – заявила Тресса.

– Да ладно тебе, ты же не станешь кончать жизнь самоубийством ради Малькольма. Зачем? Ты ведь слышала, твоя смерть Сури не поможет. Войдешь в Пайр – не вернешься.

– Если у тебя нет ключа, – уточнила Мьюриэл, не сводя глаз с Трессы.

– Что такое «ключ»? – поинтересовалась Мойя.

– Ты не знаешь, что такое «ключ»?

– Нет. А должна?

Мьюриэл хотела ответить и не нашла слов.

– Ключ – такая штука, которой можно открыть запертую дверь, – раздался голос Дождя из дальнего угла. Гном обладал даром растворяться в толпе. Он вел себя так же тихо, как Роан, а ростом был еще ниже. – Кусочек металла, изогнутый особым образом для определенного замка. Бэлгрейг славится своими мастерами по изготовлению замков и ключей. С их помощью можно сохранить ценные вещи.

– Мы же говорим не о настоящей двери, – сказала Мойя. – Как этот ключ ее откроет?

– Ты права. В отличие от мира живых, мир мертвых неосязаем. Он – пристанище не для тел, а для душ, – подтвердила Мьюриэл.

– Получается, даже если бы у Трессы и был ключ, ей все равно не удастся взять его с собой. Вдобавок на том свете нет замка, куда можно его вставить. В общем, я ничего не понимаю, – сдалась Мойя.

– Есть один ключ, способный открыть любую дверь, – заметила ведьма. – Он обладает большой силой, поэтому Турин велел ей беречь его как зеницу ока и никому о нем не рассказывать.

Тресса беспокойно заерзала.

– Ключ от всех замков? – спросил Дождь.

– Ключ Этона.

– Этона? – Брин не поверила своим ушам. – Того самого Этона? Господина Неба?

Мьюриэл виновато улыбнулась, словно желая сказать: «Вы сами напросились».

– Его можно пронести с собой в Пайр. Все живые существа произошли от союза Этона, Господина Небес, и Элан, Великой Праматери всего сущего. Он – небо, незыблемое и беспредельное. Она – земля, дарующая жизнь и забирающая ее обратно. У всех, кто рожден от Этона и Элан, две сущности: бренное тело и вечная душа. Когда тело умирает, Элан забирает его к себе, душа же принадлежит Этону и должна находиться в Пайре. Пока тело и душа не разлучены, они способны общаться и с тем миром, и с этим. С ключом – то же самое. Он создан Этоном и Элан, поэтому его могут касаться и живые, и мертвые.

«Мы как дети, промозглым вечером собравшиеся у очага», – подумала Брин. При свете дня она бы посмеялась над подобными россказнями. А здесь, на туманном затерянном острове…

– Создав Пайр, Этон создал и ключ. Он – единственный способ открыть ворота.

Мойя медленно кивнула.

– Допустим… но ты сказала, даже если мы выйдем из Пайра, то все равно не доберемся до двери в сад.

Мьюриэл облокотилась на стол, по-прежнему сжимая мокрое полотенце.

– В Пайре три царства: Рэл, Нифрэл и Элисин, а еще Священная Роща. Все они надежно заперты. Чтобы добраться до Двери, нужно пройти их насквозь.

– Ты сама сказала, ключ Этона открывает все двери, и в Пайре тоже, – произнесла Тресса.

– Так и есть.

– Значит, это возможно?

– С ключом Этона? Да, возможно, – подтвердила ведьма. – Если ты умрешь с ключом Этона, то возьмешь его с собой в Пайр. Он откроет все двери, и ты сможешь пройти через подземное царство, пока не доберешься до Двери в Эстрамнадоне.

Все молчали, лишь дождь и ветер переговаривались за окном.

– Ну так что, мне привести сюда легион, Мойя? – ухмыльнулся Тэкчин.

– Не знаю… – пробормотала та. – Понятия не имею, что теперь делать. Просто… бред какой-то.

– Возвращайся домой, Мойя, – тихо проговорила Тресса. – Все возвращайтесь.

– Семеро, – произнесла Роан. – С тобой должны пойти семеро.

– Хватит дурить нас своими числами! – огрызнулась Мойя и злобно глянула на Трессу. – И что ты собираешься делать?

– То, за чем пришла.

– У тебя вообще есть этот ключ, или ты опять водишь нас за нос? – Слова звучали как обвинение, однако в голосе воительницы слышалась мольба.

– Думаю, если вы увидите, хуже не будет, – пожала плечами Тресса. – Малькольм не запрещал его показывать.

Она потянула за цепочку на шее и вытащила ключ – тонкий металлический стержень с ветвями, красивый, необычный, меняющий цвет в зависимости от освещения.

Брин совсем не так представляла ключ от загробного мира. А вдруг подделка?

– Поверить не могу, что он отдал его тебе, – покачала головой Мьюриэл.

– Значит, это и есть ключ Этона? – осведомилась Мойя.

– Да, этот кусочек металла способен открыть ворота Пайра.

– Когда мы должны туда отправиться? – нарушил тишину негромкий голос Роан.

– Чем скорее, тем лучше, – серьезно ответила Тресса. – Если Сури раскроет фэйну секрет создания драконов, наши усилия окажутся бесполезными.

– Вы точно этого хотите? – сочувственно, совсем по-матерински спросила Мьюриэл.

– Думаете, плохая затея? – уточнил Гиффорд. – Считаете, ключ не сфаботает? Нам не следовало довефять Малькольму?

– Я такого не говорила. Если Турин дал вам ключ – по-видимому, так и есть, иначе откуда он у вас взялся, – и сказал, что вы сможете с его помощью спасти вашу подругу, тогда все должно получиться. Видите ли, Турин обычно добивается своего.

– В каком смысле?

– Он рассчитывал, что вы меня очаруете. Те, кто готов умереть за других, как правило, вызывают симпатию. Он думает, ему удастся меня растрогать. – Мьюриэл покачала головой. – Столько лет прошло, а он совсем не изменился. Изменения… не в его природе.

– То есть… – неуверенно начала Брин, – простите, не хочу показаться грубой, но вы имеете в виду, Малькольм пытается добиться вашей любви?

– Любви? – Ведьма нервно расхохоталась и тут же отстраненно улыбнулась. – Пожалуй, в некотором роде.

– Так мы можем ему довефять? – снова спросил Гиффорд.

– Можете. Кажется, он хочет, чтобы вы преуспели, а если уж Турин чего-то желает, он добивается этого во что бы то ни стало. В том-то все и дело.

– Откуда вы так хорошо его знаете? – поинтересовалась Мойя.

– Уж поверьте, – усмехнулась Мьюриэл, – я знаю его очень хорошо. Он мой отец.

Глава 29Отец и сын

Не представляю, какие отношения были у Мовиндьюле с родителями. Видимо, совсем не такие, как у меня с моими. С отцом он точно не ладил.

«Книга Брин»

Телега снова остановилась.

Хорошо. Во время движения у Сури не получалось отстраняться от происходящего, а когда коробку не трясло, можно было закрыть глаза и представить, будто находишься в широком поле или другом приятном месте.

Иногда видения помогали, и девушка немного расслаблялась, однако большую часть времени сидела, сжавшись в комок и отчаянно стиснув кулаки, а порой с силой, до слез, кусала себя за руку. Лучше боль от укуса, чем полная потеря самообладания, – в такие моменты она бросалась на прутья клетки или скребла деревянный пол. Ей хотелось думать о клетке как о пещере, залитой солнечным светом. Из-за несмолкаемого шума голосов сосредоточиться никак не получалось.

– Это и есть рхунка?

– Что за уродина!

– Почему на ней одежда?

– Смотри, у нее татуировки. Не иначе, боевые. Говорят, перед сражением рхуны раскрашивают лица. Думают, станут сильнее.

– Они пьют кровь животных и врагов. Вырывают у них сердца и съедают сырыми.

Сури попыталась представить, будто у входа в пещеру верещит стая кроликов, – ничего не вышло. У кроликов и то больше ума. Выждав несколько минут, она решилась открыть глаза.

Вокруг клетки толпились фрэи с искаженными от омерзения лицами. За их спинами вздымались стволы огромных деревьев – Сури никогда не видела таких гигантов, даже Магда была меньше. Одно дерево отсутствовало, вместо него торчал широкий пень. Каменные ступени вели на холм, на котором возвышалось увенчанное куполом здание с колоннами. На другом холме располагалось похожее сооружение, только более сложное – с балконами, окнами и пристройками. Между холмами раскинулся ухоженный сад с тропинками, кустами, ручейками и цветочными клумбами. В центре сада стояла высокая стена с дверью.

Ни Мовиндьюле, ни Трейи не было видно. Телегу охраняли воины в золотых доспехах и шлемах в виде львиных голов. Раздался лязг, телегу тряхнуло. Через мгновение Сури увидела, как конюх уводит распряженную лошадь.

Приехали.

Мысль пронзила сознание, заставила сосредоточиться. Паника никуда не делась, но девушке немного полегчало.

– Ее поймал принц Мовиндьюле, – сказал один из фрэев, – привез с границы.

– Зачем?

– Не знаю.

– Все рхуны так выглядят? Почему мы не можем выиграть войну, если они такие жалкие?

– Где принц?

– Ушел во дворец.

– Фу, от нее воняет.

– Кажется, она спит в собственном дерьме.

– Это же просто безобразная неразумная тварь в платье.

Сури совсем не так представляла свой приезд в Эстрамнадон. Она думала, что въедет в город, высоко подняв голову и с дружелюбной улыбкой на устах. Ей хотелось убедить фрэев, что рхуны – просветленные, цивилизованные люди, и доказать это своим видом, манерой держаться, владением Искусством и учтивой речью на изысканном эстрамнадонском наречии. Вместо этого она злобно глянула на обидчика и произнесла:

– А ты – бридиит эйн мер.

В свое время Арион отказалась объяснять смысл этих слов, однако они произвели желаемый эффект.

Фрэи вытаращились на Сури, открыв рты от изумления. Толпа со страхом отступила назад.

Один из воинов ударил копьем по прутьям клетки. Металлический лязг напомнил девушке, что она в тюрьме. Ее затрясло. Обхватив колени руками, она спрятала голову, закрыла глаза и попыталась забиться поглубже в пещеру – просторную глубокую пещеру, залитую солнечным светом.

Величественный тронный зал никогда не производил на Мовиндьюле большого впечатления. Он считал его слишком уж… фрэйским. Провидец Каратак, даровавший Гилиндоре Фэйн рог Феррола, создал Лесной Трон, сплетя воедино шесть разных деревьев, по числу сословий, а спустя тысячелетия вокруг построили зал. Трон разросся в высоту и ширину; могучие ветви уперлись в стены, словно деревья пытались выбраться из тесной клетки, отверстие в куполе было скрыто густой листвой. Умалины и эйливины считали, что трон призван олицетворять единение с природой, на вкус же Мовиндьюле он выглядел чересчур деревянным. По его мнению, Каратак перестарался.

– Добро пожаловать домой, – промолвил фэйн, восседающий на неудобном бугристом сиденье.

Правитель фрэев был не один; по обеим сторонам от него вытянулись Сайл и Синна. В зале присутствовали Вэсек, первый министр Мэтис и командующий Тараней.

– Я привез тайну драконов, мой фэйн.

Мовиндьюле и сам не знал, почему обратился к отцу столь официально. Наверное, так звучало более по-взрослому.

Лотиан не сводил с него пристального взгляда. Принцу сделалось не по себе. В глубине души он ожидал, что отец обрадуется его возвращению, – глупая, несбыточная надежда, ведь тот никогда не проявлял восторга или гордости при виде сына. По городу ходят слухи, будто из-за войны фэйн стал опасно неуравновешенным, почти безумным, вспомнил Мовиндьюле. Возможно, так оно и есть.

– Все вон, – распорядился Лотиан. – Оставьте нас наедине.

В зале не имелось сидений, кроме трона, поэтому принцу пришлось смущенно переминаться с ноги на ногу. Фэйн в мрачном молчании ждал, пока его подданные покинут зал. Вэсек выходил последним; он осторожно прикрыл за собой дверь, и отец с сыном остались вдвоем.

– Я всегда считал тебя бездарем, – презрительно произнес Лотиан. – Ты казался мне жалкой заменой Пиридиана, тот был во всех отношениях безупречен. Ты знал это? Вряд ли. Тем не менее, ты родился принцем, поэтому все старались сделать твою жизнь безоблачной, лишенной трудностей. Тебя ограждали буквально от всего, даже от родного отца. Кажется, Феррол меня ненавидит. Он дал мне мать, случайно получившую титул фэйна, однако не удосужившуюся вовремя умереть, и никчемного сына – вечно хнычущего, ленивого, избалованного, заурядного, себялюбивого слабака. Это правда, что ты до десяти лет боялся темноты и засыпал только с горящей лампой?

– Да, – ответил Мовиндьюле, не видя смысла лгать.

Он до сих пор спал со светом, просто в десять лет научился сам зажигать лампу.

– Понятно, – усмехнулся фэйн.

За последние годы Лотиан заметно сдал: будучи правителем, он принимал близко к сердцу каждую дурную весть, и эта ноша оказалась для него непосильной. Его плечи поникли, он сгорбился, а что хуже всего – отпустил волосы, белые и ломкие, как сухая трава. Фэйн не мыл и не стриг их, в результате они висели сальными патлами. Кроме того, он, судя по всему, почти не спал; глаза покраснели и припухли. По мнению Мовиндьюле, отец походил на ходячего мертвеца, – точнее, сидящего и жалующегося на жизнь.

– А потом началась война. Вот чем Феррол увенчал мое долгое восшествие на сей неудобный трон! – Лотиан откинулся на спинку из полированной коры, которая, действительно, выглядела крайне жесткой, и хлопнул ладонью по подлокотнику. – Он любил мою мать: даровал ей красоту, мудрость, Искусство и невиданный успех. После Гилиндоры Фэйн твоя бабушка стала самой прославленной правительницей в истории, настоящей живой легендой и, в довершение всего прочего, моей матерью. – Фэйн засмеялся безумным смехом.

Мовиндьюле переступил с ноги на ногу. Он не привык так долго стоять на одном месте, к тому же после трудного перехода у него все болело, а натертая мозоль горела огнем.

– Твоя мать во всем виновата. Она никогда меня не любила. Женщины вообще меня не любили. Я по глазам видел, понимаешь? Они стояли передо мной, вот как ты сейчас, и вежливо кивали. Что им оставалось? Я – фэйн и могу делать все, что мне вздумается. Они даже не жаловались. А кому жаловаться? Ферролу, что ли? Ему нет дела до их нытья, ведь именно он сделал меня фэйном.

Тут до Мовиндьюле дошло: отец пьян. Он и не знал, что Лотиан балуется спиртным. Напиваются гвидрай, рхуны, кто угодно, только не миралииты и уж точно не фэйн. Вдруг сам Феррол тоже дурманит сознание вином? Это многое объясняет, однако принцу хотелось думать, что великий бог должен вечно оставаться мудрым и трезвым. А вот фэйн, как ни прискорбно, не мудр и не трезв. Может, именно в том-то и заключается их различие.

Он вовсе не безумен, просто напился.

– Я не удерживал их при себе надолго. На одну ночь, не более того, – продолжал Лотиан.

Кажется, я что-то пропустил. О ком он говорит? Пойди разбери его пьяные бредни.

– Ни одна из них не вызывала у меня интереса. Их были сотни, но только твоя мать забеременела и родила мне сына. Победа! – хохотнул Лотиан. Он мутным взглядом уставился на Мовиндьюле, облизнул губы и вытер нос. – Понимаешь, я же не знал, каким ты вырастешь. Думал, будешь похож на меня. Отцы всегда так думают. Нам кажется, будто мы можем вылепить потомков по своему образу и подобию, обучить их всему, что знаем сами. Невозможно. Каждый рождается таким, какой есть. Не веришь? У многих плохих родителей дети замечательные, и наоборот, у многих прекрасных родителей дети – оторви и брось. Феррол на каждом ставит свою метку, родители тут ни при чем. Глупо, конечно, но… я надеялся, ты станешь таким, как Пиридиан. – Лотиан обреченно развел руками и взглянул вверх, на густую листву.

Наступила тишина. Мовиндьюле решил, что отец забыл о его присутствии. Больше всего на свете ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда, но он не мог просто так уйти. Наверное, следовало кашлянуть – столь нейтральный звук вряд ли вызвал бы у пьяного фэйна вспышку гнева, однако у Мовиндьюле тоже были чувства. Слова отца глубоко ранили его, и эта боль требовала выхода.

– Прости, что разочаровал тебя.

Лотиан отвел взгляд от листвы, неожиданно пристально посмотрел на сына, а потом произнес:

– Ты вовсе меня не разочаровал. Думаешь, зачем я тебя позвал? Отругать за то, что ты бездарь? – Он снова расхохотался и несколько раз стукнул ладонью по подлокотникам трона.

Мовиндьюле пришло в голову, что все правители фрэев, начиная с Гилиндоры Фэйн, сидели на этом самом месте, положив ладони на подлокотники. Каратак создал трон с помощью волшебства еще до появления Искусства. Глядя, как отец в пьяном угаре лупит старинное дерево, принц почувствовал гнев. Какое кощунство! Наверняка все покойные фэйны смотрят сейчас на Лотиана с отвращением и яростью.

– Я попросил тебя остаться, чтобы сказать: я тобой горжусь. Я глубоко ошибался… считал тебя жалким трусом, боящимся темноты. Когда мне доложили, что ты замешан в мятеже Серых Плащей, я почти поверил. А что мне оставалось думать? Мой сын – либо заговорщик, либо идиот. Оказалось, ты вообще ни при чем, можно сказать, чист и невинен. А теперь? Все они… – Лотиан обвел рукой зал, – ничего не сделали для победы. Наш мир катится в тартарары, рхуны давят нас как блох. «Мы бессильны, – раз за разом слышу я. – У нас нет выхода». Но ты, мой сын, единственный из всех совершил достойный поступок: обнаружил рхунскую заклинательницу и привез ее ко мне.

Лотиан помахал пальцем у себя перед носом.

– Понимаешь, во времена невзгод и несчастий сливки поднимаются наверх.

Мовиндьюле невольно кивнул.

– Точно. – Фэйн снова хлопнул по подлокотнику, на сей раз с такой силой, что по залу прокатилось гулкое эхо. – Нам нужно держаться вместе. У нас больше никого нет. Мы – опора нашего народа, наместники бога на земле. Мы – глас Феррола, его глаза и уши, его руки… – Принц решил, что отец собирается перечислить все части тела, однако тот неожиданно закончил. – Нельзя полагаться на других, верно?

Юноша покачал головой.

Отец вовсе не злится на меня, а, наоборот, гордится. Конечно, в нем говорит вино, но вдруг это правда? В то же время он считает, что я – никчемный трус. Плохая новость уничтожает хорошую, в результате остается только пьяный отец, почем зря лупящий по священному трону.

Мовиндьюле вовсе не являлся ревнителем традиций, но сейчас чувствовал себя оскорбленным. Его возмущало, что отец принижает достоинство трона, на котором ему выпала честь восседать.

Чего стоит похвала пьяницы? Как он смеет здесь сидеть? Как Феррол мог позволить такое? Неудивительно, что рхуны побеждают.

Мовиндьюле так долго добивался признания отца, а когда наконец добился, тот утратил в его глазах ореол загадочности. Всю свою жизнь принц притворялся, будто презирает фэйна, однако на самом деле уважал его и верил в его разум и мудрость. Выяснить, что у рхунов есть заклинательница, и привезти ее из Авемпарты на телеге, – не повод для похвалы, а если Лотиан считает это доблестью, значит, не так уж он и умен. Оказывается, мой отец – дурак.

– Я просто хотел, чтобы ты знал, – произнес фэйн.

– Спасибо. – Мовиндьюле поклонился и, воспользовавшись удачной возможностью завершить разговор, направился к выходу, однако Лотиан не закончил.

– Раскрыв тайну драконов, мы создадим драконий флот и вернем то, что принадлежит нам по праву. Так же поступила моя мать, когда дхерги стояли на берегах Нидвальдена. – Фэйн дружески ухмыльнулся сыну. – Но, в отличие от нее, мы с тобой уничтожим врагов подчистую. Всех до единого.

Принц не сомневался в правильности такого решения, он только не был уверен, что его отец для этого годится.

Глава 30Черный омут

Говорят, первый поцелуй не забывается, но мне кажется, по-настоящему запоминается как раз последний.

«Книга Брин»

Гиффорд и Роан, обнявшись, грелись у очага; вид у них был подавленный. Дождь и Тресса тоже выглядели неважно. Все уселись, подтянув колени к груди, и невидящим взглядом смотрели в окно или на огонь.

«Ничего удивительного», – подумала Мойя. Ситуация казалась нелепой, ненастоящей – хотя вот же, и остров за болотом, и Тэтлинская ведьма, пусть даже Мьюриэл и не похожа на колдунью из сказки: хозяйка хижины мирно вычищала остатки еды из котла, что-то мурлыкая себе под нос.

Девушка встала. Тэкчин дернулся было за ней, она его остановила.

– Подожди меня здесь, ладно? Хочу перемолвиться словцом… о своем, о женском.

– Угу. – Галант, по-видимому, не особенно поверил, хотя возражать не стал.

Вообще, он вел себя на удивление тихо. Обычно фрэй все время болтал, отпускал непристойности и сыпал ругательствами, однако в последние сутки по большей части молчал. Может, из-за истории с Тэшем. Если покойный Мик не соврал, добром все не кончится.

В крошечной хижине не имелось укромных уголков, чтобы уединиться, впрочем, из-за треска огня и шума ветра вполне можно было спокойно говорить. Мойя боком приблизилась к Мьюриэл.

– Хочу кое-что спросить, – тихо произнесла она. – Кто такой Малькольм?

– Понятия не имею.

– Ты же сказала, он твой отец.

– Мой отец – Турин. Не могу утверждать наверняка, что Малькольм – это Турин, но отец любит менять имена.

– Понятно. А кто такой Турин?

– Мой отец.

Мойя вздохнула. Она не любила загадки, ей требовался серьезный ответ.

– Кто твой отец?

Мьюриэл раздраженно покачала головой.

– Мой отец – Турин. Турин – мой отец. Мерзкий засранец, разрушивший мою жизнь и обрекший меня на вечные муки, вот он кто. Что еще ты хочешь узнать?

– Здесь собрались мои друзья, которых я очень люблю. Судя по всему, они всерьез собираются совершить самоубийство из-за этого Малькольма. Кажется, они верят, что могут умереть, сходить в Эстрамнадон, спасти Сури и вернуться, поэтому мне нужно знать, действительно ли…

– Да, такое вполне возможно. Я не лгала, если ты вдруг усомнилась. – Ведьма перевела взгляд на Трессу. – Поверить не могу, что он отдал ей ключ и отправил вас сюда. – Она глубоко вздохнула. – Отвечаю на твой вопрос: с ключом ваш план выполним. Этон создал Пайр, и его ключ открывает там все двери. С ним можно войти в подземное царство и вернуться. Это правда.

Великая Праматерь! У Мойи все внутри сжалось.

– Не может такого быть.

– Почему?

– Просто не может, и все.

Мьюриэл печально улыбнулась.

– Ты хочешь, чтобы я признала, будто это выдумки. Тогда ты убедишь своих друзей не делать глупостей.

– Да, я надеялась, ты меня поддержишь, – смущенно подтвердила Мойя. – Не хочу, чтобы они погибли. Если Тресса собирается на тот свет – пожалуйста, а вот Роан и Гиффорд – другое дело. Роан – не такая как все; если она вобьет себе в голову, будто можно войти в Рэл и вернуться, то обязательно отправится туда, чтобы выяснить, как там внутри. А если Роан пойдет, то и Гиффорд за ней. Не могу этого допустить.

– Прости. Я ненавижу Турина, но и лгать ненавижу, даже во спасение.

Мойю охватило отчаяние. Она не очень-то доверяла Малькольму, а Трессе – и подавно, однако, судя по тому, с какой ненавистью Мьюриэл отзывалась о своем отце, ведьма говорила правду. Никаких сомнений быть не может. Эта правда рождалась из неистового отвращения, чистого, беспримесного гнева, который в свою очередь происходил из любви, столь сильной, что, как ее ни скрывай, она все равно проявлялась, словно кровавое пятно.

– Значит, они хотят спуститься в Рэл? – уточнила Мьюриэл.

– Только Тресса и Роан, а за Роан пойдет и Гиффорд. Насчет Дождя я не уверена – вон тот гном с киркой.

Мьюриэл нахмурилась.

– Что такое?

– Здесь, на острове, стены между мирами очень тонки. Я слышу голоса, а иногда, в особенно тихие ночи, различаю слова и целые предложения. То, что собираются совершить твои друзья, – совсем не просто. Пайр – отнюдь не место вечных празднеств, как считают некоторые воины. Правила там другие, хотя в целом он похож на наш мир, а значит, вас будут подстерегать опасности.

– Опасности? Разве там можно погибнуть? Мы ведь и так будем уже мертвые!

– Есть вещи похуже смерти. И да, там можно погибнуть. Если вам не удастся вернуться или вернетесь слишком поздно, – останетесь в Пайре навеки. И…

– Что еще?

– Ключ. Он открывает все двери.

– Ты уже говорила.

– Вы должны понять: в Пайре много тех, кто захочет отобрать его у вас и вернуться в Элан. Думаю, таких большинство. И уж поверь, среди них есть те, кого мы точно не хотим здесь видеть. Брать ключ в Пайр – безумно опасно, ты не представляешь, насколько. Даже я не могу предсказать, с кем там можно столкнуться. – Мьюриэл раздраженно швырнула тряпку в котел. – Как он мог отдать вам ключ? Так… безответственно! В этом весь мой отец. – Она вытерла пот со лба. – Ты уверена, что твои друзья справятся? Ты-то храбрая, с первого взгляда ясно. Без доблести в Пайре никуда. А они? – Ведьма кивнула на прочих. – Полагаю, неслучайно именно ты постучала в мою дверь.

– Считаешь, я должна идти с ними?

Мьюриэл покачала головой.

– Я считаю, никто из вас не должен идти, особенно с этим ключом.

Мойя рассеянно вынула тряпку из котла.

– О чем думаешь? – спросила ведьма.

– Не знаю. Предполагалось, мы найдем проход в Эстрамнадон и вернемся в лагерь. А теперь мне кажется, назад пути нет.

– Очень в духе моего отца. Он бросает желудь, из него вырастает дуб и через триста лет падает прямехонько на того, кого отец хочет видеть мертвым.

Воительница задумчиво кивнула.

– Что с тобой?

– Я на тайном острове, в хижине у ведьмы, которой пугают детей. Она разговаривает с душами умерших и, судя по всему, бессмертна. Человек, с которым я семь лет знакома, – ее отец. Тресса, известная лгунья, утверждает, будто тот же самый человек хотел, чтобы она и еще семеро моих друзей погибли, поскольку это каким-то образом поможет спасти Сури. И что мне теперь делать?

Мьюриэл не ответила. Она вытерла котел насухо и повесила на крюк.

Мойя взглянула на Тэкчина, внимательно наблюдающего за ними. Он наверняка все слышал.

– Значит, вас должно быть восемь? – уточнила Мьюриэл.

– Так говорит Тресса.

– А ты ей не доверяешь?

– Ни на грош. Она все время врала, водила нас за нос, недоговаривала. Мы отправились сюда, чтобы разведать путь, а потом прислать войско, однако Тресса с самого начала знала, что это невозможно. Она ни словом не обмолвилась ни о ключе, ни о том, что нам придется умереть. О чем еще она умолчала, хотела бы я знать?

– Давай-ка я заварю чаю, – невесело улыбнулась Мьюриэл.

«Одним чаем тут не обойдешься», – подумала Мойя.

Мойя вернулась к товарищам, сидящим у очага. Тэкчин поднял на нее глаза. В свете пламени шрам у него на лице выделялся особенно ярко. Девушке всегда казалось, что из-за шрама он выглядит более похожим на человека, чем остальные галанты, теперь же она могла думать лишь о том, как, наверное, ему было больно. Тэкчин никогда не рассказывал, при каких обстоятельствах получил рану: кажется, в стычке с горными гоблинами. Несмотря на любовь к хвастовству, он не распространялся о своих приключениях – ни перед Мойей, ни перед другими. Обычно Тэкчин не выносил тишины, будто считал ее врагом, а сейчас держался необычайно тихо и настороженно. Он всю дорогу внимательно разглядывал Мойю, не с похотью или усмешкой, а будто изучал ее, запоминал, как она выглядит, до мельчайших деталей. Ей казалось, он знает нечто, чего не знает она.

Воительница улыбнулась ему и села рядом с Роан и Гиффордом. Те неподвижно смотрели в огонь.

– Не делай этого, Роан, – тихо попросила Мойя. – Мьюриэл говорит, это может быть опасно.

– Я верю Малькольму, – так же тихо отозвалась Роан.

– Ну хорошо. Допустим, Малькольм – тот, кем вы его считаете. Понимаю, воле бога надо следовать, только ведь он не являлся к тебе лично и не просил спускаться под землю. Ты не можешь утверждать наверняка, действительно ли он сказал об этом Трессе. Вдруг она лжет? Ты не знаешь ее так же хорошо, как я. Тресса – лгунья. Она пыталась убить Персефону.

– У нее ключ Этона. Разве можно лгать о таких вещах?

– У нее на шее висит кусочек металла, вот и все.

– Тэтлинская ведьма говофит, это ключ Этона, – возразил Гиффорд. – Ты считаешь, они с Тфессой задумали нас погубить? Не имело смысла идти так далеко.

Мойя вздохнула.

– Не хочу, чтобы вы погибли. Если действительно существует способ пройти через Пайр и оказаться в городе фрэев, тогда нам нужно вернуться и доложить Персефоне. Она отправит сюда войско.

– Путь открыт только для Трессы и семерых помощников, – покачала головой Роан.

Воительница глубоко вздохнула, чтобы не сорваться.

– Несколько лет назад, когда Пефсефона отпфавилась в Нэйт за офужием, войско ей не понадобилось. Может, это такой же случай.

– Не хочу никого обидеть, но я сильно сомневаюсь, что вам троим удастся осуществить задуманное. Мьюриэл говорит, это очень опасно.

Роан и Гиффорд вновь отвернулись к огню.

– Судите сами: вы умрете, пройдете через Рэл, Нифрэл и Элисин и окажетесь в городе фрэев. В каком виде? Тела-то останутся здесь. Получается, вы превратитесь в призраков? И что дальше?

– Дальше будем действовать по обстановке, – сказала Роан. – Малькольм бы не отправил нас сюда просто так. Я иду.

– Я тоже, – добавил Гиффорд.

– И я, – подал голос Дождь.

Все обернулись.

– Извините, – буркнул гном, – вы сидите очень близко, вас трудно не слышать.

– Тебе-то зачем? – спросила Мойя. – Потому что Малькольм – бог? Потому что ты был в кузнице, когда Сури сотворила Гиларэбривна?

– Из-за этого тоже, но в основном из-за снов. На болоте они стали еще яснее. Она зовет меня. Говорит, я должен спуститься. Раньше я думал, она под землей, поэтому нужно копать глубже, а теперь мне кажется… так глубоко не докопаться. Видимо, она умерла, и спуститься в Пайр – единственный способ с ней встретиться.

– Кто это «она»? – поинтересовался Гиффорд.

– Не знаю, – покачал головой Дождь. – Я всю жизнь вижу ее во сне, оттого и стал копать шахты. С малых лет пытаюсь к ней пробраться.

– Получается, нас уже четверо, – подсчитала Роан.

– Хватит! – вспылила Мойя. – Довольно, Роан, замолчи! – Ее обуревали гнев, отчаяние и страх. Ситуация вышла из-под контроля, словно телега, катящаяся с горы, и нет способа ее остановить. – Я обещала Персефоне защитить вас…

Воительница хотела подобрать подходящие слова, однако по лицам товарищей поняла: переубеждать их бесполезно. Она пересела к Тэкчину и подозвала Брин с Тэшем.

– Роан, Гиффорд, Дождь и Тресса собираются совершить самоубийство, – прошептала она. – Мы не за тем сюда явились. Думаю, нужно применить силу и заставить их вернуться с нами.

– Что ты собираешься делать? – потрясенно спросила Брин. – Связать их?

– Если придется, то и связать. – Мойю обуревали волнение и гнев. Не лучшее состояние, чтобы принимать решения, но выбора у нее не оставалось. – Тэш займется Гиффордом, Тэкчин – Дождем, а я – Трессой.

– А Роан? – ужаснулась Брин. – Ты хочешь, чтобы я повалила ее на землю и держала, пока ты будешь ее связывать? Тогда придется попросить Мьюриэл дать мне воска: я заткну уши, чтобы не слышать криков. Ты же знаешь, какая она. А если Роан закричит, думаешь, Гиффорда можно будет удержать? Тэш сильный, но Гиффорд крепче, чем кажется. Если мы причиним Роан вред, он лишится рассудка. Помнишь, как его избили, когда он вернул копье, которое взяла Роан? – Брин судорожно вздохнула. – Мойя, ты действительно хочешь, чтобы мы все передрались?

Мойя прекрасно помнила, как Эрес избил Гиффорда чуть не до смерти. Тогда она поклялась, что больше такого не допустит. И все же…

– А ты чего хочешь, Брин? Я не дам им наложить на себя руки! – громко произнесла она.

Все обернулись.

Тресса, в одиночестве сидевшая у окна, поднялась с места.

– Да неужели?

– Ах ты сволочь! – разъярилась Мойя.

– Нас должно быть восемь, – в который уже раз заметила Роан.

– Замолчи!

– Хватит тратить время. – Тресса подошла к Мьюриэл. – Нам пора. Малькольм сказал, войти в Рэл можно через омут, который…

– Он здесь, недалеко, – отозвалась та. – Я покажу дорогу.

Мьюриэл накинула на плечи тяжелый плащ и подняла капюшон, действительно став похожей на ведьму. Она взяла фонарь, а также хорошую, прочную корзину с крышкой и распахнула дверь.

– Идите за мной.

Мьюриэл зашла в небольшой загончик для птицы, расположенный позади хижины, поймала маленькую белую утку с желтым клювом, посадила в корзину и закрыла крышкой.

Дойдя до придорожного камня, она остановилась. Кругом было темно, холодно и сыро. Дождь закончился, но с ветвей все еще падали тяжелые капли. Мойя натянула капюшон, покрепче закуталась в плащ, однако ее по-прежнему била дрожь.

Высоко подняв фонарь, ведьма ждала. Корзина в ее руке вздрагивала.

– Зачем тебе утка? – спросил Тэш.

– Не мне, а вам, – коротко ответила Мьюриэл и, дождавшись Гиффорда, двинулась дальше.

– Нам понадобится утка? – удивился Дождь.

Зеленоглазая женщина лишь улыбнулась.

Они спустились по тропе и оказались на берегу болота. Под ногами хлюпала вода. Воздух стал еще более влажным. На искривленных стволах деревьев бугрились безобразные наросты, колючие кусты цеплялись за одежду, высокая сухая трава напоминала волосы мертвецов.

– Здесь соприкасаются два мира, – пояснила Мьюриэл. – Между Элан и Пайром лишь тонкая грань. С той стороны сюда просачиваются испарения, поэтому тут все другое. Неправильное, неестественное.

– Скажи лучше «жуткое», – проворчала Мойя. – Ты поселилась здесь, потому что никто в здравом уме сюда не сунется?

– Отчасти да, – призналась Мьюриэл. – Есть и другие преимущества. Если громко крикнуть, можно пообщаться с соседями через стену. Давным-давно я пришла сюда в надежде кое с кем поговорить.

– Не получилось?

– Нет, зато я обнаружила, что нужна. Здесь у Тэтлинской ведьмы есть цель.

– Давать камни тем, кто умер?

– Помогать. – Мьюриэл переступила через упавшую ветку. – Камни – всего лишь идея. После смерти люди продолжают мыслить так же, как при жизни, потому что по-другому не умеют. Души забирают с собой не камни, а их образы. Им нужен груз, помогающий спуститься в Пайр.

Мойе пришло в голову, что Мьюриэл ведет себя на удивление обыденно и приветливо, совсем как обычная женщина. Они могли бы подружиться, взять ее с собой в лагерь. Персефоне она наверняка пришлась бы по душе.

– Живые не особенно размышляют о смерти. Но вот представь – жила ты себе без хлопот, а потом вдруг решила сходить за водой и по дороге умерла. Например, тебя загрыз дикий зверь, ты провалилась под лед, а может, подвернула ногу, упала и раскроила себе череп. Беда в том, что никто не знает, куда ты пошла. Твое тело не найдут, не похоронят, не дадут тебе камень. Тогда ты попадешь сюда. – Мьюриэл снова подняла фонарь; его ручка зловеще скрипнула во тьме. – Если ты ударилась головой о булыжник, то вряд ли поймешь, что произошло. Возможно, даже не догадаешься, что умерла, просто окажешься неизвестно где, одна-одинешенька, едва ли не впервые в жизни.

– А разве нельзя самому взять камень? – спросил Тэкчин.

– Нет. Мертвые не могут прикасаться к предметам из мира живых.

– Тогда я не понимаю, как мертвецы забирают с собой камни, – удивилась Мойя.

– На призраке, которого вы встретили на болоте, была одежда?

Мойя и Тэкчин кивнули.

– Она ведь не настоящая, верно?

Воительница вспомнила, как стрела прошла сквозь тело Мика, и утвердительно качнула головой.

– Он в ней умер. Я уже сказала, после смерти ты забираешь с собой идеи и воспоминания. Путь до Пайра не занимает много времени, поэтому очень важно как можно скорее похоронить того, кто тебе дорог. Когда призраки приплывают в устье реки и чувствуют камень, они понимают, что умерли. Для того-то и нужны похороны.

Мойя представила, каково это – очнуться с камнем в руке. Пусть все вокруг изменилось, пусть она отрезана от привычного мира, камень – воображаемый или реальный – помогает понять, что произошло, служит прощальным даром от близких и приносит утешение в одиночестве.

Я не дала матери камня. Уйдя с похорон, Мойя надеялась, что кто-то другой обо всем позаботится, а остальные решили, что она вернется и погребет мать как подобает – в конце концов, это ее долг. Какой ужас! Мама наверняка подумала, будто я все подстроила нарочно, ей назло. Из-за моего недосмотра она едва не лишилась загробной жизни.

– Те, кто приходит без камня, обычно умерли внезапно, – продолжала Мьюриэл. – У них не было времени осознать, что происходит, поэтому они остаются здесь. Мужчины, женщины, дети… обычно все они плачут, поскольку ничего не понимают. Наиболее отчаянные, кому суждено отправиться в Нифрэл, приходят ко мне. Мы садимся и разговариваем. Некоторым требуется пара минут, чтобы во всем разобраться, а кто-то сидит несколько дней, прежде чем берет камень. Разным людям требуются разные камни, поэтому у меня их много. Сам камень остается на месте, а в руке у призрака появляется такой же. Конечно, остров на болоте – не самое приятное место для жилья, но если бы не я, что стало бы со всеми этими несчастными? Трудно найти более важное занятие.

Они спускались по тропе все ниже, в глубокое ущелье, заросшее плакучими ивами, шипастыми кустами и тонкой травой. Воздух потеплел, вместе с теплом появился и запах – вонь стоячей воды, паленых волос и гниющих останков. Неподалеку слышалось журчание.

Тропа привела к топкому омуту размером не больше лужи, окруженному зарослями осоки и сухого камыша.

Мьюриэл поставила корзину и фонарь на землю. Остальные в недоумении смотрели на нее.

– И где же вход? – наконец спросила Тресса.

– Здесь, – ответила ведьма, указывая на топь.

Никто ничего не понял. Мьюриэл невозмутимо открыла корзину и принялась выдергивать из утиных крыльев маховые перья. Птица отчаянно вырывалась, но ведьма держала ее крепко. Привязав к птичьей шее камень, она швырнула утку в омут.

Даже в темноте было видно, как белая утка старается выбраться на берег. Она махала крыльями, пытаясь сбросить с себя липкую грязь, и с каждым мгновением все глубже увязала в трясине.

– Великая Праматерь! – прошептала Мойя, наблюдая, как несчастная птица борется за жизнь.

Через некоторое время на поверхности виднелась только голова и шея. Еще пара ударов сердца – и утка скрылась в болоте.

– Вот это и есть вход в Пайр, – заявила Мьюриэл.

– Кошмар какой! – Воительница в ужасе отступила назад.

Ей вспомнилась песня Трессы. Я-то думала, вся эта ерунда про крики и хохот ведьмы – детские страшилки. А оказывается…

Мьюриэл положила перья в корзину и поставила ее на корягу.

– Каждый должен взять с собой камень и перо. Камень поможет утонуть и попасть в Пайр. Если у вас все получится, вернетесь этим же путем. В омуте холодно; грязь сохранит тела от разложения на пару дней. Точно сказать ничего не могу, ведь раньше никто такого не делал.

– А перья зачем? – спросила Тресса.

Мьюриэл подняла одно вверх и покрутила в воздухе.

– Камень – символ тяжести, погружения. Перо – символ легкости, подъема и возрождения. Вы возьмете с собой не перья, а их идеи, однако в этом весь смысл. Мои соседи говорят, в Пайре идеи становятся реальностью. Я сама там не была, поэтому не знаю наверняка, только лгать им вроде бы ни к чему.

Ведьма положила перо в корзину и замерла в ожидании.

Никто не двинулся с места.

– Невозможно, – покачала головой Мойя, глядя на Роан и Гиффорда. – Решительно невозможно.

– А что вы ожидали увидеть? – Внешнее дружелюбие Мьюриэл после гибели утки несколько померкло.

– Пещеру, нору… Но это… это…

– Ужасно, – подвел итог Гиффорд.

– Вы искали вход. Вот он, – указала Мьюриэл. – Все дороги, ведущие в Пайр, выглядят именно так.

– Мы не согласны, – заявила Мойя. – Ты хочешь, чтобы мы добровольно утопились в болоте? Ни за что.

– Я ничего от вас не хочу, вы сами ко мне пришли. В Пайр могут попасть только мертвые. Какая разница, каким способом умереть?

Воительница разозлилась. В голосе ведьмы ей послышалась насмешка: «Что тебя смущает? Хочешь испечь пирог, не разбив яиц?»

На поверхности омута вздувались и лопались зловонные пузыри.

– Нет… так нельзя. – Девушка снова покачала головой. – Прости, что ради нас тебе пришлось пожертвовать уткой, но мы этим путем не пойдем.

– Выглядит очень непфиятно, – поморщился Гиффорд.

– Я, конечно, не думал, что кто-то из вас всерьез туда собрался, – деланно беспечным тоном произнес Тэш, – однако, надо сказать, вы заставили меня поволноваться.

– Э-э… ну да… – Мойя сделала шаг назад, наткнулась на Брин и едва не взвизгнула от неожиданности. – Тресса, ты же не предполагала, что вход будет выглядеть вот так?

Та не ответила, не сводя глаз с трясины.

– И что дальше? – поинтересовался Тэш. – Нет смысла стоять здесь, если мы не…

– Значит, возвращаемся? – спросил Гиффорд у Роан скорее с облегчением, чем с разочарованием.

– М-м… – пробормотала та. – Наверное…

– Малькольм не стал бы отправлять нас сюда без причины, – с неожиданным упорством заявила Тресса.

– Малькольм ненормальный, – пробурчала Мойя себе под нос.

– Если уж начистоту, – вмешался Дождь, – такое словами не описать, все равно никто не поверит.

– Он прав, – добавил Тэкчин. – Это нужно увидеть собственными глазами.

– Потому я и взяла утку, – объяснила Мьюриэл.

– Мы должны ему верить, – упрямо произнесла Тресса и шагнула вперед.

– Эй, не дури, – тревожно сказала Мойя.

– Как с Рэйтом, только хуже. – Стало ясно: вдова Коннигера говорит сама с собой. – Он знал.

– Ты что делаешь?

К всеобщему облегчению, Тресса обернулась, однако Мойя и ее товарищи недолго радовались: она достала из корзины камень и перо и решительно выпрямилась.

– Малькольм сделал это ради меня, понимаете? Для других я вообще не существовала, а он дал мне шанс, и я должна его использовать. Он предупреждал – будет нелегко, даже хуже, чем Рэйту. В кои-то веки мне представилась возможность совершить что-то значимое. Если я ею не воспользуюсь, кто я после этого? Что в моей жизни хорошего? Я и так практически… мертва. – И она шагнула в сторону омута.

– Тресса, не смей, – прошипела Мойя.

– Простите, что солгала вам, но именно поэтому Малькольм меня и выбрал. Чтобы построить стену, нужен каменщик, а чтобы обмануть хороших людей, нужна я. Подожду немного… вдруг кто-то из вас передумает. – Тресса кивнула Гиффорду и Роан. – Если не захотите, пойду за Сури сама, ничего страшного. У вас-то есть своя жизнь, а у меня нет.

Она с разбегу прыгнула в омут и с леденящим кровь хлюпаньем рухнула в трясину, а поскольку весила больше, чем утка, то сразу погрузилась по пояс.

Брин вскрикнула.

– Тресса! – лихорадочно сверкая глазами, Мойя обернулась к товарищам. – Нужна веревка! Дайте веревку!

Веревки ни у кого не оказалось.

Оглядевшись, воительница подпрыгнула и сорвала с дерева лозу. Тэш и Тэкчин бросились на помощь. Вместе они кинули лозу Трессе. Та ушла в болото уже по плечи.

– Хватайся!

Вдова Коннигера помотала головой. Она плотно сжала губы, отчаянно моргала глазами и шумно дышала через нос.

Брин упала на колени, зажав рот ладонью.

– Тресса… о, Великая Праматерь… Тресса!

Тресса погрузилась по шею. На ее губах впервые за долгое время показалась улыбка.

– Малькольм – бог.

Она в последний раз глотнула воздуха и скрылась под толщей грязи.

– Тресса, дура ты набитая! – зарыдала Мойя, стоя на четвереньках на берегу омута. – Зачем ты это сделала?

Она плакала не одна: Брин, Роан и Гиффорд тоже. Остальных Мойя не видела: слезы застилали глаза.

– Зачем? Зачем?!

Никто не вымолвил ни слова. Над болотом разносились только рыдания и всхлипывания. Мойя вспомнила, что за все время на острове ни разу не слышала кваканья лягушек или стрекота кузнечиков. В этом проклятом месте по ночам звучит один только плач.

Она вытерла лицо краем плаща.

– Фоан? – послышался голос Гиффорда.

Роан шагнула по направлению к омуту.

– Эй, ты что делаешь? – воскликнула воительница.

– Не хочу оставлять Трессу в одиночестве, – извиняющимся тоном ответила девушка.

По ее щекам струились слезы. Все, как по команде, повернулись к ней.

Гиффорд достал из корзины два камня и два пера и подошел к Роан.

– Я с тобой.

– Не надо, ты же не веришь в Малькольма. Я по лицу вижу: тебе страшно, тревожно, муторно – ты просто выговорить не можешь.

– Мне не нужно в него вефить, я вефю в тебя. К тому же Тфесса – моя подфуга.

– Роан, Гиффорд, – вмешался Тэш. – Тресса погибла. Вы ничем не сможете ей помочь.

– Она обзывала тебя уродом, – напомнила Мойя. – Забыл?

Гиффорд кивнул.

– Знаю, тогда она была дфугой.

Гончар повернулся к Роан. Та смотрела на него остановившимся взглядом. Ее губы дрожали.

– Я умфу без тебя, – промолвил он. – Я не жил, пока не прикоснулся к тебе, пока ты мне не повефила. Фоан, ты – моя жизнь. Если ты погибнешь, я тоже. Так давай сделаем это вместе.

– Пожалуйста, не надо. – Мойя беспомощно развела руками.

– Возможно, Тфесса сказала про Малькольма пфавду, а если и нет… я ни о чем не жалею. Фазве о том, что не поцеловал тебя.

Роан поднялась на цыпочки, взяла лицо Гиффорда в ладони, притянула к себе и поцеловала.

Гончар улыбнулся.

– Тепефь я вообще ни о чем не жалею.

– Я люблю тебя.

– И я тебя, Фоан. Всегда любил и буду любить.

Они взглянули на омут.

– Ну ладно. – Гиффорд решительно кивнул и протянул Роан камень и перо. – Давай вместе.

– Не надо, прошу вас, – взмолилась Мойя.

Никто ее не услышал. Все смотрели в немом изумлении, как Гиффорд и Роан взялись за руки, бросились в болото и, не разжимая объятий, стали медленно погружаться.

– Попрощайтесь за меня с Морозом и Потопом, – дрожащим голосом произнесла Роан и коротко взвизгнула, когда трясина коснулась ее шеи.

Они с Гиффордом еще раз поцеловались напоследок и погрузились с головой.

– Тэт! Тэт! ТЭТ! – в отчаянии вскрикнула Мойя и разразилась рыданиями. Едва придя в себя, она подняла голову и увидела Мьюриэл, неподвижно стоящую рядом с корзиной. – Извини за безобразную сцену, мне сейчас очень, очень плохо.

Та молча поднесла ладонь к губам, и Мойя увидела, как по ее щекам текут слезы. Она и не думала, что Тэтлинская ведьма способна плакать.

– Тэт! – Воительница стукнула кулаком по земле, вскочила на ноги и огляделась.

– Что ты ищешь?

– А то ты не знаешь!

Мьюриэл достала из корзины камень. Мойя выхватила его у нее из рук и подошла к Тэкчину. Не могу поверить, что это не сон.

– Послушай, у тебя впереди пара тысяч лет, а у меня в лучшем случае тридцать. Оно того не стоит. Если останешься со мной, тебе придется смотреть, как я старею и умираю. Наверняка ты уже думал об этом.

– Думал, – отозвался Тэкчин.

В его голосе не было ни удивления, ни тревоги, ни грусти. Все плакали, даже Тэш и Дождь, только у фрэя глаза остались сухими. Он держался так же беззаботно, как и всегда.

– Ну хорошо. – Мойю обидело, что Тэкчин воспринял ее слова так легко. – Раз ты все решил, что тогда?

– Я с тобой.

– Нет! Ты зря потратишь долгую жизнь, кроме того, тебе нужно отвести остальных в лагерь.

– Я с тобой, – повторил Тэкчин, бесстрашно и беспечно.

– Никуда ты не пойдешь, слышишь? Не смей! У тебя целая жизнь впереди. Ты не должен умирать.

– В Эстрамнадоне вам без меня не обойтись. Никто из вас не говорит по-фрэйски.

– Нет. – Мойя подошла к нему вплотную и, обливаясь слезами, взяла его лицо в ладони. – Неужели я так много для тебя значу? Я же просто дрянная горластая рхунка. Даже мой собственный народ меня не выносит, особенно воины. Им не по душе, что кинига защищает баба. Так ведь, Тэш?

– Ничего против тебя не имею, – отозвался тот. – Я всегда тобой восхищался.

– Какого Тэта ты несешь, дуралей? Не слушай его. – Девушка вытерла слезы ладонью, размазав грязь по лицу. – Я – никто, меня даже родная мать не любила. А ты… тебе суждена долгая жизнь. Пройдут века, и мое имя сотрется из твоей памяти. Ты встретишь других рхунок, фрэй, может, даже гномих – между прочим, женщины у них весьма симпатичные. У тебя были сотни возлюбленных до меня, и будут еще тысячи.

– Нет, – ответил Тэкчин, крепко прижимая ее к себе. – Ты моя первая и единственная.

– Что? Врешь ты все! Неужели ты был девственником, когда мы познакомились?

– Да нет, не в этом смысле. Ты – моя первая любовь.

Мойя в недоумении смотрела на Тэкчина. Она жила с фрэем пять лет, и он ни разу не говорил с ней о любви, будто так и не выучил это странное рхунское слово. Тэкчин по натуре был искателем приключений, легко загорался и так же быстро остывал. Девушке казалось, она для него всего лишь игрушка, которая вскоре наскучит. Удивительно, что мы до сих пор вместе.

– Мы, фрэи, – пояснил Тэкчин, – не живем всю жизнь с одним партнером: слишком скучно. Не знаю почему, но мы не испытываем друг к другу глубоких чувств. Так принято. Наверное, это правильно, иначе можно сойти с ума, потеряв возлюбленную, с которой прожил несколько веков. Ты – не фрэя. Ты не знаешь, что так сильно любить нельзя, поэтому… просто любишь, и все. Разве я мог не влюбиться? Да, мне придется увидеть, как ты умрешь. Ты считаешь, только Гиффорд и Роан способны страдать? А обо мне ты подумала? Каково жить сотни лет с такой болью? Я никогда тебя не забуду. Но эта боль – сущий пустяк по сравнению с тем временем, что мы провели вместе.

Мойя поцеловала его, а потом повернулась к Брин.

– Прости меня. – Она обняла Хранительницу. – Идите в лагерь. Мы вернемся… или не вернемся. В любом случае, вы должны рассказать Сеф о том, что произошло. – Она поцеловала плачущую Брин в лоб и обратилась к Тэшу: – Береги ее. Если узнаю, что ты плохо о ней заботишься, приду с того света и надеру тебе задницу.

Они с Тэкчином взяли перья и камни и подошли к омуту.

– Предположим, все это правда. Как ими пользоваться? – спросила Мойя, помахав пером перед лицом у Мьюриэл.

– Перья воплощают идею легкости. Они помогут вам подняться наверх… наверное.

– Наверное?

– Я сама ни разу так не делала. Если уж на то пошло, никто так не делал. Однако в Пайре мысли и образы становятся явью. То, во что веришь, происходит взаправду.

– Хорошо. Допустим, мы попадем в Пайр. Куда двигаться дальше? Там есть какие-то указатели?

– Понятия не имею. Впрочем… – Мьюриэл помолчала. – Если Турин хочет, чтобы вы добились желаемого, он вас не бросит. Думаю, вы получите помощь.

– В загробной жизни? – с сомнением уточнила Мойя.

– Если дело касается Турина, все возможно. Почти.

– Неужели наш Малькольм, который даже сапоги не способен правильно надеть, поможет нам в Пайре?

– Если захочет, – кивнула Мьюриэл.

– Бред какой-то, – нервно хихикнула Мойя.

– С тобой не соскучишься, – заметил Тэкчин.

– Надо будет поцеловаться напоследок, как Гиффорд и Роан. Это было красиво.

Галант подхватил ее на руки и подошел к краю болота.

– Давай, – велела Мойя, и они прыгнули в трясину.

Глава 31Пред лицом фэйна

Она оказалась совсем одна, среди врагов. Ей грозили пытками и смертью, однако, несмотря ни на что, Сури по-прежнему оставалась собой и представляла для фрэев такую же загадку, как зелень, распустившаяся среди зимы.

«Книга Брин»

Клац!

Сури открыла глаза. Дверь клетки отворилась. Внутрь ворвались солнечный свет, свежий воздух и надежда на освобождение. Страх, отчаяние и тошнота отступили. Перед ней распахнулись врата в рай; избавление наконец пришло.

Шестеро воинов, стоящих снаружи, угрожающе выставили копья, давая Сури понять – если она не будет делать, что велят, ей не поздоровится. После долгих дней, проведенных взаперти, девушка готова была их расцеловать, однако сдержалась: не поймут. В жуткой телеге тревоги о том, как пройдет ее приезд в столицу, рассыпались в пыль.

– Спасибо, – от всей души произнесла Сури, выходя из клетки на залитую солнцем площадь. – Большое спасибо.

Вооруженные до зубов фрэи слегка смутились, но не испугались. Никто из них не ответил. Грубыми тычками они заставили Сури двинуться через площадь в сторону более изысканного из двух зданий.

Другие воины сдерживали толпу.

– Осади назад! Ради вашей безопасности, не подходите близко! Рхуны непредсказуемы. Держитесь в стороне и не загораживайте проход к дворцу.

Дворец?

Сури не могла пользоваться Искусством, хотя за пределами клетки вновь обрела способность связно мыслить.

Меня ведут к фэйну.

Радость быстро испарилась. Последние дни прошли как в тумане. Сури словно плыла под водой, изредка выныривая, чтобы глотнуть драгоценного воздуха и взглянуть на окружающий мир: огромные красивые деревья, названий которых она не знала, симпатичные поселения на склонах холмов, уютные домики с высокими крышами и большими окнами, фрэи в ярких одеждах. В памяти осталась лишь мешанина из образов и звуков. Теперь же с глаз спала пелена, лихорадка прошла. Впервые она увидела все ясно и четко.

Стражники копьями направили Сури по мощеной дорожке, ведущей на обширную площадь, украшенную статуями искусной работы и изысканными фонтанами с изображениями животных и растений. Под навесами располагались торговые ряды, прилавки ломились от товаров: фрукты и овощи, хлеб, корзины, одежда, посуда, картины и скульптуры. На одной картине было изображено злобное чудище в клетке – человекоподобная тварь с бешеными глазами, истекая слюной, отчаянно держалась за прутья.

Вот какой они меня видят. Может, именно так я и выглядела. Я пришла договариваться о мире, однако фрэи не проявили гостеприимства.

Поднимаясь по лестнице, ведущей к дворцу, Сури оглянулась и увидела с высоты весь Эстрамнадон. Столица фрэев оказалась не настолько большой, как она думала, зато очень красивой. Вокруг площади располагались тщательно ухоженные дома и сады. В отдалении на холме возвышалось величественное здание с куполом, сияющим на солнце. Сам же дворец, сложное сооружение с башнями, похожими на стволы деревьев, был скрыт в тени.

Мистик бросила взгляд на площадь и телегу с клеткой. Ей вспомнились слова Арион из далекого прошлого: «Сури, ты – особенная. Я чувствую это так же, как чувствую смену времен года. Дело не только в том, что у тебя есть дар. Дело в тебе самой. Я уверена, что ты – ключ ко всему! Ты должна доказать фэйну, что рхуны такие же удивительные и достойные права жить существа, как фрэи. Если у тебя получится, они увидят свою ошибку и одумаются. И это произойдет лишь в том случае, если ты примешь свою сущность. Тогда ты сможешь изменить мир. Все, что тебе нужно, – научиться летать».

Сури остро ощутила тяжесть ошейника, сдавливающего горло.

Как же я полечу, если у меня отобрали крылья?

В тронном зале не было ни одного сиденья кроме трона, представлявшего собой переплетение корней разных деревьев. Сури не жаловала стулья и кресла, так же, как стены и обувь. Впрочем, после долгих месяцев, проведенных в Далль-Рэне и Алон-Ристе она понемногу к ним привыкла.

А здесь красиво… для комнаты.

Тронный зал напоминал рощу, запертую в пещере. Откуда-то сверху пробивался одинокий луч света, рассеивающий полумрак и направленный ровно на трон. Правитель фрэев сидел, опершись на подлокотник, и задумчиво теребил нижнюю губу. Он казался сдержанным, спокойным, даже слегка утомленным, хотя глаза его выдавали голод. Воины вытолкнули Сури в центр зала и ушли, оставив ее наедине с фэйном.

Оба молча разглядывали друг друга. Сури никогда раньше не слышала такой тишины – ни дуновения ветра, ни пения птиц, ни шороха шагов, ни шепота. Мироздание смотрело на нее, ожидая, что будет дальше.

Ты этого хотела, Арион? Ты так себе это представляла? Вот, я здесь.

– Я слышал, тебя обучили нашему языку, – промолвил фэйн.

Сури кивнула.

– Хорошо. Расскажи мне, как создавать драконов.

– С чего бы?

– Не смей так со мной разговаривать! – От его голоса, многократно усиленного Искусством, стены зала содрогнулись.

– А как? Выше или ниже? – искренне не поняла Сури.

– Что?

– Как мне с вами разговаривать? Выше или ниже? Или, может, громче? Из-за ошейника у меня не получится создать плетение для такого же мощного звука, но я могу кричать, если вы плохо слышите. Или вы хотите, чтобы я говорила по-рхунски? Вы знаете наш язык? – Фэйн ошеломленно уставился на нее. – Вообще-то, я думаю, будет лучше, если мы все-таки продолжим по-фрэйски. Я здесь в качестве представителя кинига Персефоны. Меня направили, чтобы обсудить детали мирного договора между нашими…

– Молчать! – громовым голосом произнес фэйн.

Сури не собиралась молчать. Она слишком долго страдала и ждала. Перед ней сидел тот, кто нес ответственность за все происходящее, и ей было что сказать.

– …народами и положить конец войне. Однако на меня напали, отобрали ассику, заперли в клетке…

– Я сказал молчать!

– …морили голодом и жаждой и подвергали унижениям. Поэтому, прежде чем приступить к переговорам, я жду извинений.

– Ты ждешь… извинений?! – Глаза фэйна вылезли из орбит, лицо побагровело, пальцы впились в подлокотники. – Да как ты смеешь! Немедленно открой мне тайну или я прикончу тебя на месте!

– Вы имеете в виду, я должна открыть вам тайну, а потом вы меня убьете, не так ли?

Фэйн не ответил, его взгляд говорил красноречивее слов.

– Дайте подумать… – Сури подняла глаза к ветвям над головой и поднесла палец к губам в притворном раздумье. – Я могу дать вам то, чего вы хотите, и погибнуть или… мы вместе разработаем план действий, чтобы наши народы могли соседствовать в мире. А для этого совершенно необходимо, чтобы я осталась в живых. Ну-ка, ну-ка… хм-м-м…

– Я – правитель фрэев! – Фэйн вскочил на ноги. Его золотая ассика сверкнула в луче солнечного света. – Меня избрал наш бог Феррол. Преклони колени и делай, что я велю!

– Что ж, решено, – учтиво улыбнулась Сури. – Я не стану рассказывать о драконах и лучше постою, спасибо.

Фэйн шевельнул рукой, формируя плетение. Сури угадала в нем предвестие боли, однако ничего не почувствовала, хотя, по идее, должна была корчиться в страшных муках.

– Ошейник, – сообщила она. – Его надел на меня один глупец по имени Джерид. Если снимете, можете попробовать снова. – Девушка коварно улыбнулась. – И сына сюда позовите.

– Вэсек! – крикнул фэйн.

Дверь в зал отворилась. Первой вошла стройная фрэя с ястребиным взором, за ней – здоровяк, похожий на великана, а за ним – целый отряд воинов. Они с непониманием смотрели то на Сури, то на фэйна. Последним появился фрэй в сером плаще с капюшоном.

– Эта рхунка… – Фэйн сделал глубокий вдох, немного успокоился и продолжил: – Вэсек, убери эту тварь с глаз моих. Я бы отдал ее Синне, только на ней ошейник, поэтому окажу эту честь тебе. Возьми ее, пытай как следует. Делай, что хочешь, но выбей из нее то, что мне нужно. Ясно?

– Да, мой фэйн, – ответил фрэй в сером.

Вэсек махнул воинам. Те схватили Сури и потащили прочь.

– Я слышал, рхунка боится замкнутого пространства. Поместите ее в Нору, – приказал Вэсек. – Выберите самую тесную и заприте там. Без окон, без света, без звуков. Если она не любит сидеть под замком, посмотрим, как ей понравится быть похороненной заживо.

Глава 32Удел глупцов

Не предполагала, что все так закончится. Наверное, тем, кто читает эти строки, такой исход тоже не приходил в голову.

«Книга Брин»

Брин молча смотрела, как Мойя и Тэкчин исчезают в трясине.

Это невозможно. Все случилось так быстро. Девушка отчаянно пыталась найти хоть какой-то смысл в происходящем и не могла. Тэкчин погиб ради Мойи. Мойя – ради Роан и Гиффорда. Гиффорд – ради Роан, а Роан – ради Трессы. А ради чего умерла Тресса? Она всегда заботилась только о себе. Зачем ей лишать себя жизни?

Пока Брин размышляла, Дождь вынул из корзины перо и камень.

Никто не сказал ему ни слова. Гном решительно кивнул и вошел в болото, будто собрался искупаться. Вскоре и он скрылся под толщей грязи. Остались только Брин, Тэш и Мьюриэл.

Бред какой-то! Не может быть! Зачем они…

И тут до Брин дошло: Малькольм!

Во время гибели Рэйта Дождь присутствовал в кузнице, так же, как Тресса и Роан. Но почему же Тресса…

«Все считали фрэев богами, но мы выяснили, что это не так. Вряд ли то же самое можно сказать о Малькольме» – вот ее слова.

Но Малькольм же не…

Брин взглянула на зеленоглазую женщину, неподвижно стоящую на берегу омута будто в ожидании ее решения. Наверное, Мьюриэл…

Мьюриэл! Имя из табличек! Круг замкнулся, последний кусочек мозаики встал на место.

– Можно нам переночевать в твоей хижине? – медленно и отрешенно спросил Тэш. «Все кончено, – слышалось в его голосе. – Смерть – частая гостья в нашем мире». «Пора двигаться дальше», – говорил его взгляд. Двигаться дальше – вот его ответ смерти. Он принимал ее как должное, вел себя настолько… трезво. Брин боялась употребить слово «холодно», хотя оно подходило как нельзя лучше. – Подождем до рассвета, а потом…

– Я не собираюсь уходить, – перебила его Брин.

– Нет смысла ждать. Они все…

– Я и ждать не собираюсь.

Услышав в ее голосе непоколебимую решимость, юноша нервно засмеялся.

– Ты же не хочешь…

Брин вынула из корзины камень.

– Не делай этого, – произнес он тоном, не терпящим возражений. Так же говорил ее отец. – Даже думать забудь. Мы возвращаемся. Переночуем у Мьюриэл и на рассвете тронемся в путь.

Хранительница взяла в руки перо.

– Ты меня слышишь?

Она шагнула к омуту.

Тэш рванулся к ней с невиданной скоростью, которую раньше проявлял только в битве, и схватил за руку.

– Шутки в сторону, Брин. Никуда ты не пойдешь. Я не позволю тебе разбрасываться своей жизнью. Если придется, потащу волоком.

Он не говорил, а приказывал. На его лице застыло выражение угрюмой решимости.

Брин отшатнулась. Тэш крепче сжал пальцы. За минувшие годы он вырос и окреп. Прозвище, когда-то данное Сэбеком, стало почетным званием; все члены его боевого отряда называли себя «Тэчлиоры». О подвигах Тэша в Харвудском лесу ходили легенды. Он с легкостью мог исполнить угрозу, однако Брин не собиралась уступать. Она любила его, но этого было мало; он тоже должен доказать свою любовь. А любовь – больше, чем просто обладание.

– Если ты это сделаешь, – покачала она головой, – между нами все будет кончено. Клянусь жизнью, больше я не скажу тебе ни слова, даже не посмотрю в твою сторону. – Девушка говорила искренне, пусть и через боль.

Она чувствовала себя злодейкой, точно приставила нож к горлу собственного ребенка.

Вероятно, на лице Брин отразились душевные муки, потому что Тэш дрогнул.

– Но зачем?.. – непонимающе спросил он.

– Так хотел Малькольм.

– Что?! Ты с ума сошла?

– Тебе не понять. – Брин не знала, как объяснить. Для такого бесчувственного вояки, каким стал Тэш, все происходящее выглядело бессмысленным и невозможным.

– Чего не понять?

– Малькольм – бог.

– Брин, Малькольм дружил с Рэйтом, – раздраженно произнес Тэш. – Он был рабом у фрэев. Рабом, понимаешь? Разве бог допустил бы такое? Как ты это объяснишь?

– Не могу объяснить, но я в него верю. – Свободной рукой Брин указала на ведьму. – Тэш, ее имя – Мьюриэл.

Тот смотрел на нее стеклянными глазами.

– Помнишь, как мы беседовали в Алон-Ристе? Я рассказывала тебе о богах и табличках Агавы? В день нашего первого поцелуя. Ну же, вспоминай! Феррол, Дром, Мари и Мьюриэл – четверо богов, рожденных от одного отца. Она и есть та самая Мьюриэл. Если Малькольм действительно ее отец, значит, он – бог.

Ведьма с любопытством взглянула на Брин, но ничего не сказала.

– У тебя в голове все перемешалось, – заявил Тэш. – Ты сама-то слышишь, что говоришь?

– Прекрасно слышу. Похоже, ты меня не слышишь. Тресса права: Малькольм подстроил все так, чтобы я оказалась именно здесь, именно сейчас. Но зачем? – Брин взглянула на омут. – Моя книга, Тэш, «Книга Брин». Малькольм сказал, ее будут воспринимать как истину в последней инстанции, как беспристрастного свидетеля, и она станет одним из важнейших достижений человечества. Теперь понимаешь?

Тэш помотал головой.

– Малькольм ничего не говорил просто так. Он хотел, чтобы я стала свидетельницей происходящего и записала все события в книгу.

– Ты не сможешь ничего записать, если погибнешь!

– «Книга Брин» – не просто перечисление сражений или названий деревень. Это… всеобщая история. Я не смогу запечатлеть ее, если не буду знать правду, а правда – вот она, прямо здесь. Малькольм все спланировал заранее. Все происходит именно так, как задумано. Я должна спуститься в загробное царство и узнать правду о мире, жизни и смерти. Ответы – там, под землей. Он хочет, чтобы история была описана полностью, и я – единственная, кто способен выполнить его поручение.

– Ты не можешь знать наверняка.

– Я знаю.

– Откуда?

– Некоторые вещи невозможно объяснить словами. Просто чувствую, и все. Гиффорд то же говорит об Искусстве. Кажется, со мной общается сама Элан. Вот мое предназначение, мой подвиг.

Там, под землей, я смогу узнать, кто я, кем мне суждено стать, в чем смысл моей жизни. Я не обязана спускаться туда. Малькольм меня не заставляет, однако, если спущусь…

– Если я решусь прыгнуть в болото… – начала Брин. – …ты прыгнешь со мной?

– Что?! Ты в своем уме? Нет! – воскликнул Тэш.

– Я точно знаю, с нами все будет в порядке.

– Ничего ты не знаешь.

– Мойя знала еще меньше, чем я, она даже в Малькольма не верила, и все равно пошла за Трессой. А Тэкчин пошел за ней. Он сделал это ради любви.

– Брин, так нечестно.

– Почему? Ты же меня любишь, я чувствую. Ты бы отдал за меня жизнь? Больше я ничего не прошу.

– Куда уж больше. – Тэш с отвращением взглянул на болото. – Я люблю тебя и с радостью отдал бы жизнь, но… – Его пальцы на запястье Брин чуть ослабли.

– Что «но»?

– Я не могу.

– Почему?

– По кочану! – огрызнулся Тэш.

Раньше он никогда не разговаривал с Брин с таким тоном.

Девушка пристально взглянула на него, пытаясь понять, в чем дело. Тэш не был трусом и, без сомнения, любил ее. Неужели я ошиблась? В его глазах кипели гнев, ненависть, страх, возникшие при одной мысли о…

Брин судорожно вздохнула.

– Потому что ты не закончил.

Тэш молча отвел взгляд.

– Значит, Мик сказал правду. Ты убил Сэбека, Энвира и Эреса. Вот почему ты не хочешь пойти со мной: остался еще один галант, и ты не можешь умереть, пока его не убьешь.

– Не просто галант, – поправил Тэш, – а именно тот, кто отдал приказ. Дьюрию и Нэдак разрушил вовсе не фэйн. Это сделал Нифрон и его банда. Они убили моих родных и всех, кого я знал и любил. Ради того, чтобы нас использовать. Нифрон начал войну, намереваясь захватить весь мир. Феррол запрещает фрэям убивать фрэев, поэтому он вырезал два рхунских клана и объявил, будто действовал по воле фэйна. Ему нужно было, чтобы мы взялись за оружие. Мы думаем, он самоотверженно сражается ради нашего блага, а ему на нас глубоко плевать. Нифрона интересует лишь его цель. Из-за него погибли тысячи ни в чем не повинных людей. Если бы не он, наши с тобой родители и Рэйт были бы живы. Я хотел, чтобы он понял – каково это, когда твой клан стирают с лица земли. – Тэш покачал головой. – Но знаешь что? Ему все равно. Чужая смерть его не тревожит, зато собственная наверняка не оставит равнодушным.

– Думаешь, это все исправит?

Тэш кивнул с горькой улыбкой.

– Я избавлю мир от чудовища.

– Тогда появится другое, – покачала головой Брин.

– Что ты имеешь в виду?

– Жажда мести заразна: кто с мечом придет, от меча и погибнет.

– Это не месть, а справедливость. – Тэш перевел взгляд на Мьюриэл, – та бесстрастно смотрела на него, не желая принимать ничью сторону.

– Нифрон тоже так говорит, – возразила Брин. – Творить ужасные вещи, потому что с тобой поступили дурно, – вот твоя справедливость. Так ты ничего не исправишь, только разрушишь жизни других и будешь утверждать, что действовал по справедливости. Ты не избавишь мир от чудовища, а сам займешь его место.

– Неправда.

– Нифрон – легенда для своего народа, великий воин и предводитель грозного боевого отряда. Сколько у тебя сейчас Тэчлиоров?

– Это не одно и то же! Мы – разные!

– Ты уверен? Или просто отказываешься посмотреть правде в глаза? Как и Нифрон, ради достижения своей цели ты готов на все.

– Нет, я не такой!

– Тэш, – потрясенно произнесла Брин. – Ты убил своих товарищей. Энвир и Эрес хорошо к тебе относились, обучили тебя, доверяли, а ты…

– Они мне не друзья!

– А теперь, раз я стою на твоем пути, ты и меня убьешь?

– Я никогда не подниму на тебя руку.

Брин взглянула на его пальцы на своем запястье.

– Ты уже поднял.

Тэш ослабил хватку.

– Я не хочу тебя терять.

– Потеряешь, если не отпустишь, – печально улыбнулась девушка.

– В этом нет никакого смысла. – В глазах Тэша блеснули слезы.

– Смысл есть, просто ты не желаешь его видеть.

– Ты серьезно хочешь, чтобы я умер и тем доказал свою любовь?

– Нет, – покачала головой Брин. – Ты прав, так нечестно. Твоя смерть ничего не докажет. – Она взглянула Тэшу в глаза. – Докажи свою любовь, дай мне умереть.

Юноша крепче сжал ее руку.

– Если отпущу тебя, никогда больше не увижу.

– Увидишь, – мягко возразила она. – Если не в этой жизни, то в следующей.

– Мне этого мало.

– Тогда пойдем со мной.

– Нет! – крикнул он. – Я дал слово. Принес клятву над телами родных.

– В таком случае отпусти меня.

– Ни за что!

– Либо одно, либо другое, Тэш. Выбирай.

– Почему не все вместе? – в отчаянии воскликнул он, дернув Брин за руку.

– Если применишь силу, я буду знать, что ты не любишь меня, а просто желаешь мной обладать. Тогда я тебя возненавижу. Ты этого хочешь? Мы оба знаем, что я не смогу тебе воспрепятствовать. Решай, Тэш. Либо уводишь меня с собой, либо отпускаешь.

Тэш молчал.

– Ну что? – Брин взглянула на его меч. – Почему просто не стукнешь меня по голове рукоятью? Так ведь гораздо проще, верно? Перекинешь через плечо, как мешок с репой, и не будешь слышать моих криков. По крайней мере, пока я не приду в себя. – Она прожгла его гневным взглядом. – Давай же. Бей или отпусти.

По щекам юноши потекли слезы. Он медленно, осторожно разжал пальцы.

– Спасибо. – Брин нежно поцеловала его. – Я тоже тебя люблю.

Девушка подошла к краю омута, заполненного буро-зеленой жижей. Ей показалось, что Тэш хочет снова схватить ее, однако тот не шевельнулся.

– Ты будешь здесь, когда я вернусь? – спросила она у Мьюриэл.

– Я всегда здесь.

– Хорошо. Мне о многом нужно с тобой поговорить.

– Тогда я приготовлю печенье к чаю.

Брин содрогнулась. Ей страшно было взглянуть на Тэша. Если обернусь – передумаю. Даже стоя к нему спиной и после всего сказанного она сомневалась, что у нее достанет сил сделать шаг. Все мышцы словно окаменели, сердце едва не выпрыгивало из груди. Она не могла даже шевельнуться.

Я увижусь с мамой и папой. Они там, внизу, ждут меня.

От этой мысли стало легче. Брин набрала воздуха в грудь и решительно шагнула с обрыва. Погрузившись по пояс в грязь, почувствовав холодную хватку трясины, она услышала отчаянный вопль Тэша. Он никогда при ней так не кричал.

Как можно с ним расстаться? Он действительно любит меня, и…

Слишком поздно. Брин потащило вперед и вниз, словно в глотку беззубого великана. Ноги свело от холода. Вокруг была не вода, не грязь, а как будто липкая смола, живущая своей жизнью. Невидимые руки тянули на дно. Девушка задрожала от холода и страха, а трясина тем временем подбиралась к груди, выдавливая воздух из легких.

Мьюриэл молча смотрела, как она тонет.

Сидит на пне, на берегу, над омутом склонясь,

Над человечьим дурачьем день ото дня глумясь.

Холодная грязь, словно рука мертвеца, облепила шею. Брин попыталась поднять голову повыше, чтобы в последний раз глотнуть воздуха.

Шагни в тот омут – ты пропал, прощай весь белый свет,

Кричать, барахтаться тогда уже и толку нет.

Болото мигом топь свою сомкнет над головой,

И только ведьма, видя все, хохочет над тобой.

Бурая жижа залепила рот и сомкнулась над головой. Брин не выдержала и закричала.

Послесловие