Эрагон не сомневался, что за все эти преступления мяснику полагается смертная казнь. Однако он колебался, понимая, что Роран любит Катрину, а Катрина, что бы ни сотворил Слоан, отца все же, безусловно, любит. Слушать, как в суде Слоану выносят обвинительный приговор и приказывают его повесить, ей было бы слишком тяжело; нелегко это было бы и Рорану. Столь тяжкие переживания могли бы, наверное, даже поселить между ними вражду, которая привела бы их отношения к печальному концу. В общем, Эрагон был уверен: если сейчас они возьмут Слоана с собой, это, конечно же, поселит разногласия между всеми – между ним и Рораном, между Рораном и Катриной, между ними и остальными жителями Карвахолла; кроме того, это может оказаться опасным в том смысле, что ссоры отвлекут их от борьбы с Империей.
«Самое простое решение, – думал Эрагон, – попросту убить Слоана и сказать, что я нашел его в этой темнице мертвым…» Губы его задрожали, ибо ему тяжело было даже про себя произносить этот смертный приговор.
– Чего вам еще от меня надо? – спросил Слоан, вертя головой из стороны в сторону и пытаясь понять, где находится его собеседник. – Я уже и так рассказал вам все, что знаю!
Эрагон проклинал себя за эти неуместные колебания. Вина Слоана сомнению не подлежала; он был убийцей и предателем. Любой судья приговорил бы его к смертной казни.
И все же, несмотря на все эти доводы, он не мог решиться. Слоан сейчас лежал перед ним совершенно беспомощный. Слоана он знал всю свою жизнь, почти с рождения. Может, этот мясник и был человеком крайне неприятным, однако щемящие воспоминания о прошлом, которое отчасти, безусловно, было связано и со Слоаном, не давали ему покоя. Нанести сейчас Слоану смертельный удар было бы все равно что поднять руку на Хорста, или Лоринга, или на кого-то из стариков Карвахолла.
Однако Эрагон вновь приготовился произнести слова смертоносного заклятья.
И вдруг перед его мысленным взором возникло воспоминание о том, как Торкенбранд, тот работорговец, которого они с Муртагом повстречали во время своего бегства к варденам, стоял на коленях в дорожной пыли, а Муртаг несся верхом во весь опор, чтобы отсечь ему голову.
Эрагон тогда тоже возражал Муртагу, пытаясь ему помешать, и потом случившееся много дней не давало ему покоя.
«Неужели я настолько переменился, – спрашивал он себя, – что теперь и сам способен совершить точно такое же убийство? Как сказал Роран, я ведь уже убивал… Но ведь только в пылу битвы и никогда вот так…»
Он оглянулся через плечо и увидел, что Роран срубает последнюю дверную петлю в темнице Катрины. Затем, бросив на пол молот, он хотел было ударом плеча вышибить дверь, но передумал и решил попросту приподнять ее в дверной раме. Дверь чуть приподнялась, замерла и опасно качнулась.
– Помоги! Я не хочу, чтобы эта проклятая дверь рухнула на нее! – крикнул Роран.
Эрагон снова посмотрел на мясника. Времени на бессмысленные сомнения больше не было. Приходилось выбирать. Так или иначе, а выбирать ему придется…
– Эрагон!
«Я не знаю, как будет правильно». Эрагон понимал, что уже сама его неуверенность свидетельствует о том, что убить беззащитного Слоана было бы неправильно; впрочем, неправильно было бы и вернуть его варденам. Однако пока что он понятия не имел, как еще можно с ним поступить, какой третий выход, не столь исполненный откровенного насилия, может быть найден из этого положения.
Подняв руку, как для благословения, Эрагон прошептал: «Слитха», и тело Слоана сразу обмякло, наручники на бессильно обвисших руках звякнули, и он погрузился в глубокий сон. Убедившись, что заклинание подействовало, Эрагон снова закрыл дверь в темницу, запер ее и поставил возле нее магическую охрану.
«Ты чем это занимаешься, Эрагон?» – спросила Сапфира.
«Погоди, вот соберемся все вместе, и я все объясню».
«Что объяснишь? У тебя ведь никакого плана нет».
«Дай мне немного времени, и он будет».
– Что там было такое? – спросил у него Роран, когда он явился ему на подмогу.
– Слоан. – Эрагон подпер плечом дверь. – Он мертв.
– Как? – Глаза Рорана расширились от удивления.
– Похоже, они сломали ему шею.
На мгновение Эрагону показалось, что Роран ему не поверил. Затем Роран что-то проворчал и сказал:
– Ну что ж, наверно, так оно и лучше. Готов? Раз, два, три…
Вместе они вытащили тяжеленную дверь из рамы и бросили на пол в коридоре. Гулкое многократное эхо прокатилось по подземным переходам. Не медля ни секунды, Роран бросился в темницу, освещенную одной-единственной тонкой свечой. Эрагон последовал за ним.
Катрина, сжавшись в комок, сидела в дальнем углу железной лежанки.
– Оставьте меня в покое, беззубые ублюдки! Я… – Она вдруг умолкла, увидев Рорана, который шагнул к ней. Лицо ее было совершенно бледным от отсутствия солнечного света и свежего воздуха; на нем виднелись грязные потеки, и все же в эту минуту грязное бледное личико Катрины расцвело таким радостным удивлением и такой нежной любовью, что Эрагон подумал: в жизни не доводилось ему видеть лица прекрасней.
Не сводя с Рорана глаз, Катрина встала и дрожащей рукой коснулась его щеки.
– Ты пришел.
– Я пришел.
Смех, смешанный с рыданиями, вырвался у Рорана из груди, и он заключил ее в свои объятия. Они довольно долго стояли так, крепко прижавшись друг к другу.
Затем, чуть отстранившись, Роран трижды поцеловал ее в губы. Катрина наморщила носик и воскликнула:
– Ну и бородища у тебя! – Изо всех слов, которые она могла сейчас произнести, эти были самыми неожиданными, да и голос Катрины звучал настолько потрясенно и с таким удивлением, что Эрагон не выдержал и засмеялся.
Катрина, похоже, впервые заметила его присутствие. Она осмотрела его с ног до головы, остановила взгляд на его лице, которое изучала долго и с явным замешательством, потом спросила:
– Эрагон, это ты?
– Я, я.
– Он теперь у нас Всадник, – сказал Роран.
– Всадник? Ты хочешь сказать… – Она запнулась; ее, похоже, ошеломило подобное откровение. Поглядывая на Рорана и словно ища в нем защиты, она подтянула его ближе к себе и спряталась ему за спину, подальше от Эрагона, и спросила у Рорана: – Но как же… как ты нашел нас? Кто с вами еще пришел сюда?
– Все это потом. Нам надо убираться из Хелгринда, пока вся Империя не кинулась за нами в погоню.
– Погоди! А что с моим отцом? Вы его нашли?
Роран посмотрел на Эрагона, затем снова на Катрину и мягко сказал:
– Мы пришли слишком поздно.
Катрина вздрогнула, зажмурилась, и одинокая слезинка скатилась по ее щеке.
– Да будет так.
Пока они разговаривали, Эрагон лихорадочно пытался сообразить, как ему избавиться от Слоана. От Сапфиры он свои сомнения старательно скрывал, понимая, что она не одобрит подобных настроений. В голове у него начал зарождаться план. Идея была, конечно, несколько необычная, связанная с определенными опасностями и некоторой неуверенностью, но в данных обстоятельствах лишь такой путь представлялся Эрагону возможным.
Прекратив размышления, Эрагон перешел к действиям. Времени у него было мало, а сделать нужно было очень много.
«Джиерда!» – крикнул он, простирая руку, и металлические кандалы на запястьях и щиколотках Катрины, вспыхнув голубым огнем, распались на части. Катрина даже подпрыгнула от изумления.
– Магия… – прошептала она.
– Совсем простенькое заклинание, – заверил ее Эрагон, однако она так и шарахнулась, когда он протянул к ней руку. – Катрина, мне нужно убедиться, что Гальбаторикс или его подручные не наложили на тебя какие-нибудь коварные чары, не заставили тебя поклясться в чем-либо на древнем языке.
– На древнем…
Роран не дал ей договорить:
– Эрагон! Сделай это потом, когда мы разобьем лагерь. Мы не можем здесь оставаться.
– Нет. – Эрагон рубанул рукой по воздуху. – Мы сделаем это сейчас. – Нахмурившись, Роран отошел в сторону и позволил Эрагону положить руки на плечи Катрине. – Ты просто смотри мне в глаза, – сказал он ей. Она кивнула и подчинилась.
Впервые у Эрагона возникла причина применить те заветные заклинания, которым обучил его Оромис. С их помощью можно было отыскать следы деятельности других магов. Эрагон хорошо помнил, какие трудности были у него в Эллесмере с запоминанием магических слов из секретных эльфийских свитков. Да и сейчас он чувствовал, что провалы у него в памяти весьма значительны; в трех случаях ему даже пришлось заменить одно слово другими, синонимичными, дабы иметь возможность завершить заклинание.
Эрагон довольно долго смотрел в блестящие, влажные от слез глаза Катрины, одними губами произнося слова древнего языка и время от времени – с ее разрешения – более тщательно изучая то или иное ее воспоминание, ища улики или следы, оставленные кем-то в ее душе. Он старался быть как можно более нежным с нею, в отличие от Двойников, которые тогда так варварски бесцеремонно вторглись в его память во время примерно такой же процедуры в самый первый день после их с Сапфирой прибытия в Фартхен Дур.
Роран стоял на страже, меряя шагами коридор перед распахнутой дверью. С каждой секундой возбуждение его все нарастало; он крутил в руках свой молот и даже постукивал им себе по ляжке, словно отбивая некий музыкальный ритм.
Наконец Эрагон отпустил Катрину.
– Я закончил, – сообщил он.
– И что ты обнаружил? – шепотом спросила она, обхватив себя за плечи, точно ей холодно, и в тревоге морща лоб. Казалось, она ожидает страшного для себя приговора.
В камере вдруг стало очень тихо. Роран перестал шагать и застыл на пороге.
– Ничего, кроме твоих собственных мыслей. На тебе нет никаких чар, ты чиста.
– Ну конечно, она чиста! – прорычал Роран и снова заключил Катрину в объятия.
Втроем они вышли из темницы.
«Брисингр, йет таутхр», – сказал Эрагон, жестом призывая к себе волшебный огонек, который по-прежнему висел под потолком коридора. Повинуясь его команде, светящийся шарик ринулся к нему и занял место точно у него над головой; там он и оставался все это время, слегка подскакивая и покачиваясь, точно кусок плавника на волнах прибоя.