Насуада подняла глаза на Фадавара и пожалела, что не родилась великаншей футов на шесть повыше, чтобы можно было смотреть на этого свирепого воителя и его четверых охранников свысока. А впрочем, она давно уже привыкла к тому, что мужчины по большей части значительно выше ее и вечно над ней нависают. Как ни странно, но ей было куда непривычнее находиться среди людей с такой же темной кожей, как у нее самой, не являясь при этом ни объектом повышенного любопытства, ни мишенью для обидных комментариев.
Она стояла перед своим резным троном – одним из весьма немногочисленных предметов мебели, который разрешила варденам взять с собой из Фартхен Дура, – и лучи закатного солнца, проникая сквозь стены ее командного красного шатра, окутывали все вокруг таинственным рубиновым туманом. Длинный низкий стол, заваленный всевозможными донесениями и картами, занимал почти половину помещения.
Насуада знала, что у входа в шатер стоят шестеро ее личных охранников – двое людей, двое гномов и двое ургалов – и ждут с обнаженными мечами в руках любого сигнала с ее стороны, чтобы в случае опасности атаковать врага в любую минуту. Джормундур, самый старший и самый надежный из ее командиров, окружил ее охраной в тот же день, когда погиб Аджихад, однако охранников никогда не было так много. Все началось после битвы на Пылающих Равнинах. Джормундур выразил глубочайшую озабоченность тем, что безопасность Насуады как предводительницы варденов должным образом не обеспечивается. И озабоченность Джормундура была, по его словам, столь велика, что он зачастую просто места себе не находил, особенно по ночам. А поскольку в Абероне Насуаду уже пытались убить, да и Муртаг у нее на глазах самым гнусным образом прикончил короля гномов Хротгара, то, как считал Джормундур, следовало создать особый отряд, который отвечал бы за ее личную безопасность. Насуада возражала; она считала, что это чересчур, но переубедить Джормундура так и не смогла; он пригрозил, что уйдет со своего поста, если она откажется принять то, что он считает нормальными мерами без опасности. И она согласилась обсудить с ним, сколько человек охраны ей следует иметь. Он требовал не менее дюжины, причем на постоянной основе. Она хотела, чтобы их было не больше четырех. Договорились на шести, но и это казалось Насуаде чрезмерным; она опасалась, что вардены сочтут ее трусихой или, что еще хуже, будто она хочет произвести впечатление, а может, и испугать тех, кто ищет ее аудиенции. Впрочем, ее возражения и на этот раз ничуть не поколебали убежденности Джормундура. А когда Насуада, рассердившись, обвинила его в том, что он просто старый, упрямый пень или осина с трясущимися от страха листьями, он рассмеялся и сказал: «Пусть лучше упрямый, старый пень, чем глупый, беспечный юнец, убитый до срока».
Охрана Насуады менялась каждые шесть часов; общее число охранников составляло тридцать четыре человека, и еще десять дополнительных воинов также постоянно пребывали в боевой готовности и могли мгновенно заменить любого охранника в случае его болезни, ранения или смерти.
Именно Насуада настояла на том, чтобы в это число входили представители всех трех смертных народов, выступивших против Гальбаторикса. Поступая так, она надеялась дополнительно сплотить их, дав всем понять, что представляет интересы всех этих народов, находящихся под ее командованием. Она бы, конечно, включила сюда и эльфов, однако в данный момент Арья была единственным эльфом, сражавшимся вместе с варденами, а те двенадцать заклинателей, которых Имиладрис послала защищать Эрагона, еще только должны были прибыть в лагерь. Насуаду весьма огорчало то, что люди и гномы из ее охраны оказались довольно враждебно настроены по отношению к ургалам; она предвидела нечто подобное, но так ничего и не смогла с этим поделать. Видимо, потребуется немало совместных сражений, чтобы несколько ослабить то напряжение, что издавна существовало в Алагейзии между представителями различных рас, в течение стольких поколений ненавидевших друг друга. И все же кое-какие положительные сдвиги имелись; например, ее охрана единодушно выбрала название для своего отряда: Ночные Ястребы. Это название, с одной стороны, перекликалось с цветом кожи Насуады, а с другой – с тем, что ургалы прозвали ее «госпожой Ночной Охотницей» и неизменно обращались к ней именно так.
Хоть Насуаде и не хотелось признаваться в этом Джормундуру, она все же довольно быстро оценила те преимущества и то ощущение безопасности, которое обеспечивали ее охранники. Помимо того, что все они мастерски владели тем или иным видом оружия – мечами, или боевыми топорами гномов, или теми невероятными предметами, которыми пользовались ургалы, – многие из них оказались еще и искусными заклинателями. Все они поклялись до конца жизни быть верными Насуаде и принесли присягу на языке древних. С самого первого дня, как только Ночные Ястребы приступили к своим обязанностям, они не оставляли Насуаду наедине ни с одним человеком за исключением Фарики, ее горничной.
Так было до сих пор.
А сейчас Насуада отослала их из шатра, потому что знала: ее разговор с Фадаваром может закончиться кровопролитием, которое Ночные Ястребы непременно захотят предотвратить в силу своих представлений о долге. Впрочем, совершенно беззащитной она не осталась. В складках платья у нее был спрятан кинжал, на груди под корсетом – еще нож, поменьше, да и ясновидящая девочка-ведьма Эльва спряталась за занавеской, отгороженная троном Насуады и готовая вмешаться, если возникнет такая необходимость.
Фадавар в гневе стукнул своим четырехфутовым, из чистого золота скипетром по земляному полу. Сам Фадавар был украшен самым невероятным образом: золотые браслеты скрывали его запястья; нагрудная пластина доспехов тоже была золотой, украшенной чернью; на шее висели длинные и толстые золотые цепи; мочки ушей оттягивали тяжелые большие кольца из белого золота; а на макушке красовалась сверкающая золотая корона такой величины, что Насуада даже задумалась, как это шея Фадавара выдерживает такую тяжесть и как вообще подобное «архитектурное сооружение» умудряется держаться у него на голове. Казалось, просто необходимо привинтить эту штуковину высотой в два с половиной фута прямо к «фундаменту», то есть к черепу Фадавара, чтобы удержать ее от падения.
Сопровождающие Фадавара были одеты в том же духе, хотя и не с такой убийственной роскошью. Золото на них должно было не только оповещать всех об их богатстве и том высоком положении, которое они занимали в обществе, но и об индивидуальных достижениях каждого, а также служить свидетельством мастерства их соплеменников-ювелиров. Представители темнокожих племен Алагейзии, как кочевых, так и оседлых, издавна славились качеством своих ювелирных изделий, и самые лучшие из них вполне могли соперничать в этом отношении с гномами.
У Насуады тоже имелись подобные украшения, однако она предпочла сегодня их не надевать. Все равно ее «жалкий» выбор вряд ли мог соперничать с великолепием Фадавара. Кроме того, она считала, что неразумно демонстрировать свою принадлежность к тому или иному народу, каким бы богатым и влиятельным он ни был, когда имеешь дело со столькими варденами, среди которых множество представителей весьма отличающихся друг от друга рас и племен. Если бы она проявила к кому-то особое расположение, ее авторитет сразу значительно упал бы.
Что, собственно, и лежало в основе ее разногласий с Фадаваром.
Он снова пристукнул своим скипетром по земле и воскликнул:
– Кровь – вот самое главное! Прежде всего ты отвечаешь перед своей семьей, затем – перед своим племенем, затем – перед своим военачальником, затем – перед богами, что над землей и под землей, и только потом – перед своим правителем и своим государством, если они у тебя вообще имеются. Именно так наставлял свой народ Унулукуна, и именно так нам следует жить, если мы хотим жить счастливо. Неужели ты осмелишься плюнуть на сандалии Старейшего? Если мужчина не помогает своей семье, то на кого же он может положиться, если ему самому понадобится помощь? Друзья приходят и уходят, но семья незыблема и вечна.
– Ты просишь меня, – сказала Насуада, – дать высокие посты и наделить значительной властью твоих соплеменников на том основании, что ты – родственник моей матери, да и отец мой родом из твоей страны. И я бы с удовольствием выполнила твою просьбу, если бы твои соплеменники были действительно лучше всех, если бы они выполняли свои поручения быстрее и разумнее всех прочих варденов, но пока что ни один из твоих доводов, ни одно из моих собственных наблюдений не убеждает меня, что это так. И прежде чем ты снова пустишь в ход свое непревзойденное красноречие, тебе следует уяснить, что требования и просьбы, основанные на общности нашей крови, для меня ровным счетом ничего не значат. Я бы, пожалуй, даже подумала еще над твоей просьбой, если бы ты сам в былые годы больше поддерживал моего отца, а не присылал в Фартхен Дур всякие блестящие безделушки и пустые обещания. Только теперь, когда мы, наконец, одержали существенную победу, ты, понимая, что я обладаю достаточным влиянием, решил, наконец, познакомиться со мной поближе. Ну что ж, родители мои умерли, и теперь у меня нет иной семьи, кроме меня самой. Да, мы с тобой принадлежим к одному народу, но это и все.
Фадавар прищурился, еще выше задрал подбородок и сказал:
– Женская гордость всегда лишена смысла. Без нашей поддержки ты проиграешь.
Он перешел на свой родной язык, вынуждая и Насуаду говорить на этом языке, чего она терпеть не могла. Язык своего племени она знала плоховато, все время делала паузы и вообще говорила весьма неуверенно; ведь росла она не на родине, а в Фартхен Дуре, где этого языка почти никто и не знал. И теперь уловка проклятого Фадавара сбивала Насуаду с толку и, как ей казалось, подрывала ее авторитет.
– Я всегда рада новым союзникам, – сказала она. – Однако же фаворитизма не терплю, и вам совершенно не нужно к нему стремиться. Ваш народ силен и обладает многими талантами. Его представители наверняка быстро выдвинутся, вступив в ряды варденов, и не будут полагаться при этом ни на покровительство, ни на милосердие своих начальников. Разве вы голодные псы, чтобы сидеть и скулить у моего стола? Или все-таки вы мужчины, способные сами себя прокормить? Если вы настоящие мужчины, то я готова и впредь сотрудничать с вами во имя лучшей доли варденов и нашей общей победы над Гальбаториксом.