Роран поклонился Насуаде, затем боком – королю Оррину и сказал с мрачным видом:
– Ваше величество, если позволите, это моя невеста Катрина.
Девушка поклонилась им обоим.
– Добро пожаловать в стан варденов, Катрина, – сказала Насуада. – Мы все здесь о тебе уже наслышаны. Как и о необычайной преданности Рорана. Песни о его любви к тебе, можно сказать, уже поют по всей земле.
– Да, добро пожаловать к нам, – подхватил Оррин. – Мы очень рады.
Насуада заметила, что король просто глаз не сводит с Катрины, как и все прочие присутствующие мужчины, включая гномов; она не сомневалась, что теперь они до утра станут рассказывать байки о невероятных чарах невесты Рорана. Ведь то, что ради нее совершил Роран, значительно поднимало ее над уровнем обычной женщины, делало ее объектом таинственным, достойным восхищения, вызывало повышенное внимание воинов. То, что кто-то готов столь многим пожертвовать ради любимого человека, означало, хотя бы в силу той цены, которая была уплачена, что этот человек поистине бесценен.
Катрина покраснела, улыбнулась и поблагодарила всех. Но, несмотря на то что она явно была смущена подобным вниманием, лицо ее горело не столько от смущения, сколько от гордости; казалось, она отлично понимает, какой замечательный человек Роран, и была счастлива, что именно ей удалось «взять его сердце в полон». Он принадлежал ей, и иной награды для себя она не желала.
Насуаду вдруг охватило острое чувство одиночества. «Как бы мне хотелось обладать тем же, чем обладают они!» – думала она. Ее многочисленные обязанности не оставляли времени на девичьи мечты об ухажерах и замужестве – ну и, разумеется, о детях, – если только она не вздумает заключить с кем-то брак по расчету, исходя из соображений наибольшей выгоды для варденов. Она давно уже подумывала о подобном браке с Оррином, но у нее каждый раз не хватало решимости. Однако судьбой своей она все же была довольна и не завидовала Катрине и Рорану. Ее цель была куда более значительной; она мечтала победить Гальбаторикса, а это, с ее точки зрения, куда важнее, чем банальный брак.
Почти все выходят замуж и женятся, но у многих ли бывает возможность увидеть рождение новой эры?
«Сегодня вечером я что-то сама не своя, – думала Насуада. – Из-за ранений, что ли? Вот и мысли мечутся и гудят, точно пчелиный рой». Встряхнувшись, она посмотрела уже не на Катрину и Рорана, а на Сапфиру. Открыв заслон в собственных мыслях, который она обычно держала на запоре, она постаралась установить связь с Сапфирой и осторожно спросила:
– Где он?
С сухим шелестом чешуй, трущихся друг о друга, Сапфира наклонилась вперед и приблизила свою голову к Насуаде, Арье и Анжеле. Левый глаз драконихи поблескивал синим огнем. Она раза два фыркнула, и из пасти ее высунулся алый язык. Горячее влажное дыхание колыхнуло кружевной воротник платья Насуады.
Насуада судорожно сглотнула, когда ее сознания коснулись мысли дракона. От соприкосновения с этим разумом у нее каждый раз возникало какое-то непередаваемое, странное ощущение существа невероятно древнего, свирепого, чуждого людям, но вместе с тем чрезвычайно нежного. Все это в сочетании с весьма впечатляющей внешностью Сапфиры всегда напоминало Насуаде: если Сапфире вдруг захочется их съесть, она сделает это без труда. Насуада была уверена, что невозможно чувствовать себя безмятежно в присутствии дракона.
«Я чую кровь, – сказала Сапфира. – Кто ранил тебя, Насуада? Назови их имена, и я разорву мерзавцев пополам, а головы их принесу тебе в качестве трофея».
– Нет никакой необходимости никого рвать на части. Во всяком случае пока. Я сама нанесла себе ножом эти раны. Однако сейчас неподходящее время, чтобы углубляться в рассказы об этом. Сейчас мне важнее всего узнать, где Эрагон?
«Эрагон, – сказала Сапфира, – решил остаться в Империи».
В течение нескольких секунд Насуада была не способна ни двигаться, ни думать. Первое, резкое, неприятие слов Сапфиры сменилось в ее душе тяжелым ощущением неизбежности злой судьбы. Остальные также реагировали по-разному, из чего Насуада заключила, что Сапфира мысленно разговаривала со всеми одновременно.
– Но как… как же ты позволила ему остаться? – вырвалось у нее.
Тонкие язычки огня вылетели из ноздрей Сапфиры, она негодующе фыркнула и сказала:
«Эрагон сделал свой личный выбор. Я не могла остановить его. Он настаивает на том, чтобы делать то, что считает правильным, вне зависимости от последствий как для него самого, так и для остальной Алагейзии… Я, конечно, могла бы схватить его и трясти его, как цыпленка, но я горжусь им. Не бойся; он сумеет о себе позаботиться. И пока что у него не возникло никаких неприятностей. Я бы знала, если бы он, скажем, был ранен».
– А почему он сделал именно такой выбор, Сапфира? – спросила Арья.
«Мне быстрее было бы показать вам это, чем объяснять на словах. Можно?»
Все закивали, выражая полное согласие.
Поток воспоминаний Сапфиры хлынул им в души. Насуада увидела черный Хелгринд с высоты полета орла и услышала, как Эрагон, Роран и Сапфира обсуждают предстоящий штурм Хелгринда; она смотрела, как они обнаруживают логово раззаков, и стала свидетельницей эпического сражения Сапфиры с летхрблака. Эта череда образов заворожила Насуаду. Она родилась в Империи, но ничего о ней не знала и не помнила; и впервые, будучи уже взрослой, увидела нечто иное, чем дикие края на окраине владений Гальбаторикса.
Затем последовала сцена ссоры Эрагона и Сапфиры. Сапфира явно хотела скрыть эти воспоминания, но тоска, не дававшая ей покоя после того, как она оставила Эрагона в Хелгринде, была такой мучительной, что и Насуаде пришлось утирать мокрые от слез щеки своими перебинтованными руками. Однако же причины, которые назвал Сапфире Эрагон – убить последнего раззака и обследовать остальную часть Хелгринда, – и Насуаде показались явно недостаточными.
Она нахмурилась. «Эрагон, может, и безрассуден, но далеко не глуп и не стал бы подвергать опасности все то, к чему мы так стремимся, ради собственного желания посетить несколько подземных пещер и до последней капли утолить свою месть. Нет, тут должно быть какое-то другое объяснение». Она не знала, стоит ли пытаться заставить Сапфиру сказать правду, но понимала, что просто так Сапфира подобные сведения удерживать при себе не стала бы, и решила, что Сапфира, возможно, просто хочет обсудить это с нею позже, наедине.
– Черт побери! – взорвался король Оррин. – Худшего времени для скитаний в одиночку Эрагон просто выбрать не мог! Какое значение имеет один-единственный раззак, когда в нескольких милях от нас вся армия Гальбаторикса? Надо непременно вернуть его назад!
Анжела рассмеялась. Она вязала носок на пяти костяных спицах, которые стучали и царапали друг друга в ровном, но довольно странном ритме.
– А как? Он ведь будет идти днем, а Сапфира не может полететь и высмотреть его сверху, потому что при солнечном свете любой ее заметит и сообщит об этом Гальбаториксу.
– Да, конечно, но ведь он наш Всадник! Мы не можем сидеть сложа руки, когда он находится один на вражеской территории.
– Согласен, – сказал Нархайм. – Мы любым способом должны обеспечить безопасное возвращение Эрагона. Гримстнзборитх Хротгар принял Эрагона в свой клан, сделал его своим приемным сыном – а это, между прочим, и мой клан тоже, – и мы обязаны хранить ему верность, согласно всем нашим законам и зову нашей крови.
И тут Арья опустилась на колени и, к великому изумлению Насуады, принялась расшнуровывать свои высокие сапоги, вытаскивая из них шнурки. Зажав в зубах один из шнурков, она спросила:
– Сапфира, а где точно находился Эрагон, когда ты в последний раз говорила с ним?
«У входа в Хелгринд».
– А представляешь ли ты себе, каким примерно путем он собирался возвращаться?
«Он тогда еще и сам этого не знал».
Вскочив на ноги, Арья сказала:
– Ну что ж, тогда придется посмотреть повсюду.
И она, точно олень, рванулась вперед, пересекла поляну и мгновенно исчезла среди палаток, направляясь на север; она не бежала, а летела, столь же легкая и быстрая, как сам ветер.
– Нет, Арья, нет! – вскричала Насуада, но эльфийка была уже далеко, и Насуаду охватило ощущение такой полной безнадежности, что у нее опустились руки. «Наш орден разваливается на глазах», – в ужасе думала она.
Поправляя свои коротковатые доспехи, лишь слегка прикрывавшие его могучий торс, кулл Гарцвог сказал Насуаде:
– Не угодно ли тебе, госпожа Ночная Охотница, чтобы я последовал за нею? Я не могу бежать так же быстро, как маленькие эльфы, зато могу бежать столь же долго.
– Нет… нет, останься. Арья на расстоянии вполне может сойти за человека, а на тебя воины Гальбаторикса сразу начнут охоту, стоит только какому-нибудь фермеру сообщить им, что он случайно тебя заметил.
– Я привык, что на меня охотятся.
– Но не в центре Империи, где повсюду шныряют сотни слуг Гальбаторикса. Нет уж, Арье придется самой о себе позаботиться. Хотя я бы все на свете отдала, чтобы она смогла отыскать Эрагона и благополучно вернуться с ним вместе, ибо без него дело варденов обречено.
Спасение и бегство
Ноги Эрагона мерно стучали по земле.
Этот громкий топот, зарождаясь где-то в пятках, отдавался по ногам, переходил по бедрам в позвоночник и завершался у основания черепа. От собственного топота у Эрагона дробно стучали зубы и ломило в висках, и с каждой милей эта головная боль только усиливалась. Сперва этот монотонный топот раздражал его, а потом стал даже усыплять, приводя в состояние, близкое к трансу, когда он даже думать уже не мог и мог только бежать.
Когда башмаки Эрагона касались земли, он слышал хруст ломающихся стеблей травы, видел взлетающие с потрескавшейся почвы облачка пыли. Он догадывался, что прошло, наверное, не менее месяца с тех пор, как в этой части Алагейзии были дожди. Сухой воздух, казалось, высасывал влагу даже из его дыхания, и в горле постоянно першило. Сколько бы он ни пил, ему никак не удавалось восстановить потерю той жидкости, которую крали у него солнце и ветер.