Глаза Блёдхгарма сверкнули, точно у зверя, а зубы его показались Насуаде опасно острыми, когда он с усмешкой сказал:
– Деревья в лесу Дю Вельденварден по большей части покрыты иглами, а не листьями, госпожа моя. Но если так нужно, ты можешь подвергнуть нас любому испытанию, но предупреждаю тебя: пусть тот, кому ты поручишь провести его, будет очень осторожен и не погружается в наши мысли слишком глубоко, иначе он может лишиться разума. Опасно смертному блуждать среди наших мыслей; он легко может там заблудиться и тогда уже не сумеет вернуться в собственное тело. К тому же некоторые тайны эльфов не подлежат огласке.
Насуада хорошо его поняла. Эльфы уничтожили бы любого, кто осмелился бы вторгнуться на запретную территорию.
– Капитан Гарвен, – окликнула она своего верного стража.
С тем выражением лица, с каким человек шагает навстречу неумолимой судьбе, Гарвен вышел вперед и встал перед Блёдхгармом. Он закрыл глаза и сдвинул брови, пытаясь прочесть мысли эльфа, и Насуада, наблюдая на ним, даже губу от волнения прикусила. Когда она была еще совсем маленькой, одноногий человек по имени Харгроув научил ее скрывать свои мысли от тех, кто умеет их читать, а также блокировать и отражать откровенные мысленные атаки. Она неплохо овладела этими умениями, и, хотя ей никогда не удавалось самой установить с кем-то мысленную связь, она очень хорошо представляла себе, как это делается. И очень сочувствовала сейчас Гарвену, ибо ему предстояло решить очень трудную и очень деликатную задачу, ибо это было связано со странной природой эльфов.
Склонившись к ней, Анжела шепнула:
– Лучше б ты мне, а не ему приказала в мысли эльфов проникнуть. Это было бы куда безопаснее.
– Возможно, – кивнула Насуада. Несмотря на бесценную помощь, которую травница постоянно оказывала и ей самой, и другим варденам, она все же чувствовала себя в обществе Анжелы несколько неуверенно и зачастую не решалась довериться ей в решении достаточно серьезных вопросов.
Гарвен предпринял еще несколько попыток прочесть мысли эльфов, а потом глаза его вдруг широко распахнулись, и он резко выдохнул воздух. Шея и лицо капитана покрылись пятнами, зрачки сильно расширились, словно в темноте. А Блёдхгарм, напротив, казался ничуть не встревоженным; шерсть его лежала гладко, дыхание было ровным, и слабая довольная улыбка таилась в уголках губ.
– Ну? – нетерпеливо спросила Насуада.
Казалось, Гарвен не сразу расслышал ее вопрос, а затем с трудом произнес:
– Он не человек, госпожа моя. В этом у меня сомнений нет. Нет ни малейших сомнений…
Насуада была и довольна, и одновременно встревожена столь странным ответом. А Гарвену она сказала:
– Ну что ж, хорошо. Переходи к следующему.
Теперь Гарвену требовалось все меньше и меньше времени, чтобы заглянуть в мысли эльфов, и на последнего он потратил всего секунд шесть или семь. Насуада все это время глаз с него не сводила; она видела, как постепенно белеют его пальцы, становясь какими-то бескровными; как западает кожа у него на висках, точно втягиваясь внутрь. Вид у Гарвена к концу этой проверки вообще был несколько расслабленный, как у человека, плывущего под водой.
Выполнив свою задачу, Гарвен вернулся на прежнее место, но став за это время совершенно другим человеком. Исчезла, точно растаяв, его обычная решительность и даже некоторая свирепость, сменившись мечтательным выражением, свойственным людям, которые ходят во сне. А когда Насуада спросила у Гарвена, хорошо ли он себя чувствует, он ответил ей таким спокойным и равнодушным тоном, что она поняла: душа его сейчас где-то далеко-далеко и блуждает по залитым солнцем полянам в таинственном эльфийском лесу. Насуаде стало не по себе, но она все же надеялась, что Гарвен сумеет прийти в себя. Если же нет, то ей придется попросить Эрагона или Анжелу, а может, и обоих вместе исцелить его. А пока, решила она, пусть Гарвен отдохнет; в таком состоянии ему не место среди Ночных Ястребов. Ничего, Джормундур подыщет ему какое-нибудь простое занятие, чтобы он, по крайней мере, смог насладиться теми видениями, которые оставило в его душе это вынужденное соприкосновение с разумом эльфов.
Горюя об этой потере и злясь на себя, на эльфов, на Гальбаторикса и на Империю за то, что подобная жертва оказалась необходимой, Насуада лишь с огромным трудом заставила себя сохранить учтивую речь и мягкие манеры.
– Когда ты говорил об опасности, Блёдхгарм, тебе бы следовало упомянуть, что даже те, кто все же возвращается в свои тела, не могут избежать определенных изменений! – сдерживая гнев, сказала она.
– Госпожа моя, я отлично себя чувствую, – сказал Гарвен. Однако этот протест был столь слабым, что вряд ли кто-то его заметил, и слова верного капитана лишь подхлестнули бешеный гнев Насуады.
Шерсть на загривке у Блёдхгарма встала дыбом.
– Если мне не удалось достаточно ясно выразиться до испытания, то я прошу прощения. Однако же не вини нас в том, что произошло; мы не можем противостоять собственной природе. И себя тоже не вини, ибо мы живем в век всеобщей подозрительности. Разрешить нам пройти в лагерь без проверки было бы непростительной беспечностью с твоей стороны. Весьма жаль, что подобный неприятный инцидент должен был омрачить нашу историческую встречу, но, по крайней мере, теперь ты можешь испытать облегчение, ибо убедилась, что мы именно те, кем и представлялись тебе сначала: эльфы из Дю Вельденвардена.
Новая волна его мускусного запаха достигла ноздрей Насуады, и она, хоть в душе ее и бушевал гнев, почувствовала, как расслабляется ее тело, как ее охватывают странные мысли о будуарах, убранных шелками, о бокалах с вишневой наливкой, о печальных песнях гномов, которые столь часто разносились по пустынным залам Тронжхайма. И она несколько растерянно промолвила:
– Как бы мне хотелось, чтобы Эрагон или Арья были здесь, ибо уж они-то могли бы заглянуть в ваши мысли, не опасаясь, что утратят рассудок.
И она снова почувствовала колдовское воздействие исходившего от Блёдхгарма запаха, и ей вдруг почудилось, что она погружает пальцы в его роскошную гриву и перебирает ее… Она пришла в себя, лишь когда Эльва потянула ее за левую руку, заставляя нагнуться пониже, и сказала ей хриплым шепотом:
– Шандра. Сосредоточься на вкусе шандры обыкновенной.
Последовав ее совету, Насуада призвала на помощь прошлогодние воспоминания, когда на одном из пиров короля Хротгара ей довелось есть пирожки с шандрой. Одна лишь мысль о кисленьком вкусе этой ягодной начинки заставила ее проглотить слюну, и она тут же отвлеклась от соблазнительного мускусного запаха, исходившего от Блёдхгарма. Пытаясь скрыть свою растерянность, Насуада сказала:
– Моя юная компаньонка хотела бы знать, почему ты выглядишь столь отлично от других эльфов. Должна признаться, что и мне это было бы любопытно понять. Твой облик весьма далек от того, как мы обычно представляем себе ваш народ. Может быть, ты будешь так любезен и откроешь нам причины твоего несколько более звериного, что ли, облика?
Блёдхгарм пожал плечами, и от этого шерсть на нем вся пошла переливчатыми волнами.
– Мне мой облик нравится, – сказал он. – Некоторые сочиняют стихи о солнце и луне, другие выращивают цветы, или строят великолепные здания, или сочиняют музыку. И хоть я весьма высоко ценю все эти разнообразные виды искусства, но все же, на мой взгляд, истинная красота заключается в волчьих клыках, в пятнистой шкурке лесного кота, в глазах орла. Вот я и взял себе все эти атрибуты. В следующем столетии я, возможно, утрачу интерес к наземным животным и сочту, что все самое лучшее воплощено в животных морских, и тогда я покрою себя чешуей, превращу свои руки в плавники, а ноги – в хвост и исчезну в волнах морских, и меня никогда больше уж не увидят в Алагейзии.
Если он просто рисовался, как представлялось Насуаде, то внешне ничем этого не проявил. Как раз напротив, он был настолько серьезен, что ей даже показалось, что он над ней подшучивает.
– Все это в высшей степени интересно, – сказала она. – Но я надеюсь, что потребность превратиться в рыбу не возникнет у тебя в самом ближайшем будущем, ибо ты нам нужен на суше. Разумеется, если Гальбаториксу взбредет в голову превратить своих верных рабов в акул и морских коньков, тогда, конечно, заклинатель, который способен дышать под водой, и нам, возможно, окажется полезен.
Двенадцать эльфов неожиданно рассмеялись, и все вокруг наполнилось звуками их чистого легкого смеха, и птицы на милю окрест вдруг дружно запели. Звуки их песен и птичьего чириканья напоминали звуки падающей на хрустальную поверхность воды. Насуада невольно улыбнулась и увидела вокруг такие же улыбки, они светились даже на лицах ее стражей. Даже двое ургалов, похоже, улыбались. А когда эльфы умолкли и весь мир вновь погрузился в бессловесность, Насуада испытала такую же грусть, какая бывает, когда исчезает приятный сон. Глаза ее даже на несколько мгновений заволокло слезами, но слезы вскоре высохли, да и грусть прошла.
Впервые за все это время улыбнувшись – и тем самым явив свой истинный лик, одновременно прекрасный и пугающий, – Блёдхгарм сказал:
– Для нас будет честью служить такой умной, способной и находчивой женщине, как ты, госпожа Насуада. Как-нибудь на днях, когда позволят твои многочисленные обязанности, я с радостью научу тебя нашей игре в руны. Не сомневаюсь, ты будешь потрясающим противником.
Столь внезапная перемена в поведении эльфов напомнила Насуаде то слово, которым гномы иногда характеризовали эту расу: капризные. Когда она была ребенком, это слово казалось ей почти безобидным – оно лишь подтверждало ее представление об эльфах как существах, которые переходят от одного наслаждения к другому, точно феи в саду цветов, – однако теперь она поняла, наконец, что именно хотели сказать гномы этим своим определением: «Осторожней! Берегись! Ибо никогда нельзя точно знать, что именно сделает эльф в следующее мгновение». Насуада тихонько вздохнула, огорченная тем, что ей, видно, вновь придется искать общий язык с группой существ, явно намеренных манипулировать ею в своих интересах. «Неужели жизнь всегда настолько сложна? – с грустью думала она. – Или это я сама притягиваю всякие сложности?»