– Что меня действительно тревожит, – сказал Фредрик, возвращаясь к стойке, – так это то, что любой меч, который я тебе предложу, должен будет выдерживать удары, каких обычный клинок никогда не выдержит. Пожалуй, для тебя бы надо меч, сработанный гномами. У них самые лучшие кузнецы на свете, не считая, конечно, эльфийских; впрочем, порой работа гномов даже, на мой взгляд, превосходит эльфийскую. – Фредрик внимательно посмотрел на Эрагона. – А теперь послушай. Я ведь до сих пор совсем не те вопросы тебе задавал! Ты мне скажи, кто научил тебя так парировать удары? Ты хорошо представляешь себе, что значит скрестить клинки? Помнится, я заметил, что ты такие приемы вроде бы любишь, еще во время твоей дуэли с Арьей в Фартхен Дуре.
Эрагон нахмурился:
– Ну и что?
– Как это «ну и что»? – передразнил его Фредрик. – Не хочу тебя обижать, Губитель Шейдов, но неужели ты не понимаешь, что, нанося удар острием по острию меча противника, ты губишь и свой собственный меч. Ведь при этом страдают оба клинка. Это, может, и не было проблемой с твоим заколдованным Зарроком, но ни с одним из мечей, которые есть у меня в оружейной, этого делать не стоит. Лучше вообще избегать подобных ударов. Если, конечно, ты не готов после каждого сражения меч менять.
Перед мысленным взором Эрагона промелькнул меч Муртага с зазубренными краями, и он почувствовал раздражение на самого себя за то, что позабыл нечто столь очевидное. Он ведь тогда привык к Зарроку, который никогда не тупился и сталь его никогда не выказывала признаков усталости; Заррок также, насколько он знал, невосприимчив к большей части заклятий, будучи действительно настоящим мечом Всадника. Эрагон не был даже уверен, можно ли его вообще чем-либо повредить или уничтожить.
– Об этом тебе тревожиться не стоит, – сказал он Фредрику. – Я любой меч могу дополнительно защитить с помощью магии. Но неужели я должен целый день ждать, пока ты подыщешь мне оружие?
– Еще один вопрос, Губитель Шейдов. А что, эти защитные чары будут длиться вечно?
Эрагон насупился:
– Раз уж ты спросил, то я отвечу: нет, не будут. Я, правда, знаком с одной эльфийкой, которая владеет искусством изготовления настоящих мечей для тех, кто летает верхом на драконах, однако она не пожелала открыть мне эту тайну. Так что у меня есть один-единственный способ: передать своему клинку часть той магической энергии, что есть во мне самом. И пока эта энергия не истощится, она будет охранять меч от того ущерба, который в ином случае непременно нанесли бы ему вражеские удары. Но как только запас этой энергии в мече – или во мне самом – иссякнет, мой клинок станет самым обычным и вполне может развалиться прямо у меня в руках уже во время следующего поединка с противником.
Фредрик поскреб подбородок и сказал:
– Ну что ж, поверю тебе на слово, Губитель Шейдов. Суть, насколько я понял, в том, что если ты достаточно долго будешь рубиться с врагом, то волшебство в тебе может иссякнуть; и чем сильнее ты станешь рубиться, тем скорее оно иссякнет, верно?
– Именно так.
– В таком случае ты все-таки должен избегать рубиться клинок к клинку, поскольку это истощит твой запас магии быстрее, чем любой другой маневр.
– У меня нет времени на все это, – сердито оборвал его Эрагон, теряя терпение. – У меня нет времени учиться совершенно новому способу вести бой. Империя может напасть на нас в любой момент. Я должен совершенствовать те приемы боя, которым уже обучен, которыми уже неплохо владею, не пытаясь поспешно их переиначить.
И тут Фредрик, точно в голову ему наконец пришла удачная идея, хлопнул в ладоши и воскликнул:
– Тогда я знаю, что именно для тебя подойдет! – И он принялся рыться в целой груде всевозможных клинков, сваленных на полу в огромной клети, и все время приговаривал себе под нос: – Сперва посмотрим вот это, затем это, а там уж решим… – Откуда-то со дна клети он извлек огромную черную булаву с многогранной головкой и, постучав по ней костяшками пальцев, сказал Эрагону: – Этой штуковиной ты запросто можешь ломать мечи и разбивать вражеские кольчуги и шлемы, не причиняя ей самой при этом ни малейшего ущерба.
– Но это же просто металлическая дубинка! – возмутился Эрагон.
– Ну и что? С твоей-то силой ты, размахивая ею, точно тростинкой, просто ужас среди своих врагов посеешь! Точно тебе говорю!
Эрагон помотал головой:
– Нет. Разбивать вдрызг чужие головы – это не мое. И потом, я бы, например, никогда не сумел убить Дурзу, если бы у меня вместо меча была булава, ибо требовалось непременно пронзить ему сердце.
– Тогда у меня есть на примете и еще кое-что, если, конечно, ты не станешь настаивать на традиционном клинке. – И Фредрик умчался куда-то в противоположный конец павильона и принес Эрагону то, что оружейники называют скрамасаксом.
Это был короткий широкий меч с изогнутым лезвием. Такими клинками Эрагон никогда раньше не пользовался, хотя и видел нечто подобное среди варденов. У меча была дисковидной формы мощная рукоять с полированной головкой, блестевшей, точно новенькая серебряная монета. Короткий черенок рукояти был сделан из дерева, обтянутого черной кожей; выгнутую гарду покрывала резьба в виде рунической письменности гномов; лезвие было примерно в локоть длиной, острое лишь с одной стороны и слегка утолщенное посредине, где проходили два дола – углубления, существенно облегчавшие вес клинка. Хвостовик уходил глубоко в рукоять. Меч был прямым, и лишь на расстоянии шести дюймов от острия его лезвие резко изгибалось и, сходя почти на нет, превращалось в тонкое опасное жало. Если бы не широкое лезвие, этот клинок более всего походил на изогнутый змеиный клык, способный не только прорвать доспехи врага насквозь, но и – при обратном движении – вытащить наружу его внутренности. В отличие от обоюдоострого меча, скрамасакс явно более всего подходил для рубящих ударов. Но самой интересной чертой этого меча было то, что нижний конец его лезвия был жемчужно-серого цвета, существенно темнее почти белой и гладкой, как зеркало, стали в верхней его части. Граница между этими двумя цветами была неопределенной, и оттенки серого на лезвии переливались, точно шелковый шарф на ветру.
Эрагон не сводил с клинка глаз.
– Я такого еще не видел. Что это?
– Трикнсдал, – ответил Фредрик. – Его гномы изобрели. Они по-разному закаливают острый и тупой края лезвия. Острый край у него необычайно твердый, значительно тверже большей части наших клинков. Мы вообще не решаемся так лезвие закаливать. А середину лезвия и его тупой край гномы делают значительно мягче, чтобы она могла чуть ли не гнуться, во всяком случае, была бы более гибкой и податливой; благодаря этому клинок способен выдержать любой бой и не расщепляется, точно чугун на морозе.
– А что, гномы все свои клинки так закаливают?
Фредрик покачал головой:
– Нет, обычно лишь те, у которых только одна сторона лезвия острая. Иногда, правда, и самые лучшие из обоюдоострых. – Он с некоторой неуверенностью посмотрел на Эрагона, явно желая что-то сказать, но долго колебался, прежде чем все же спросил: – Ты хоть понимаешь, почему я выбрал для тебя именно этот клинок?
Эрагон понимал. Во-первых, если держать этот меч под правильным углом и почти перпендикулярно земле, то, если самому не качать кистью, все удары клинок примет тупой стороной своего лезвия, сохранив его острый край для ответной атаки. А во-вторых, владение эти коротким мечом потребует от него, Эрагона, лишь незначительных перемен в тех основных движениях, которым его учили.
Выбежав из павильона, Эрагон встал в боевую позицию, взмахнул мечом над головой и, как бы рубя им голову воображаемого противника, резко опустил руку, затем повернул ее, парируя удар невидимого копья, отпрыгнул на шесть ярдов в сторону и блестящим, хотя и весьма нерасчетливым движением крутанул меч за спиной, перебрасывая его из одной руки в другую. Затем, дыша ровно и спокойно, он вернулся туда, где его поджидали Фредрик и Блёдхгарм. Легкость и балансировка меча произвели на Эрагона сильное впечатление. Это был, конечно, не Заррок, но явно достойный ему соперник.
– Отличный выбор! – сказал он Фредрику.
Но тот все же уловил некую сдержанность в этой похвале, ибо сказал:
– Однако ты не до конца удовлетворен им, Губитель Шейдов.
Эрагон снова крутанул мечом над головой и поморщился:
– Жаль только, что он так похож на большой нож для свежевания дичи. Когда он у меня в руках, я какое-то странное ощущение испытываю.
– О, тебе не стоит обращать внимание на смех твоих врагов. Обещаю, им будет совсем не до смеха, когда их головы полетят с плеч.
Эрагон улыбнулся:
– Хорошо, я беру его.
– Тогда минутку, – сказал Фредрик и исчез в глубинах павильона, но вскоре вернулся, неся черные кожаные ножны, украшенные серебряным орнаментом в виде завитков. Ножны он тоже вручил Эрагону и спросил: – А тебя когда-нибудь учили острить меч, Губитель Шейдов? С Зарроком у тебя ведь подобной нужды не возникало, верно?
– Нет, – признался Эрагон, – но я хорошо умею обращаться с точильным камнем. Я могу наточить охотничий нож так, что он легко перережет нитку, брошенную на него сверху. И потом, я всегда могу поправить лезвие с помощью магии, если уж так надо будет.
Фредрик даже застонал, возмущенно хлопая себя руками по ляжкам и выбивая из своих мохнатых доспехов целое облако шерстинок.
– Нет, нет! Острое как бритва лезвие – это совсем не то, что тебе нужно! Когда имеешь дело с мечом, лезвие обязательно должно быть довольно толстым и очень прочным. Хотя одна сторона лезвия действительно должна быть хорошо заточена. Хороший воин обязан содержать оружие в порядке; в том числе и уметь острить свой клинок!
И Фредрик, усевшись на землю возле павильона, настоял на том, чтобы Эрагон непременно обзавелся новыми точильными камнями; показал, как именно готовить лезвие меча к бою, и успокоился лишь после того, как более-менее удовлетворительно оценил умение Эрагона точить новый меч.