Но за стол эльфы садились весело и с невероятным энтузиазмом, чем весьма удивили Эрагона. Имиладрис восседала во главе стола; ворон Благден по-прежнему сидел у неё на плече; старый Даатхедр занял место слева от неё, Арья и Эрагон — справа, а Орик — напротив них. Далее расположились остальные эльфы, включая Нари и Лифаэна. У дальнего конца стола эльфы положили для Сапфиры большую резную плиту.
Уже вскоре после начала пира эльфы стали небольшими группками собираться вокруг Эрагона, весело с ним болтая, и его вскоре тоже охватило праздничное настроение. Он с удовольствием предавался веселью, царившему вокруг, слушая незнакомую речь и наслаждаясь теплом в душе, подаренным фёльнирвом. Где-то в отдалении звучала негромкая нежная музыка, будоража душу, и порой Эрагон замечал странный, как будто ленивый, взгляд узких глаз той седой женщины-ребёнка с острыми зубами. Собственно, она, похоже, не сводила с него глаз, даже когда ела.
Как только выдалась небольшая пауза в бесконечной болтовне с эльфами, Эрагон повернулся к Арье, которая за это время не произнесла и десяти слов, и молча посмотрел на неё, удивляясь тому, кем она на самом деле оказалась.
Арья слегка шевельнулась и, прочитав его мысли, промолвила:
— Этого никто не знал, даже Аджихад.
— Что? — растерялся Эрагон.
— За пределами Дю Вельденвардена я никому не рассказывала о своём происхождении. Бром знал, конечно. Мы ведь с ним впервые в Эллесмере и познакомились. Но я попросила его держать это в секрете.
«Интересно, — подумал Эрагон, — а она мне все это объясняет из чувства долга или потому, что чувствует себя виноватой, потому что обманула нас с Сапфирой?»
— Бром как-то заметил: то, чего эльфы НЕ ГОВОРЯТ, зачастую гораздо важнее того, что они СКАЖУТ, — проговорил он задумчиво.
— Он хорошо понимал нас, — кивнула Арья.
— А все-таки почему ты молчала? Неужели это так важно, если бы кто-то узнал?
Арья ответила не сразу.
— Когда я покинула Эллесмеру, то совершенно не хотела, чтобы мне напоминали о моем происхождении. Да и ни к чему это было, если учесть, кем я служила для варденов, эльфов и гномов. Моё происхождение не имело ни малейшего отношения к тому, чем я занималась… и занимаюсь. — Она украдкой глянула в сторону Имиладрис.
— Ну, хоть нам с Сапфирой ты могла бы сказать! Арью, похоже, задел прозвучавший в его голосе упрёк, и она холодно заметила:
— У меня не было оснований предполагать, что мои взаимоотношения с Имиладрис сколько-нибудь улучшились за это время, так что рассказ мой ничего бы не изменил. И потом не забывай, Эрагон: мои мысли принадлежат только мне одной!
Эрагон вспыхнул, понимая, какой смысл она вкладывает в эти слова. Действительно, с какой стати она — дипломат, принцесса, эльфийка, да ещё и старше не только его отца, но и его деда, — станет откровенничать с каким-то шестнадцатилетним мальчишкой?
— Хорошо хоть, — смущённо пробормотал Эрагон, — ты с матерью помирилась.
Она как-то странно усмехнулась:
— А разве у меня был выбор?
В эту минуту Благден, вспорхнув с королевского плеча, протопал на середину стола, смешно отвешивая направо и налево поклоны, и остановился перед Сапфирой. Хрипло прокашлявшись, он прокаркал:
Драконы, как графины, Владеют шеей длинной. Но графины пиво пьют, А Драконы мясо жрут!
За столом стало тихо. Эльфы с ужасом ждали, как отреагирует на эту дерзкую шутку Сапфира. Сапфира долго молчала, поглощая пирог с айвой, потом выпустила из ноздрей клуб дыма, в котором Благден попросту исчез, и беззвучно прибавила — но так, что её хорошо «расслышали» все эльфы за столом:
«И птицами тоже не брезгуют!»
Примолкшие было эльфы сразу развеселились и стали смеяться над Благденом, который, спотыкаясь, кашляя и хлопая крыльями, чтобы развеять дым, потащился обратно.
— Я должна извиниться за мерзкие стишки Благдена, — громко сказала Имиладрис. — Язык у него грязный, сколько мы ни стараемся чему-то его научить.
«Извинение принято», — величественно кивнула головой Сапфира и принялась за новый пирог.
— А откуда этот ворон вообще взялся? — спросил Эрагон у Арьи, втайне надеясь, что она вновь станет более разговорчивой и откровенной. Кроме того, его попросту разбирало любопытство.
— Благден, — ответила она, — однажды спас жизнь моему отцу. Эвандар сражался с ургалом и, неожиданно споткнувшись, выронил свой меч. Но прежде чем ургал успел нанести ему смертельный удар, Благден бросился на него и выклевал ему глаза. Никто не знает, почему ворон так поступил, но благодаря ему Эвандар успел вновь обрести равновесие и выиграл то сражение. Мой отец всегда отличался щедростью и как следует отблагодарил ворона, с помощью магии наделив его разумом и долголетием. Однако же чары дали дополнительный эффект, которого отец не предусмотрел: перья Благдена полностью утратили чёрный цвет, а сам он обрёл способность отчасти предсказывать будущее.
— Так он может заглянуть в будущее? — изумился Эрагон.
— Заглянуть? Нет, конечно. Но он, возможно, способен кое-что почувствовать. Так или иначе, а он обожает говорить загадками, хотя по большей части эти загадки — полная чушь. Но на всякий случай запомни: если Благден когда-нибудь подойдёт к тебе и скажет что-нибудь такое, что не покажется тебе ни шуткой, ни дурацкой игрой слов, то лучше все-таки к нему прислушаться.
Сочтя пир законченным, Имиладрис встала, отчего за столом тут же возникла жуткая суматоха, ибо каждый спешил не отстать от неё и тоже вскочить из-за стола.
— Уже поздно, — сказала она. — Я устала и хотела бы теперь вернуться в свои покои. Ступайте за мной, Сапфира и Эрагон, я покажу, где вы сегодня будете ночевать. — И королева, махнув Арье рукой, вышла из-за стола. Арья тут же послушно подошла к ней.
Эрагон тоже встал и направился к ним, но на минутку все же остановился возле той седой женщины-ребёнка, которая по-прежнему не спускала с него своих диковатых глаз. И вдруг все в её облике — от глаз и спутанных волос до острых белых клыков — показалось Эрагону странно знакомым.
— Ты ведь кошка-оборотень, верно? — неуверенно спросил он. (Она подмигнула ему и улыбнулась, опасно обнажив зубы.) — Я знаком с одним из твоих соплеменников. Знаешь кота Солембума? Мы с ним встречались и в Тирме, и в Фартхен Дуре.
Улыбка кошки-оборотня стала ещё шире.
— Да, Солембум — хороший кот, — сказала она. — Меня, например, люди раздражают, а он с удовольствием странствует со своей ведьмой. Её ведь Анжела зовут, да? — Взгляд её вдруг переметнулся на Сапфиру, и она издала странный горловой звук — то ли рычание, то ли мурлыканье.
«Как твоё имя?» — мысленно спросила у неё Сапфира. Но кошка ответила вслух:
— Имена — слишком могущественная вещь, дракониха, чтобы их произносить здесь, в самом сердце Дю Вельденвардена. Так-то! А впрочем… эльфы называют меня Сторожихой, и Быстрой Лапой, и Танцующей Во Сне, но вы можете называть меня просто Мод. — Она тряхнула густой гривой жёстких седых волос. — Между прочим, молодёжь, вам бы лучше догнать королеву; она терпеть не может глупцов и всяких неповоротливых увальней.
— Приятно было познакомиться, Мод, — вежливо поклонился ей Эрагон. Сапфира тоже соизволила слегка наклонить голову. Быстро глянув в сторону Орика — хорошо бы узнать, где будет ночевать гном, — Эрагон и Сапфира поспешили за Имиладрис.
Они нагнали её как раз в тот момент, когда она подходила к огромной сосне, ствол которой обвивала изящная лесенка, ведущая в забавное округлое жилище, устроенное в развилке и словно висевшее на мощных ветвях.
Королева тонкой рукой указала им на это «орлиное гнездо»:
— Тебе придётся взлететь туда, Сапфира. Мы вырастили эту лестницу, не учтя возможного веса дракона. — А Эрагону она пояснила: — Здесь должен был бы останавливаться предводитель Всадников, приезжая в Эллесмеру. Я предоставляю эту резиденцию тебе, Эрагон, поскольку считаю именно тебя законным наследником этого титула. — И, прежде чем он успел возразить или хотя бы поблагодарить её, она уже повернулась и вместе с Арьей пошла прочь. Эрагон ещё долго смотрел им вслед, пока обе окончательно не исчезли где-то в глубинах этого сказочного города.
«Ну что, посмотрим, удобно ли они нас там устроили?» — спросила Сапфира. Подпрыгнув, она облетела вокруг дерева, балансируя на одном крыле, а второе опустив почти перпендикулярно земле.
С первого же шага Эрагон убедился, что Имиладрис сказала правду: эта лестница действительно составляла с деревом одно целое и даже была покрыта корой, хоть и отполированной почти до блеска ногами множества эльфов, поднимавшихся и спускавшихся по ступеням. Прямо из дерева росли и тонкие изогнутые перила лестницы.
Ступени, правда, оказались высоковаты для Эрагона, явно рассчитанные на длинноногих эльфов. Эрагон даже немного устал и задохнулся, добравшись до отведённого ему «гнёзда», проникнуть в которое можно было только через люк, расположенный в полу.
Отдышавшись, он стал осматриваться и увидел, что стоит в округлом вестибюле, посреди которого возвышается довольно странная скульптура — две бледные руки, которые переплетаются, не касаясь друг друга. Из вестибюля двери вели ещё в три комнаты: в довольно скромную столовую, где могли бы поместиться человек десять от силы, в маленькую гардеробную со странным округлым отверстием в полу, предназначения которого Эрагон пока не понял, и в спальню, окна которой выходили на бескрайние просторы Дю Вельденвардена.
Прихватив с собой зажжённый фонарь, Эрагон прошёл в спальню. Фонарь, раскачиваясь, отбрасывал странные тени, скакавшие на стенах как какие-то сумасбродные танцоры. Во внешней стене спальни имелось удобное отверстие в форме капли, достаточно большое, чтобы мог пролезть дракон. В глубине комнаты стояла кровать, с которой, если лечь на спину, было видно небо и луну. Эрагон обнаружил там также камин из серого дерева, тяжёлого и холодного, как сталь; ему показалось, что эту древесину неведомым образом сдавили, сплющили, сделав её невероятно плотной. Ложе для Сапфиры имело форму огромной чаши с низкими краями, выстланной мягкими одеялами.