Эрагон вспомнил свои многочисленные приключения и попытался дать своему поведению какую-то оценку.
— Я бы сказал, — начал он, — что если уж я решил посвятить себя какой-то идее, то всегда хочу дойти до конца и непременно достигнуть цели вне зависимости от цены, которую придётся уплатить. Особенно если кто-то из тех, кого я люблю, окажется в опасности. — Он невольно глянул в сторону Сапфиры.
— А часто ли ты бросаешь вызов противнику?
— Нет. Но мне нравится, когда мне бросают вызов.
— Значит, тебе нравится испытывать себя в поединке?
— Да, особенно если это достойный соперник. Но мне пришлось столкнуться с немалыми трудностями, и я понимаю: никогда не стоит усложнять выпавшую тебе задачу. В конце концов, главное — сохранить жизнь себе и близким.
— Однако же ты, не раздумывая, бросился вдогонку за раззаками, хотя куда безопаснее было бы остаться в долине Паланкар. А потом и сюда добрался.
— Это было единственно правильное решение… учитель.
Несколько минут оба молчали. Эрагон пытался догадаться, о чем думает эльф, но ровным счётом ничего не мог прочесть по его лицу, похожему на бездушную маску. Наконец Оромис шевельнулся, ожил и вдруг спросил:
— А тебе случайно не дарили в Тарнаге никакой безделушки? Какого-нибудь украшения или просто монетки?
— Дарили. — Эрагон сунул руку за пазуху и вытащил подаренный Ганнелом амулет — маленький серебряный молот на цепочке. — Гном Ганнел сделал это для меня, следуя велению короля Хротгара. Благодаря этому амулету ни меня, ни Сапфиры никто не может увидеть в магический кристалл. Гномы боялись, что Гальбаторикс уже знает, как я выгляжу… А ты откуда узнал про амулет, учитель?
— Дело в том, — сказал Оромис, — что в какой-то момент я совершенно перестал тебя чувствовать и полностью утратил с тобой мысленную связь.
— Неделю назад близ Силтрима кто-то явно пытался выследить меня с помощью магического кристалла. Это был не ты?
Оромис покачал головой:
— Нет. Я лишь однажды видел вас с Сапфирой в кристалле, а потом мне уже больше не нужно было использовать столь грубый метод, чтобы отыскать вас. Я ведь мог просто установить с тобой мысленную связь, как сделал это, когда тебя ранили в Фартхен Дуре. — Он взял амулет, прошептал над ним несколько слов на древнем языке и вернул его Эрагону. — В нем есть лишь защитные чары; я, во всяком случае, ничего больше не обнаружил. Это действительно подарок от чистого сердца. Всегда держи его при себе. — Оромис, соединив концы своих длинных, вытянутых веером пальцев, долго смотрел куда-то вдаль; ногти у него были округлыми и блестящими, как рыбья чешуя. Наконец, отведя глаза от затянутого белесой дымкой горизонта, он спросил: — Скажи, Эрагон, зачем ты здесь?
— Чтобы завершить своё обучение.
— И что, по-твоему, оно включает в себя? Эрагон беспокойно поёрзал и ответил:
— Ну, мне нужно гораздо больше узнать о магии и военных искусствах, ведь Бром не смог, не успел передать мне то, что знал и умел сам.
— Магия, искусство владения мечом и прочие умения и искусства бесполезны, если не знаешь, как и когда применять их. Вот этому мы и будем учиться в первую очередь. Однако же, как о том свидетельствует история властвования Гальбаторикса, нет ничего опаснее силы, не имеющей морального стержня. Так что главная моя задача — помочь вам, Эрагон и Сапфира, усвоить те принципы, которые станут руководить вами и предохранять вас от неверного выбора цели. Кроме того, вам необходимо больше узнать о себе — о том, кто вы такие и на что вы способны. Вот почему вы здесь.
«Когда же мы начнём?» — спросила Сапфира.
Оромис хотел ей ответить, но вдруг застыл, весь побагровел, а скрюченные, точно сведённые судорогой пальцы его вцепились в край одежды. Выглядело это пугающе, но по-настоящему испугаться Эрагон не успел: не прошло и минуты, как старый эльф вздохнул с облегчением, хотя теперь весь его облик свидетельствовал о крайней усталости.
Встревожившись, Эрагон осмелился спросить:
— Тебе плохо, учитель?
Ласковая усмешка приподняла уголки губ Оромиса.
— He так хорошо, как хотелось бы. Мы, эльфы, тешим себя мыслью о своём бессмертии, но и мы не можем избежать некоторых телесных недугов, не поддающихся воздействию нашей магии и медицины; мы можем лишь немного отсрочить развязку. Нет, нет, не тревожься… Эта болезнь не заразна. Но избавиться от неё я не в силах. — Эльф вздохнул. — Я потратил десятки лет, пытаясь ослабить её воздействие, связывал её сотнями всяких чар, увы. довольно слабых теперь; я накладывал их слоями, дабы усилить общий эффект магического воздействия, но и это не помогало. Я до такой степени опутал себя этими чарами, что смогу, наверное, прожить ещё достаточно долго, чтобы стать свидетелем рождения последних драконов и воспитать новых членов ордена Всадников, возрождающегося из руин наших ошибок и заблуждений.
— А сколько же времени пройдёт… Оромис приподнял изящную бровь.
— До моей смерти? Время ещё есть, но его крайне мало — особенно если вардены решат воззвать к твоей помощи. Так что — и это ответ на твой вопрос, Сапфира, — мы начнём ваше обучение немедленно и учиться будем быстрее, чем когда-либо учился или будет учиться любой другой Всадник, ибо мне придётся сжать десятилетия в недели и месяцы.
— Тебе, конечно, известно, — смущённо сказал Эра-гон, и щеки его вспыхнули огнём стыда, — о моем… увечье. — Ему неприятно было даже произносить это слово. — Я тоже… болен, как и ты.
Во взгляде Оромиса вспыхнуло сочувствие, но голос его звучал твёрдо:
— Эрагон, это всего лишь боевое ранение, а не увечье, даже если тебе самому хочется считать его увечьем. Я понимаю твои чувства, но ты не должен терять веру в нормальную жизнь — это куда более опасная ловушка, чем любое физическое несовершенство. Я говорю, опираясь на собственный опыт. Если будешь себя жалеть, это сослужит плохую службу и тебе, и Сапфире. Наши маги, и я в том числе, изучат твой недуг и решат, что можно сделать, чтобы исцелить тебя. А пока твоё обучение будет происходить так, как если бы никакого недуга и не существовало.
Эрагона затошнило при одной лишь мысли о том, чем ему это грозит. Рот наполнился жёлчью. «Неужели Оромис заставит меня снова терпеть такую муку?» — в ужасе думал он.
— Это невыносимая боль! — запальчиво возразил он эльфу. — Она просто убьёт меня в один прекрасный момент, если я…
— Нет, Эрагон. Она тебя не убьёт. Уж столько-то я знаю насчёт твоего проклятья. Однако же нам обоим нужно выполнить свой долг: тебе перед варденами, а мне перед тобой. Мы не можем пренебречь им из-за какого-то ранения. Слишком многое поставлено на карту, и проиграть нельзя.
Эрагон кивал в знак согласия, но душа его была охвачена паникой. Он бы, может, и хотел возразить Оромису, но ведь истину отрицать невозможно. А эльф продолжал:
— Да, ноша тяжела, но ты, Эрагон, должен по доброй воле взвалить её себе на плечи. Неужели тебе не для кого пожертвовать собой?
И Эрагон сразу подумал о Сапфире. И все же он стремился к поставленной цели не ради неё. И не ради Насуады. И даже не ради Арьи. Но что же тогда гнало его вперёд, заставляя преодолевать столько трудностей? Когда он приносил клятву верности Насуаде, то думал, что делает это ради благополучия Рорана и других людей, загнанных Империей в ловушку. Но достаточно ли много значили для него эти люди, чтобы ради них с готовностью идти на такие жертвы? И он с уверенностью ответил себе: «Да, да, эти люди значат для меня очень много, и пока что лишь я один могу хоть как-то помочь им. Да и сам я не в силах стряхнуть с себя тень Гальбаторикса, пока все остальные не стали свободными. Вот единственная цель моей жизни. Разве я мог бы придумать нечто лучшее?» Однако вслух он сказал такое, что и сам похолодел от ужаса и собственной дерзости:
— Хорошо, я согласен, но только ради тех, за кого сражался: ради жителей Алагейзии, ради всех народов, живущих там и пострадавших от жёсткости Гальбаторикса. И пусть меня терзает боль — я постараюсь учиться более старательно, чем любой твой ученик до меня!
Лицо Оромиса посуровело, он склонил голову и с какой-то мрачной торжественностью заметил:
— О меньшем я и просить бы не стал. — Несколько минут он молча смотрел на Глаэдра, потом повернулся к Эрагону и велел ему: — Встань и сними рубаху. Посмотрим, из чего ты сделан.
«Погодите, — сказала Сапфира. — А Бром знал о твоём существовании, мастер Оромис?»
Эрагон замер, сражённый тем неожиданным предположением, которое таилось в этом вопросе.
— Естественно, — кивнул Оромис. — В юности — ещё в Илирии — он тоже учился у меня. И мне приятно было узнать, что вы похоронили его, как подобает, ибо ему выпала нелёгкая доля, и мало кто проявлял к нему доброту. Надеюсь, он сумел обрести покой, сходя в вечную пустоту.
Эрагон нахмурился:
— А Морзана ты тоже учил, мастер Оромис?
— Они с Бромом были как братья.
— А Гальбаторикса?
— Я был в числе тех членов Совета, которые отказали ему, когда он захотел получить второго дракона. Ведь первый погиб по его вине. А учить его… Нет, этого несчастья я не имел. Ведь, обретя власть, Гальбаторикс устроил настоящую охоту на своих наставников и постарался лично убить каждого из них!
Эрагону хотелось ещё расспросить Оромиса, но он понимал, что время для этого ещё не пришло и лучше немного подождать. Распуская шнуровку на вороте своей туники, он мысленно сказал Сапфире: «Похоже, мы так никогда и не узнаем всех тайн Брома». Воздух показался ему холодным, руки сразу покрылись гусиной кожей, но грудь и плечи он все же расправил.
Оромис внимательно осмотрел его, с изумлённым восклицанием остановившись за спиной, когда увидел страшный шрам, оставленный шейдом.
— Неужели ни Арья, ни кто-то из целителей никогда не предлагали тебе убрать этот уродливый рубец? Тебе совершенно ни к чему носить его.
— Арья предлагала, но… — Эрагон не договорил; он был пока не в силах выразить свои чувства словами. И сказал просто: — Теперь этот шрам — часть меня самого; как и шрам Муртага, этот шрам от меня неотделим.