Когда от вопросов тактики они перешли к проблемам логистики, споры приобрели особенно яростный характер. Варденский Совет Старейшин не находил общего языка с советниками Оррина ни по одному вопросу, касавшемуся распределения обязанностей и ответственности: кто должен платить за то и за это, кто обязан поставлять продовольствие для рабочих, выполняющих общие задачи, кто будет обеспечивать питанием солдат и так далее, и тому подобное.
В разгар спора Оррин извлёк из-за пояса свиток и обратился к Насуаде:
— К вопросу о финансах, госпожа моя… Не будешь ли ты добра объяснить мне один довольно любопытный момент, на который обратили моё внимание?
— Сделаю все, что в моих силах, государь.
— У меня в руках жалоба гильдии ткачей, в которой утверждается, что ткачи по всей Сурде терпят значительные убытки из-за того, что рынок завален чрезвычайно дешёвыми кружевами, которые, по их утверждению, плетут у варденов. — На лице Оррина была явственно написана обида. — Кажется, довольно глупо даже спрашивать тебя об этом, но все же ответь: обоснована ли их жалоба и если да, то зачем вардены так поступают?
Насуада даже не пыталась скрыть улыбки.
— Вспомните, государь: однажды вы отказали мне в дополнительной сумме денег для варденов и посоветовали поискать другие способы, чтобы как-то обеспечить себя.
— Да, я помню. И что с того?
— Вот мне и пришло в голову, что плетение кружев вручную занимает слишком много времени, и поэтому кружева так дороги; а если изготовлять их с помощью магии, то получается гораздо легче и быстрее. Вы как прирождённый философ в первую очередь должны положительно оценить подобную идею. Продавая свои кружева здесь и в Империи, мы сумели полностью себя обеспечить, и теперь вардены более ни в чем не нуждаются — ни в пище, ни в крыше над головой.
В жизни Насуады было не так уж много минут, когда ей довелось испытать такое удовольствие, как сейчас.
На лице Оррина было написано неподдельное изумление. Свиток замер в его руке, рот сам собой приоткрылся, на лбу собрались недоуменные морщины — у него был вид человека, который видит перед собой нечто такое, что выше его понимания. Насуада прямо-таки наслаждалась этим незабываемым зрелищем.
— Кружева? — переспросил король.
— Да, государь.
— Вы боретесь с Гальбаториксом с помощью кружев?
— А почему бы и нет, государь?
Он с минуту раздумывал, потом пробурчал:
— Потому что это… недостойно воинов, вот почему! Что впоследствии будут воспевать в своих песнях барды? Какие наши подвиги? Неужели плетение кружев?
— Но мы сражаемся вовсе не ради того, чтоб о нас потом сочиняли хвалебные оды!
— Хорошо, к черту бардов! А что мне ответить гильдии ткачей на их жалобу?! Продавая свои кружева так дёшево, вы причиняете моим людям ущерб! Вы причиняете ущерб всему хозяйству Сурды! Так дело не пойдёт. Нет, не пойдёт!
— Ах, государь! — сказала Насуада, ласково улыбаясь и в высшей степени дружелюбно. — Если вардены нанесли такой значительный убыток вашей казне, они готовы в любой момент предложить вам заём в ответ на ту доброту, которую вы проявили по отношению к ним. При соответствующей процентной ставке, разумеется.
Члены Совета Старейшин сумели сохранить при этом совершенно непроницаемые лица, а вот маленькая Эльва, сидевшая у Насуады за спиной, не сдержалась и издевательски хихикнула.
КЛИНОК АЛЫЙ, КЛИНОК БЕЛЫЙ
В тот момент, когда солнце поднялось над неровными вершинами деревьев, Эрагон задышал глубже, заставляя сердце биться быстрее, открыл глаза и вернулся к действительности. Он не спал, поскольку теперь — с момента своего чудесного превращения — вообще не спал, а когда чувствовал усталость и ложился отдохнуть, то впадал в странное состояние, напоминавшее сон наяву. И ему являлось множество чудных видений, он бродил меж неясных теней своих воспоминаний, одновременно сознавая и то, что в действительности происходит вокруг него.
Он смотрел, как разгорается заря, но думал об Арье. Впрочем, все два дня, миновавшие после праздника, он только о ней и думал. Наутро после Агэти Блёдрен он пошёл в Дом Тиалдари, собираясь немедленно извиниться за своё вчерашнее поведение, и узнал, что она уже отбыла в Сурду. Было совершенно неясно, когда они смогут увидеться вновь. Только теперь, при ярком свете дня Эрагон понял, насколько магия эльфов и драконов затуманила его сознание во время Агэти Блёдрен. Должно быть, он снова вёл себя, как последний дурак, будучи не в состоянии отвечать за свои поступки. «И все же это не только моя вина!» — думал Эрагон.
Правда, он и сегодня готов был повторить все, что сказал тогда Арье — все до последнего слова! — хотя давно уже запретил себе излишне раскрывать перед ней свою душу. К тому же её решительный отказ сильно охладил его пыл. Освободившись от опьяняющего воздействия волшебства, он был вынужден признать, что Арья, вероятно, права: разница в возрасте между ними слишком велика, чтобы можно было с лёгкостью преодолеть этот барьер. Смириться с этим он, правда, так и не смог и решил пока что принять это как данность, но осознание этого только усиливало его тоску.
Эрагон и прежде не раз слыхал выражение «разбитое сердце», но считал это просто выдумкой поэтов, чем-то, не имеющим отношения к обычным человеческим чувствам и переживаниям. Однако теперь он ощущал вполне реальную боль в груди — так болит порванная мышца, — и каждый удар сердца причинял ему страдания.
Единственным его утешением была Сапфира. В эти два дня она ни разу не упрекнула его в том, что он вёл себя неразумно и беспечно, ни разу не сказала, «что ты наделал?» и ни разу не оставила его одного более чем на пару минут. Она постоянно была рядом, поддерживая и ободряя его своим присутствием; она старалась развлечь его разговорами и вытащить из угрюмой задумчивости.
Чтобы отвлечься от мыслей об Арье, Эрагон взял кольцо-головоломку, подаренное Ориком, и стал катать его между пальцами, удивляясь тому, сколь остро чувствует теперь каждый изгиб кованого металла, каждую насечку. Посмотрев повнимательней, он вдруг увидел, какая подсказка таится в золотых полосках узора — ранее это ему и в голову не приходило, — и, доверившись неведомому инстинкту, стал складывать тонкие металлические полоски в том порядке, какого требовал этот узор. И, к великому его удовольствию, все восемь частей кольца довольно легко сложились, образовав единое целое. Эрагон надел кольцо на безымянный палец правой руки, любуясь тем, как играет свет в изысканной насечке.
«А раньше ты никак не мог с этой игрушкой справиться», — заметила Сапфира.
«Я теперь вижу многое, что раньше было от меня скрыто».
Эрагон встал с постели, тщательно вымылся и с помощью магии удалил щетину со щёк. Несмотря на то, что теперь он стал очень похож на эльфа, борода у него все же продолжала расти.
Когда они с Сапфирой появились на поле для ристалищ, Орик был уже там. Глаза его вспыхнули, когда Эрагон поднял руку, демонстрируя собранное кольцо.
— Значит, ты все понял! — воскликнул гном.
— Это заняло больше времени, чем я ожидал, — признался Эрагон. — Но я все-таки справился. Ты тоже пришёл потренироваться?
— Нет. Я уже помахал тут топором с одним эльфом, которому, видишь ли, доставляет удовольствие лупить меня по башке. Нет, с меня хватит. Я пришёл на твои успехи поглядеть.
— Так ты уже видел, как я сражаюсь.
— В последнее время не видел.
— Хочешь сказать, что тебе просто любопытно посмотреть, насколько я переменился.
Орик в ответ лишь пожал плечами.
С другой стороны поля появился Ванир.
— Ты готов, Губитель Шейдов? — крикнул он ещё издали. Его презрительное отношение к Эрагону несколько переменилось после их последней схватки как раз перед Агэти Блёдрен, но не слишком.
— Вполне готов.
И они вышли на открытое место, заняв позиции друг против друга. Стараясь ото всего отрешиться, Эрагон выхватил Заррок из ножен и с удивлением почувствовал, что меч кажется ему необычайно лёгким, точно ивовая ветвь. Он был так этим потрясён, что рука его дрогнула, и меч, вырвавшись из пальцев, отлетел ярдов на двадцать вправо и глубоко вонзился в ствол сосны.
— Ты что же, Всадник, даже клинок удержать не можешь? — усмехнулся Ванир.
— Прошу прощения, Ванир-водхр, — пробормотал Эрагон, потирая кисть, которую чуть не вывихнул. — Я неверно оценил собственную силу.
— Смотри держи меч покрепче, не то снова вырвется! — И Ванир, подойдя к дереву, ухватился за рукоять
Заррока и попытался выдернуть клинок из ствола. Но меч вонзился так глубоко, что неподвижно сидел в древесине. Брови Ванира сошлись на переносице — он явно злился, не ожидая этого неожиданного сопротивления. Собравшись с силами, он снова дёрнул меч. Дерево затрещало, и Заррок оказался у него в руках.
Эрагон с благодарностью принял меч у него из рук и для разминки слегка повращал им в воздухе над головой; его немного тревожило то, каким непривычно лёгким кажется ему теперь этот могучий клинок. Что-то тут явно было не так!
— В позицию! — крикнул ему Ванир и на сей раз первым пошёл в атаку. Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, он сделал выпад, целя своим клинком в правое плечо Эрагона. Эрагону же показалось, что эльф движется гораздо медленнее обычного, как если бы быстрота его реакции снизилась до уровня обыкновенного человека. Он легко отразил выпад Ванира, и от скрестившихся клинков во все стороны брызнули синие искры.
На лице Ванира отразилось крайнее изумление. Он тут же нанёс ещё удар, и ещё… Эрагон отклонялся назад, как дерево под ветром, легко уходя от ударов, а Ванир продолжал рубить мечом, и удары его сыпались один за другим, но Эрагон все время уклонялся или парировал его, пользуясь и ножнами, и клинком и вовремя пресекая любую атаку Ванира.
Вскоре Эрагон понял, что тот волшебный, сверкавший всеми цветами радуги дракон, что явился ему во время празднования Агэти Блёдрен, не только невероятным образом изменил его внешность, но и одарил его физической силой и быстротой реакции эльфов. Теперь Эрагон в этом отношении не уступал даже самому лучшему эльфийскому атлету.