— Значит, твой шрам исчез? — спросила Насуада. Он кивнул. В нескольких словах он завершил свой рассказ, кратко упомянув причины, в силу которых они покинули Дю Вельденварден, и вкратце описав их полет. Она лишь покачала головой в изумлении:
— Ну и история! Вам с Сапфирой немало пришлось пережить с того времени, что вы покинули Фартхен Дур?
— Да и тебе тоже, — заметил он, кивнув на роскошный шатёр. — Поразительно, сколь многого ты добилась! Как же тебе удалось переправить варденов в Сурду?.. Наверное, были большие трудности с Советом Старейшин?
— Трудности были, но ничего особенного. Они как будто уже смирились с тем, что варденами командую я.
Кольчуга её зазвенела, когда она уселась в просторное кресло с высокой спинкой и слегка повернулась к Орику, который до сих пор не произнёс ни слова. Насуада приветливо с ним поздоровалась и осведомилась, не хочет ли он что-нибудь добавить к рассказу Эрагона. Орик пожал плечами и прибавил лишь несколько забавных историй, связанных с их пребыванием в Эллесмере. Эрагон, впрочем, имел все основания подозревать, что гном нарочно отделывается всякими анекдотами, скрывая от Насуады результаты своих наблюдений и желая в первую очередь довести их до сведения своего короля.
Когда он умолк, Насуада сказала:
— Я чрезвычайно рада была услышать, что если нам пока удастся продержаться, то эльфы вскоре придут к нам на подмогу. А вы во время своего перелёта случайно не видели воинов Хротгара? Мы рассчитываем и от него получить подкрепление.
«Нет, — ответила Сапфира (а Эрагон тут же „перевёл“ её слова), — но мы летели в темноте и очень высоко, выше облаков. С такой высоты трудно разглядеть на земле лагерь гномов. Да и в любом случае, вряд ли наши пути могли пересечься: я летела из Аберона по прямой, а гномы наверняка избрали другой путь; они, скорее, следовали по накатанным дорогам, а не сквозь дикие заросли».
— А каково положение сейчас? — спросил Эрагон. Насуада вздохнула и стала рассказывать, как они с Оррином узнали о продвижении армии Гальбаторикса и какие отчаянные меры предпринимали, чтобы добраться до Пылающих Равнин раньше имперских войск.
— Они прибыли три дня назад, — завершила она свой рассказ. — И мы уже два раза обменялись парламентёрами. Их первым требованием было — немедленно сложить оружие, но мы, разумеется, отказались и теперь ждём их ответа.
— И сколько их тут? — мрачно осведомился Орик. — Сверху нам их войско показалось просто громадным.
— Это так и есть. По нашим оценкам, Гальбаторикс собрал не менее ста тысяч воинов.
— Сто тысяч! — охнул Эрагон. — И откуда только он взял столько народу? По-моему, в Алагейзии найдётся едва ли горстка людей, действительно готовых ему служить!
— Их просто мобилизовали. Заставили силой. Можно надеяться только на то, что воины, против собственной воли оторванные от дома, сражаться будут кое-как. А если их ещё и как следует напугать, так они, скорее всего, попросту разбегутся. У нас сейчас больше людей, чем было в Фартхен Дуре, поскольку к нам присоединилась армия короля Оррина; а с тех пор, как мы начали распространять сведения о вас с Сапфирой, добровольцы так и повалили к нам потоком. И все же в целом наше войско слабее имперского.
И тут Сапфира задала самый главный вопрос, который Эрагон незамедлительно «озвучил»:
— Как ты полагаешь, у нас есть какие-то шансы на победу?
— Это в значительной степени зависит от вас с Эра-гоном, — честно призналась Насуада, — а также от того, сколько в армии противника магов. Если вы сумеете их обнаружить и уничтожить, тогда сможете свободно разить врага направо и налево. В настоящий же момент победа мне представляется пока невозможной. Хотя нам, наверное, удастся довольно долго сдерживать их натиск — во всяком случае, пока у них не кончатся припасы. Я очень надеюсь, что Имиладрис придёт нам на помощь, хотя и у нашего противника есть одно существенное преимущество: сам Гальбаторикс со своим драконом. И если он вступит в битву, то нам, боюсь, останется только отступить.
И тут Эрагон отчётливо почувствовал, что кто-то пытается установить с ним мысленную связь, причём этот «кто-то» прекрасно знал, что сломить его защитные барьеры будет непросто, но тем не менее шёл напролом; от его попыток веяло холодом и точным расчётом. Это становилось опасно, и Эрагон, внимательно вглядевшись в затенённые глубины шатра, увидел там маленькую черноволосую девочку. Этот ребёнок отчего-то казался ему знакомым… И он вспомнил: наблюдая за Насуадой в магический кристалл из Эллесмеры, он заметил рядом с нею эту темноволосую, синеглазую малышку. Да, это, несомненно, была она. Девчушка в упор посмотрела на него своими невероятными глазищами и совершенно по-взрослому произнесла:
— Приветствую тебя, Губитель Шейдов! Приветствую тебя, Сапфира!
Эрагон вздрогнул: у этой крошки был голос совершенно взрослого, умудрённого жизнью человека! Облизав внезапно пересохшие губы, он спросил:
— Ты кто?
Девочка молча откинула со лба густые тёмные пряди, и Эрагон увидел у неё на челе точно такой же серебристо-белый гедвёй игнасия, как у него самого на ладони. Только тут он догадался, кто эта девочка.
Все вокруг застыли в полном безмолвии, когда Эрагон пошёл прямо к девочке, а Сапфира, аккуратно просунувшись в шатёр, последовала за ним. Опустившись на колено, Эрагон взял малышку за правую руку и почувствовал, что кожа её горит огнём, словно её пожирает лихорадка. Девочка не сопротивлялась; её ручонка безвольно лежала у него в ладонях, и Эрагон произнёс на древнем языке — прибавив ещё и мысленное послание, чтобы она лучше поняла его чувства:
— Я очень виноват перед тобой! Простишь ли ты меня за то, что я с тобой сделал?
Выражение синих глаз смягчилось; девочка наклонилась, поцеловала Эрагона в лоб и прошептала:
— Да, я тебя прощаю. — Впервые голос её звучал соответственно возрасту. — Разве я могла бы не простить тебя? Когда вы с Сапфирой создали меня такой, какая я теперь, то наверняка не желали мне зла. Я это знаю совершенно точно. А потому прощаю тебя. И все же пусть память об этом по-прежнему бередит твою совесть: ведь ты обрёк меня на ужасные муки — я чувствую страдания всего окружающего меня мира! Вот и сейчас твоё «благословение» заставляет меня бежать на помощь человеку, только что сильно порезавшему себе руку; меня призывает также молодой знаменосец, который сломал себе палец, попав рукой в спицы колёса; я слышу призывы и многих других, кто ранен, болен или только ещё получит увечье… О, это поистине нелегко! Я лишь ценой огромных усилий сдерживаю подобные желания немедленно броситься на помощь. Мало того, мне тяжело, даже если я сознательно причиню кому-то беспокойство, вызову у кого-то тревогу — вот как у тебя сейчас… Я задыхаюсь от сострадания, я даже ночью спать не могу… Вот что дало мне твоё «благословение», Ар-гетлам! — Голос её постепенно окреп, и в нем, как прежде, зазвучали горечь и насмешка.
Сапфира, просунув голову между ними, ласково коснулась носом знака на лбу девочки: «Успокойся, маленький эльфийский подкидыш, утиши гнев, что кипит в твоём сердечке!»
— Тебе вовсе не обязательно весь век прожить с моим невольным проклятием, — сказал Эрагон. — Эльфы научили меня, как снимать подобные чары, и я надеюсь, что смогу освободить тебя от столь сомнительного дара. Это нелегко, но вполне возможно.
На секунду девочка, казалось, полностью утратила своё потрясающее самообладание. Она тихонько ахнула, рука её задрожала, на глазах блеснули слезы, но ей удивительно быстро удалось справиться с собой и спрятать свои истинные чувства под циничной усмешкой:
— Там видно будет! Во всяком случае, я не советую тебе пробовать изменить мою сущность до сражения.
— Но я мог бы избавить тебя от страданий!
— И истратить слишком много сил — а от твоих сил, от твоих способностей и умений зависит сейчас наше общее спасение. Это действительно так: сейчас ты для всех нас гораздо важнее, чем я. — По лицу её скользнула лукавая улыбка. — К тому же, если ты сейчас снимешь с меня своё заклятие, то я уже не смогу помочь никому из варденов, даже если им будет грозить самая непосредственная опасность. Ты же не хочешь, чтобы из-за этого погибла, например, Насуада?
— Нет, конечно! — Эрагон долго молчал, обдумывая слова Эльвы, потом сказал: — Хорошо, мы немного подождём. Но клянусь тебе: если мы победим, я все исправлю сразу же после сражения!
Девочка склонила голову к плечу и с улыбкой посмотрела на него:
— Ладно, Всадник, я запомню твоё обещание.
А Насуада, привстав с кресла, взволнованно воскликнула:
— Это ведь Эльва спасла меня в Абероне от подосланного убийцы!
— Вот как? В таком случае мой долг перед тобой, Эльва, ещё более возрастает… Ведь ты спасла жизнь моего сюзерена!
— А теперь, — сказала Насуада, — идёмте: я представлю вас королю Оррину и его советникам. Ты, Орик, не был прежде знаком с ним?
Гном мотнул головой:
— Нет, так далеко на запад мне ещё забираться не доводилось.
Когда они вышли из шатра — Насуада впереди, а Эльва с нею рядом, — Эрагон попытался идти рядом с Арьей: ему хотелось поговорить с нею. Но стоило ему подойти ближе, как она ускорила шаг и догнала Насуаду. На Эрагона она ни разу даже не взглянула, и от этого он страдал куда сильнее, чем от любой физической раны. Зато Эльва быстро оглянулась на него, и он понял, что она знает обо всех его переживаниях.
Вскоре они оказались перед огромным шатром, бело-жёлтым, хотя на самом деле было бы довольно затруднительно определить его истинный цвет в ярко-оранжевых вспышках, освещавших Пылающие Равнины. Войдя внутрь, Эрагон остановился, поражённый: в шатре была настоящая лаборатория — мензурки, перегонные кубы, реторты и тому подобные предметы, имеющие отношение к натуральной философии, а отнюдь не к военному искусству. «Кому могло прийти в голову тащить все это на поле брани?» — подумал он удивлённо.
— Эрагон, — сказала Насуада, — позволь представить тебя Оррину, сыну Ларкина и правителю королевства Сурда.