Хотя Эрагон и не стремился особенно близко знакомиться с самим Гарцвогом, он невольно все больше узнавал о жизни ургалов. И Гарцвог ничуть этому не сопротивлялся. Напротив, он всячески старался поделиться своим опытом и знаниями, желая убедить Эрагона в том, что ургалы вовсе не враги ему. «Мы не можем допустить появления ещё одного Всадника, желающего нас уничтожить, — мысленно убеждал Эрагона кулл. — Смотри внимательно, Огненный Меч, и постарайся понять, что мы вовсе не такие чудовища, какими вы нас считаете».
Перед Эрагоном мелькало множество образов, он соприкасался с невероятным сплетением самых различных чувств, и порой ему казалось, что он совершенно потерял ориентацию. Он видел детство Гарцвога, проведённое среди соплеменников в жалком селении глубоко в горах Спайна; видел, как мать расчёсывает ему волосы широким гребнем из рога оленя и что-то тихо напевает при этом; видел, как он начинает охотиться на оленей и другую дичь — без оружия, голыми руками; как он растёт, делается все сильнее, и, наконец, становится ясно, что в его жилах течёт кровь самых сильных из его предков, настоящих куллов; рост его достигает восьми с лишним футов, и в боях он одерживает победу за победой; и после десятков схваток и очередной славной победы он отправляется далеко от родного селения, чтоб стать знаменитым и получить право на продолжение рода. Эрагон видел, как постепенно мужал Гарцвог и как он постепенно овладевал наукой ненависти, недоверия и страха. Да-да, страха! Ибо страх всегда был проклятием его племени. Затем в памяти кулла всплыла битва при Фартхен Дуре — понимание того, что Дурза их просто подло использовал, и крушение хрупкой надежды на то, что удастся, забыв старую вражду, устано-806 вить дружеские отношения с варденами и добиться падения Гальбаторикса. Но ни единого намёка на то, что Гарцвог лжёт, Эрагон так и не ощутил.
Не веря самому себе, Эрагон решил потом ещё немного подумать над тем, что только что узнал, а пока прощупал по очереди мысли трех других ургалов и обнаружил полное подтверждение тому, что прочёл в душе Гарцвога. Ургалы не делали ни малейших попыток скрыть, что когда-то убивали людей. Ведь они делали это по приказу Дурзы, а в те времена проклятый шейд обладал над ними полной властью. Не скрывали они и того, что порой сражались с людьми из-за земли или источника пропитания. Ими владела одна и вполне понятная мысль: «Сделать все, что необходимо для обеспечения наших семей и нашего племени».
Когда Эрагон завершил чтение их мыслей, он уже хорошо понимал, что эти ургалы по-своему не менее благородны, чем эльфийские принцы, а великан Гарцвог — даже при полном отсутствии образования — прирождённый военачальник и талантливый философ, не хуже самого Оромиса. «Во всяком случае, — сказал Эрагон Сапфире, — соображает он, пожалуй, лучше меня!» И, обнажив горло в знак уважения, он повернулся к куллу и громко сказал:
— Нар Гарцвог! — Он только сейчас понял, что слово «нар» — это выражение глубочайшего уважения, а также своеобразный и очень высокий титул среди ургалов. — Я горд, что ты будешь сражаться со мною рядом. Можешь передать Херндалл, что, пока ургалы держат данное ими слово и являются союзниками варденов, и я не пойду против вас. — Эрагон очень сомневался, что сможет когда-нибудь по-настоящему полюбить ур-гала, однако же его совсем ещё недавно неколебимые предубеждения против них были сейчас полностью разрушены, и он полностью доверял своему новому отношению к этой непонятной расе.
Сапфира лизнула его колючим языком по плечу так, что даже броня его зазвенела, и ласково сказала:
«Молодец! Я рада, что у тебя хватило мужества признать свои ошибки».
«Боюсь, я выглядел бы полным глупцом, если бы продолжал упорствовать», — признался Эрагон.
«Смотри-ка, малыш, как мудро ты заговорил!»
Несмотря на явную насмешку в её голосе, Эрагон понял, как рада дракониха тому, что он сумел пересилить себя. А Гарцвог, выступив вперёд, прогудел:
— Ещё раз хочу отметить, Огненный Меч: мы перед тобой в долгу! — И все четверо ургалов прижали кулаки к своим выступающим бараньим лбам.
Когда Эрагон явился к Насуаде, он мог бы поклясться, что больше всего ей хочется немедленно узнать, что удалось узнать в мыслях ургалов, однако она сдержала себя и сказала лишь:
— Ну, что же, очень хорошо. Раз все улажено, не стану тебя задерживать, Эрагон. Мне пора идти. В случае крайней необходимости мои приказы тебе будет передавать Трианна. — С этими словами Насуада решительно вышла из шатра и мгновенно растворилась в темноте.
Эрагон устроился рядом с Сапфирой, и к ним тут же подсел Орик.
— А все-таки хорошо, что мы, гномы, тоже будем рядом! Уж мы за этими куллами присмотрим! Как ястребы будем следить! Уж мы не допустим, чтоб они тебе удар в спину нанесли. Пусть только попробуют! Мы им живо поджилки перережем!
— Что-то ты уж больно грозно настроен, — усмехнулся Эрагон. — А мне казалось, что ты вполне согласен с Насуадой насчёт того, чтобы прибегнуть к помощи ургалов.
— Так ведь это вовсе не значит, что я им до конца доверяю или желаю с ними бок о бок сражаться!
Эрагон улыбнулся и не стал продолжать; совершенно бессмысленно убеждать Орика в том, что ургалы отнюдь не чудовища или ненасытные убийцы, ведь и сам он, Эрагон, ещё совсем недавно считал так, пока не прочёл их сокровенные мысли.
Ночь тяжёлым покрывалом окутала все вокруг; они с нетерпением ждали зари. Орик достал из кармана оселок и принялся доводить изогнутое лезвие своего топора до остроты бритвы. Вскоре, откуда ни возьмись, рядом расселись ещё шестеро гномов. Все, как один, тоже точили своё оружие. Куллы сидели, прижавшись спиной к спине, и тихонько напевали свои трагические песни, словно готовясь к смерти. Эрагон занялся тем, что начал выставлять магическую защиту вокруг себя, Сапфиры, Насуады, Орика и даже Арьи. Он понимал, что опасно пытаться разом оградить от опасностей столь многих, но отказать себе в этом не сумел: ему была невыносима мысль о том, что дорогие ему существа могут пострадать. Установив защиту, он направил остатки магической энергии в алмазы, спрятанные в поясе Белотха Мудрого, и принялся с интересом наблюдать за Анжелой.
Колдунья облачилась в зеленые с чёрным доспехи, потом, вытащив резную деревянную шкатулку, достала из неё части длинного древка и два булатных клинка, которые с обоих концов крепились к этому древку. Аккуратно и тщательно собрав своё страшное оружие, Анжела несколько раз взмахнула им над головой, удостоверяясь, что оно не подведёт в бою.
Гномы глядели на колдунью неодобрительно, Эрагон даже услышал, как один из них буркнул себе под нос: «Чистое святотатство! Никто, кроме членов Дург-римст Кван, не смеет владеть хутхвиром!»
И все снова стихло. Тишину нарушал лишь лязг оселков по топорам гномов.
Уже занималась заря, когда из лагеря противника донеслись страшные крики. Эрагон и Сапфира услышали их первыми — у обоих слух был острее, чем у всех прочих. Хотя вскоре жуткие вопли звучали уже так громко, что их слышали и все остальные. Орик вскочил, в ужасе глядя в сторону вражеского лагеря.
— Кого это они так пытают? — вопрошал он. — Что же нужно сделать, чтобы живые существа так кричали? Ну, просто до костей пробирает!
— Я же сказала, что долго ждать не придётся, — послышался негромкий голос Анжелы, однако звучал он совсем не весело. Да и сама она выглядела бледной и усталой, словно была нездорова.
— Значит, это твоя работа? — спросил Эрагон, по-прежнему не отходя от Сапфиры.
— Моя. Я отравила им суп, мясо, хлеб, питьё — все-, до чего могла добраться. Некоторые умрут прямо сейчас, другие чуть позже — яды-то по-разному действуют. Их военачальникам я подсыпала паслёну и ещё кое-чего в том же роде, так что им прямо во время боя всякое начнёт мерещиться… — Анжела попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. — Не самый честный способ, по правде говоря. Я предпочла бы не пользоваться им в бою, но уж лучше так, чем самой быть убитой. Ничего, небольшая сумятица в рядах противника нам не повредит.
— Только трусы и предатели пользуются ядом! — вскричал Орик. — Велика ли слава — победить отравленного врага?
Крики и вопли между тем становились все громче. Анжела издала неприятный смешок:
— Слава? Если ты так хочешь славы, гном, так там ещё тысячи солдат! Я ведь далеко не всех сумела отравить. Не сомневаюсь, до конца дня у тебя будет сколько угодно возможностей добиться славы! Смотри только, не объешься ею!
— Так вот почему тебя так заинтересовали приборы в палатке Оррина! — догадался Эрагон. Он тоже находил поступок Анжелы отвратительным, но не стал её винить, прекрасно понимая, что она сделала это по той же причине, по какой и Насуада приняла предложение ургалов. Они обе были готовы на все, лишь бы выдержать этот бой, победить и выжить!
— Ты угадал.
У Эрагона звенело в ушах от жалобных воплей отравленных; его и самого всего корчило, даже оскомина появилась. Но он заставил себя слушать. Вот она, плата за противостояние Империи! И нечего затыкать уши! За все так или иначе придётся платить! И Эрагон сидел, сжав кулаки и стиснув зубы, и слушал, как по Пылающим Равнинам разносятся крики и стоны отравленных и умирающих солдат неприятеля.
И ГРЯНУЛ БОЙ
Первые лучи зари уже пролегли по земле, когда Трианна сказала Эрагону: «Пора!» Сон мигом слетел с него. Он вскочил, криком поднял всех окружающих, сел на спину Сапфиры и приготовил свой новый лук. Куллы и гномы окружили дракониху, и все вместе они устремились в проход, за ночь проделанный в бруствере.
Вардены шли следом, спокойно, бесшумно, ряд за рядом. Их оружие и латы были обернуты тряпками, и до вражеского войска не доносилось ни звука. Вскоре к ним присоединилась Насуада на чалом жеребце; рядом с нею были Арья и Трианна. Все пятеро лишь молча кивнули друг другу в знак приветствия.
За ночь зловонные испарения скопились над самой землёй, превратившись в плотные зловещие облака, просвеченные золотистым утренним светом. Окутанные этим мерцающим туманом, вардены успели преодолеть три четверти разделяющей войска полосы, прежде чем их заметили вражеские часовые. Когда впереди рога затрубили тревогу, Насуада закричала: