— Король недолго остается королем, если не умеет ценить молчание, — с достоинством промолвил Оррин.
И Эрагон без дальнейших проволочек рассказал обо всем, что происходило с ним в Хелгринде и в последующие дни. Затем Арья объяснила, каким образом ей удалось отыскать Эрагона, и прибавила к его рассказу кое-какие собственные наблюдения и факты. Когда оба рассказчика умолкли, в шатре довольно долго царила полная тишина. Оррин и Насуада были, казалось, погружены в глубокие раздумья, а Эрагон чувствовал себя мальчишкой, ожидающим от Гэрроу сурового наказания за очередную совершенную им глупость.
Через несколько минут Насуада, старательно разгладив руками платье на коленях, сказала:
— Король Оррин, возможно, придерживается иного мнения, и если это так, я надеюсь вскоре его услышать, но что касается меня, то я считаю, что ты поступил совершенно правильно, Эрагон.
— И мое мнение полностью совпадает с твоим, Насуада, — тут же заявил Оррин, удивив этим их всех.
— Вы оба так считаете?! — воскликнул Эрагон. Он немного помолчал и пояснил: — Не хочу показаться излишне дерзким, ибо я рад, что вы одобряете мой поступок, но я никак не ожидал, что вы столь благосклонно отнесетесь к моему решению пощадить Слоана. Могу ли я спросить, почему…
Король Оррин прервал его:
— Почему мы одобряем твой поступок? Нужно поддерживать власть закона. Если бы ты сам назначил себя палачом Слоана, ты взял бы на себя ту власть, которую среди варденов воплощаем мы с Насуадой. Ибо тот, кто имеет смелость или наглость решать, кому жить, а кому умереть, уже не служит общему для всех закону, а диктует свои собственные законы. И сколь бы доброжелательными ни были при этом твои устремления, это в любом случае плохо для наших подданных. Мы с Насуадой ответственны лишь перед одним повелителем, перед которым вынуждены преклонять колена даже короли — перед Ангвардом, великим правителем царства вечных сумерек, перед Серым Всадником на сером коне, перед Смертью. Мы можем быть самыми страшными тиранами в истории человечества, но придет время, и Ангвард непременно заставит любого, в том числе и нас, ему повиноваться. Но не тебя, Эрагон. Люди живут недолго, и нашей расой не должен править Бессмертный. Нам не нужен еще один Гальбаторикс. — Оррин издал какой-то странный смешок, и губы его исказились в отнюдь не веселой улыбке. — Ты меня понимаешь, Эрагон? Ты столь опасен, что мы вынуждены признавать эту опасность прямо перед тобой, и нам остается только надеяться, что ты — один из немногих, кто способен противостоять искушению властью.
Король Оррин сплел пальцы под подбородком и опустил глаза, словно изучая складки на своих одеждах.
— Я сказал больше, чем намеревался… Короче, по всем перечисленным причинам и по многим другим тоже я согласен с Насуадой. Ты был прав, когда остановил свою руку, обнаружив в Хелгринде этого Слоана. Сколь бы ни был некстати этот случай, он все же закончился бы куда хуже — в том числе и для тебя самого, — если бы ты убил этого человека просто для того, чтобы доставить удовольствие себе, просто из мести, а не из самозащиты или необходимости защитить кого-то.
Насуада кивнула и промолвила:
— Хорошо сказано.
Все это Арья выслушала с абсолютно непроницаемым лицом, по которому совершенно невозможно было угадать, каковы ее собственные соображения на сей счет.
Оррин и Насуада продолжали между тем осаждать Эрагона многочисленными вопросами о том, какие клятвы заставил Слоана дать ему, а также об остальной части его путешествия по территории Империи. Этот допрос продолжался так долго, что Насуада велела принести в шатер легкую закуску — холодный сидр, фрукты, пирожки с мясом, а для Сапфиры еще и заднюю ногу бычка. Впрочем, если Насуада и Оррин вполне успевали перекусить между вопросами, то Эрагон все время был вынужден говорить, и ему, бедняге, удалось лишь раза два куснуть яблоко да промочить горло несколькими глотками сидра.
Через какое-то время король Оррин попрощался со всеми и удалился, желая проинспектировать состояние своей кавалерии. Арья тоже ушла вскоре после него, объяснив это тем, что ей нужно еще отчитаться перед королевой Имиладрис, а также, как она выразилась, «нагреть целую бочку воды, чтобы смыть с кожи песок и вернуть своим чертам привычную форму». Она сказала, что чувствует себя неполноценной «с закругленными ушами, дурацкими круглыми глазами и скулами не на том месте».
Оставшись в обществе Эрагона и Сапфиры, Насуада тяжко вздохнула и устало прислонилась виском к спинке трона. Эрагона просто потряс ее утомленный вид. Куда-то мгновенно исчезли прежняя живость и властная осанка, глаза потухли, руки бессильно легли на колени. Значит, догадался он, она просто притворяется более сильной, чем на самом деле, стараясь, во-первых, не искушать лишний раз своих врагов, а во-вторых, не подрывать свой авторитет среди варденов, показывая собственную слабость.
— Ты нездорова? — встревоженно спросил он.
Насуада кивнула и показала ему свои перебинтованные руки.
— Не то чтобы нездорова, но почему-то все это заживает куда медленнее, чем я предполагала… И порой довольно сильно болит.
— Если хочешь, я могу…
— Нет. Спасибо, но не надо. Не искушай меня. Одним из правил Испытания Длинных Ножей является требование, чтобы нанесенные тобой раны заживали сами, без помощи магии и даже без помощи лекаря. Иначе соперники не испытают в полной мере воздействия возвышающей боли.
— Но это же варварство! Насуада слабо улыбнулась:
— Может, и варварство, но таковы законы кочевых племен, и уж теперь, когда осталось всего лишь немного потерпеть, я точно не сдамся.
— А что, если начнется нагноение или воспаление?
— Если оно начнется, то мне придется заплатить и эту цену. Что ж, это моя собственная ошибка. Но не думаю, что это произойдет, поскольку Анжела постоянно за мной присматривает. Она обладает поистине бездонным кладезем всяческой премудрости в том, что касается целебных растений. Я уже почти верю, что она может назвать истинное имя каждой из трав, произрастающих на обширных равнинах, простирающихся отсюда к востоку, даже если всего лишь вслепую коснется листьев этих растений.
Сапфира, которая до сих пор была настолько неподвижной, что, казалось, будто она уснула, вдруг разинула огромную пасть, зевнула — чуть не коснувшись пола и потолка шатра разинутыми челюстями — и помотала головой, отчего по стенам шатра заметались отблески света, отраженного ее чешуей.
Насуада тут же собралась с силами, выпрямилась и сказала:
— Ох, простите меня! Я понимаю, как это было утомительно. Но вы оба проявили огромное терпение, и я очень вам за это благодарна.
Эрагон опустился возле нее на колени и накрыл своей правой рукой ее руку.
— Тебе вовсе не нужно беспокоиться на мой счет, Насуада. Я знаю свои обязанности. Я никогда не стремился к власти, никогда не хотел никем править; это не моя судьба. И если когда-либо мне предложат возможность занять некий трон, я откажусь, но непременно позабочусь о том, чтобы этот трон достался тому, кто более, чем я, пригоден, чтобы возглавить страну.
— Ты хороший человек, Эрагон, — прошептала Насуада и крепко стиснула его руку в знак благодарности. Потом рассмеялась: — Однако с появлением тебя, Рорана и Муртага я, похоже, только и делаю, что беспокоюсь о членах вашего семейства.
Эрагона насторожило это замечание.
— Муртаг — не член моего семейства.
— Да, конечно. Прости. Но все же, по-моему, ты должен признать, что вы трое причинили на редкость много беспокойства как Империи, так и варденам.
— Видимо, таков уж наш особый дар! — пошутил Эрагон.
«Это у них в крови, — мысленно сказала Сапфира. — Куда бы они ни пошли, они тут же попадают в самые опасные переделки из всех возможных. — И она слегка толкнула Эрагона мордой в плечо. — Особенно вот этот. А чего же еще можно ожидать от людей из долины Паланкар? Все они — потомки короля-безумца».
— Но сами-то они не безумцы, — возразила Насуада. — По крайней мере, я их безумцами не считаю. Хотя порой действительно довольно трудно определить, в своем ли они уме. — Она рассмеялась. — Если тебя, Рорана и Муртага запереть в одной темнице, то я не уверена, кто из вас останется в живых.
Эрагон тоже рассмеялся:
— Роран. Он вовсе не намерен позволять такой мелочи, как смерть, вставать между ним и Катриной.
Улыбка на лице Насуады стала несколько натянутой.
— Да, полагаю, что он этого не допустит. — Несколько мгновений она молчала, затем вдруг воскликнула: — Боги, до чего же я эгоистична! День близится к концу, а я все еще задерживаю вас и лишь потому, что мне захотелось еще несколько минут поболтать с вами!
— Но ведь и нам это доставляет удовольствие.
— Да, конечно, но все же существуют и более приятные места для дружеской беседы. После того, что тебе пришлось испытать, ты наверняка мечтаешь вымыться и как следует поесть, верно? Ты же, я полагаю, голоден как волк!
Эрагон посмотрел на яблоко, которое все еще держал в руке, и с сожалением понял, что было бы невежливо еще раз откусить от него, когда эта бесконечная аудиенция уже близится к концу.
Насуада перехватила его взгляд и сказала:
— Твое лицо говорит за тебя, Губитель Шейдов. У тебя сейчас вид, как у оголодавшего волка зимой. Что ж, не буду больше тебя терзать. Ступай, вымойся и приведи себя в порядок, а потом надень самую красивую свою котту, и я буду просто счастлива, если ты согласишься присоединиться ко мне за ужином. Хотя, как ты и сам, должно быть, понимаешь, ты не будешь там единственным гостем, ибо дела варденов требуют моего постоянного внимания даже во время трапезы, однако ты бы очень скрасил для меня этот ужин, если бы согласился прийти.
Эрагон подавил желание поморщиться при мысли о том, что еще несколько часов придется отражать устные атаки тех, кто хотел бы использовать его в своих собственных интересах или же просто удовлетворить свое любопытство относительно Всадников и драконов. И все же отказать Насуаде он был не в силах и с поклоном принял ее приглашение.