Эрагон нахмурился:
— Ну и что?
— Как это «ну и что»? — передразнил его Фредрик. — Не хочу тебя обижать, Губитель Шейдов, но неужели ты не понимаешь, что, нанося удар острием по острию меча противника, ты губишь и свой собственный меч. Ведь при этом страдают оба клинка. Это, может, и не было проблемой с твоим заколдованным Зарроком, но ни с одним из мечей, которые есть у меня в оружейной, этого делать не стоит. Лучше вообще избегать подобных ударов. Если, конечно, ты не готов после каждого сражения меч менять.
Перед мысленным взором Эрагона промелькнул меч Муртага с зазубренными краями, и он почувствовал раздражение на самого себя за то, что позабыл нечто столь очевидное. Он ведь тогда привык к Зарроку, который никогда не тупился и сталь его никогда не выказывала признаков усталости; Заррок также, насколько он знал, невосприимчив к большей части заклятий, будучи действительно настоящим мечом Всадника. Эрагон не был даже уверен, можно ли его вообще чем-либо повредить или уничтожить.
— Об этом тебе тревожиться не стоит, — сказал он Фредрику. — Я любой меч могу дополнительно защитить с помощью магии. Но неужели я должен целый день ждать, пока ты подыщешь мне оружие?
— Еще один вопрос, Губитель Шейдов. А что, эти защитные чары будут длиться вечно?
Эрагон насупился:
— Раз уж ты спросил, то я отвечу: нет, не будут. Я, правда, знаком с одной эльфийкой, которая владеет искусством изготовления настоящих мечей для тех, кто летает верхом на драконах, однако она не пожелала открыть мне эту тайну. Так что у меня есть один-единственный способ: передать своему клинку часть той магической энергии, что есть во мне самом. И пока эта энергия не истощится, она будет охранять меч от того ущерба, который в ином случае непременно нанесли бы ему вражеские удары. Но как только запас этой энергии в мече — или во мне самом — иссякнет, мой клинок станет самым обычным и вполне может развалиться прямо у меня в руках уже во время следующего поединка с противником.
Фредрик поскреб подбородок и сказал:
— Ну что ж, поверю тебе на слово, Губитель Шейдов. Суть, насколько я понял, в том, что если ты достаточно долго будешь рубиться с врагом, то волшебство в тебе может иссякнуть; и чем сильнее ты станешь рубиться, тем скорее оно иссякнет, верно?
— Именно так.
— В таком случае ты все-таки должен избегать рубиться клинок к клинку, поскольку это истощит твой запас магии быстрее, чем любой другой маневр.
— У меня нет времени на все это, — сердито оборвал его Эрагон, теряя терпение. — У меня нет времени учиться совершенно новому способу вести бой. Империя может напасть на нас в любой момент. Я должен совершенствовать те приемы боя, которым уже обучен, которыми уже неплохо владею, не пытаясь поспешно их переиначить.
И тут Фредрик, точно в голову ему наконец пришла удачная идея, хлопнул в ладоши и воскликнул:
— Тогда я знаю, что именно для тебя подойдет! — И он принялся рыться в целой груде всевозможных клинков, сваленных на полу в огромной клети, и все время приговаривал себе под нос: — Сперва посмотрим вот это, затем это, а там уж решим… — Откуда-то со дна клети он извлек огромную черную булаву с многогранной головкой и, постучав по ней костяшками пальцев, сказал Эрагону: — Этой штуковиной ты запросто можешь ломать мечи и разбивать вражеские кольчуги и шлемы, не причиняя ей самой при этом ни малейшего ущерба.
— Но это же просто металлическая дубинка! — возмутился Эрагон.
— Ну и что? С твоей-то силой ты, размахивая ею, точно тростинкой, просто ужас среди своих врагов посеешь! Точно тебе говорю!
Эрагон помотал головой:
— Нет. Разбивать вдрызг чужие головы — это не мое. И потом, я бы, например, никогда не сумел убить Дурзу, если бы у меня вместо меча была булава, ибо требовалось непременно пронзить ему сердце.
— Тогда у меня есть на примете и еще кое-что, если, конечно, ты не станешь настаивать на традиционном клинке. — И Фредрик умчался куда-то в противоположный конец павильона и принес Эрагону то, что оружейники называют скрамасаксом.
Это был короткий широкий меч с изогнутым лезвием. Такими клинками Эрагон никогда раньше не пользовался, хотя и видел нечто подобное среди варденов. У меча была дисковидной формы мощная рукоять с полированной головкой, блестевшей, точно новенькая серебряная монета. Короткий черенок рукояти был сделан из дерева, обтянутого черной кожей; выгнутую гарду покрывала резьба в виде рунической письменности гномов; лезвие было примерно в локоть длиной, острое лишь с одной стороны и слегка утолщенное посредине, где проходили два дола — углубления, существенно облегчавшие вес клинка. Хвостовик уходил глубоко в рукоять. Меч был прямым, и лишь на расстоянии шести дюймов от острия его лезвие резко изгибалось и, сходя почти на нет, превращалось в тонкое опасное жало. Если бы не широкое лезвие, этот клинок более всего походил на изогнутый змеиный клык, способный не только прорвать доспехи врага насквозь, но и — при обратном движении — вытащить наружу его внутренности. В отличие от обоюдоострого меча, скрамасакс явно более всего подходил для рубящих ударов. Но самой интересной чертой этого меча было то, что нижний конец его лезвия был жемчужно-серого цвета, существенно темнее почти белой и гладкой, как зеркало, стали в верхней его части. Граница между этими двумя цветами была неопределенной, и оттенки серого на лезвии переливались, точно шелковый шарф на ветру. Эрагон не сводил с клинка глаз.
— Я такого еще не видел. Что это?
— Трикнсдал, — ответил Фредрик. — Его гномы изобрели. Они по-разному закаливают острый и тупой края лезвия. Острый край у него необычайно твердый, значительно тверже большей части наших клинков. Мы вообще не решаемся так лезвие закаливать. А середину лезвия и его тупой край гномы делают значительно мягче, чтобы она могла чуть ли не гнуться, во всяком случае, была бы более гибкой и податливой; благодаря этому клинок способен выдержать любой бой и не расщепляется, точно чугун на морозе.
— А что, гномы все свои клинки так закаливают? Фредрик покачал головой:
— Нет, обычно лишь те, у которых только одна сторона лезвия острая. Иногда, правда, и самые лучшие из обоюдоострых. — Он с некоторой неуверенностью посмотрел на Эрагона, явно желая что-то сказать, но долго колебался, прежде чем все же спросил: — Ты хоть понимаешь, почему я выбрал для тебя именно этот клинок?
Эрагон понимал. Во-первых, если держать этот меч под правильным углом и почти перпендикулярно земле, то, если самому не качать кистью, все удары клинок примет тупой стороной своего лезвия, сохранив его острый край для ответной атаки. А во-вторых, владение эти коротким мечом потребует от него, Эрагона, лишь незначительных перемен в тех основных движениях, которым его учили.
Выбежав из павильона, Эрагон встал в боевую позицию, взмахнул мечом над головой и, как бы рубя им голову воображаемого противника, резко опустил руку, затем повернул ее, парируя удар невидимого копья, отпрыгнул на шесть ярдов в сторону и блестящим, хотя и весьма нерасчетливым движением крутанул меч за спиной, перебрасывая его из одной руки в другую. Затем, дыша ровно и спокойно, он вернулся туда, где его поджидали Фредрик и Блёдхгарм. Легкость и балансировка меча произвели на Эрагона сильное впечатление. Это был, конечно, не Заррок, но явно достойный ему соперник.
— Отличный выбор! — сказал он Фредрику.
Но тот все же уловил некую сдержанность в этой похвале, ибо сказал:
— Однако ты не до конца удовлетворен им, Губитель Шейдов.
Эрагон снова крутанул мечом над головой и поморщился:
— Жаль только, что он так похож на большой нож для свежевания дичи. Когда он у меня в руках, я какое-то странное ощущение испытываю.
— О, тебе не стоит обращать внимание на смех твоих врагов. Обещаю, им будет совсем не до смеха, когда их головы полетят с плеч.
Эрагон улыбнулся:
— Хорошо, я беру его.
— Тогда минутку, — сказал Фредрик и исчез в глубинах павильона, но вскоре вернулся, неся черные кожаные ножны, украшенные серебряным орнаментом в виде завитков. Ножны он тоже вручил Эрагону и спросил: — А тебя когда-нибудь учили острить меч, Губитель Шейдов? С Зарроком у тебя ведь подобной нужды не возникало, верно?
— Нет, — признался Эрагон, — но я хорошо умею обращаться с точильным камнем. Я могу наточить охотничий нож так, что он легко перережет нитку, брошенную на него сверху. И потом, я всегда могу поправить лезвие с помощью магии, если уж так надо будет.
Фредрик даже застонал, возмущенно хлопая себя руками по ляжкам и выбивая из своих мохнатых доспехов целое облако шерстинок.
— Нет, нет! Острое как бритва лезвие — это совсем не то, что тебе нужно! Когда имеешь дело с мечом, лезвие обязательно должно быть довольно толстым и очень прочным. Хотя одна сторона лезвия действительно должна быть хорошо заточена. Хороший воин обязан содержать оружие в порядке; в том числе и уметь острить свой клинок!
И Фредрик, усевшись на землю возле павильона, настоял на том, чтобы Эрагон непременно обзавелся новыми точильными камнями; показал, как именно готовить лезвие меча к бою, и успокоился лишь после того, как более-менее удовлетворительно оценил умение Эрагона точить новый меч.
— Ты можешь сражаться даже ржавым оружием, — сказал он ему. — Ты можешь сражаться в дырявом шлеме. Но если ты хочешь снова увидеть восход солнца, никогда не выходи на бой с тупым мечом. А если бой только что закончился и ты чувствуешь себя настолько усталым, словно бегом взобрался на вершину одной из Беорских гор, да и меч твой уже не так остер, как прежде, то, невзирая на усталость, при первой же возможности достань точильный камень, остановись и приведи клинок в порядок. Это ведь то же самое, что заботиться о верном боевом коне или о Сапфире. Запомни: прежде чем удовлетворить свои собственные потребности, воин обязан позаботиться о своем мече. Для своей же пользы. Ибо воин без меча — это легкая, а часто и беспомощная добыча для его врагов.