Все еще очень недовольный, Нархайм проворчал что-то в ответ, но его слова были полностью заглушены шумом, который производили вардены, направленные Насуадой к распахнутым воротам лагеря. Топот множества ног и бряцание оружия постепенно становились все тише — отряд походным порядком устремился к месту схватки, — и вскоре на равнину опустилась почти полная тишина. Даже ветер совсем улегся, лишь изредка его легкие порывы доносили с той стороны, где шло сражение, зловещее, леденящее душу хихиканье безумных воинов Гальбаторикса.
Несколькими мгновениями позже дикий мысленный вопль, прорвав все барьеры, установленные Эрагоном, буквально ошеломил его, разрывая на клочки сознание и наполняя душу невыносимой болью. Эрагон так и не понял, чья это душа взывает к нему, объятая ужасом: «О нет, нет! Помогите мне! Они не желают умирать! Чтоб им всем провалиться! Великий Ангвард, они не желают умирать!» И тут мысленная связь прервалась. Эрагон мучительно сглотнул, понимая, что кричавшего более нет в живых.
Насуада поерзала в седле; она явно была напряжена до предела.
— Кто это был? — спросила она.
— Ты тоже его слышала?
— По-моему, мы все его слышали, — сказала Арья.
— Мне кажется, это Барден, один из заклинателей Оррина; он был среди его кавалеристов…
«Эрагон!»
Торн пока что кружил высоко в небе, наблюдая, как отряд короля Оррина вступает в схватку с воинами Гальбаторикса. Казалось, красный дракон повис в воздухе без движения. И с этой высоты над лагерем гулко разнесся голос Муртага, усиленный магией:
— Эрагон! Я тебя вижу! Что ж ты прячешься у Насуады под юбкой? Выйди, сразись со мною, Эрагон! Это же твоя судьба. Или ты трусишь, Губитель Шейдов?
Сапфира ответила вместо Эрагона. Подняв голову, она взревела куда громче самого Муртага и выпустила из пасти двадцатифутовый язык голубоватого трескучего пламени. Лошади, стоявшие ближе всего к ней, в том числе и конь Насуады, шарахнулись и помчались назад, оставив Эрагона и Сапфиру на валу в полном одиночестве. Впрочем, все эльфы тоже остались там.
Подойдя к Сапфире, Арья коснулась рукой левой ноги Эрагона и, глядя прямо на него своими раскосыми зелеными глазами, сказала:
— Прими это от меня, Шуртугал.
И он ощутил, как в него прямо-таки хлынул поток магической энергии.
— Эка элрун оно, — благодарно прошептал он ей. И она тоже на языке дреьних ответила:
— Будь осторожен, Эрагон. Не хотелось бы мне увидеть, как тебя побеждает этот Муртаг. Я… — Казалось, она хочет сказать ему что-то еще, но колеблется. Затем она убрала руку и отошла назад, заняв свое место рядом с Блёдхгармом.
— Легкого полета, Бьяртскулар! — пропели эльфы, когда Сапфира прыжком поднялась с насыпи и расправила крылья.
Когда она уже мчалась навстречу Торну Эрагон установил мысленную связь с нею, затем с Арьей, а через Арью и с Блёдхгармом и остальными эльфами. Поскольку Арья служила ему как бы мостиком в этом общении, он мог сосредоточиться исключительно на ее мыслях и мыслях Сапфиры; он так хорошо знал их обеих, что не сомневался: их реакция никогда его не подведет и не отвлечет от главной цели во время этой решающей схватки.
Покрепче взяв щит в левую руку, он вытащил из ножен свой скарамасакс и сразу поднял руку, чтобы при взмахе мечом случайно не поранить крыло Сапфиры, ее шею или плечо, ибо все это находилось в постоянном движении.
«Хорошо, что вчера вечером у меня хватило времени усилить скарамасакс с помощью магии», — подумал он, и Арья тотчас откликнулась его мыслям:
«Будем надеяться, что твои чары окажутся достаточно прочными. Но помни: все время старайся держаться как можно ближе к нам. Чем больше будет расстояние между тобой и эльфами, тем сложнее нам будет поддерживать с тобой связь и помогать вам с Сапфирой».
Торн не стал атаковать их ни сверху, ни с фланга; когда Сапфира приблизилась к нему, он, почти не шевеля крыльями, ловко вильнул телом, ускользнув в сторону и заставив ее подняться до одного с ним уровня. Пока что он даже не пытался ей угрожать. Оба дракона словно повисли в воздухе, балансируя на крыльях в потоках ветра ярдах в пятидесяти друг от друга; шипастые кончики их хвостов нервно подергивались, морды были искажены хищным оскалом.
«Он стал еще крупнее, — заметила Сапфира. — А ведь в последний раз мы с ним сражались всего недели две назад, и с тех пор он успел вырасти еще фута на четыре, если не больше
Она была права. Торн стал и длиннее, и шире в груди, чем тогда, во время воздушного сражения над Пылающими Равнинами. Он едва перестал быть детенышем, но был уже почти таким же огромным, как Сапфира.
Эрагон нехотя перевел взгляд с дракона на Всадника.
Муртаг был без шапки и без шлема; его длинные черные волосы развевались за плечами, точно блестящая грива. Черты его лица стали гораздо жестче, чем во времена их близости с Эрагоном, и Эрагон понимал, что на этот раз Муртаг не станет проявлять милосердие, да попросту и не сможет этого сделать. Несколько тише, чем в первый раз, но все же весьма громко он сказал Эрагону:
— Вы с Сапфирой причинили нам немало горя. Гальбаторикс пришел в ярость из-за того, что мы тогда тебя отпустили. А после того как вы прикончили его раззаков, он был в таком гневе, что и сам убил пятерых своих слуг, а потом переключился на нас с Торном, и мы оба тогда страшно пострадали. Из-за тебя, Эрагон. Но больше мы этого не допустим. — И Муртаг отвел руку назад, готовясь нанести удар мечом, и Торн уже рванулся вперед, но Эрагон вскричал:
— Погоди! Послушай! Я знаю, каким образом вы оба сможете освободить себя от клятв, данных Гальбаториксу!
Лицо Муртага мучительно исказилось; в его глазах явственно читалось выражение отчаянного, страстного желания переменить свою судьбу. Он немного опустил руку с зажатым в ней Зарроком, потом вдруг нахмурился, сплюнул куда-то вниз и крикнул Эрагону:
— Я тебе не верю! Это невозможно!
— Возможно! Дай мне несколько минут, и я объясню это тебе.
Муртаг, казалось, боролся с собой. На мгновение Эрагону показалось, что он ему откажет. Торн, изогнув шею, оглянулся на своего Всадника; похоже, они что-то мысленно обсуждали друг с другом.
— Да черт с тобой, Эрагон, — сказал вдруг Муртаг почти спокойно и положил Заррок перед собой поперек седла. — Ты в очередной раз поймал нас на эту наживку, чтоб тебе провалиться! Мы уже смирились с выпавшей нам судьбой, а ты снова вздумал мучить нас надеждой, от которой мы уже отказались. Но учти: если эта надежда все же окажется тщетной, то клянусь, братец, я отрежу тебе правую руку еще до того, как мы доставим вас к Гальбаториксу… Она тебе все равно не понадобится для того, чем ты будешь заниматься в Урубаене.
Эрагону тоже захотелось пригрозить ему, но он подавил это желание и, опустив свой скарамасакс, сказал:
— Гальбаторикс, конечно же, никогда не сказал бы этого тебе, но когда я был у эльфов…
«Эрагон, ничего больше ему о нас не рассказывай!» — тут же услышал он предостерегающий голос Арьи.
— …я узнал, что, если переменится сама твоя сущность, изменится и твое истинное имя — и то, как оно произносится на древнем языке. То есть все это отнюдь не высечено резцом на лезвии клинка, Муртаг! Если ты и Торн сможете кое-что изменить в себе, ваши клятвы уже не будут до такой степени связывать вас, а если изменятся и ваши истинные имена, Гальбаторикс полностью утратит власть над вами. Торн подплыл еще на несколько ярдов к Сапфире.
— Почему ты никогда прежде не упоминал об этом? — спросил Муртаг.
— Я тогда был еще очень в себе не уверен.
Теперь между Торном и Сапфирой осталось не более пятидесяти футов. Страшный оскал красного дракона почти исчез, лишь верхняя губа угрожающе приоткрывала огромные клыки; в его сверкающих алых глазах появилось выражение, несколько странное для дракона — выражение недоумения и всеобъемлющей печали, словно он надеялся, что Сапфира или Эрагон скажут ему, зачем его вырастили, сделав из него вечного пленника Гальбаторикса, который постоянно унижает его и оскорбляет, заставляет его уничтожать людей и своих сородичей, драконов. Торн чуть вильнул кончиком хвоста, принюхиваясь к Сапфире. Она тоже принюхалась к нему, и из пасти ее высунулся язык, словно она пробовала запах Торна на вкус. Жаль, что Торн отгородился от Эрагона и Сапфиры мысленным барьером; им очень хотелось обратиться непосредственно к нему, однако и сами они тоже не решались открыть красному дракону свои мысли.
Находясь так близко от Торна и Муртага, Эрагон заметил, что вены на шее у Муртага вздулись от напряжения, а на виске нервно пульсирует синяя жилка.
— Во мне не так уж много зла. — Теперь Муртаг говорил почти спокойно. — И при сложившихся тогда обстоятельствах я, в общем, сделал для тебя все, что мог. Между прочим, я сомневаюсь, что ты бы выжил, если бы наша мать сочла, что лучше оставить в Урубаене тебя, а меня спрятать в Карвахолле. Вряд ли тогда ты стал бы лучше меня.
— Возможно. Возможно, что и не выжил бы, и лучше тебя бы не стал.
Муртаг ударил себя в грудь кулаком, и нагрудная пластина его лат ответила гулким звоном.
— Ага! Значит, ты это все же признаешь! Но в таком случае как же ты можешь рассчитывать, что я последую твоему совету? Если я и так хороший человек, если я и так совершил немало хороших поступков, то чего же еще от меня ожидать? В какую еще сторону я должен меняться? Я что же. должен стать хуже, чем есть? Или стать таким же чудовищем, как Гальбаторикс, чтобы затем освободить свою душу от этого черного зла? Вряд ли подобное решение будет разумным. Если же мне удастся именно таким образом переменить свою сущность, тебе вряд ли это понравится; боюсь, тогда ты попросту проклянешь меня и станешь ненавидеть столь же сильно, как сейчас ненавидишь Гальбаторикса.
Эрагон в полном отчаянии воскликнул:
— Да, но ты вовсе не должен становиться ни хуже, ни лучше! Ты просто должен стать другим. Ведь в мире существует множество самых разных типов людей и сколько угодно способов вести себя достойно. Посмотри на того, кого ты действительно любишь и уважаешь, даже если он выбрал в жизни совершенно иной путь, чем ты. Постарайся последовать его примеру. Возможно, на то, чтобы действительно изменить свою сущность, потребуется немало времени, зато ты сможешь расстаться с Гальбаториксом, сможешь, если за