— Но Эльва по-прежнему чувствует боль всех тех, кто ее окружает.
— Но заметь: теперь она ее чувствует уже по собственному выбору, — возразил Оромис. — Твои чары больше не принуждают ее к этому… Но ты ведь явился сюда вовсе не для того, чтобы узнать мое мнение относительно Эльвы. Говори, Эрагон, что тяжким камнем давит тебе на сердце? Спрашивай. Обещаю, что отвечу на все твои вопросы, если это будет в моих силах, конечно.
— А если я и сам не знаю, какие вопросы мне следует тебе задать?
Глаза Оромиса весело блеснули:
— Ага, ты уже начинаешь думать, как эльф. Ты должен полностью доверять нам. Мы — ваши учителя, мы дадим вам с Сапфирой такие знания, о каких вы даже представления не имеете. Кроме того, ты должен позволить нам решать, когда именно нам следует передать вам те или иные знания, ибо в твоем обучении, в обучении Всадника, есть немало таких моментов, которых нельзя касаться до срока.
Эрагон положил ягоду черники точно в центр подноса и сказал спокойно, но твердо:
— Но, как мне представляется, ты мне еще очень о многом не рассказывал.
Несколько секунд стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветвей, журчанием ручейка и цоканьем белок.
«Если у тебя есть какой-то повод для недовольства, Эрагон, — вмешался Глаэдр, — то лучше выскажи это открыто, а не носись со своей сбидой, точно со старой, засохшей костью».
Сапфира переменила позу, и Эрагону даже послышалось, что она заворчала. Он оглянулся на нее и, очень стараясь держать себя в руках, спросил:
— Когда я был здесь в последний раз, вы уже знали, кто в действительности мой отец?
— Да, знали, — кивнул Оромис.
— И вы знали, что Муртаг — мой брат?
Оромис снова кивнул:
— Да, однако…
— Но почему вы мне этого не сказали? — воскликнул Эрагон и так резко вскочил, что даже опрокинул стул. Давая выход раздражению, он ударил себя кулаком по бедру и отошел от них на несколько шагов, не сводя глаз с темной лесной чащи. Впрочем, он быстро вернулся к столу, но снова вскипел, увидев, как спокойно реагирует Оромис на все его выходки. — Неужели вы даже не собирались мне об этом сказать? Вы что же, решили держать мое происхождение в тайне, опасаясь, что это может отвлечь меня от занятий? Или боялись, что я стану таким же, как мой отец? — Тут его осенила еще более неприятная идея. — А может, вы не считали это чем-то достойным упоминания? Интересно, а Бром знал об этом? Или он потому и выбрал Карвахолл в качестве укрытия, потому что там жил я, сын его врага? Неужели вы надеетесь, что я поверю, будто это простая случайность — то, что мы с ним оказались в одном месте. Ведь наша ферма находилась всего в нескольких милях от Карвахолла. А может, вы станете доказывать мне, что и Арья совершенно случайно отправила яйцо Сапфиры в Спайн, поближе ко мне?
— То, что сделала Арья, и впрямь произошло случайно, — подтвердил Оромис. — Она тогда о твоем существовании и не знала.
Эрагон ухватился за рукоять подаренного гномами меча. Он был весь напряжен, как натянутая струна, когда гневно бросил в лицо Оромису:
— Когда Бром впервые увидел Сапфиру, он, помнится, что-то пробормотал себе под нос: дескать, он не уверен, что это — фарс или трагедия. В то время мне показалось, что он имеет в виду превращение простого крестьянского парня во Всадника, что, видимо, случилось впервые за много лет. Однако он имел в виду нечто совсем другое, не так ли? Он задавался вопросом: фарс или трагедия то, что именно младшему сыну Морзана предстоит носить плащ Всадника! Именно поэтому вы с Бромом так тщательно меня готовили к этой роли, делали из меня всего лишь орудие против Гальбаторикса, с помощью которого хотели искупить зверства моего отца? Неужели это все, чего вы от меня хотели? Неужели вы хотели, чтобы я просто уравновесил чаши весов в этой борьбе? — И, не давая Оромису возразить, Эрагон выругался и продолжил: — Вся моя жизнь — это сплошная ложь! С рождения я никому не был нужен, кроме Сапфиры: ни собственной матери, ни Гэрроу, ни тетке Мэриэн, ни даже Брому. Бром заинтересовался мною только из-за Морзана и Сапфиры. Я всегда был для всех только помехой. Но что бы вы обо мне ни думали, я не такой, как мой отец. И не такой, как мой брат. Я не желаю следовать их путем. — Упершись ладонями в край стола, Эрагон наклонился вперед. — И я не собираюсь предавать Гальбаториксу ни эльфов, ни гномов, ни варденов, если именно это вас так беспокоит. Я буду делать то, что и должен делать, но с нынешнего момента я вам больше не верю! Да, вы утратили мое доверие, и я не…
Земля и воздух дрогнули — это из пасти Глаэдра вырвалось густое рычание, и он приподнял верхнюю губу, обнажив весь набор своих великолепных клыков.
«У тебя куда больше оснований верить именно нам, а не кому-то там еще, — проворчал он, и голос старого дракона громом отзвучал в ушах Эрагона. — Если бы не наши усилия, ты бы давно уже был мертв».
Тут, к огромному удивлению Эрагона, в разговор вступила Сапфира, обратившись к Оромису и Глаэдру с предложением:
«Вот вы ему все и расскажите!»
И Эрагона потрясло то, сколько страдания было при этом в ее душе.
«Сапфира, — удивленно воскликнул он, — что они должны мне рассказать?»
«Все эти споры ни к чему, — продолжала она, словно не слыша его вопроса. — К чему тянуть время, к чему продлевать его мучения».
Оромис чуть приподнял раскосую бровь:
«Так ты знаешь?»
«Да, знаю».
«Что ты знаешь?» — требовательно воскликнул Эрагон. Он был в таком состоянии, что в любой момент мог выхватить меч и угрозами заставить их рассказать все, что им известно.
Оромис указал пальцем на опрокинутый стул:
— Сядь! — И когда Эрагон остался стоять — он был слишком зол, чтобы подчиняться чьим-то приказам, — эльф лишь тяжко вздохнул и сказал: — Я понимаю, как это трудно для тебя, Эрагон, но если ты настаиваешь на том, чтобы мы отвечали на твои вопросы, а сам не желаешь слушать наши ответы, то единственным результатом для тебя будет одно лишь разочарование. А теперь сядь, пожалуйста, и веди себя, как воспитанный человек.
Гневно сверкнув глазами, Эрагон поднял стул и плюхнулся на него.
— Но почему?! — снова вырвалось у него. — Почему вы не сказали, что моим отцом был Морзан, первый из Проклятых?
— Во-первых, — начал Оромис, — нам крупно повезет, если ты действительно окажешься хотя бы отчасти похожим на своего отца. Что до меня, то я просто уверен, что ты и впрямь очень на него похож. Я как раз собирался сказать тебе, когда ты меня перебил, что Муртаг вовсе не брат тебе; точнее, он брат тебе лишь наполовину.
Наполовину? Услышав это слово, Эрагон почувствовал, что все плывет у него перед глазами. Ему даже пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.
— Наполовину?.. Но кто же тогда?..
Оромис взял с блюда ягоду черной смородины, с минуту внимательно изучал ее, потом сунул в рот и сказал:
— Мы с Глаэдром вовсе не хотели держать это от тебя в тайне, просто у нас не было выбора. Мы пообещали, связав себя самыми строгими клятвами, что никогда не откроем тебе, кто твой отец или твой единоутробный брат, не станем обсуждать с тобой твою генеалогию, если только ты сам не узнаешь правду о своих родственниках или если твои родственные связи не поставят тебя в опасное положение. То, что произошло между тобой и Муртагом во время битвы на Пылающих Равнинах, вполне удовлетворяет этим требованиям, так что теперь мы можем свободно говорить на эту тему.
Дрожа от еле сдерживаемого нетерпения, Эрагон спросил:
— Оромис, если Муртаг — мой единоутробный брат, то кто же мой отец?
«Загляни себе в сердце, Эрагон, — посоветовал Глаэдр. — Ты уже и сам знаешь, кто он, и знаешь давно».
Эрагон отчаянно помотал головой:
«Да не знаю я! Не знаю! Пожалуйста!..»
Из ноздрей Глаэдра вырвался сноп пламени и дыма; он фыркнул и заявил:
«Разве это тебе не ясно? Твой отец — Бром».
46. Обреченные любовники
Эрагон, открыв рот, смотрел на золотистого дракона. Он был потрясен до глубины души.
— Но каким образом?.. — воскликнул он и, прежде чем Глаэдр или Оромис успели ему ответить, резко повернулся к Сапфире и спросил — вслух и мысленно: — Так ты знала? Ты все знала, но позволила мне все это время считать, что Морзан — мой отец, даже при том, что… что я… — Он тяжело дышал, его всего трясло, он уже не мог внятно произносить слова. Его захватили воспоминания о Броме, затмив все прочие мысли. Теперь он переосмысливал значение каждого слова, каждой фразы, которые слышал от Брома. И уже начинал понимать, что все происходило именно так, как и должно было происходить. Все наконец вставало на свои места. Эрагону еще хотелось получить кое-какие разъяснения, но и они, по сути дела, уже не были так уж ему нужны. Он уже чувствовал, что слова Глаэдра — чистая правда.
Он вздрогнул, когда Оромис коснулся его плеча.
— Эрагон, тебе нужно успокоиться, — сказал эльф тихим голосом. — Припомни, чему я учил тебя на занятиях медитацией. Контролируй дыхание, сосредоточься на том, чтобы напряжение ушло из твоего тела в землю… Да-да, вот так. А теперь еще раз — и дыши глубже.
Дрожь в руках унялась, отчаянное сердцебиение прекратилось, стоило ему последовать советам Оромиса. В голове прояснилось, и он снова посмотрел на Сапфиру:
«Так ты знала?..»
Сапфира приподняла голову:
«Ох, Эрагон, мне так хотелось все тебе рассказать! Мне было больно смотреть, как тебя мучает признание Муртага, но я ничем не могла тебе помочь. Я пыталась — много раз пыталась! — но я ведь тоже принесла клятву на древнем языке, как Оромис и Глаэдр, что буду хранить в тайне твое родство с Бромом, и клятву эту я нарушить никак не могла».
— К-к-когда он тебе это рассказал? — вслух спросил Эрагон, настолько взволнованный, что даже не заметил этого.
«В тот день, когда ургалы напали на нас возле Тирма. Пока ты был без сознания».
— И именно тогда он велел тебе связаться с варденами в Гилиде?
«Да. Еще до того, как Бром сообщил мне то, что давно хотел, он заставил меня поклясться, что я никогда тебе этого не расскажу, если ты сам не начнешь догадываться. К сожалению, я тогда согласилась».