айти меня. Но и в Драс-Леону он опоздал. К тому времени, как он туда прибыл, я уже встретился с Эрагоном и Сапфирой, и мы отправились в Гилид.
— А почему ты уехал? — спросила Насуада.
— Разве Эрагон тебе не рассказывал? Мы отправились туда, потому что…
— Нет, я не о том. Я знаю, зачем вы отправились в Гилид. Я хотела спросить, почему ты уехал из того поместья? Ты же считал, что там безопасно. Так почему ты все-таки поспешил оттуда уехать?
Муртаг некоторое время молчал.
— Мне хотелось ответить Гальбаториксу ударом на удар. И стать известным тоже хотелось — чтобы мое имя связывали не только с «подвигами» Морзана. Всю жизнь меня воспринимали как-то неправильно только потому, что я сын Морзана. А мне хотелось, чтобы люди уважали меня за мои собственные подвиги. Не за те, которые совершил он. — Муртаг искоса глянул на Насуаду. — Полагаю, я получил то, что хотел. Но судьба опять же решила жестоко подшутить надо мною.
Насуаде очень хотелось спросить, был ли при дворе Гальбаторикса еще кто-нибудь небезразличный Муртагу, но она решила, что это слишком опасная тема, и задала совсем другой вопрос:
— А много ли Гальбаториксу известно о варденах?
— По-моему, все. У него куда больше шпионов, чем ты можешь себе представить.
У нее так похолодело под ложечкой, что она даже руки к животу прижала.
— А как ты думаешь, можно ли его как-то убить?
— Конечно. Нож. Меч. Стрела. Яд. Магия. Все годится. Но дело в том, что он настолько окутан самыми различными чарами, что нет ни малейшей возможности к нему подобраться и причинить ему какой бы то ни было вред. Эрагону повезло больше других: Гальбаторикс не хочет его убивать, так что он может и не один раз предпринять подобную попытку. Но даже если он сто раз нападет на Гальбаторикса, пытаясь застигнуть его врасплох, ему все равно не пробиться сквозь эту магическую защиту.
— У каждой загадки есть разгадка, а у каждого человека — какая-нибудь слабость, — стояла на своем Насуада. — Может быть, Гальбаторикс любит кого-то из своих наложниц?
Но Муртаг так на нее посмотрел, что она поняла: можно было и не спрашивать. А потом он вдруг спросил:
— Неужели будет так уж плохо, если Гальбаторикс будет продолжать править? Тот мир, которым он правит, пожалуй, даже хорош. Если он победит в этой войне с Варденами, в Алагейзии наконец-то воцарится мир. А затем Гальбаторикс положит конец бесконтрольному использованию магии; эльфы, гномы и люди не будут больше иметь поводов для ненависти друг к другу. Мало того, если вардены проиграют эту войну, мы с Эрагоном сможем жить вместе, как и следует братьям. А вот если вардены победят, это будет означать для нас с Торном верную смерть.
— Вон как ты заговорил? А со мной что же будет? — спросила Насуада. — Ведь если Гальбаторикс выиграет войну, я стану его рабыней, и он будет приказывать мне все, что хочет! Так ведь? — Отвечать Муртагу явно не хотелось; она видела, как он напряжен, как сильно он сжал кулаки — так что выступили вены на тыльной стороне ладоней. — Ты не можешь сдаться, Муртаг! — воскликнула она.
— А разве у меня есть выбор? — крикнул он в ответ, и ему ответило гулкое эхо.
Насуада встала и посмотрела на него сверху вниз.
— Ты можешь сражаться! Посмотри на меня… Посмотри же! — Он неохотно поднял глаза. — Разве ты не можешь найти возможность ему сопротивляться? Можешь! Если даже данная тобой клятва помешает тебе, даже если она позволит тебе только самый крошечный бунт, то и это может оказаться ключом к уничтожению его власти над тобой. Ты говоришь, есть ли у тебя выбор? Можно, конечно, всю оставшуюся жизнь прожить, чувствуя себя беспомощным и жалким. Можно позволить Гальбаториксу окончательно превратить тебя в чудовище. А можно бороться! — Она, не стесняясь, раскинула руки, чтобы он мог видеть ожоги, покрывающие ее тело. — Неужели тебе нравится причинять мне боль?
— Нет, что ты! — вырвалось у него.
— Тогда сопротивляйся, черт тебя побери! Ты должен бороться, иначе утратишь все, даже собственное «я». И Торн тоже погибнет.
Она не отступила, когда Муртаг вскочил, ловкий и гибкий, как кот, и двинулся на нее. В итоге его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица. На щеках у него ходили желваки, глаза гневно сверкали, дыхание со свистом вырывалось из груди. Таким Насуада не раз видела его и прежде и понимала: его гордость болезненно задета, и теперь ему более всего хочется стереть в порошок того, кто посмел его оскорбить. Ее, Насуаду. Было слишком опасно давить на него сейчас, но она понимала: иного такого шанса у нее не будет.
— Если я могу продолжать бороться, — сказала она, — то можешь и ты.
— Назад, на камень! — грубо приказал он, но она не умолкала:
— Я знаю, что ты не трус, Муртаг. Лучше умереть, чем жить рабом такого человека, как Гальбаторикс. По крайней мере, ты мог бы совершить доброе дело, и впоследствии люди всегда помнили бы твое имя.
— На камень! — прорычал он, хватая ее за руку и подтаскивая к серой плите.
Насуада не сопротивлялась. Он толкнул ее на каменное ложе, застегнул у нее на руках и ногах кандалы, затянул ремень на лбу и, выпрямившись, уставился на нее темными, какими-то дикими глазами. Сам он был более всего похож на туго натянутый канат.
— Ты должен решить, хочешь ли ты рискнуть своей жизнью, чтобы спасти себя, — снова заговорила Насуада. — Спасти себя и Торна. И это ты должен решить сейчас, пока еще есть время. Спроси себя: как бы Торнак поступил на твоем месте?
Не отвечая ей, Муртаг приложил ладонь к ее груди. Ладонь была очень горячей, и у нее внезапно перехватило дыхание. Почти шепотом он заговорил на древнем языке, и по мере того, как эти странные слова срывались с его губ, Насуаде становилось все страшнее.
Муртаг говорил, казалось, несколько минут, но, когда он умолк, она ничего особенного не почувствовала. Впрочем, это ничего не значило: она бы все равно не смогла определить, замешана ли тут какая-то магия.
Прохладный воздух коснулся ее груди в том месте, где только что лежала горячая рука Муртага. Он повернулся и пошел прочь, и она уже хотела его окликнуть спросить, что он с нею сделал, — но тут он остановился и сказал:
— Это должно защитить тебя от боли. Почти при любых пытках. Но ты должна делать вид, что тебе по-прежнему больно, иначе Гальбаторикс обо всем догадается.
И с этими словами Муртаг исчез за дверью.
— Спасибо тебе! — прошептала ему вслед Насуада.
Она долгое время обдумывала этот разговор. Вряд ли его подослал Гальбаторикс. Хотя, конечно, такая возможность оставалась. Насуада чувствовала, что душа ее разрывается. Она не в силах была понять, хороший ли — хотя бы в глубине души — Муртаг человек или плохой? Она вспомнила короля Хротгара — в детстве он был для нее, как добрый дядюшка, — и то, как Муртаг убил его на Пылающих Равнинах. Затем она вспомнила рассказ Муртага о его детстве и о том, с чем ему пришлось столкнуться во дворце Гальбаторикса. А еще она вспомнила, как он отпустил Эрагона и Сапфиру, хотя легко мог тогда доставить их обоих в Урубаен.
И все же Насуада понимала: даже если Муртаг когда-то и был благороден и достоин доверия, то служба у Гальбаторикса — пусть и навязанная ему силой — вполне могла извратить его душу.
Под конец она решила, что не будет думать о прошлом Муртага и станет судить его но тем делам, которые он вершит сейчас, и только по ним. Хороший ли, плохой или и то и другое, но в данный момент он был ее потенциальным союзником, а ей очень нужна была его помощь. Прекрасно, если он ей поможет, но если он все-таки окажется обманщиком, то хуже, чем сейчас, ей уже не будет. Зато возможность с помощью Муртага бежать от Гальбаторикса, бежать из Урубаена стоила, безусловно, любого риска.
Боли больше не было. Впервые с тех пор, как Насуада оказалась во дворце Гальбаторикса, ей удалось хорошо выспаться. Она проснулась, исполненная надежд, и снова принялась следить за рисунком извилистых линий на потолке. Тонкая синяя линия в итоге привела ее к какому-то белому пятну в углу, которого она раньше не замечала. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять: это белое пятно возникло там, где со стены просто отвалился кусок облицовки.
Это показалось ей забавным и даже немного успокоило: приятно было узнать, что великолепный дворец Гальбаторикса отнюдь не идеален. В нем имелись определенные недостатки, а это означало, что и сам хозяин дворца не может быть абсолютно неуязвимым и всемогущим.
Когда в комнату вошел тюремщик с обедом, Насуада спросила, нельзя ли ей сперва поесть, а уж потом заниматься своим туалетом. Это она объяснила тем, что есть ей хочется больше, чем всего остального, и это на самом деле вовсе не было такой уж неправдой. К ее тайной радости, человек в сером сразу же согласился, хоть и не произнес в ответ ни слова, только улыбнулся своей жутковатой улыбкой и, присев на край ее каменного ложа, стал ложкой вливать ей в рот теплый густой суп. Мысли Насуады лихорадочно метались. Она пыталась учесть все детали своего плана, так как понимала, что у нее будет только один шанс на успех.
От нетерпения горло ей сдавливали спазмы, так что трудно было глотать. Однако Насуада очень старалась, и вскоре миска была пуста. Затем она выпила все, что человек в сером предложил ей, и почувствовала, что готова действовать.
Тюремщик, как всегда, поставил поднос у дальней стены, рядом с тем местом, где обычно садился Муртаг, и шагах в десяти от двери в уборную.
Как только он освободил Насуаду от кандалов, она соскользнула на пол и, когда он хотел по привычке поддержать ее, сказала самым сладким своим голосом:
— Ничего, спасибо. Я теперь уже вполне могу и сама стоять на ногах.
Человек в сером несколько растерялся, потом снова улыбнулся и дважды щелкнул челюстями, словно говоря: «Вот и хорошо, я рад за тебя!»
Они двинулись к уборной — она впереди, а он чуть позади. Шаги Насуада рассчитала точно: на третьем шаге, якобы подвернув правую ногу, она рухнула на пол, растянувшись во весь рост. Человек в сером вскрикнул, попытался ее подхватить — его толстые пальцы схватили воздух, едва не коснувшись ее шеи, — но он оказался слишком медлительным, и ей удалось уйти от его хватки.