Эрагон не желал даже думать о том, что ему и Сапфире до конца дней своих предстоит подчиняться приказам Гальбаторикса. Сапфира испытывала те же чувства, и ее гнев, слившись с его гневом, испепелил без остатка весь его страх и осторожность. И Эрагон сказал на древнем языке:
— Ваэ веохната оно вергари, эка тхаёт отхерум! (Мы убьем тебя, клянусь в этом!)
Несколько секунд Гальбаторикс то ли озадаченно, то ли огорченно смотрел на него, а затем снова произнес то Слово — и еще какие-то слова древнего языка, — и клятва, которую только что произнес Эрагон, полностью утратила свой смысл; и слова ее, лишенные силы и вдохновения, упали ему на душу, словно горсть мертвых листьев.
Верхняя губа Гальбаторикса изогнулась в хищном оскале.
— Можешь давать любые клятвы, какие захочешь! Они ничем тебя не свяжут, пока я этого не позволю.
— И все-таки я убью тебя, — пробормотал Эрагон. Он понимал, что если будет продолжать сопротивляться, то хоть дети пока что останутся в живых. С другой стороны, он знал: Гальбаторикса необходимо убить, и если цена его смерти — смерть этих мальчика и девочки, то эту цену им уплатить придется, хоть впоследствии он, скорее всего, возненавидит себя за это, и лица несчастных детей до конца жизни будут являться ему во сне. Но если он не бросит вызов Гальбаториксу, тогда все пропало.
«Не сомневайся, — услышал он голос Умаротха. — Самое время нанести удар».
Эрагон возвысил голос:
— А почему бы тебе не сразиться со мной? Или ты трусишь? Или, может, слишком слаб, чтобы биться со мною? Уж не потому ли ты прячешься за спинами детей, как перепуганная старуха?
«Эрагор…» — услышал он предостерегающий голос Арьи.
— Не только я сегодня привел сюда детей, — возразил Гальбаторикс, и Эрагону показалось, что морщины у него на лице стали еще глубже.
— Тут есть Некоторая разница. Эльва сама согласилась пойти со мной. Однако ты не ответил на мой вопрос. Почему ты не хочешь сразиться со мной на поединке? Может, причина в том, что ты слишком долго просидел на троне, объедаясь сластями, и попросту забыл, как мечом махать?
— Ты и сам не захочешь сражаться со мной, птенчик! — прорычал Гальбаторикс.
— А если ты ошибаешься? Освободи меня! Встретимся в честном поединке, и ты докажешь, что ты по-прежнему воин, с которым нужно считаться. Хотя, конечно, ты можешь и дальше продолжать жить, как дрожащий трус, который без помощи своих Элдунари не решается сойтись даже с одним-единственным противником. Ты же убил самого Враиля! Что же ты меня-то боишься? Что же ты…
— Довольно! — рявкнул Гальбаторикс.
По его впалым щекам яркой вспышкой пробежал и исчез румянец. Затем мгновенно, точно мгновенно меняющая свою форму ртуть, он переменил настроение и обнажил зубы в некой страшноватой улыбке и, пристукнув костяшками пальцев по подлокотнику трона, сказал:
— Я этот трон завоевал не благодаря тому, что принимал каждый брошенный вызов. И удержал его не тем, что с каждым сражался в «честном поединке». Тебе, детеныш, стоит понять одну вещь: не важно, как ты достиг победы, важно то, что ты ее достиг!
— Ты ошибаешься. Как — это тоже очень важно, — сказал Эрагон.
— Я тебе непременно напомню об этом, когда ты присягнешь мне на верность. Однако… — и Гальбаторикс погладил рукоять своего меча, — раз уж ты так сильно хочешь со мной сразиться, я удовлетворю твою просьбу. — Искорка надежды, вспыхнувшая в душе Эрагона, тут же и погасла, потому что Гальбаторикс прибавил: — Только сражаться ты будешь не со мной. С Муртагом.
При этих словах Муртаг метнул на Эрагона разъяренный взгляд.
А Гальбаторикс погладил свою аккуратную бородку и заявил:
— Я бы хотел понять раз и навсегда, кто из вас лучший воин. Вы будете сражаться без помощи магии или Элдунари, и до тех пор, пока один из вас будет просто не в состоянии продолжать поединок. Вы не сможете убить друг друга — это я вам запрещаю, — но сможете наносить друг другу сколько угодно тяжелые, почти смертельные раны. По-моему, это будет довольно забавно — посмотреть, как родные братья убивают друг друга.
— Не родные, — поправил его Эрагон. — Сводные. Моим отцом был Бром, а не Морзан.
Впервые Гальбаторикс был по-настоящему удивлен. Затем рот его снова исказился в усмешке.
— Ну, конечно! Мне бы следовало это заметить; истина написана у тебя на лице, если, конечно, знаешь, куда смотреть. Тем более! Тогда этот поединок будет еще интересней. Сын Брома против сына Морзана! Нет, судьба порой и впрямь шутит весьма неплохо!
Муртаг тоже, казалось, был удивлен. Он, правда, слишком хорошо владел собой, чтобы Эрагон смог что-то прочесть по его лицу, и было непонятно, обрадовало его это известие или огорчило. Но душевное его равновесие было явно поколеблено. Собственно, это и входило в планы Эрагона. Если Муртаг станет думать о чем-то другом, его будет легче победить. А Эрагон был твердо намерен его победить, каких бы усилий ему это ни стоило!
— Летта, — сказал Гальбаторикс, слегка шевельнув рукой.
Эрагон споткнулся, зашатался и чуть не упал, когда исчезли сковывавшие его чары.
Затем Гальбаторикс сказал: «Ганга аптр», и Арья, Эльва и Сапфира сами собой скользнули к стене, освобождая пространство перед тронным возвышением. Гальбаторикс пробормотал еще несколько слов, и большая часть светильников стала гореть вполсилы, зато площадка перед троном оказалась ярко освещена.
— Ну, теперь приступайте! — сказал Гальбаторикс, обращаясь к Муртагу. — Покажите нам, кто из вас более умелый боец.
Муртаг, нахмурившись, вышел в световое пятно и, остановившись в нескольких шагах от Эрагона, выхватил из ножен свой Заррок — лезвие алого меча влажно блеснуло, словно его уже окунули в кровь. Затем Муртаг поднял щит и чуть согнул колени, готовясь к бою. Эрагон, быстро глянув на Сапфиру и Арью, сделал то же самое.
— Сходитесь! — крикнул Гальбаторикс и хлопнул в ладоши.
И Эрагон, чувствуя, как весь покрылся испариной, пошел навстречу Муртагу.
67. Мускулы против стали
Роран вскрикнул и отскочил в сторону, когда прямо перед ним с грохотом рухнула на землю кирпичная труба; за ней последовало тело одного из солдат.
Он обошел убитого, вытер лоб и перебрался через груду битого кирпича, прыгая с одного камня на другой — в точности как когда-то, перебираясь по камням через бурную, но неглубокую реку Анору.
Битва шла неудачно. Это, по крайней мере, было совершенно ясно. Роран со своим полком оказались прижаты к внешней стороне городской стены, одну за другой отражая накатывавшиеся на них волны солдат Гальбаторикса. Затем им это надоело, и они сделали вид, что удирают, разбегаясь по узким улочкам города и позволяя солдатам гнаться за ними. Оглядываясь назад, Роран понимал, что это было ошибкой. Уличные бои — это всегда слишком много крови и сумятицы, слишком много отчаяния и беспорядка. Вот и теперь его полк рассыпался, и с ним рядом осталась лишь небольшая горстка бойцов — в основном жители Карвахолла, четверо эльфов и несколько ургалов. Остальные сражались где-то на близлежащих улицах сами по себе, не имея ни конкретной цели, ни направления.
Хуже всего было то, чего не могли объяснить ни эльфы, ни другие заклинатели: магия, похоже, больше не действовала. Во всяком случае, действовала не так, как следовало. Они обнаружили это, когда один из эльфов попытался убить солдата с помощью заклинания, а в итоге мертвым упал варден, и его мгновенно пожрали мириады жуков, созданных магией эльфа. Это была ужасная, отвратительная смерть, но, главное, совершенно бессмысленная, и Рорану до сих пор было не по себе: ведь такое могло случиться с любым из них.
В стороне от них, справа, ближе к главным воротам, лорд Барст по-прежнему успешно прокладывал себе путь сквозь ряды варденов. Роран несколько раз замечал его: теперь Барст слез с коня и широко шагал, отшвыривая людей, эльфов и гномов в разные стороны своей огромной черной булавой. Все отлетали от него, как деревянные кегли. Ничто, казалось, не может остановить этого неуклюжего человека в блестящих доспехах; он даже ни разу не был ранен; а те, что оказывались у него на пути, старались поскорее убежать или хотя бы уползти, лишь бы оказаться вне досягаемости для его устрашающего оружия.
Роран также заметил Орика и его отряд гномов, боевыми топорами прорубавшихся сквозь ряды имперских солдат. Украшенный самоцветами королевский шлем Орика сверкал в солнечных лучах, а сам он размахивал своим боевым молотом Волундом, и гномы кричали, неотступно следуя за ним: «Вор Орикз корда!», что на их языке означало: «Слава Молоту Орика!»
Шагах в сорока от Орика сражалась королева эльфов Имиладрис. Она подобно урагану обрушивалась на врага; красный плащ летел за нею, как крылья; ее сверкающие доспехи сияли, как звезды, на фоне темных тел. Точно у нее над головой висел в воздухе белый ворон, никогда ее не покидавший. Роран пока что успел не так уж много видеть ее в бою, но это сильно его впечатлило; Имиладрис прямо-таки потрясла его воображение своим мастерством, свирепостью и храбростью. Она чем-то напоминала Арью, но, как показалось Рорану, была, пожалуй, куда более воинственной, чем Арья.
Пятеро солдат, выскочив из-за угла дома, бросились на Рорана, чуть не сбив его с ног. Они что-то кричали, держа свои копья наперевес, и все пытались надеть его на них, точно жареного цыпленка на вилку. Роран пригнулся, ушел в сторону и, метнув копье, сумел пронзить одному из солдат горло. Тот некоторое время простоял на ногах, но, поскольку дышать он не мог, потом все же упал под ноги своим соратникам.
Роран, воспользовавшись их временным замешательством, принялся колоть и рубить направо и налево. Но один из солдат все же сумел нанести ему удар копьем в правое плечо, и Роран ощутил знакомый отлив энергии, поскольку его магическая защита неожиданно сработала.
Он был несколько удивлен этим. Всего несколько мгновений назад никакая магическая защита не помешала какому-то солдату ребром щита разнести ему всю