Весь вечер Эрагон и Сапфира пили вместе с Гарцвогом. В итоге Эрагону стали даже сниться сны наяву… Особенно пока он слушал, как ургальский сказитель излагает легенду о победе Нара Тулкхка при Ставароске — во всяком случае, так сказал ему Нар Гарцвог, потому что Эрагон почти не понимал языка ургалов, в сравнении с которым грубоватый язык гномов стал казаться ему нежным и мелодичным, как звуки лютни.
Утром он обнаружил у себя на теле более десятка крупных синяков — результат дружеских шлепков и толчков, которые он получил от куллов во время пира.
Голова у него раскалывалась, все тело болело, но им с Сапфирой пришлось отправиться в сопровождении Гарцвога на переговоры с Херндолом. Двенадцать самок, которых именовали «старейшие хозяйки», проводили свой совет в низкой хижине округлой формы, наполненной дымом горящего можжевельника и кедра. Кривоватая дверь была, пожалуй, маловата для головы Сапфиры, однако она все-таки сумела ее просунуть внутрь, и ее чешуя отбрасывала яркие синие блики на темные стены хижины.
Все присутствующие на совете самки были невероятно стары, а некоторые еще и слепы и совершенно беззубы. Они были одеты в длинные рубахи, украшенные рисунком из узелков, весьма похожим на те плетеные украшения, которые висели на каждом доме снаружи и считались чем-то вроде «фамильного древа» каждого из обитателей данного клана. У каждой из членов Херндолла имелся особый посох, украшенной резьбой, тайный смысл которой Эрагону, разумеется, известен не был.
С помощью Гарцвога Эрагон изложил «старейшим хозяйкам» первую часть своего плана по предупреждению конфликта между ургалами и другими расами. Согласно этому плану, ургалы должны были каждые несколько лет проводить соревнования в силе, скорости и жизнестойкости. Во время этих соревнований молодые ургалы имели право обрести должную славу, а стало быть, возможность завести жену и занять более высокое положение в обществе. В этих играх, как предлагал Эрагон, могли также участвовать и представители других народов, что давало бы ургалам возможность испытать себя в борьбе с теми, кто так долго считался их врагами.
— Король Орик и королева Насуада уже согласились участвовать в этих играх, — сказал Эрагон. — И Арья, которую теперь избрали королевой эльфов, тоже обдумывает свое возможное участие, и я не сомневаюсь, что она тоже благословит подобные игры.
Члены Херндола посовещались несколько минут, а затем заговорила самая старая седоволосая самка, рога которой стерлись от времени почти до основания. Гарцвог стал переводить ее слова Эрагону.
— Это хорошая идея, Огненный Меч, — сказала старуха. — Мы посоветуемся, и наши кланы решат, какое время лучше назначить для таких соревнований. Мы обязательно это сделаем!
Эрагон, страшно довольный, поклонился и поблагодарил ее.
Затем заговорила еще одна старая самка:
— Нам нравится твое предложение, Огненный Меч. Только вряд ли это прекратит войны между народами Алагейзии. Наша кровь слишком горяча, чтобы ее можно было охладить какими-то соревнованиями.
«А разве кровь драконов не горяча?» — спросила Сапфира.
Одна из старух коснулась своих рогов:
— Мы ничуть не сомневаемся в свирепости твоего народа, Огненный Язык.
— Я знаю, сколь горяча ваша кровь — она горячее, чем у всех других народов, — сказал Эрагон, — и поэтому у меня есть еще одна идея.
Совет выслушал его молча, но внимательно, и пока он излагал свои мысли, Нар Гарцвог как-то нервно переводил, словно чувствуя себя не в своей тарелке, и даже порой негромко рычал. Когда Эрагон умолк, старухи заговорили, задвигались, хотя и не сразу — прошло, по крайней мере, несколько минут, в течение которых Эрагон чувствовал себя не слишком уютно под немигающими взглядами «хозяек», которые еще могли что-то видеть.
Затем одна старуха встряхнула посохом, и приделанные к нему два каменных кольца громко загремели, нарушая дымную тишину, воцарившуюся в хижине. Она говорила медленно и невнятно, точно еле выталкивая слова изо рта. Казалось, язык у нее распух и отказывается повиноваться.
— И ты бы сделал это для нас, Огненный Меч?
— Сделал бы, — сказал Эрагон и поклонился.
— Если вы, Огненный Меч и Огненный Язык, сделаете это, вас будут почитать как величайших друзей ургалов. Вы станете для нас ближе всех, и мы будем помнить ваши имена до конца времен. Мы вплетем их в каждую нашу тхулкну, вырежем их на наших столбах, заставим наших детей выучить их, как только у них начнут набухать рожки.
— Значит, ваш ответ — «да»? — спросил Эрагон.
—Да!
Гарцвог помолчал и — говоря уже, видимо, от себя лично — сказал:
— Огненный Меч, ты даже не представляешь, как много это значит для моего народа! Мы вечно будем перед тобой в долгу.
— Вы ничего мне не должны, — сказал Эрагон. — Я всего лишь хочу удержать вас от участия в новых войнах.
Он еще немного поговорил с членами Херндола, обсуждая различные детали. Затем они с Сапфирой распрощались с ургалами и возобновили свое путешествие на Врёнгард.
Когда грубо сколоченные хижины деревни совсем исчезли под ними, Сапфира сказала:
«Они станут хорошими Всадниками».
«Надеюсь, что ты права», — откликнулся Эрагон.
…За время их дальнейшего полета на Врёнгард никаких особых происшествий не было. Они не встретились со штормом, когда летели над морем. Облака, что порой застилали им путь, оказывались тонкими и легкими, так что никакой опасности не представляли и не грозили превратить в штормовой тот легкий и приятный ветерок, что сопутствовал Эрагону и Сапфире.
Сапфира приземлилась возле того же полуразрушенного «дома-гнезда», где они останавливались во время своего прошлого визита на остров. Там она и осталась — отдыхать и ждать, когда Эрагон вернется из леса. Он долго бродил среди темных, увешанных мхами и лишайниками деревьев, пока не нашел несколько птиц-теней, которых встречал в прошлый раз, а потом отыскал и ту заросшую густым мхом полянку, где кишели жуткие прыгающие личинки, о которых рассказывала Насуада.
Воспользовавшись именем всех имен, Эрагон дал обеим разновидностям этих странных существ правильное название на древнем языке. Птицы-тени теперь назывались «сундаврблака», то есть «птица-хлопушка» или «птица-тень», а хищные личинки получили имя «иллгратхр», что значит «ненасытные». Особенно Эрагону понравилось второе имя, хотя, если честно, звучало оно несколько мрачновато.
Довольный собой, Эрагон вернулся к Сапфире. Ночь они провели спокойно, отдыхая и беседуя с Глаэдром и другими Элдунари.
На рассвете они пошли к скале Кутхиана, назвали свои истинные имена, и украшенные резьбой и заросшим мохом двери открылись. Эрагон, Сапфира и Элдунари спустились в Свод Душ, где в глубокой пещере, освещаемой отблесками подземного озера из расплавленной скальной породы, находившегося под основанием горы Эролас, хранились драгоценные яйца драконов. Куарок, хранитель яиц, помог им положить каждое в отдельный ларец. Затем они сложили все ларцы в центре пещеры вместе с пятью Элдунари, которые все это время помогали Куароку обеспечивать сохранность яиц.
С помощью Умаротха Эрагон произнес заклинание, которое уже произносил однажды, и поместил яйца драконов и Элдунари в некий пространственный карман за спиной у Сапфиры. Но ни она сама, ни Эрагон не могли этого «кармана» даже коснуться.
Куарок вместе с ними вышел из пещеры, громко стуча металлическими ступнями по каменному полу туннеля. Затем Сапфира схватила его когтями — так как Куарок был слишком большим и тяжелым, на спине ей было неудобно его нести — и взлетела, медленно поднимаясь над округлой долиной, лежавшей в самом сердце Врёнгарда.
Темно-синей сверкающей стрелой Сапфира пролетела над морем, перебралась через горы Спайна, поднимаясь выше острых как бритва вершин, покрытых снегом и льдом. Она парила над бездонными, полными черных теней пропастями, потом свернула на север, пролетела над долиной Паланкар, чтобы они с Эрагоном могли в последний раз взглянуть на те места, где прошло их детство, и полетела над заливом Фундор, где белые гребни волн были похожи на находящиеся в вечном движении горы.
Они миновали город Кевнон с его крутыми многослойными крышами и резными изображениями драконьих голов, и вскоре показались ближние пределы леса Дю Вельденварден с его необычайно высокими и мощными соснами.
Эрагон и Сапфира ночевали у ручьев и озер. Огонь костра отражался в полированном металле, из которого создано было тело Куарока, вокруг хором пели лягушки и насекомые, а вдали порой слышался вой волков.
Оказавшись в Дю Вельденвардене, Сапфира примерно час летела по направлению к самому центру этого огромного леса, пока ее не остановили магические стражи эльфов. Там она опустилась на землю и уже по земле миновала все установленные эльфами барьеры, а Куарок бежал рядом с нею. Потом она вновь подхватила его когтями и взлетела.
Они все летели, а деревья бесконечным зеленым морем проплывали под ними — почти все это были сосны с небольшими вкраплениями лиственных деревьев: дубов, вязов, берез, осин и плакучих ив. Сапфира миновала гору, название которой Эрагон позабыл, и эльфийский город Озилон, затем снова потянулись сплошные сосны, и каждая из них была неповторимой, но все же похожей на все остальные.
Наконец, поздним вечером, когда и луна, и солнце повисли низко над горизонтом друг напротив друга, Сапфира прибыла в Эллесмеру и плавно опустилась между живыми домами-деревьями этого самого большого и самого прекрасного из эльфийских городов.
Лрья и Фирнен уже ждали их вместе с Рораном и Катриной. Когда Сапфира подлетела ближе, Фирнен издал громкий радостный рев и расправил крылья, перепугав всех птиц. Сапфира ответила ему таким же радостным ревом, а потом аккуратно опустилась на задние лапы и почти нежно поставила Куарока на землю.
Эрагон отстегнул ремни на ногах и соскользнул с седла на траву. Роран подбежал, обнял его, похлопал по спине, и Катрина, чмокнув его в щеку, тоже принялась его обнимать. Смеясь, Эрагон сказал: