– Из чего он сделан? – спросил Эрагон, изучая прозрачное лезвие меча и заметив, как странно оно поглощает и отражает свет. Вещество, из которого было сделано лезвие, более всего напоминало алмаз, но Эрагон даже представить себе не мог, как кто-то сумел изготовить боевое оружие из драгоценного камня. Он прекрасно понимал, какое количество энергии потребуется для того, чтобы предохранить такой камень от трещин и от возможности при ударе разлететься на множество осколков. На это, пожалуй, и у самого опытного мага сил не хватило бы.
– Это не камень и не металл, – сказала травница, словно читая его мысли. – Но должна тебя предупредить: обращаться с ним нужно очень осторожно. Ни в коем случае не касайся его острия и не позволяй никому из тех, кто тебе дорог, даже близко к нему подходить, иначе сильно об этом пожалеешь. А также не прислоняй этот меч к тому, что в ближайшее время может тебе понадобиться – к собственной ноге, например.
Эрагон испуганно отодвинул руку с мечом как можно дальше от собственного тела и спросил:
– Но почему?
– Потому, – с явным превосходством пояснила Анжела, – что это самый острый меч из всех существующих на свете. Ни один клинок, ни один боевой топор не может с ним сравниться. Даже твой Брисингр. Это абсолютное воплощение режущего инструмента. Это, – и она специально выдержала паузу, – архетип судьбы… Короче, подобного ему нет больше нигде. Этот меч способен разрубить все, что не защищено магией, а также многое из того, что ею защищено. Можешь его испытать, если мне не веришь.
Эрагон осмотрелся, ища, на чем бы испытать этот невероятный меч. Наконец он подбежал к алтарю и ударил клинком по одному из углов каменной плиты.
– Не так быстро! – крикнула Анжела.
Прозрачное лезвие дюйма на четыре вошло в камень, словно этот гранит был не тверже сорной травы, и продолжало углубляться, явно устремляясь к ноге Эрагона. Эрагон вскрикнул и отскочил, едва успев остановить меч, готовый уже рассечь ему ногу.
А угол алтаря отвалился и с грохотом откатился на середину зала.
И Эрагону показалось, что лезвие этого меча и впрямь сделано из алмаза. Потому ему и не нужна была никакая особая защита, он так редко встречал на своем пути сколько-нибудь реальное сопротивление.
– Сюда, – сказала ему Анжела и, отстегнув от пояса ножны, протянула их ему. – Вот, возьми заодно и эти ножны. Это одна из немногих вещей, которые невозможно разрубить моим мечом.
Эрагон даже не сразу обрел дар речи. Потом спросил:
– А у этого меча есть имя?
Анжела рассмеялась:
– Разумеется! На древнем языке он называется Албитр, и это означает именно то, что ты про него подумал. Но я предпочитаю называть его Колокол Смерти.
– Колокол Смерти?
– Да. Из-за того звука, который издает его лезвие, когда ты слегка по нему постукиваешь. – И она продемонстрировала это, слегка постучав по лезвию кончиком ногтя; и улыбнулась, когда в ответ раздалась высокая, пронзительная нота, пронзившая темноватый зал точно луч солнечного света. – Ну что, теперь, может, пойдем?
Эрагон огляделся, проверяя, не забыли ли они чего, затем кивнул и быстро подошел к левой двери, открыв ее как можно тише.
За дверью оказался длинный и довольно широкий коридор, освещенный горящими факелами. Вдоль стен там двумя рядами выстроились десятка два облаченных в черное стражей храма.
Увидев Эрагона, воины выхватили оружие.
«Проклятье!» – Эрагон первым прыгнул вперед, намереваясь атаковать до того, как эти воины успеют выхватить свои мечи и построиться для отражения нападения. Он, однако, не сделал и двух шагов, когда перед ним мелькнула некая подвижная неясная тень, колыхавшаяся, точно флаг на ветру.
И воины, даже не вскрикнув, замерли и один за другим попадали на пол. Встревоженный, Эрагон резко затормозил, чтобы не налететь на их тела, и увидел, что каждый из стражников был поражен невероятно аккуратным колющим ударом точно в глаз. Он повернулся, чтобы спросить у Арьи и Анжелы, знают ли они, что здесь только что произошло, и слова замерли у него в горле, когда он увидел травницу. Та стояла на четвереньках, прислонившись к стене и едва дыша от усталости. Лицо ее стало мертвенно-бледным, руки заметно дрожали. С ее кинжала капала кровь.
Восторг и ужас охватили душу Эрагона. То, что сотворила сейчас Анжела, было явно выше его понимания.
– Мудрая, – обратилась к ней Арья, и голос эльфийки тоже прозвучал не слишком уверенно, – как тебе это удалось?
Анжела негромко, устало рассмеялась и, тяжко вздыхая, чтобы перевести дыхание, сказала:
– Я воспользовалась одним трюком… которому научилась у своего учителя… Тенга… много столетий назад. Пусть тысячи пауков кусают его уши и узловатые пальцы!
– Да, но как все-таки у тебя это получилось? – потребовал более конкретного ответа Эрагон, думая о том, что такой прием мог бы оказаться весьма полезен в грядущих битвах, особенно в Урубаене.
Травница снова засмеялась.
– Что такое время, как не движение? А что такое движение, как не жар? И разве жар и энергия – это не разные названия одного и того же? – Она рывком оттолкнулась от стены, подошла к Эрагону, ласково потрепала его по щеке и сказала: – Когда ты поймешь, что я хотела выразить этими словами, то поймешь и как я это сделала… Сегодня я уже не смогу правда воспользоваться этим заклинанием, если не хочу себя убить. Это я тебе говорю на тот случай, если мы вновь наткнемся на целую толпу этих в черном. Вряд ли я тогда успею их всех разом прикончить.
Эрагон, с трудом подавив жгучее любопытство и желание задать ей еще несколько вопросов, согласно кивнул и, сняв с одного из убитых рубаху и мягкий стеганый колет, надел их на себя. А затем, возглавив их маленький отряд, двинулся к дальнему концу коридора.
Но больше они никого не встретили во всем этом сложном переплетении бесконечных комнат и коридоров. Правда и никаких следов своих исчезнувших вещей тоже не обнаружили. Эрагон, хоть и был рад, что они пока остаются незамеченными, все же с тревогой думал, что все это очень странно – ведь в этих коридорах им не встретились даже слуги. Он очень надеялся, что, освобождаясь от оков, они случайно не включили какой-нибудь тайный механизм, способный оповестить жрецов, что их пленники бежали.
В отличие от тех, казавшихся заброшенными, помещений, которые они видели до того, как на них напали, теперь им попадались залы, обставленные красивой мебелью, с гобеленами на стенах и многочисленными странными приспособлениями, сделанными из бронзы и хрусталя, о назначении которых Эрагон даже не догадывался.
Не однажды увиденные им рабочие столы и книжные полки привлекали его внимание, искушая остановиться и посмотреть, но каждый раз он заставлял себя воспротивиться этому желанию. Сейчас, разумеется, было не время разбираться в пожелтевших старых свитках и документах, какими бы интересными и загадочными они ни казались.
Анжела сама выбирала, куда им идти, если перед ними открывался не один, а несколько проходов, но при этом впереди всегда оставался Эрагон. Он крепко сжимал в руке перевитую проволокой рукоять Колокола Смерти – настолько крепко, что порой у него даже руку начинало сводить.
Довольно скоро они добрались до прохода, заканчивавшегося винтовой каменной лестницей, постепенно сужавшейся кверху. У входа на лестницу стояли двое послушников, держа в руках точно такие рамы с колокольчиками, какие Эрагон видел и раньше.
Он бросился на них первым и поразил одного из них прямо в горло, прежде чем тот успел крикнуть или зазвенеть своим инструментом. Второй, однако, сделал и то и другое, пока на него не прыгнул Солембум. Кот-оборотень прижал послушника к полу, разрывая ему лицо когтями, и весь коридор тут же наполнился шумом.
– Скорей! – крикнул Эрагон, поднимаясь по лестнице и прыгая сразу через несколько ступеней.
Верхний край лестницы, как оказалось, упирается в стену шириной футов в десять. Стена стояла как бы совершенно отдельно и была покрыта причудливой вязью слов, вырезанных в камне. Эти слова показались Эрагону знакомыми. Он заглянул за стену, и в глаза ему тут же ударил луч розового света такой интенсивности, что он даже споткнулся и поднял ножны Колокола Смерти, заслоняя ими глаза.
Не более чем в пяти футах от него сидел на своих носилках Верховный Жрец. Из очередной резаной раны у него капала кровь. Перед ним на коленях стояла жрица – у этой отсутствовали обе руки – и ловила капли крови в золоченую чашу, которую сжимала обеими культями. Верховный Жрец и безрукая жрица с изумлением воззрились на Эрагона.
Вдруг Эрагон увидел, точно во вспышках молний, массивные ребристые колонны, вздымавшиеся к куполообразной кровле и исчезавшие во мраке, и витражи на окнах, видневшихся между колоннами. Окна слева от него горели светом встающего солнца, а те, что справа, были темны и безжизненны. Между окнами стояли бледные фигуры статуй. Ряды скамей, сделанных из пестрого гранита, простирались до самого входа, находившегося в дальней стене центрального нефа. Первые четыре ряда этих скамей были заполнены целым выводком запакованных в кожу жрецов с поднятыми вверх лицами и открытыми в пении ртами. Жрецы напоминали армию нищих детей, умолявших о куске хлеба…
Эрагон с некоторым опозданием понял, что стоит в главном храме Драс-Леоны, по другую сторону от алтаря, перед которым когда-то давно с почтением преклонял колени.
Безрукая жрица уронила чашу с кровью и встала, широко раскинув в стороны обрубки рук и, как щитом, закрывая своим телом Верховного Жреца. У нее за спиной Эрагон успел заметить синие ножны Брисингра. Его меч лежал рядом с носилками, и рядом с ним, как ему показалось, было эльфийское кольцо Арен.
Он хотел уже ринуться за своим мечом, но не успел: с двух сторон к нему подскочили двое стражей, целясь своими тяжелыми пиками с красным оперением. Эрагон ловко ушел от удара и перерубил пику первого стражника пополам, а затем и самого стражника разрубил надвое. Колокол Смерти прошел сквозь человеческую плоть с устрашающей легкостью.