Наконец Анжела, пройдя между скамьями, обогнула разъяренного, распушившегося Солембума, по-прежнему сидевшего, скорчившись, над убитым послушником, и аккуратно переступила через тела тех троих, которых прикончил Эрагон. Как только она подошла ближе к Верховному Жрецу, тот начал биться, точно рыба на крючке, извиваясь всем телом и пытаясь отползти от нее как можно дальше. И сразу же его воздействие на сознание Эрагона существенно ослабело, хотя и не настолько, чтобы он рискнул нанести ему удар мечом.
А травница, подойдя к Верховному Жрецу, остановилась, пристально на него глядя, и тот, немало удивив Эрагона, полностью перестал сопротивляться. Он просто лежал, тяжело дыша, на скамье и с минуту, наверное, смотрел своими глубоко запавшими глазами на маленькую женщину с суровым лицом и всклокоченными кудрями.
Пока они испепеляли друг друга взглядами, между ними явно шла некая невидимая борьба воли и разума.
Затем Верховный Жрец вздрогнул и отвел глаза. Слабая усмешка появилась на устах Анжелы. Она бросила свой кинжал на скамью и откуда-то из складок платья извлекла другой, совсем маленький, кинжальчик с лезвием цвета темного заката. А потом, наклонившись над жрецом, едва слышно прошептала:
– Тебе следовало бы знать мое имя, безъязыкий! Если бы ты его знал, ты никогда бы не осмелился противостоять нам. Дай-ка, я назову его тебе…
И она что-то очень тихо, чтобы стоявший рядом Эрагон не смог ее услышать, сказала на ухо Верховному Жрецу. Тот, услышав это, побелел. Рот его непроизвольно раскрылся, превратившись в страшноватый черный овал, и жуткий неземной вой вырвался из его глотки. И тут же весь храм ответил ему сводящим с ума громогласным эхом.
– Ох, да заткнись ты! – в сердцах воскликнула Анжела и вонзила тот маленький кинжал с лезвием цвета заката жрецу прямо в грудь.
Клинок вспыхнул белым светом, точно раскаленное железо, и исчез со звуком, напоминавшим отдаленный раскат грома. Плоть вокруг нанесенной им раны тоже вспыхнула, как сухое дерево, и стала быстро превращаться в тонкий темный порошок, похожий на золу, ссыпавшийся куда-то в глубь грудной клетки. И Верховный Жрец, захлебнувшись клокочущим хрипом, внезапно затих.
Магическое заклятие действовало быстро. Оно поглотило и все остальное тело жреца, превратив его в горстку черной пыли, отдаленно напоминавшую человеческую голову и торс.
– Ну, вот и дело с концом! – сказала Анжела и решительно кивнула.
Звон колокола
Эрагон встряхнулся, словно очнувшись от дурного сна. Теперь, когда ему больше уже не нужно было оказывать мысленное сопротивление Верховному Жрецу, он услышал громкий звон храмового колокола – громкий, настойчивый, сразу напомнивший ему, как раззаки преследовали их с Бромом в тот раз, когда они впервые посетили Драс-Леону.
«Муртаг и Торн вскоре будут здесь, – подумал он. – До этого нам надо успеть убраться из храма».
Он спрятал меч Анжелы в ножны и передал его травнице.
– Спасибо, – сказал он, – я думаю, теперь он тебе самой понадобится.
А сам, оттащив в сторону трупы послушников, вытащил из-под груды тел свой Брисингр. И как только он почувствовал в руке знакомую рукоять, душу его охватило невероятное облегчение. Меч Анжелы был, безусловно, замечательным и весьма опасным клинком, но это было не его оружие. Без Брисингра Эрагон неизменно чувствовал себя незащищенным, уязвимым – точно такое чувство он испытывал, когда их разлучали с Сапфирой.
Еще некоторое время ему понадобилось, чтобы отыскать свое кольцо, которое закатилось под одну из скамей, и ожерелье, подаренное ему гномами. Ожерелье оказалось намотанным на ручку носилок Верховного Жреца. Под телами убитых жрецов Эрагон отыскал также меч Арьи, чему она была очень рада. А вот от перевязи Белотха Мудрого не было и следа.
Эрагон заглянул под каждую скамью, внимательно осмотрел алтарь и все вокруг, но перевязи не нашел и с отчаянием воскликнул:
– Здесь ее точно нет! Они ее, должно быть, в своих проклятых туннелях спрятали! – И он повернулся к той стене, что скрывала ведущую вниз лестницу и проход в нижние залы и коридоры. – А может, и где-нибудь здесь, в храме… – Он озирался, не зная, куда в первую очередь отправиться на поиски.
Бормоча себе под нос заклинание, способствующее поискам нужного предмета, Эрагон бродил по храму, но в ответ возникало лишь ощущение некой гладкой серой пустоты. Как он и опасался, перевязь Белотха жрецы успели окутать магической защитой, которая не позволяла иным существам видеть или касаться ее; похожая магическая защита была у Брисингра, не позволяя чужим пользоваться этим мечом.
Эрагон нахмурился и сделал шаг к винтовой лестнице, явно собираясь спуститься в подземелье.
Колокол зазвонил еще громче.
– Эрагон, – окликнула его Арья с противоположного конца храма, поудобнее укладывая на плече безжизненное тело послушника, – нам надо идти.
– Но я…
– Оромис понял бы. Это не твоя вина.
– Но я…
– Оставь! Эта перевязь уже не раз терялась. И ее находили. И мы, конечно же, отыщем ее. Но сейчас мы должны спешить. Идем скорей!
Эрагон выругался, резко развернулся и бросился к Арье, Анжеле и Солембуму, которые уже стояли у дверей храма.
«И надо же было потерять самую ценную из своих вещей!» – Эрагону казалось почти святотатством бросить здесь перевязь после того, как столько жизней было отнято, чтобы наполнить ее энергией. И потом, его не оставляло предчувствие того, что эта энергия в ближайшее же время очень ему понадобится.
Когда они с Анжелой с огромным трудом отворили тяжелые двери, Эрагон тут же послал мысленную весть Сапфире о том, что с ними все в порядке. Он прекрасно знал, что дракониха кружит где-то над городом, ожидая, когда он сможет с нею связаться, и решил, что теперь уже можно и не скрываться. В общем-то, теперь Эрагону было все равно, почувствует ли его присутствие Муртаг или кто-то еще из магов Гальбаторикса.
И как только его мысли переплелись с мыслями Сапфиры, исчезло наконец то щемящее чувство, что сжимало ему грудь, не давая нормально дышать.
«Что вас так задержало?» – воскликнула Сапфира.
Эрагон прямо-таки физически ощущал ее волнение и знал, что она наверняка уже подумывала, не превратить ли ей этот город в руины, чтобы можно было спокойно отправиться на поиски своего «маленького брата».
Эрагон достаточно быстро рассказал ей о минувших событиях и увидел, что за это время Арья, Анжела и кот-оборотень уже успели сбежать с крыльца храма вниз по широким ступеням лестницы.
И он, не сделав ни малейшей паузы и не давая Сапфире возможности разобраться в его беспорядочных чувствах и воспоминаниях, сказал ей:
«Нам нужно, чтобы ты их отвлекла. Прямо сейчас!»
Сапфира сразу же все поняла, и он прямо-таки почувствовал, как она стрелой понеслась вниз.
«А также передай Насуаде, чтобы она немедленно начинала штурм. Через несколько минут мы будем у южных ворот. Если, когда мы их откроем, варденов там не окажется, то вряд ли нам удастся спастись», – успел напоследок сказать Эрагон.
Пещера черного сорокопута
Холодный, влажный, полный утреннего тумана воздух так и свистел у Сапфиры в ушах, когда она, спикировав с высоты, устремилась к этой крысиной норе, к этому проклятому городу, уже наполовину освещенному встающим солнцем. Низкие солнечные лучи придавали несколько странный вид этим пропахшим древесным дымом домам. Казалось, будто они сделаны из двух половинок яичной скорлупы – черной и белой; черной казалась та половина, что находилась в тени.
Похожий на волка эльф, сидевший на спине у Сапфиры, что-то кричал ей, но голодный жадный ветер тут же хватал его слова и уносил их прочь, и она не могла понять, что он ей кричит. Тогда он принялся задавать ей вопросы с помощью своего эльфийского, полного странных песен, разума, но она не дала ему завершить этот нелепый допрос и быстренько прервала его, сообщив о просьбе Эрагона, и попросила поднять по тревоге Насуаду с ее варденами, ибо действовать нужно было незамедлительно.
Сапфира представления не имела, как та тень, которой придали облик Эрагона, сможет хоть кого-то обмануть. Этот «двойник» имел совсем иной запах, чем ее сердечный друг, и мысли у него были совсем иными, чем у Эрагона. Однако же на двуногих этот «Эрагон» производил должное впечатление, а им, собственно, и обмануть-то нужно было всего лишь двуногих.
У левой окраины крысиной норы под названием Драс-Леона Сапфира видела сверкающую красную тушу Торна, распростершегося на крепостной стене над самыми южными воротами. Торн как раз поднял свою алую башку, явно заметив, как она стремительно – так что все кости можно было запросто переломать! – приближается к земле. Собственно, этого она и ожидала. Ее чувства по отношению к Торну были слишком сложны, чтобы их можно было передать в нескольких словах. И она каждый раз, думая о нем, испытывала какое-то странное смущение, какую-то неуверенность – в общем, нечто такое, к чему она совершенно не привыкла.
Тем не менее Сапфира отнюдь не собиралась ему уступать. Напротив, она была твердо намерена во что бы то ни стало одержать над ним верх.
Когда темные каминные трубы и островерхие крыши домов стали быстро к ней приближаться, Сапфира шире раскрыла крылья, чувствуя усилившееся напряжение в груди и плечах, и несколько замедлила спуск. Оказавшись всего в нескольких сотнях футов от крыш тесно стоящих городских домов, она вдруг снова резко взмыла вверх и тогда наконец полностью развернула крылья и воспарила, приостановив свое стремительное снижение, однако этот маневр дался ей нелегко: на мгновение ей показалось, что сейчас ей ветром попросту вывернет крылья из плечевых суставов.
Сапфира шевельнула в воздухе хвостом, восстанавливая равновесие, и стала плавно кружить над городом, пока не высмотрела внизу эту пещеру черного сорокопута, заросшую терном, где жуткие, совершенно обезумевшие жрецы в черном приносили кровавые жертвы своим еще более жутким богам. Сапфира снова сложила крылья и, стрелой пролетев вниз несколько десятков футов, с чудовищным грохотом приземлилась прямо на крышу храма.