С каким-то задушенным мявом Солембум выплюнул непрожеванное мясо и отпрыгнул назад, словно наступил на гадюку. А потом замер, дрожа от усилий, обнажив острые клыки и не скрывая бешенства, которое так и горело в его карих глазах. Эрагон на всякий случай положил руку на рукоять Брисингра. Потом гнев Солембума несколько утих, но не погас; казалось, он светится в море черных клубящихся туч – мыслей Глаэдра – точно капля раскаленного добела металла.
Через минуту буря в душе Глаэдра утихла, тучи развеялись, хоть и виднелись еще где-то на горизонте.
«Прошу прощения, Солембум, – мысленно обратился Глаэдр к коту-оборотню, – но мне нужно было знать наверняка».
Солембум зашипел; волосы у него на голове встали дыбом, и он стал похож на цветок чертополоха.
«Если бы у тебя все еще было тело, старейший, я бы отрубил тебе хвост за такие штуки».
«Куда тебе, котик! Ты бы смог в лучшем случае меня оцарапать», – усмехнулся Глаэдр.
Солембум снова зашипел от злости, потом гневно поднял плечи чуть ли не к самым ушам, резко развернулся и двинулся к выходу.
«Погоди, – остановил его Глаэдр. – Не сердись. Ты действительно рассказывал Эрагону о некоем месте на острове Врёнгард, где полно всяких тайн, однако никто не запомнил названия этого места».
Кот остановился и, не оборачиваясь, что-то проворчал. Потом нетерпеливым жестом отмахнулся гусиной ножкой и подтвердил:
«Да, рассказывал».
«А ты называл ему некую страницу в „Домиа абр Вирда“, где он и нашел описание этого места?»
«Похоже, что так, но я совершенно не помню, как это сделал. Однако я очень надеюсь, что эта штука – что бы вы там, на острове Врёнгард, ни нашли, – спалит вам усы и обожжет лапы!»
С этими словами, яростно хлопнув пологом палатки, Солембум вылетел во тьму и тут же исчез.
Эрагон встал и носком сапога вышвырнул недоеденную гусиную ножку из палатки.
«Тебе не следовало так грубо с ним разговаривать», – упрекнула Глаэдра Арья.
«У меня не было выбора», – возразил дракон.
«Правда? Но ты мог бы хоть разрешение у него спросить».
«И дать ему возможность подготовиться? Нет уж. Что сделано, то сделано, Арья, и оставь это».
«Не могу. Его гордость ранена. Ты должен попытаться как-то его задобрить. Было бы опасно получить такого врага, как кот-оборотень».
«Еще опаснее иметь врагом дракона. Оставь это, эльфийка, говорю тебе!»
Эрагон, сильно встревоженный, быстро переглянулся с Арьей; тон Глаэдра им обоим очень не нравился, но Эрагон не знал, как тут лучше поступить.
«Итак, Эрагон, – спросил золотистый дракон, – ты разрешишь изучить твои воспоминания о разговоре с Солембумом?»
«Если хочешь, но… зачем? Ты все равно потом их забудешь».
«Может, и не забуду. Там посмотрим. – И, обращаясь уже к Арье, Глаэдр сказал: – Отдели свое сознание и не позволяй воспоминаниям Эрагона замутнять его».
«Как пожелаешь, Глаэдр-элда». – И музыка ее мыслей стала слышаться все более глухо, а мгновением позже Эрагон и вовсе перестал ее слышать.
А Глаэдр потребовал:
«Покажи мне все, Эрагон».
И Эрагон, стараясь подавить растущую в его душе тревогу, возвратился в мыслях к тому моменту, когда Солембум появился у него в палатке, вскочил на лежанку и принялся старательно вылизывать лапу. Он тщательно припоминал каждую деталь того разговора, что произошел между ними, и мысли Глаэдра настолько переплелись с его собственными мыслями, что казалось, будто старый дракон вместе с ним заново переживает все эти события. Это было весьма неприятное ощущение. Эрагону казалось, что они с Глаэдром превратились в две стороны одной и той же монеты.
Когда его воспоминания иссякли, Глаэдр отчасти удалил свои мысли из сознания Эрагона, и тот наконец почувствовал, что вновь стал самим собой. Затем, обращаясь к Арье, золотистый дракон сказал:
«Когда я что-нибудь забуду – если я действительно сумею все это забыть, – повторяй мне такие слова: „Андумё и Фиронмас на холме печали, и плоть их подобна стеклу“. Это место на острове Врёнгард… известно мне. Или когда-то было известно. Это было нечто очень важное, нечто… – И Эрагону показалось, что мысли Глаэдра на мгновение окутала некая серая пелена, заслоняя их, точно туман, прилетевший с холмов и долин его нынешнего печального существования. – Ну? – спросил он, обретая свою прежнюю резковатую уверенность. – Что же мы медлим, Эрагон? Покажи мне свои воспоминания».
«Я уже показал».
И не успел Глаэдр вновь разгневаться, как Арья сказала:
«Глаэдр, вспомни: „Андумё и Фиронмас на холме печали, и плоть их подобна стеклу“…»
«Как… – Глаэдр вздрогнул, а потом взревел с такой силой, что Эрагону показалось, что этот оглушительный рев услышат все в лагере. – Агр-р-р! Ненавижу заклятия, стирающие чужую память! Это самая гнусная разновидность магии! Она всегда приводит к хаосу и смятению, и потом все только и делают, что убивают членов собственной семьи одного за другим, даже не сознавая этого».
«А что значит та фраза, которой вы с Арьей воспользовались?» – спросила Сапфира.
«Ничего. Она могла быть понятна только мне и Оромису. Но в том-то все и дело! Значит, никто ее не поймет, пока я сам этого не разъясню».
Арья вздохнула:
«Значит, эти чары реальны. В таком случае вам действительно придется отправиться на Врёнгард. Не обращать внимания на столь важные сведения было бы преступлением. Мы, по крайней мере, должны понять, что за паук сидит в центре всей этой паутины».
«Я тоже отправлюсь вместе с ними, – сказал Глаэдр. – Если кто-то задумал вас погубить, он, возможно, не ожидает, что ему придется сражаться не с одним, а с двумя драконами. Да и в любом случае вам понадобится проводник. Врёнгард стал весьма опасным местом после уничтожения ордена Всадников, а я вовсе не хочу, чтобы вы стали добычей какого-нибудь полузабытого злодея».
Эрагон ответил не сразу, заметив во взгляде Арьи какую-то странную мольбу. Потом догадался, что и она хотела бы сопровождать их, и тихо сказал ей:
– Но Сапфира сможет лететь гораздо быстрее, если у нее на спине будет только один всадник.
– Я понимаю… Но мне всегда так хотелось побывать на этом острове!
– Ты еще побываешь там, я уверен. Когда-нибудь.
Арья кивнула:
– Когда-нибудь.
Эрагон постарался полностью сосредоточиться, мысленно представляя себе то, что им еще нужно успеть сделать до отлета, потом глубоко вздохнул и решительно встал.
– Капитан Гарвен! – крикнул он. – Не мог бы ты к нам присоединиться?
Отлет
Для начала Эрагон приказал Гарвену в обстановке полной секретности отправить одного из Ночных Ястребов за съестными припасами, которых должно было бы хватить для полета на Врёнгард. Сапфира поела после захвата Драс-Леоны, но не то чтобы досыта, иначе бы она отяжелела и не смогла сражаться, поэтому ее как следует накормили, чтобы она могла без остановки долететь до Врёнгарда. А там, как понимал Эрагон, ей все же придется самой искать себе пищу, и это его тревожило.
«Ничего страшного, я смогу долететь обратно и с пустым желудком», – заверила его Сапфира.
Затем Эрагон послал быстроногого гонца за Джормундуром и Блёдхгармом и велел привести их обоих к нему в палатку. Когда они прибыли, Эрагон, Арья и Сапфира еще целый час пытались объяснить им, в чем дело, и – что оказалось гораздо труднее – пытались убедить их, что этот полет совершенно необходим. Блёдхгарм все понял гораздо быстрее, чем Джормундур, который продолжал яростно возражать. И не потому, что сомневался в достоверности полученных от Солембума сведений, и даже не потому, что сомневался в их важности – тут он во всем и без вопросов принимал точку зрения Эрагона, – а потому, и тут он спорил со все возраставшей настойчивостью, что это разрушит единство варденов. Он считал, что если вардены, проснувшись утром, узнают, что не только Насуада похищена, но и Эрагон с Сапфирой исчезли в неизвестном направлении, то в армии тут же начнется раскол.
– Мало того, я даже думать не осмеливаюсь о том, что будет, если Гальбаторикс узнает, что вы с Сапфирой нас оставили, – говорил Джормундур. – Только не сейчас, когда мы так близко от Урубаена! И потом, Гальбаторикс ведь может послать Муртага и Торна перехватить тебя. Или, воспользовавшись вашим отсутствием, вообще раз и навсегда сокрушит варденов. Нет, нельзя идти на такой риск!
И Эрагон был вынужден признать, что опасения Джормундура не лишены оснований.
После долгих обсуждений решение в итоге было найдено: Блёдхгарм со своими заклинателями создадут двойников Эрагона и Сапфиры, как сделали это, когда Эрагон летал в Беорские горы на выборы и коронацию Орика.
Эти двойники будут казаться вполне живыми, дышащими, думающими существами, однако всяких мыслей они будут полностью лишены, и если кому-то удастся проникнуть в их сознание, эта подделка будет обнаружена. В результате решили, что двойнику Сапфиры лучше вообще не иметь возможности разговаривать; и хотя эльфы вполне могли сделать двойника Эрагона «разговорчивым», этого тоже решено было избежать, иначе какая-нибудь особенность его речи могла вызвать подозрения – особенно у шпионов, которые, как известно, слушают с особым вниманием. Подобные ограничения означали, что данная иллюзия будет хорошо работать только на расстоянии, и те люди, у которых будут причины и поводы для общения с Эрагоном и Сапфирой на личной основе – например, король Оррин и король Орик, – вскоре убедятся, что тут явно что-то не то.
Затем Эрагон приказал Гарвену разбудить всех Ночных Ястребов и привести их к нему, по возможности соблюдая строжайшую секретность. Когда вся честная компания собралась возле палатки, Эрагон объяснил своей разношерстной охране, состоявшей из людей, гномов и ургалов, почему он и Сапфира улетают, хотя и утаил от них подробности и цель этого путешествия. Затем он объяснил им, как именно эльфы намерены скрыть их отсутствие, и заставил всех поклясться на древнем языке, что все это будет сохранено в тайне. Ночным Ястребам он полностью доверял, но, как известно, лишняя осторожность никогда не помешает, если дело касается Гальбаторикса и его шпионов.