– Я бы послала, если б могла. Но пока не вернется Арья, у меня нет никакой возможности связаться с эльфами.
– Что ж, – подытожил Оррин мрачным тоном, – будем надеяться, что Арья успеет вернуться еще до того, как будет слишком поздно. Боюсь, однако, что на помощь эльфов нам рассчитывать не приходится. Если дракон и сможет преодолеть сотни лиг, отделяющих Аберон от Эллесмеры, по воздуху, то эльфы в любом случае не сумеют собрать армию и преодолеть это расстояние прежде, чем на нас обрушится Империя. Остаются только гномы. Я знаю, Насуада, что у тебя сложились вполне дружеские отношения с Хротгаром. Не могла бы ты направить ему от нашего имени просьбу о помощи? Гномы всегда обещали нам поддержку в случае чрезвычайной опасности.
– Общество Дю Врангр Гата постоянно поддерживает связь с магами гномов, – сказала Насуада, – и благодаря этому они любую весть способны передать почти мгновенно. Я передам им вашу, нет, нашу общую просьбу. И попрошу Хротгара послать гонца в Ситхри, чтобы и эльфы узнали о сложившемся положении.
– Хорошо. Мы, конечно, находимся довольно далеко от Фартхен Дура, но если нам удастся задержать войска Империи хотя бы на неделю, гномы вполне успеют вовремя добраться сюда и прийти нам на помощь.
Последовавшее за этим обсуждение различных тактических приемов носило чрезвычайно мрачный характер. За столом сидело сейчас немало знатоков военной стратегии и тактики; многим не раз доводилось с успехом противостоять куда большему по численности войску, но никто из этих воинов не знал, как победить Гальбаторикса и его черных магов, особенно при учете того, что юный Эрагон значительно уступает старому королю и волшебнику в умении применять искусство магии. Единственное, что могло бы привести к успеху – это окружить Эрагона таким количеством магов из числа людей и гномов, какое только удастся собрать, и каким-то образом принудить Гальбаторикса в одиночку противостоять их объединенным силам. «Проблема, однако, в том, – думала Насуада, – что Гальбаториксу удалось одолеть и гораздо более могучих противников, сражаясь с Всадниками, которые в итоге оказались разгромленными, а с того времени могущество его постоянно росло. – Она была уверена, что и все собравшиеся думают примерно о том же. – А вот если бы с помощью эльфийских магов мы могли бы – пусть только зрительно! – увеличить численность нашего войска, тогда победа уже не казалась бы такой невозможной. А без помощи эльфов… Ведь если мы не сумеем одолеть Гальбаторикса, нам остается одно: бежать из Алагейзии за море, искать какие-то новые земли и начинать жизнь заново, ожидая, пока Гальбаторикса наконец не станет. Даже он не может существовать вечно. Это единственное, в чем можно быть вполне уверенным: ведь в итоге все на свете когда-нибудь кончается…»
Когда от вопросов тактики они перешли к проблемам логистики, споры приобрели особенно яростный характер. Варденский Совет Старейшин не находил общего языка с советниками Оррина ни по одному вопросу, касавшемуся распределения обязанностей и ответственности: кто должен платить за то и за это, кто обязан поставлять продовольствие для рабочих, выполняющих общие задачи, кто будет обеспечивать питанием солдат и так далее, и тому подобное.
В разгар спора Оррин извлек из-за пояса свиток и обратился к Насуаде:
– К вопросу о финансах, госпожа моя… Не будешь ли ты добра объяснить мне один довольно любопытный момент, на который обратили мое внимание?
– Сделаю все, что в моих силах, государь.
– У меня в руках жалоба гильдии ткачей, в которой утверждается, что ткачи по всей Сурде терпят значительные убытки из-за того, что рынок завален чрезвычайно дешевыми кружевами, которые, по их утверждению, плетут у варденов. – На лице Оррина была явственно написана обида. – Кажется, довольно глупо даже спрашивать тебя об этом, но все же ответь: обоснована ли их жалоба и если да, то зачем вардены так поступают?
Насуада даже не пыталась скрыть улыбки.
– Вспомните, государь: однажды вы отказали мне в дополнительной сумме денег для варденов и посоветовали поискать другие способы, чтобы как-то обеспечить себя.
– Да, я помню. И что с того?
– Вот мне и пришло в голову, что плетение кружев вручную занимает слишком много времени, и поэтому кружева так дороги; а если изготовлять их с помощью магии, то получается гораздо легче и быстрее. Вы как прирожденный философ в первую очередь должны положительно оценить подобную идею. Продавая свои кружева здесь и в Империи, мы сумели полностью себя обеспечить, и теперь вардены более ни в чем не нуждаются – ни в пище, ни в крыше над головой.
В жизни Насуады было не так уж много минут, когда ей довелось испытать такое удовольствие, как сейчас.
На лице Оррина было написано неподдельное изумление. Свиток замер в его руке, рот сам собой приоткрылся, на лбу собрались недоуменные морщины – у него был вид человека, который видит перед собой нечто такое, что выше его понимания. Насуада прямо-таки наслаждалась этим незабываемым зрелищем.
– Кружева? – переспросил король.
– Да, государь.
– Вы боретесь с Гальбаториксом с помощью кружев?
– А почему бы и нет, государь?
Он с минуту раздумывал, потом пробурчал:
– Потому что это… недостойно воинов, вот почему! Что впоследствии будут воспевать в своих песнях барды? Какие наши подвиги? Неужели плетение кружев?
– Но мы сражаемся вовсе не ради того, чтоб о нас потом сочиняли хвалебные оды!
– Хорошо, к черту бардов! А что мне ответить гильдии ткачей на их жалобу?! Продавая свои кружева так дешево, вы причиняете моим людям ущерб! Вы причиняете ущерб всему хозяйству Сурды! Так дело не пойдет. Нет, не пойдет!
– Ах, государь! – сказала Насуада, ласково улыбаясь и в высшей степени дружелюбно. – Если вардены нанесли такой значительный убыток вашей казне, они готовы в любой момент предложить вам заем в ответ на ту доброту, которую вы проявили по отношению к ним. При соответствующей процентной ставке, разумеется.
Члены Совета Старейшин сумели сохранить при этом совершенно непроницаемые лица, а вот маленькая Эльва, сидевшая у Насуады за спиной, не сдержалась и издевательски хихикнула.
Клинок алый, клинок белый
В тот момент, когда солнце поднялось над неровными вершинами деревьев, Эрагон задышал глубже, заставляя сердце биться быстрее, открыл глаза и вернулся к действительности. Он не спал, поскольку теперь – с момента своего чудесного превращения – вообще не спал, а когда чувствовал усталость и ложился отдохнуть, то впадал в странное состояние, напоминавшее сон наяву. И ему являлось множество чудных видений, он бродил меж неясных теней своих воспоминаний, одновременно сознавая и то, что в действительности происходит вокруг него.
Он смотрел, как разгорается заря, но думал об Арье. Впрочем, все два дня, миновавшие после праздника, он только о ней и думал. Наутро после Агэти Блёдрен он пошел в Дом Тиалдари, собираясь немедленно извиниться за свое вчерашнее поведение, и узнал, что она уже отбыла в Сурду. Было совершенно неясно, когда они смогут увидеться вновь. Только теперь, при ярком свете дня Эрагон понял, насколько магия эльфов и драконов затуманила его сознание во время Агэти Блёдрен. Должно быть, он снова вел себя, как последний дурак, будучи не в состоянии отвечать за свои поступки. «И все же это не только моя вина!» – думал Эрагон.
Правда, он и сегодня готов был повторить все, что сказал тогда Арье – все до последнего слова! – хотя давно уже запретил себе излишне раскрывать перед ней свою душу. К тому же ее решительный отказ сильно охладил его пыл. Освободившись от опьяняющего воздействия волшебства, он был вынужден признать, что Арья, вероятно, права: разница в возрасте между ними слишком велика, чтобы можно было с легкостью преодолеть этот барьер. Смириться с этим он, правда, так и не смог и решил пока что принять это как данность, но осознание этого только усиливало его тоску.
Эрагон и прежде не раз слыхал выражение «разбитое сердце», но считал это просто выдумкой поэтов, чем-то, не имеющим отношения к обычным человеческим чувствам и переживаниям. Однако теперь он ощущал вполне реальную боль в груди – так болит порванная мышца, – и каждый удар сердца причинял ему страдания.
Единственным его утешением была Сапфира. В эти два дня она ни разу не упрекнула его в том, что он вел себя неразумно и беспечно, ни разу не сказала, «что ты наделал?» и ни разу не оставила его одного более чем на пару минут. Она постоянно была рядом, поддерживая и ободряя его своим присутствием; она старалась развлечь его разговорами и вытащить из угрюмой задумчивости.
Чтобы отвлечься от мыслей об Арье, Эрагон взял кольцо-головоломку подаренное Ориком, и стал катать его между пальцами, удивляясь тому, сколь остро чувствует теперь каждый изгиб кованого металла, каждую насечку. Посмотрев повнимательней, он вдруг увидел, какая подсказка таится в золотых полосках узора – ранее это ему и в голову не приходило, – и, доверившись неведомому инстинкту, стал складывать тонкие металлические полоски в том порядке, какого требовал этот узор. И, к великому его удовольствию, все восемь частей кольца довольно легко сложились, образовав единое целое. Эрагон надел кольцо на безымянный палец правой руки, любуясь тем, как играет свет в изысканной насечке.
«А раньше ты никак не мог с этой игрушкой справиться», – заметила Сапфира.
«Я теперь вижу многое, что раньше было от меня скрыто».
Эрагон встал с постели, тщательно вымылся и с помощью магии удалил щетину со щек. Несмотря на то, что теперь он стал очень похож на эльфа, борода у него все же продолжала расти.
Когда они с Сапфирой появились на поле для ристалищ, Орик был уже там. Глаза его вспыхнули, когда Эрагон поднял руку, демонстрируя собранное кольцо.
– Значит, ты все понял! – воскликнул гном.
– Это заняло больше времени, чем я ожидал, – признался Эрагон. – Но я все-таки справился. Ты тоже пришел потренироваться?