– Я так благодарен тебе, учитель!..
А Оромис снова удивил его, первым обратившись к нему с традиционным приветствием эльфов: это означало высшую степень уважения.
– Да сопутствует тебе удача! – промолвил он.
– Да хранят тебя звезды! – откликнулся Эрагон.
– И да пребудет мир в сердце твоем! – заключил седовласый эльф. Затем он обменялся прощальными словами с Сапфирой и велел: – А теперь ступайте! Летите быстрее северного ветра и помните, что ты, Сапфира, Сверкающая Чешуя, и ты, Эрагон, Губитель Шейдов, отныне обладаете благословением Оромиса, последнего из потомков великого некогда Дома Трандурина, известного также под именами Скорбящий Мудрец и Изувеченный, но Целостный.
«Примите и мое благословение, – безмолвно прибавил Глаэдр и, вытянув шею, кончиком носа коснулся носа Сапфиры, сверкнув своими золотистыми очами, похожими в эту минуту на бездонные янтарные озера. – Береги свое сердце, Сапфира! Помни, что сердце твое должно быть целостным, а ум – холодным!»
Она что-то прогудела в ответ.
Было сказано еще несколько торжественных прощальных слов, и они расстались. Кружа над лесом, Эрагон и Сапфира видели внизу, на белых утесах, две одинокие белые фигурки – Оромис с Глаэдром все еще смотрели им вслед. Несмотря на все трудности своего пребывания в Эллесмере, Эрагон понимал, как сильно будет ему не хватать веселого общества эльфов – ведь только здесь он наконец-то почувствовал себя дома, впервые со времени бегства из долины Паланкар.
«Я покидаю эти края совсем другим человеком!» Эрагон, закрыв глаза, крепче прижался к спине Сапфиры.
Прежде чем отправиться к месту встречи с Ориком, они сделали еще одну остановку – у садов Тиалдари. Сапфира приземлилась у самой стены так осторожно, что не задела ни хвостом, ни крыльями ни одно из растений. Не дожидаясь, пока она сложит крылья, Эрагон спрыгнул на землю и подбежал к воротам – прежде такой прыжок мог стоить ему если не жизни, то сломанных конечностей.
Навстречу ему тут же вышел эльф, прикоснулся к губам двумя пальцами и спросил, чем может служить. Когда Эрагон, поздоровавшись, сказал, что просит аудиенции у Имиладрис, эльф ответил:
– Пожалуйста, подожди здесь, Серебряная Рука.
Не прошло и пяти минут, как из глубин сада появилась сама королева эльфов. Ее алая туника казалась каплей крови на фоне одетых в белое придворных, что, как всегда, сопровождали ее. После обмена традиционными приветствиями Имиладрис сказала:
– Оромис сообщил мне о твоем намерении покинуть нас. Мне это не по душе, но разве можно противостоять воле судеб?
– Нет, госпожа моя… Судьбе действительно противостоять невозможно. И мы хотели бы, о, прекрасная королева, засвидетельствовать тебе свое величайшее почтение, прежде чем покинем Эллесмеру. Мы безмерно благодарны всему вашему Дому за одежду и кров, за науку и нежную заботу. Мы перед вами в неоплатном долгу.
– О чем ты говоришь, Всадник? Это не вы у нас в долгу, а мы выплатили тебе и твоему дракону всего лишь часть того, что давно задолжали после нашего бесславного поражения при Фалле. И все же я благодарна тебе за то, что ты столь высоко оценил гостеприимство эльфов. – Имиладрис помолчала. – Когда прибудешь в Сурду, передай мои наилучшие пожелания госпоже Насуаде и королю Оррину и сообщи им, что наше войско вскоре вторгнется в северные провинции Империи. И если нам будет сопутствовать удача и мы застанем Гальбаторикса врасплох, то постараемся раздробить его войско.
– Я непременно передам все, как ты сказала, госпожа моя.
– Кроме того, – продолжала Имиладрис, – имей в виду, что я уже направила в Сурду двенадцать самых искусных эльфийских магов. Как только они туда прибудут, то – если, разумеется, ты к этому времени будешь еще жив, – сразу же поступят под твое начало и постараются сделать все, что в их силах, чтобы защитить тебя от опасности и ночью и днем.
– Благодарю тебя, госпожа моя.
Имиладрис протянула руку, и кто-то из приближенных мгновенно передал ей плоский, ничем не украшенный деревянный футляр.
– Оромис преподнес тебе свои дары, а я хочу кое-что подарить от себя. Пусть мой дар напоминает тебе о том времени, что ты провел среди нас, под сенью этих густых сосен. – Имиладрис открыла футляр. На бархатной подушке лежал длинный темный лук, не натянутый, со спущенной тетивой и круто загнутыми рогами. Чеканные серебряные пластинки в виде листьев кизила украшали его гриф и концы. Рядом лежал колчан, полный новеньких стрел, оперенных перьями белого лебедя. – Теперь, когда ты обладаешь той же силой, что и мы, мне представляется самым естественным подарить тебе такой же лук, как и у всех эльфов. Я сама пела тисовому дереву, выращивая этот лук. Его тетива никогда не порвется. А эти стрелы в твоих руках всегда попадут точно в цель – даже при самом сильном ветре.
Эрагона переполняла благодарность: это был чрезвычайно щедрый дар. Он низко поклонился королеве.
– Что я могу сказать, госпожа моя? Я понимаю, сколь высокой чести был удостоен, получив в дар столь замечательное изделие твоего несравненного искусства.
Имиладрис кивнула, словно соглашаясь с этими словами, и, обойдя его, обратилась к Сапфире:
– Сапфира! Тебе я не принесла ни одного подарка, ибо так и не смогла придумать, что могло бы тебе понадобиться или пригодиться. Но если тебе самой хотелось бы получить что-то, только назови – и это будет твоим.
«Драконам, – безмолвно отвечала ей Сапфира, – для счастья не требуется ничего из вещей. Что нам любые богатства, если наши шкуры дороже и прекрасней любого мыслимого сокровища? Нет, я вполне счастлива уже тем, что вы с такой добротой и вниманием отнеслись к Эрагону».
Имиладрис пожелала им счастливого пути и уже повернулась, чтобы уйти, но внезапно – так, что алый плащ взметнулся у нее за спиной, – остановилась и снова обернулась к Эрагону:
– И еще одно, Эрагон…
– Да, ваше величество?
– Когда увидишь Арью, передай ей мои самые теплые пожелания; скажи ей, что я очень люблю ее и все мы в Эллесмере очень скучаем по ней. – Голос королевы звучал холодно и высокомерно, и Эрагону показалось, что она очень боится выдать свои истинные чувства. Не дожидаясь ответа, Имиладрис круто повернулась и быстро пошла прочь, вскоре исчезнув за стеной деревьев, охранявших внутренние помещения Дома Тиалдари. Следом за ней поспешили и ее придворные.
Сапфире потребовалось меньше минуты, чтобы долететь до ристалищ, где их ждал Орик, сидя на битком набитом заплечном мешке и от нечего делать перебрасывая боевой топор из одной руки в другую. Недовольно хмурясь, он буркнул:
– Долгонько же вы сюда добирались! – Потом встал и засунул топор за пояс.
Эрагон извинился за задержку и стал привязывать мешок Орика к седлу Сапфиры. Гном мрачно смотрел на могучее плечо драконихи, возвышавшееся над ним.
– Клянусь черной бородой Морготала! – воскликнул он наконец. – И как же мне туда забраться? Да на любом утесе больше выступов, чем у тебя на боку, уважаемая Сапфира!
«Ладно уж, иди сюда, – сказала она ему и улеглась на живот, как можно дальше отставив правую заднюю лапу, чтобы гному проще было взобраться ей на спину. Громко вздыхая и фыркая, Орик на четвереньках пополз по ее лапе. Из ноздрей Сапфиры вырвалось пламя: – Быстрее, мне щекотно!» – предупредила она.
Орик замер у нее на бедре, затем осторожно перенес ногу через зубчатый гребень, тянувшийся вдоль драконьего хребта, и медленно, враскоряку, приблизился к седлу. Похлопав по одному из мощных острых костяных шипов, торчавших у него под ногами, он сказал Эрагону:
– Вот прекрасный способ напрочь лишиться мужского достоинства.
Эрагон усмехнулся:
– Вот именно, так что смотри не поскользнись!
Когда Орик занял переднюю часть седла, Эрагон вскочил сзади и быстро распустил ремни, за которые раньше держался сам, заставив Орика продеть в них ноги, чтобы гном не выпал из седла, если Сапфира вздумает резко свернуть, а то и перевернуться в воздухе.
Наконец Сапфира выпрямилась во весь рост, и Орик, покачнувшись, обеими руками вцепился в торчащий перед ним шип.
– Ух! Знаешь, Эрагон, я закрою глаза, а ты скажешь мне, что их можно открыть, только когда мы поднимемся уже высоко, а то, боюсь, меня от страха стошнит. Я же все-таки не привык летать! Это совершенно неестественно для гномов. Да и не положено нам на драконах летать. Такого никогда еще не случалось!
– Никогда?
Орик молча помотал головой.
Эльфы, выбегая из леса, толпами собирались на опушке; лица у них были строги и торжественны; все смотрели, как Сапфира расправляет свои синие крылья, готовясь к полету.
Эрагон ухватился за седло покрепче, чувствуя, как бугрятся от напряжения могучие мышцы драконихи. Совершив мощный прыжок, Сапфира оттолкнулась от земли и быстрыми и сильными взмахами крыльев стала уходить все выше в лазурное небо, совершая круги над вершинами гигантских сосен Дю Вельденвардена. Потом заложила очередной вираж и, все набирая высоту, полетела на юг, в сторону пустыни Хадарак.
Хотя в ушах громко свистел ветер, Эрагон все же услышал, как внизу высокий и чистый женский голос выводит знакомую песню – ту самую, которую он слышал, едва прибыв в Эллесмеру:
Далеко-далеко улетишь ты,
Далеко от меня и любви,
За моря, за леса и за долы…
Не вернешься – зови не зови!
Пасть океана
Волны цвета обсидиана вздымались вокруг «Крыла дракона», высоко поднимая корабль. Взлетев на увенчанный пенной шапкой гребень, он замирал на мгновение, затем наклонялся и бросался вниз, в черную пучину. В холодном воздухе проносились рваные клочья ледяного тумана, а ветер рычал и выл, как целый сонм злых духов.
Роран, цепляясь за такелаж, стоял на шкафуте у штирборта, перегнувшись через планшир: из желудка уже не выходило ничего, кроме желчи, а ведь как он гордился, когда они плыли на барке Кловиса, что его не берет никакая морская болезнь! Впрочем, шторм, в который они нынче угодили, оказался так силен, что даже люди Утхара – настоящие закаленные морские волки – чувствовали себя неважно.