Стоило им войти, и двери в зал тут же закрылись. Они подошли к королеве, и Арья, опустившись на колени на поросшую густым мхом землю, низко склонила перед ней голову. То же самое сделали Эрагон, Орик, Лифаэн и Нари. Даже Сапфира, которая никогда и никому не кланялась – даже Аджихаду и Хротгару! – поклонилась королеве эльфов.
Имиладрис встала и стремительно подошла к ним; плащ летел у нее за спиной, как крылья. Подойдя к Арье, она положила ей на плечи дрожащие пальцы и сказала звучным, дрожащим от волнения голосом:
– Встань.
Арья подчинилась. Королева долго вглядывалась в ее лицо, словно пытаясь прочесть некое зашифрованное в чертах Арьи послание. Потом она обняла Арью и горестно воскликнула:
– О, дочь моя! Как же я была несправедлива к тебе!
Королева Имиладрис
Эрагон был глубоко потрясен. Мало того, что его окружали стены этого фантастического зала, созданного живыми деревьями, а за этими стенами раскинулась совершенно сказочная страна; мало того, что перед ним стояла сама королева эльфов, так еще и Арья оказалась принцессой! С одной стороны, ничего удивительного в этом он не находил: в ее повадке всегда чувствовалась некая особая властность и гордость. И все же ему было страшно жаль, что это так, ибо теперь между ними возникла новая, непреодолимая преграда, а ведь он уже надеялся, что сможет со временем разрушить все то, что их разделяло прежде. Он тут же вспомнил пророчество Анжелы о том, что полюбить ему суждено женщину благородного происхождения. Но того, что принесет ему эта любовь – счастье или горе, – Анжела не знала.
Он чувствовал, что и Сапфира удивлена, хотя, скорее, удивлена приятно.
«Оказывается, мы путешествовали в обществе августейшей особы, даже не зная об этом», – заметила она.
«Интересно, почему она это скрыла?» – спросил Эрагон.
«Возможно, это было связано с грозившей ей опасностью».
– Имиладрис Дрёттнинг, – почтительно сказала Арья и снова поклонилась.
Королева отстранилась от нее так резко, словно ее укусила змея, и, закрыв лицо руками, повторила на древнем языке:
– О, дочь моя, как же я была к тебе несправедлива! С тех пор как ты исчезла, я не могла ни есть, ни спать. Меня измучили мысли о твоей судьбе, я боялась, что больше никогда тебя не увижу. Какая ужасная, жестокая ошибка! Как я виновата перед тобой! Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
По толпе придворных пролетел шелест изумления.
Арья долго молчала. Потом сказала:
– Целых семьдесят лет я жила и любила, сражалась и убивала, но ни разу даже не поговорила с тобой, мать моя. Мы, конечно, живем очень долго, но даже и для нас семьдесят лет не такой уж маленький срок.
Имиладрис резко выпрямилась и гордо вздернула подбородок. Эрагон видел, что она вся дрожит.
– Я не могу изменить прошлое, Арья, как бы мне самой этого ни хотелось.
– А я не могу забыть того, что мне пришлось пережить.
– Ты и не должна забывать. – Имиладрис сжала руки дочери. – Я люблю тебя, Арья. Ты – это все, что у меня есть. Ты можешь, конечно, уйти, если считаешь нужным, но я должна сказать, что прежде хотела бы помириться с тобой.
Эрагон затаил дыхание; он боялся, что Арья или вообще не ответит, или, что еще хуже, отвергнет предложение королевы. Она явно колебалась. Потом опустила глаза и едва слышно сказала:
– Нет, мама. Я не уйду.
Имиладрис неуверенно улыбнулась и снова обняла дочь. На этот раз и Арья тоже обняла мать. На лицах собравшихся эльфов сразу расцвели улыбки.
Белый ворон подскочил на своей перекладине и прокаркал:
– И на двери написал то, что каждый в доме знал: «Друзья и подруги! Любите друг друга!»
– Помолчи, Благден, – сказала ворону Имиладрис. – Не всем хочется слушать твои жалкие вирши. – И королева повернулась к Эрагону и Сапфире. – Прошу извинить меня – я вела себя невежливо по отношению к вам, нашим главным гостям.
Эрагон коснулся пальцами губ и совершенно немыслимым образом вывернул правую руку перед грудью, как его учила Арья.
– Имиладрис Дрёттнинг. Атра эстерни оно тельдуин, – сказал он, не сомневаясь, что в данном случае ему полагается говорить первому.
Королевский ворон от удивления широко раскрыл глаза, но промолчал.
– Атра дю эваринья оно варда, – ответила Имиладрис.
– У натра морранр лифа унин хьярта онр, – завершил Эрагон ритуальное приветствие, заметив, как поразило эльфов то, что он знаком с их обычаями. И услышал, как Сапфира мысленно повторяет его приветствие, обращаясь к королеве.
Выслушав ее, Имиладрис спросила вслух:
– Как твое имя, дракон?
«Сапфира».
Лицо королевы вспыхнуло радостью узнавания, однако она лишь кивнула драконихе и промолвила:
– Добро пожаловать в Эллесмеру, Сапфира! А как твое имя, Всадник?
– Эрагон. Меня еще прозвали Губителем Шейдов, ваше величество. – На этот раз по устам придворных явственно пробежал шепоток; даже Имиладрис, похоже была потрясена.
– Ты носишь могущественное имя, – тихо сказала она. – Мы редко даем его нашим детям… Добро пожаловать в Эллесмеру, Эрагон, Губитель Шейдов! Мы долго ждали тебя. – Она перешла к Орику, поздоровалась с ним, задала ему несколько вопросов и вернулась на трон, зябко кутаясь в плащ. – Судя по тому, что ты, Эрагон, явился сюда всего через несколько месяцев после того, как яйцо Сапфиры было украдено, а также видя это кольцо, что у тебя на руке, и меч, которым ты опоясан, я догадываюсь, что Бром умер, не успев завершить твое обучение. Я бы хотела услышать всю твою историю целиком, включая смерть Брома и твою первую встречу с моей дочерью или ее первую встречу с тобой. Кроме того, я бы хотела узнать поподробнее о твоей миссии в Эллесмере, гном Орик, и о твоих приключениях, Арья, после того, как ты попала в засаду.
Эрагон уже столько раз все это рассказывал, что ему не составило труда еще раз пересказать свою историю королеве эльфов. В некоторых случаях, когда ему изменяла память, Сапфира дополняла его весьма точными описаниями, а порой он просто предоставлял ей возможность продолжать повествование. Под конец Эрагон вытащил из заплечного мешка свиток Насуады и вручил его Имиладрис.
Она взяла свиток, надломила печать и развернула пергамент. Прочитав послание, она вздохнула, на минутку прикрыла глаза, словно от боли, и сказала с искренним сожалением:
– Теперь я понимаю истинную глубину своего безумного поступка! Мои страдания могли бы закончиться гораздо раньше, если бы я не вывела свои войска и не отказалась принимать посланцев Аджихада, узнав, что Арья попала в засаду. Мне вообще не следовало винить варденов в ее гибели. Для такой старой женщины я вела себя просто глупо.
Вокруг все молчали; никто не осмеливался ни согласиться с королевой, ни опровергнуть ее слова. Призвав все свое мужество, Эрагон спросил:
– Но поскольку Арья вернулась живой, согласишься ли ты теперь помогать варденам, как когда-то? Иначе Насуаде не выстоять, а ведь я принес ей клятву верности.
– Моя ссора с варденами – это пыль, унесенная ветром, – сказала Имиладрис. – Не тревожься, Эрагон. Мы станем помогать им и даже больше, чем прежде, благодаря вашей победе над ургалами. – Она чуть наклонилась вперед и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты дашь мне кольцо Брома, Эрагон? – (Без колебаний он снял с пальца кольцо и протянул его королеве.) Имиладрис бережно взяла кольцо и сказала: – Тебе не следовало носить его, Эрагон, поскольку предназначалось оно не для тебя. Однако же ты оказал такую помощь варденам и моей семье, что я отныне считаю тебя другом эльфов и в знак нашей дружбы дарю тебе это кольцо, и теперь все эльфы, куда бы ты ни пошел, будут знать: тебе не только можно доверять, но и нужно оказывать всяческое содействие.
Эрагон поблагодарил ее и снова надел на палец кольцо, а королева не сводила с него проницательных глаз, словно что-то решая про себя. Эрагону казалось, что она наперед знает все, что он может сказать или сделать.
– Таких вестей, какие принес ты, – вновь заговорила Имиладрис, – мы не слыхали в Дю Вельденвардене уже много лет. Мы здесь привыкли к более медленному течению жизни, чем обитатели всей остальной Алагейзии, и меня тревожит, что вскоре там могут произойти весьма значительные перемены, а мы, возможно, не успеем даже узнать об этом.
– А как же мое обучение? – Эрагон бросил пытливый взгляд на сидевших у стен эльфов, пытаясь угадать, нет ли среди них Тогиры Иконоки, который во время сражения при Фартхен Дуре проник в его мысли и освободил от мертвящего воздействия Дурзы. Тогира Иконока также подвигнул Эрагона на путешествие в Эллесмеру.
– Все в свое время, Эрагон. Но я боюсь, наша наука не пойдет тебе впрок, ибо ты еще не успел восстановиться после нанесенной тебе раны и не научился преодолевать воздействие магии шейдов. Пока ты этому не научишься, ты будешь лишь тенью той надежды, которую мы лелеяли более ста лет. – В словах Имиладрис упрека почти не чувствовалось, и все же они нанесли Эрагону тяжкий удар. Он понимал, что она права. – Твоей вины в том, что все так сложилось, нет, и мне, поверь, очень больно говорить об этом. Но ты должен понимать и всю тяжесть твоей ответственности и… твоей теперешней неполноценности. Прости, если я обидела тебя, но это так.
И королева повернулась к Орику:
– Прошло немало времени с тех пор, как представители твоего народа переступали порог наших залов, гном. Эрагон-финиарель объяснил мне причину твоего здесь присутствия, но, может быть, ты хочешь что-либо добавить?
– Только передать приветствие от моего короля Хротгара и просьбу, в которой теперь уже нет нужды: возобновить взаимоотношения с варденами. Кроме того, я здесь, чтобы проследить, с должным ли уважением относятся у вас к тому договору, который с таким усердием ковал Бром.
– Мы держим свое слово вне зависимости от того, дали мы его на языке людей или же на древнем языке наших предков. Я принимаю приветствия Хротгара и прошу передать ему также самые наилучшие пожелания. – Сказав это, Имиладрис наконец посмотрела на Арью; Эрагон догадывался, что с первой минуты она только и мечтает о том, чтобы услышать ее рассказ. – Итак, дочь моя, что же выпало на твою долю?