Когда Орик успешно справился с произнесением нужных слов, королева эльфов выжидающе посмотрела на Эрагона. И он, немного поколебавшись, тоже произнес требуемую клятву, а следом за ним и Сапфира.
– Благодарю вас, – промолвила Имиладрис. – А теперь продолжим наш путь.
Они поднялись на вершину холма, сплошь покрытую густым красным клевером. В стороне Эрагон увидел отвесный каменный утес, нависший над лесом. Отсюда открывался удивительный вид – казалось, они стоят на краю света, а перед ними лишь бескрайнее зеленое море, на горизонте сливающееся с небом.
«Я же знаю это место!» – вдруг вспомнил Эрагон. Именно этот холм и этот утес являлись ему в бредовых видениях после того, как он убил Дурзу.
Послышался глухой удар. Казалось, сам воздух содрогнулся. Затем последовал еще один удар, и Эрагону пришлось стиснуть зубы; еще удар – и он заткнул уши, опасаясь, что лопнут барабанные перепонки. Эльфы же стояли совершенно неподвижно. Еще удар – и поле клевера словно прогнулось под неожиданным порывом ветра.
Еще удар, последний, и из-под нависшего утеса появился огромный золотистый дракон. И на спине у него сидел Всадник.
Последствия принятого решения
Утром, проснувшись после своей пылкой речи, Роран увидел в окно вереницу людей, направлявшихся из Карвахолла к водопадам Игвальды. Зевая и прихрамывая, он спустился вниз, на кухню, и увидел Хорста, который в одиночестве сидел за столом над кружкой с элем.
Поздоровавшись с ним, Роран взял кусок хлеба и тоже присел к столу. Заметив покрасневшие глаза Хорста и его нечесаную бороду, он догадался, что кузнец не спал всю ночь, и спросил:
– Ты не знаешь, почему столько людей в горы отправились?
– Надо же им с родными посоветоваться! – почти сердито ответил Хорст. – Многие еще на рассвете в Спайн ушли. – Он с грохотом поставил кружку на стол. – Ты даже не представляешь, Роран, что ты натворил своим предложением бежать отсюда! Вся деревня на ушах стоит. Многие тебя уже попросту возненавидели за то, что ты людей своими идеями в угол загнал, а выход предложил один-единственный – который тебе самому по нраву. Ну и, конечно, за то еще, что ты на Карвахолл такую беду навлек.
Хлеб, который с таким удовольствием ел Роран, сразу приобрел вкус пыли; в душе вновь вспыхнули обида и возмущение: «Это ведь Эрагон притащил сюда тот камень, а вовсе не я!»
– А еще что в деревне говорят? – спросил он.
Хорст отхлебнул эля и поморщился:
– А остальные за тобой в огонь и в воду готовы пойти! Вот уж никогда не думал, что сыну Гэрроу удастся до такой степени воспламенить мое сердце своими речами! Но тебе это удалось, мальчик. Ей-богу, удалось! – И Хорст хлопнул себя по макушке узловатой ручищей. – Вот только как же дом мой и кузня? Я ведь его для Илейн и сыновей целых семь лет строил! Вон, видишь, балка над дверью? Я три пальца на ноге сломал, когда ее туда втаскивал. А теперь, понимаешь ли, я собираюсь все это бросить – из-за того, что ты вчера сказал!
Хорст сокрушенно развел руками, а Роран молчал. А что он мог сказать? Ведь именно этого он и хотел. Единственно правильное решение – это всем уйти из Карвахолла, а поскольку сам он это решение давно уже принял, то не видел причин теперь мучить себя угрызениями совести и чувством вины. «Да, решение принято, – думал он. – Теперь будь что будет – я на судьбу жаловаться не стану. Иного способа спастись от мести Империи у нас все равно нет».
– Но ты должен помнить, – сказал Хорст и наклонился к нему, опираясь о столешницу и сверля его своими черными глазами из-под кустистых бровей, – что тебе придется платить по счетам, если действительность окажется совсем не такой красивой, как те радужные планы, которые ты вчера перед людьми излагал. Дать людям надежду, а потом отнять ее… Да они тебя на клочки разорвут!
Но это почему-то Рорана совершенно не тревожило. «Если мы доберемся до Сурды, – думал он, – мятежники будут нас приветствовать, как героев. Ну, а если не доберемся, так смерть все долги спишет». И, поскольку кузнец больше не прибавил ни слова, Роран спросил:
– А Илейн где?
Хорст нахмурился; видимо, пока менять тему разговора ему не хотелось.
– Да на дворе, где ж ей быть. – Он встал и оправил рубаху на могучих плечах. – Ладно, пойду на кузню. Надо все разобрать, решить, какие инструменты с собой взять, а какие спрятать или уничтожить. Но уж Империя-то у меня точно ничем поживиться не сможет!
– Я тебе помогу, – сказал Роран, с готовностью вскакивая из-за стола.
– Нет, – решительно остановил его Хорст. – Пусть мне мои сыновья помогут – Олбрих и Балдор. В этой кузнице – вся моя жизнь, да и их тоже. К тому же от тебя и толку-то не будет с такой рукой. Оставайся-ка лучше здесь. Может, Илейн чем пособить сумеешь.
Хорст ушел, а Роран, выглянув на крыльцо, увидел, что Илейн о чем-то оживленно беседует с Гертрудой возле огромной поленницы дров, которую Хорст пополнял круглый год. Заметив Рорана, целительница подошла к нему, потрогала ладонью лоб и удовлетворенно отметила:
– Вот и хорошо! А я боялась, что тебя после вчерашнего лихорадка свалит. У вас в семье всегда все быстро выздоравливали. Я ведь просто глазам не поверила, когда Эрагон встал и пошел, хотя у него на ногах места живого не было. Всю кожу дочиста содрал. – Роран вздрогнул, но Гертруда, похоже, этого не заметила. – Давай-ка посмотрим, как там твое плечо.
Роран нагнул голову, и Гертруда сняла с него шарф, поддерживавший его уложенную в лубки правую руку. Он осторожно опустил руку и постарался держать ее прямо. Гертруда осторожно сунула пальцы под повязку, ощупала руку и сокрушенно покачала головой.
От раны исходил отвратительный запах гниения. Роран стиснул зубы, его подташнивало. Гертруда сняла повязку и лубки, и оказалось, что кожа вокруг раны стала белой, пористой и сильно распухла, напоминая спину огромной личинки. Рану ему зашили, пока он был без сознания, и на ее месте был лишь извилистый розовый шрам с корочкой запекшейся крови, но из-за сильной опухоли крученая нить глубоко врезалась в плоть, а из-под кровавой корки сочилась какая-то прозрачная жидкость.
Гертруда только языком цокала, изучая рану. Она сменила бинты и, глядя Рорану прямо в глаза, сказала:
– Что ж, дело обычное. Хорошо, если заражение не начнется. Пока, правда, трудно сказать, но если так и дальше пойдет, придется прижигание сделать.
Роран кивнул и спросил:
– А рука-то у меня действовать будет?
– Ну, если мышцы правильно срастутся, конечно. А что ты ей делать-то собираешься? Ты ведь…
– А драться я смогу?
– Если ты хочешь с кем-то вскоре драться, – Гертруда по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, – то лучше тебе прямо сейчас начать левую руку тренировать. – Она погладила Рорана по щеке и поспешила домой.
Правая рука! Учиться все делать левой рукой! Роран смотрел на свою перевязанную конечность так, словно она ему уже не принадлежала. До сих пор он и не подозревал, как сильно скажется на его мироощущении состояние его тела. Раненая плоть породила душевную рану. Роран гордился собственным телом, и теперь, когда ему, возможно, грозил столь сильный ущерб, его вдруг охватила паника. Неужели он может лишиться руки? И даже если он сумеет поправиться, вряд ли рука будет действовать как следует. Во всяком случае, там наверняка останется страшноватый шрам – на память об «укусе» раззака.
Роран опомнился, только когда Илейн взяла его за руку и отвела в дом. На кухне она заварила мяту и поставила на плиту чайник, чтоб закипел.
– Так ты действительно ее любишь? – спросила она вдруг.
– Что? – Роран изумленно посмотрел на нее.
– Катрину, – улыбнулась Илейн. – Я же не слепая. Я понимаю, что ради нее ты готов на все, и горжусь тобой. Не каждый мужчина способен на такое.
– Это не будет иметь никакого значения, если я не смогу освободить ее.
Чайник настойчиво засвистел. Илейн сняла его с плиты и налила Рорану чаю с мятой.
– Ты освободишь ее, я уверена! Не одним способом, так другим. И вообще, нам бы надо к путешествию готовиться, верно? Я, пожалуй, начну с кухни, а ты пока, если хочешь мне помочь, сходи наверх и принеси оттуда все, что тебе покажется нужным, – одежду, одеяла. Хорошо?
– И где мне это сложить? – спросил Роран.
– А в гостиной. Там места хватит.
Поскольку путь им предстоял неблизкий, по крутым горам и густым лесам, где на повозках не проехать, Роран прекрасно понимал, что количество припасов придется существенно уменьшить и взять с собой только то, что можно унести на себе и погрузить на двух имевшихся у Хорста лошадей. Впрочем, одну из лошадей особенно не нагрузишь: беременной Илейн наверняка придется часть пути ехать верхом, в таком состоянии ей этот путь пешком не одолеть.
Положение осложнялось еще и тем, что у некоторых семей вообще лошадей не имелось, а ведь лошади нужны не только для грузов, но и для того, чтобы везти малолетних детей, стариков и больных, которым пешком за остальными не угнаться. В общем, всем придется делиться, но вот С КЕМ? Ни Роран, ни Хорст по-прежнему не знали точно, кто еще, кроме Биргит и Дельвина, пойдет с ними.
А потому, когда Роран с Илейн закончили паковать самое необходимое – в основном провизию и кое-что для устройства временного жилища, – Илейн послала его выяснить, нет ли у кого в багаже свободного местечка: у нее в сторонку было отложено немало полезных вещей, которые она с удовольствием тоже прихватила бы с собой.
Несмотря на то что жители Карвахолла так и сновали из дома в дом, в деревне стояла какая-то давящая, неестественная тишина, за которой пряталась лихорадочная суета, царившая внутри домов. Почти все встреченные Рораном люди предпочитали отмалчиваться, потупившись, погруженные в невеселые мысли.
Рорану почти минуту пришлось барабанить в дверь Орвала, прежде чем фермер открыл ее и вышел на крыльцо.
– А, это ты, Роран Молот. Извини, что заставил ждать, но дел уж больно много. Чем могу помочь? – Орвал постучал своей длинной черной трубкой по ладони, вытряхивая пепел, и принялся нервно теребить ее. Было слышно, как в доме гремят горшки и кастрюли, потом загрохотала упавшая на пол табуретка.