Роран передал ему просьбу Илейн; Орвал, прищурившись и словно что-то подсчитывая, уставился в небо.
– Я думаю, для моего-то барахла места у меня вполне хватит, а может, и еще останется. Но ты все-таки еще у людей поспрашивай. А если вам по-прежнему места хватать не будет, так можно и еще пару волов нагрузить.
– Так, значит, ты точно с нами?
Орвал помолчал, смущенно потоптался, потом все же признался:
– Ну, если честно… Мы просто… хотим быть готовы на тот случай, если солдаты снова нападут.
– Ах, вот как… – Роран распрощался с ним и потащился к дому Кизельта.
Когда он обошел еще несколько домов, ему стало ясно: никто не желает говорить о своем отъезде в открытую – даже если сборы идут в доме полным ходом. К тому же все разговаривали с Рораном так почтительно, что его это даже встревожило. Он в жизни не слышал столько сочувственных слов. Люди уважительно замолкали, стоило ему раскрыть рот, и готовы были, казалось, одобрить любое его предложение. Этот дутый, как казалось Рорану, авторитет среди односельчан заставлял людей, которых он знал с детства, смущенно сторониться его.
«Ну да, я теперь меченый», – думал Роран, хромая по грязной улице и прижимая больную руку к груди. Вид у него был страшноватый: небритые щеки и подбородок заросли щетиной, нечесаные волосы свалялись и торчали жгутами; но куда сильнее могли испугать его глаза, провалившиеся, окруженные темными кругами, точно у привидения, но сверкавшие, как расплавленная сталь. Взгляд его был полон горечи, бешеного гнева и безумного желания мстить.
Кривоватая усмешка, порой мелькавшая у него на устах, тоже могла испугать кого угодно. Впрочем, самого Рорана его вид устраивал: он полностью соответствовал тем чувствам, что кипели в его душе. Теперь он уже догадывался, отчего ему удалось так сильно подействовать на односельчан своей речью. «Пожалуй, – усмехнулся он про себя, – теперь я своей внешностью могу и раззаков испугать!»
Размышляя об этом, он брел по улице, когда его нагнал Тэйн и крепко схватил за левое плечо.
– Роран! До чего же я рад тебя видеть!
– Правда? – удивился Роран; казалось, минувшая ночь весь мир вывернула наизнанку.
Тэйн закивал:
– С тех пор, как мы тогда на солдат напали, я решил, что теперь всему конец, надежды нет, нет и спасения. Мне больно об этом говорить, но так оно и было. От страха сердце так и стучало у меня в груди. Один раз я чуть не свалился в колодец. Руки все время тряслись, я уж решил, что заболел или меня кто-то отравил! Ей-богу, я совсем уж к смерти приготовился. Но твои вчерашние слова мигом меня излечили. Я… я даже объяснить не могу, от какого ужаса ты меня спас! Я перед тобой в долгу, так что, если тебе что понадобится, ты только попроси.
Роран, растроганный чуть не до слез, крепко стиснул руку Тэйна и сказал:
– Спасибо тебе, Тэйн, спасибо!
Тэйн склонил голову, пряча выступившие на глазах слезы, снял руку с плеча Рорана и исчез, оставив его стоять посреди деревенской улицы.
«Что же я такого сделал?»
Исход
Густой дым окутал Рорана, когда он вошел в таверну Морна «Семь снопов». Остановившись прямо под рогами ургала, прибитыми над дверью, он дал глазам возможность привыкнуть к дымному полумраку и крикнул:
– Эй, привет! Есть тут кто-нибудь?
Дверь, ведущая в жилые комнаты, громко хлопнула, и оттуда выплыла Тара. За ней тащился Морн. Они так и уставились на Рорана, а Тара с грозным видом еще и подбоченилась.
– Что тебе здесь нужно? – спросила она.
Роран некоторое время недоуменно смотрел на нее, пытаясь понять причину этой враждебности, потом все же сказал:
– Так что вы решили? Насчет Спайна?
– Не твое дело! – отрезала Тара.
«Да нет, как раз мое!» Но Роран сдержался и спокойно продолжал:
– В общем, так: если вы все же собираетесь в Спайн, то Илейн просила узнать, нет ли у вас свободного места для ее вещей, или, может, вам самим дополнительное место требуется. Тогда она предлагает…
– Место ей нужно! – взорвался Морн и махнул рукой в сторону той стены, что тянулась за стойкой: вдоль нее выстроились в ряд дубовые бочонки. – Вот! Двенадцать бочонков чистейшего зимнего эля я уже в солому упаковал. Я его целых пять месяцев при наилучшей температуре хранил. Это последняя партия, сваренная покойным Квимби! И что мне прикажете с ней делать? А как с большими бочками быть? Если я их оставлю, так эти солдаты их за неделю прикончат, а то и просто проткнут да и выльют все на землю червям на радость. Господи! – Морн сел и схватился руками за голову. – Двенадцать лет работы! С тех пор, как умер мой отец, я старался содержать таверну не хуже, чем он. А вы с Эрагоном на нас такую беду навлекли! Это ж… – Он умолк, задохнувшись, и вытер вспотевшее лицо рукавом.
– Ну ладно, хватит, – сказала Тара и, обняв Морна за плечи, ткнула пальцем Рорану в грудь. – Кто тебя просил тревожить Карвахолл своими выдумками, а? Если мы отсюда уйдем, кто нас с мужем кормить станет? Чем он себе на жизнь заработать сможет? Он же не ремесленник, как Хорст или Гедрик. Да и землю он возделывать не умеет. А если из Карвахолла все уйдут, мы же с голоду тут помрем! Или там голодать будем, куда ты всех уйти подбиваешь. За что ты нас разорил?
Роран долго смотрел в ее красное сердитое лицо, в измученное, несчастное лицо Морна, потом резко повернулся и молча вышел за дверь, но на пороге остановился и тихо сказал:
– Я всегда считал вас своими друзьями. И мне бы очень не хотелось увидеть вас среди тех, кого непременно убьют слуги Империи, когда заявятся сюда. – С этими словами Роран вышел на улицу, поплотнее запахнул куртку и быстро пошел прочь от таверны, терзаемый мрачными мыслями.
Подойдя к дому Фиска, он остановился у колодца, чтобы напиться, и к нему подошла Биргит, увидев, как он мучается с воротом и ведром одной рукой. Она сама вытащила ведро и, не говоря ни слова, дала ему напиться. Вода была ледяная. Роран с наслаждением сделал большой глоток и сказал:
– Я очень рад, что ты идешь! – Он передал ей ведро.
Биргит внимательно на него посмотрела.
– А я хорошо знаю ту силу, Роран, которая гонит тебя на поиски раззаков; ведь она и меня гонит в ту же сторону. И уж как только мы их найдем, я и с тебя спрошу за смерть Квимби, не забывай об этом! – И Биргит бросила ведро в колодец, даже не подумав придержать ворот. Цепь разматывалась с жутким лязганьем, пока снизу не донесся глухой всплеск. Но Биргит его уже не слышала.
Роран улыбнулся, глядя ей вслед. Он был скорее доволен, чем огорчен ее словами, понимая: что бы ни случилось с ними в пути, Биргит все равно будет помогать ему охотиться на раззаков. Хотя после окончания охоты – если эта «охота» закончится для них благополучно – ему, разумеется, придется отвечать перед нею. Или убить ее. Иного способа решить эту проблему он пока не видел.
К вечеру Хорст, Балдор и Олбрих вернулись домой, неся два свертка из промасленных тряпок.
– И это все? – спросила Илейн.
Хорст коротко кивнул, положил свертки на кухонный стол и, развернув тряпку, показал им четыре молота, трое щипцов, струбцину, небольшие мехи и трехфунтовую наковальню.
Когда они впятером сели ужинать, Олбрих и Балдор стали рассказывать, кого видели за сборами. Роран внимательно слушал, пытаясь понять, кто кому сможет одолжить ослов, кто вообще не намерен отправляться в путь и кому понадобится помощь, чтобы собраться.
– Самая большая проблема, – сказал Балдор, – это еда. На себе много не унесешь, а охотой в Спайне на две-три сотни человек еды так просто не добудешь.
– Хм-м… – Хорст, набив рот бобами, погрозил Балдору пальцем, призывая помолчать, поспешно проглотил и сказал: – Нет, охотой нам, конечно, не прокормиться. Придется, видно, овец с собой прихватить. Если всех наших коз и овец соединить в одну отару, то нам еды на месяц хватит, а то и больше.
– А волки? – коротко спросил Роран.
– Насчет волков я не слишком беспокоюсь, меня куда больше тревожит то, что овечки наши по лесу разбредутся, – возразил Хорст. – Как их на ходу-то пасти – вот задача!
Весь следующий день Роран помогал людям собираться – кому чем мог, – стараясь по большей части помалкивать. Лишь поздней ночью он, наконец, добрался до постели, совершенно измученный, но полный надежд.
Но первые лучи рассвета разбудили его, наполнив ощущением того, что ожиданию скоро придет конец. Роран встал, на цыпочках спустился вниз и вышел на крыльцо. Перед ним высились туманные горы, окутанные утренней тишиной. Дыхание в холодном воздухе превращалось в маленькие облачка, но сам Роран холода не чувствовал: сердце его сильно билось от возбуждения и неясных предчувствий.
Позавтракали молча. Затем Хорст подвел к крыльцу лошадей, и Роран принялся помогать Олбриху и Балдору нагружать на них сумки и узлы. Закидывая на спину собственный заплечный мешок, он зашипел от боли в раненом плече, но мешок не сбросил.
Хорст закрыл дверь дома, помедлил минутку, держа пальцы на стальной ручке двери, потом взял Илейн за руку и сказал:
– Идем!
Когда они шли через Карвахолл, Роран видел, как люди с мрачным видом суетятся возле своих домов среди груды вещей и блеющих коз и овец. У некоторых овец и даже собак на спины были привязаны небольшие узелки. На осликах сидели в окружении узлов заплаканные детишки; кое-кто вытащил сани и впряг в них лошадей; на санях стояли клети с курами и горой были навалены узлы со скарбом. Видя, какие неожиданные и обильные плоды принесла его пылкая речь, Роран не знал, смеяться ему или плакать.
Добравшись до северного конца деревни, они решили немного подождать и все же выяснить, кто пойдет с ними дальше. Не прошло и минуты, как к ним подошла Биргит в сопровождении Нолфавреля и его младших сестренок и братишек. Поздоровавшись с Хорстом и Илейн, Биргит со своим семейством заняла место чуть поодаль и тоже стала ждать.
Вскоре из-за деревьев вынырнуло все семейство Ридли. Они привели с собой чуть ли не сотню овец, и Ридли крикнул, перекрывая блеяние животных: