Как ни странно, гнев королевы мгновенно улетучился; она сильно побледнела, плечи ее бессильно опустились.
– Я так унижена! – прошептала она.
Облако горячего влажного воздуха окутало Эрагона – это золотистый дракон наклонился, чтобы получше рассмотреть его; глаза дракона переливались и сверкали.
«Мы хорошо встретились, Эрагон, Губитель Шейдов. Меня зовут Глаэдр».
Его голос – безусловно голос дракона-самца! – рокотал и громыхал в ушах Эрагона, точно ворчание грозной горной лавины. Эрагон только сумел лишь почтительно коснуться губ и промолвить мысленно:
«Для меня знакомство с тобой – большая честь».
Затем Глаэдр переключил свое внимание на Сапфиру. Она застыла как изваяние, напряженно изогнув шею, когда Глаэдр обнюхивал ее щеку и переднюю линию крыла. Эрагон видел, как дрожат ее лапы. «Ты пахнешь человеком, – сказал ей Глаэдр, – но о своем народе ты знаешь мало – только то, чему тебя научили древние инстинкты. Однако же у тебя сердце настоящего дракона».
Пока шел этот безмолвный обмен любезностями, Орик представился Оромису и сказал:
– Вот уж как на духу скажу: на такое я никогда и не надеялся! В такие черные времена это настоящий подарок судьбы. Всадник да еще и с драконом! – От восторга гном стукнул себя кулаком по макушке и прибавил: – Если это не слишком большая наглость с моей стороны, я бы хотел от имени моего короля и всего моего клана попросить тебя об одной вещи – в полном соответствии с обычаем, что объединяет наши народы.
Оромис кивнул:
– Я с удовольствием выполню твою просьбу, если это в моих силах.
– Тогда скажи: почему ты прятался все эти годы? Ты ведь был так нам нужен, Аргетлам!
– Ах, – вздохнул Оромис, – в этом мире так много горя, но самое горчайшее из них – невозможность помочь тем, кто в беде. Я не мог рисковать, покидая это убежище ради помощи варденам. Ведь если бы я погиб до того, как проклюнется одно из имеющихся у Гальбаторикса драконьих яиц, то на свете не осталось бы никого, кто мог бы передать наши тайные знания новому Всаднику, и тогда победить Гальбаторикса стало бы еще труднее.
– Так вот какова причина! – презрительно сплюнул Орик. – Это слова труса! Оставшиеся у Гальбаторикса драконьи яйца могут вообще никогда не проклюнуться!
Вокруг тут же воцарилась полная тишина; было слышно лишь слабое ворчание, исходившее из глотки Глаэдра. Имиладрис повернулась к гному и гневно сверкнула очами.
– Если бы ты не был моим гостем, – сказала она, – я бы прямо тут же собственной рукой заколола тебя за подобное оскорбление!
Но Оромис, широко раскинув руки, воскликнул:
– Нет, нет! Я ничуть не обижен! И это вовсе не намеренное оскорбление – просто необдуманный поступок. Пойми, Орик: мы с Глаэдром сражаться не можем – ты и сам видишь, как он изувечен. Да и сам я тоже. – Старый эльф коснулся своего виска. – Когда я попал в плен к Проклятым, они что-то сломали во мне. И, хотя я по-прежнему могу кое-чему научить молодых, но магией больше управлять не в силах; мне теперь подвластны разве что самые слабые чары. И силы мои продолжают таять, как бы я этому ни сопротивлялся. В бою я оказался бы не просто бесполезен – куда хуже, я стал бы для вас слабым звеном, помехой, которую к тому же легко можно использовать против вас же самих. И я решил исчезнуть, скрыться с глаз Гальбаторикса – и вас! – ради вашего же успеха, хотя всегда мечтал открыто выступить против него, сразиться с ним в поединке…
– Изувеченный, но целостный, – прошептал Эрагон.
– Прости меня, – запинаясь, промолвил Орик, потрясенный до глубины души.
– Ничего, я не сержусь. – Оромис положил руку Эрагону на плечо. – А теперь, с твоего разрешения, королева Имиладрис, мы, пожалуй, пойдем.
– Идите, – устало кивнула она. – Идите и покончим с этим.
Глаэдр низко присел, и Оромис ловко поднялся по его изуродованной ноге в седло.
– Идемте, Эрагон и Сапфира. Нам нужно о многом поговорить. – Золотистый дракон легко оттолкнулся от утеса, сделал над ним круг и стал подниматься в небеса на восходящем потоке воздуха.
Эрагон и Орик обменялись крепким рукопожатием.
– Не посрами же чести своего клана! – торжественно сказал гном.
Садясь на Сапфиру, Эрагон чувствовал себя так, словно отправляется в долгое путешествие и ему нужно непременно попрощаться с теми, кто остается. Но на Арью он осмелился лишь взглянуть с улыбкой, в которой явственно сквозили удивление и радость. Арья ответила ему хмурым, даже слегка встревоженным взглядом. А больше он ничего и рассмотреть не успел: Сапфира резко взмыла в небо, и он, как всегда, почувствовал тот восторг, который дракониха испытывала во время полета.
Оба дракона летели к белому утесу, видневшемуся на севере в нескольких милях от поросшего клевером холма. Слышно было лишь, как шуршат их крылья. Сапфира, радостно возбужденная, не отставала от Глаэдра. Ее радость передалась и Эрагону, сильно подняв ему настроение.
Они приземлились на самом краю утеса. Перед ними раскинулась просторная поляна, с одной стороны как бы огражденная стеной из скал и наполовину ушедших в землю валунов. Узкая тропа вела от скал к порогу низенькой хижины, выращенной эльфами меж четырьмя древесными стволами; рядом, почти у корней одного из этих деревьев, журчал ручей, выбегавший из сумрачной лесной чащи. Глаэдр, конечно же, внутри домика Оромиса поместиться бы не смог; скорее, сам домик запросто поместился бы у него в животе.
– Добро пожаловать! – сказал Оромис, с необычайной легкостью соскакивая на землю. – Вот здесь я и живу. Это место называется утесы Тельнаира. Здесь тихо, ничто не отвлекает, и можно спокойно думать и заниматься наукой. Голова у меня вдали от Эллесмеры вообще работает гораздо лучше.
Он исчез в домике и вынес оттуда два табурета, затем налил себе и Эрагону чистой родниковой воды, и Эрагон с наслаждением напился. Отсюда на Дю Вельденварден открывался великолепный вид, и Эрагон любовался им, пытаясь скрыть свое смятение и надеясь, что старый эльф опять заговорит первым. «Передо мной еще один Всадник, старый, опытный!» – восторженно думал он. Сапфира с ним рядом вела себя скромно, но глаз не сводила с Глаэдра и от нетерпения невольно царапала землю когтями.
Пауза затягивалась. Прошло десять минут… полчаса… час – Эрагон видел это по движению солнца. Голова у него гудела от множества вопросов, но постепенно ему удалось немного успокоиться и просто ждать, полностью смирившись с особенностями этого дня.
И, видимо почувствовав его теперешнее настроение, Оромис наконец промолвил:
– А ты неплохо научился ценить терпение. Молодец!
Эрагон вздрогнул и не сразу сумел заставить свой голос звучать, как полагается, но все же постарался говорить как можно спокойнее.
– Нельзя выследить оленя, если будешь спешить.
– Верно. Дай-ка мне посмотреть твои руки. Я полагаю, они немало могут о тебе рассказать. – Эрагон снял перчатки и протянул эльфу руки; тот сжал их своими тонкими сухими пальцами, внимательно изучил мозолистые ладони Эрагона и сказал: – Поправь меня, если я ошибусь. Во-первых, тебе куда чаще приходилось иметь дело с косой и плугом, а не с мечом. Впрочем, луком ты владеешь очень неплохо.
– Да, неплохо.
– А вот письмом или рисованием ты, скорее всего, почти совсем не занимался.
– Бром еще в Тирме научил меня разбирать буквы и немного читать и писать.
– Хм-м… Ну что ж, продолжим. Ты явно склонен к безрассудным поступкам и не слишком заботишься о собственной безопасности.
– Что заставляет тебя так думать, Оромис-элда? – спросил Эрагон, воспользовавшись самым уважительным обращением, какое только смог вспомнить.
– Не элда, – поправил его Оромис. – Ты можешь называть меня «учитель» или «эбритхиль» и больше никак. Точно так же ты будешь обращаться и к Глаэдру. Мы – ваши учителя; вы с Сапфирой – наши ученики; вы должны вести себя с должным уважением и почтением к нам обоим. – Оромис говорил тихо и почти ласково, но с уверенностью, свойственной тем, кто привык к полному и безоговорочному подчинению.
– Хорошо, учитель.
– А ты, Сапфира, что скажешь?
Эрагон прямо-таки чувствовал, как тяжело Сапфире сломить свою гордость, однако и она ответила:
«Ты прав, учитель».
Оромис кивнул:
– Вот и отлично. Тогда пойдем дальше. Должен отметить, что тот, у кого с юных лет такая коллекция шрамов, как у тебя, либо безнадежный неудачник, либо дерется с каждым встречным, подобно берсеркерам, либо сознательно лезет на рожон, желая испытать судьбу. Ты, что же, любишь подраться?
– Нет.
– На неудачника ты тоже совсем не похож; скорее, наоборот. Значит, остается только одно объяснение. Если, конечно, сам ты не думаешь иначе.
Эрагон вспомнил свои многочисленные приключения и попытался дать своему поведению какую-то оценку.
– Я бы сказал, – начал он, – что если уж я решил посвятить себя какой-то идее, то всегда хочу дойти до конца и непременно достигнуть цели вне зависимости от цены, которую придется уплатить. Особенно если кто-то из тех, кого я люблю, окажется в опасности. – Он невольно глянул в сторону Сапфиры.
– А часто ли ты бросаешь вызов противнику?
– Нет. Но мне нравится, когда мне бросают вызов.
– Значит, тебе нравится испытывать себя в поединке?
– Да, особенно если это достойный соперник. Но мне пришлось столкнуться с немалыми трудностями, и я понимаю: никогда не стоит усложнять выпавшую тебе задачу. В конце концов, главное – сохранить жизнь себе и близким.
– Однако же ты, не раздумывая, бросился вдогонку за раззаками, хотя куда безопаснее было бы остаться в долине Паланкар. А потом и сюда добрался.
– Это было единственно правильное решение… учитель.
Несколько минут оба молчали. Эрагон пытался догадаться, о чем думает эльф, но ровным счетом ничего не мог прочесть по его лицу, похожему на бездушную маску. Наконец Оромис шевельнулся, ожил и вдруг спросил: