– А тебе случайно не дарили в Тарнаге никакой безделушки? Какого-нибудь украшения или просто монетки?
– Дарили. – Эрагон сунул руку за пазуху и вытащил подаренный Ганнелом амулет – маленький серебряный молот на цепочке. – Гном Ганнел сделал это для меня, следуя велению короля Хротгара. Благодаря этому амулету ни меня, ни Сапфиры никто не может увидеть в магический кристалл. Гномы боялись, что Гальбаторикс уже знает, как я выгляжу… А ты откуда узнал про амулет, учитель?
– Дело в том, – сказал Оромис, – что в какой-то момент я совершенно перестал тебя чувствовать и полностью утратил с тобой мысленную связь.
– Неделю назад близ Силтрима кто-то явно пытался выследить меня с помощью магического кристалла. Это был не ты?
Оромис покачал головой:
– Нет. Я лишь однажды видел вас с Сапфирой в кристалле, а потом мне уже больше не нужно было использовать столь грубый метод, чтобы отыскать вас. Я ведь мог просто установить с тобой мысленную связь, как сделал это, когда тебя ранили в Фартхен Дуре. – Он взял амулет, прошептал над ним несколько слов на древнем языке и вернул его Эрагону. – В нем есть лишь защитные чары; я, во всяком случае, ничего больше не обнаружил. Это действительно подарок от чистого сердца. Всегда держи его при себе. – Оромис, соединив концы своих длинных, вытянутых веером пальцев, долго смотрел куда-то вдаль; ногти у него были округлыми и блестящими, как рыбья чешуя. Наконец, отведя глаза от затянутого белесой дымкой горизонта, он спросил: – Скажи, Эрагон, зачем ты здесь?
– Чтобы завершить свое обучение.
– И что, по-твоему, оно включает в себя?
Эрагон беспокойно поерзал и ответил:
– Ну, мне нужно гораздо больше узнать о магии и военных искусствах, ведь Бром не смог, не успел передать мне то, что знал и умел сам.
– Магия, искусство владения мечом и прочие умения и искусства бесполезны, если не знаешь, как и когда применять их. Вот этому мы и будем учиться в первую очередь. Однако же, как о том свидетельствует история властвования Гальбаторикса, нет ничего опаснее силы, не имеющей морального стержня. Так что главная моя задача – помочь вам, Эрагон и Сапфира, усвоить те принципы, которые станут руководить вами и предохранять вас от неверного выбора цели. Кроме того, вам необходимо больше узнать о себе – о том, кто вы такие и на что вы способны. Вот почему вы здесь.
«Когда же мы начнем?» – спросила Сапфира.
Оромис хотел ей ответить, но вдруг застыл, весь побагровел, а скрюченные, точно сведенные судорогой пальцы его вцепились в край одежды. Выглядело это пугающе, но по-настоящему испугаться Эрагон не успел: не прошло и минуты, как старый эльф вздохнул с облегчением, хотя теперь весь его облик свидетельствовал о крайней усталости.
Встревожившись, Эрагон осмелился спросить:
– Тебе плохо, учитель?
Ласковая усмешка приподняла уголки губ Оромиса.
– Не так хорошо, как хотелось бы. Мы, эльфы, тешим себя мыслью о своем бессмертии, но и мы не можем избежать некоторых телесных недугов, не поддающихся воздействию нашей магии и медицины; мы можем лишь немного отсрочить развязку. Нет, нет, не тревожься… Эта болезнь не заразна. Но избавиться от нее я не в силах. – Эльф вздохнул. – Я потратил десятки лет, пытаясь ослабить ее воздействие, связывал ее сотнями всяких чар, увы, довольно слабых теперь; я накладывал их слоями, дабы усилить общий эффект магического воздействия, но и это не помогало. Я до такой степени опутал себя этими чарами, что смогу, наверное, прожить еще достаточно долго, чтобы стать свидетелем рождения последних драконов и воспитать новых членов ордена Всадников, возрождающегося из руин наших ошибок и заблуждений.
– А сколько же времени пройдет…
Оромис приподнял изящную бровь.
– До моей смерти? Время еще есть, но его крайне мало – особенно если вардены решат воззвать к твоей помощи. Так что – и это ответ на твой вопрос, Сапфира, – мы начнем ваше обучение немедленно и учиться будем быстрее, чем когда-либо учился или будет учиться любой другой Всадник, ибо мне придется сжать десятилетия в недели и месяцы.
– Тебе, конечно, известно, – смущенно сказал Эрагон, и щеки его вспыхнули огнем стыда, – о моем… увечье. – Ему неприятно было даже произносить это слово. – Я тоже… болен, как и ты.
Во взгляде Оромиса вспыхнуло сочувствие, но голос его звучал твердо:
– Эрагон, это всего лишь боевое ранение, а не увечье, даже если тебе самому хочется считать его увечьем. Я понимаю твои чувства, но ты не должен терять веру в нормальную жизнь – это куда более опасная ловушка, чем любое физическое несовершенство. Я говорю, опираясь на собственный опыт. Если будешь себя жалеть, это сослужит плохую службу и тебе, и Сапфире. Наши маги, и я в том числе, изучат твой недуг и решат, что можно сделать, чтобы исцелить тебя. А пока твое обучение будет происходить так, как если бы никакого недуга и не существовало.
Эрагона затошнило при одной лишь мысли о том, чем ему это грозит. Рот наполнился желчью. «Неужели Оромис заставит меня снова терпеть такую муку?» – в ужасе думал он.
– Это невыносимая боль! – запальчиво возразил он эльфу. – Она просто убьет меня в один прекрасный момент, если я…
– Нет, Эрагон. Она тебя не убьет. Уж столько-то я знаю насчет твоего проклятья. Однако же нам обоим нужно выполнить свой долг: тебе перед варденами, а мне перед тобой. Мы не можем пренебречь им из-за какого-то ранения. Слишком многое поставлено на карту, и проиграть нельзя.
Эрагон кивал в знак согласия, но душа его была охвачена паникой. Он бы, может, и хотел возразить Оромису, но ведь истину отрицать невозможно. А эльф продолжал:
– Да, ноша тяжела, но ты, Эрагон, должен по доброй воле взвалить ее себе на плечи. Неужели тебе не для кого пожертвовать собой?
И Эрагон сразу подумал о Сапфире. И все же он стремился к поставленной цели не ради нее. И не ради Насуады. И даже не ради Арьи. Но что же тогда гнало его вперед, заставляя преодолевать столько трудностей? Когда он приносил клятву верности Насуаде, то думал, что делает это ради благополучия Рорана и других людей, загнанных Империей в ловушку. Но достаточно ли много значили для него эти люди, чтобы ради них с готовностью идти на такие жертвы? И он с уверенностью ответил себе: «Да, да, эти люди значат для меня очень много, и пока что лишь я один могу хоть как-то помочь им. Да и сам я не в силах стряхнуть с себя тень Гальбаторикса, пока все остальные не стали свободными. Вот единственная цель моей жизни. Разве я мог бы придумать нечто лучшее?» Однако вслух он сказал такое, что и сам похолодел от ужаса и собственной дерзости:
– Хорошо, я согласен, но только ради тех, за кого сражался: ради жителей Алагейзии, ради всех народов, живущих там и пострадавших от жесткости Гальбаторикса. И пусть меня терзает боль – я постараюсь учиться более старательно, чем любой твой ученик до меня!
Лицо Оромиса посуровело, он склонил голову и с какой-то мрачной торжественностью заметил:
– О меньшем я и просить бы не стал. – Несколько минут он молча смотрел на Глаэдра, потом повернулся к Эрагону и велел ему: – Встань и сними рубаху. Посмотрим, из чего ты сделан.
«Погодите, – сказала Сапфира. – А Бром знал о твоем существовании, мастер Оромис?»
Эрагон замер, сраженный тем неожиданным предположением, которое таилось в этом вопросе.
– Естественно, – кивнул Оромис. – В юности – еще в Илирии – он тоже учился у меня. И мне приятно было узнать, что вы похоронили его, как подобает, ибо ему выпала нелегкая доля, и мало кто проявлял к нему доброту. Надеюсь, он сумел обрести покой, сходя в вечную пустоту.
Эрагон нахмурился:
– А Морзана ты тоже учил, мастер Оромис?
– Они с Бромом были как братья.
– А Гальбаторикса?
– Я был в числе тех членов Совета, которые отказали ему, когда он захотел получить второго дракона. Ведь первый погиб по его вине. А учить его… Нет, этого несчастья я не имел. Ведь, обретя власть, Гальбаторикс устроил настоящую охоту на своих наставников и постарался лично убить каждого из них!
Эрагону хотелось еще расспросить Оромиса, но он понимал, что время для этого еще не пришло и лучше немного подождать. Распуская шнуровку на вороте своей туники, он мысленно сказал Сапфире: «Похоже, мы так никогда и не узнаем всех тайн Брома». Воздух показался ему холодным, руки сразу покрылись гусиной кожей, но грудь и плечи он все же расправил.
Оромис внимательно осмотрел его, с изумленным восклицанием остановившись за спиной, когда увидел страшный шрам, оставленный шейдом.
– Неужели ни Арья, ни кто-то из целителей никогда не предлагали тебе убрать этот уродливый рубец? Тебе совершенно ни к чему носить его.
– Арья предлагала, но… – Эрагон не договорил; он был пока не в силах выразить свои чувства словами. И сказал просто: – Теперь этот шрам – часть меня самого; как и шрам Муртага, этот шрам от меня неотделим.
Оромис очень серьезно посмотрел на него, кивнул и продолжил осмотр.
– Ну что ж, мускулатура у тебя развита довольно хорошо, и ты не такой кривобокий, как большинство тех, кто имеет дело с мечом. Ты одинаково хорошо фехтуешь правой и левой рукой?
– Не совсем. Правой лучше, но мне пришлось научиться использовать левую, когда я в Тирме сломал себе правое запястье.
– Ну, хорошо. Это сэкономит нам время. Соедини пальцы рук за спиной и подними руки как можно выше.
Эрагон послушно выполнил упражнение, но эта поза вызвала такую боль в спине, что он с трудом удерживал руки в таком положении.
– Теперь наклонись вперед, но колени не сгибай и постарайся достать до земли.
Сделать это оказалось еще труднее; и в итоге Эрагон замер в нелепой позе, странно сгорбившись и чувствуя, как ужасно, до жгучей боли напряжены сухожилия под коленями. Но достать до земли так и не смог.
– Ну что ж, по крайней мере, ты все-таки сумел потянуться без особого ущерба. Честно говоря, я на это и не надеялся. Значит, определенные упражнения для развития гибкости ты делать сможешь. Это хорошо.