Вокруг тогда царил полный хаос. Гальбаторикс был занят укреплением собственной власти, гномы отступили, на юго-западе шли сплошные бои – там люди подняли мятеж и сражались за создание государства Сурда. Ну, а мы, эльфы, только что потеряли своего короля. Ведомый жаждой мести, Бром воспользовался всеобщей неразберихой в своих целях. Он собрал вместе тех, кто был сослан, освободил кое-кого из темниц и создал первые отряды варденов. Несколько лет он руководил ими, затем передал свой пост другому, мечтая довести до конца задуманное: уничтожить Морзана. И ему это удалось: он лично убил троих Проклятых, включая Морзана, и считался виновным в смерти еще пятерых. Брому в жизни выпало мало счастья, но он был хорошим Всадником и хорошим человеком, и я горжусь тем, что знал его.
– Я никогда не слышал, чтобы его имя упоминали в связи с гибелью Проклятых, – заметил Эрагон.
– Гальбаторикс не хотел предавать огласке имя того, кто оказался способен победить его «непобедимых» слуг. Ведь все считают его неуязвимым, хотя на самом деле это далеко не так.
Так Эрагону в очередной раз пришлось пересматривать свое отношение к Брому. Сперва он считал его простым деревенским сказителем, который во время их странствий вдруг превратился в воина, владеющего к тому же магическим искусством. Перед смертью Бром открыл свое истинное лицо – оказался Всадником. А теперь выясняется, что он, собственно, и создал варденов, был их вождем и сам убил немало Проклятых, в том числе и Морзана. «Неужели все это один и тот же человек?» – думал Эрагон. Иногда ему казалось, что совсем и не знал Брома, и было безумно жаль, что им так и не удалось хоть раз как следует поговорить обо всем.
– Да, он был хорошим человеком, – сказал он.
Посмотрев в одно из округлых окон, выходивших на край утеса и на залитую солнцем поляну Эрагон увидел Сапфиру и с интересом заметил, как необычно она ведет себя с Глаэдром: она казалась одновременно застенчивой и игривой; то изящно поворачивалась и начинала что-то рассматривать на поляне, то, шелестя крыльями, потихоньку подбиралась к большому дракону, покачивая головой и виляя хвостом, словно охотилась на оленя. Она напоминала Эрагону котенка, который пытается заигрывать со старым котом. Впрочем, Глаэдр оставался равнодушен ко всем ее заигрываниям.
«Сапфира, – окликнул ее мысленно Эрагон. Она не ответила, хотя явно его слышала. – Сапфира, ответь мне!»
«Ну что?»
«Я понимаю, ты возбуждена знакомством, но все же перестань, пожалуйста, вести себя, как полная дура!»
«Ты и сам не раз вел себя, как полный дурак!» – не осталась в долгу дракониха.
Эрагон остолбенел. Такое частенько можно услышать, когда ссорятся люди, но он никогда не думал, что дракон может ответить так сварливо. Наконец он пробормотал:
«При чем тут я? От этих слов твое поведение лучше уж точно не станет!»
Сапфира что-то проворчала и закрыла от него свои мысли, хотя он по-прежнему чувствовал ту тонкую нить, что неразрывно связывала их души.
Эрагон вздохнул и вдруг заметил, что серые глаза Оромиса смотрят на него тяжело и пристально. Нет сомнений, старый эльф понял все, что они с Сапфирой сказали друг другу. Эрагон заставил себя непринужденно улыбнуться и, махнув рукой в сторону Сапфиры, сказал:
– Я никогда не могу предугадать, что она собирается сделать! Чем больше я узнаю о ней, тем сильнее осознаю, сколь мы различны.
И Оромис весьма разумно заметил:
– Те, кого мы любим больше всего, часто оказываются куда более чужими нам, чем все прочие. – Эльф помолчал и прибавил: – Она, как и ты, еще очень молода. Нам с Глаэдром потребовался не один десяток лет, чтобы научиться как следует понимать друг друга. Связь Всадника с его драконом подобна любым взаимоотношениям двух существ – а это постоянный труд. Ты доверяешь ей?
– Всей жизнью!
– А она тебе доверяет?
– Да.
– Тогда можешь над ней подшучивать. Ты вырос сиротой. А она с рождения знает, что является чуть ли не единственным представителем своего народа. И вдруг оказалось, что это не так. Не удивляйся, если понадобится несколько месяцев, прежде чем она перестанет надоедать Глаэдру и вновь обратит свое внимание на тебя.
Эрагон катал ягодку голубики между пальцами; аппетит у него совершенно пропал.
– А почему эльфы не едят мяса?
– А почему мы должны его есть? – Оромис взял клубничку, и солнечный луч, падавший из окна, высветил на ее боках крохотные светлые точки и тоненькие волоски. – Все, что нам нужно, мы своим пением добываем из растений, включая пишу. Это варварство – причинять страдания животным, убивать их только для того, чтобы иметь на столе еще какую-то еду! Вскоре, впрочем, ты и сам поймешь, что сделанный нами выбор имеет и более глубокий смысл.
Эрагон нахмурился. Он всегда любил мясо; ему и в голову не приходило, что в Эллесмере его станут кормить одними фруктами и овощами.
– А разве вы не скучаете по вкусу мясных блюд?
– Нельзя скучать по вкусу того, чего никогда не пробовал.
– А как же Глаэдр? Он же не может питаться одной травой!
– Нет, конечно. Но и он никогда без необходимости никому не причинит страданий. Каждый из нас старается причинять другим как можно меньше ущерба. Хотя, конечно, нельзя изменить то, кем ты родился на свет.
– Но я видел, что плащ Имиладрис сделан из лебединых перьев!
– Это выпавшие перья. Их собирали в течение многих лет. Но ни одна птица не пострадала ради того, чтобы эльфы смогли сшить этот прекрасный плащ.
Когда они поели, Эрагон помог Оромису вычистить посуду песком и убрать со стола. И вдруг эльф спросил:
– Скажи, ты сегодня утром купался?
Этот вопрос удивил Эрагона, и он ответил, что нет.
– Прошу тебя, завтра непременно выкупайся и делай это каждое утро.
– Каждое утро! Но ведь вода сейчас такая холодная! Можно простудиться.
Оромис как-то странно посмотрел на него:
– Ну, так сделай ее теплее.
Теперь уже пришла очередь Эрагона странно смотреть на эльфа.
– Я не настолько силен, чтобы с помощью магии согреть целую реку, – возразил он.
Оромис так расхохотался, что весь дом зазвенел от его смеха. Глаэдр даже просунул голову в окно, чтобы понять, что тут происходит, но, убедившись, что с Оромисом все в порядке, тут же вернулся к Сапфире.
– Я полагаю, ты осмотрел вчера свое жилище? – спросил Оромис.
Эрагон кивнул.
– Ты видел такую маленькую комнатку с углублением в полу?
– Я подумал, что это, должно быть, для стирки белья или одежды.
– Это для стирки тебя самого! Там есть два незаметных отверстия в стене, чуть выше самого углубления. Найди их и сможешь купаться в сколь угодно теплой воде. Кроме того, – сказал он, выразительно глядя на подбородок Эрагона, – пока ты являешься моим учеником, я рассчитываю, что ты всегда будешь чисто выбрит – во всяком случае, пока ты не захочешь, конечно, отрастить настоящую бороду. А сейчас ты похож на дерево, с которого ветром сорвало половину листьев. Эльфы, в отличие от людей, не бреются, но я попрошу, чтобы отыскали бритву и зеркало, и пришлю тебе.
Эрагону стало стыдно до слез, но, понимая, что Оромис прав, он согласно кивнул. Они снова вышли из домика, и Глаэдр мысленно сказал Эрагону:
«Мы решили составить план обучения Сапфиры. И тебя тоже».
– И вы начнете?.. – спросил Оромис.
«Завтра, сразу после рассвета, в час Красной Лилии. К этому времени ты должен быть здесь, Эрагон».
– И принеси с собой седло, которое Бром сделал для Сапфиры, – прибавил Оромис вслух. – А на сегодня занятия закончены. Теперь можете делать что угодно; в Эллесмере хватает разных чудес – особенно для иностранца. Если, конечно, тебя заинтересуют подобные вещи.
– Спасибо за совет, – сказал Эрагон и поклонился. – Но прежде чем уйти, я бы хотел поблагодарить тебя, учитель, за то, что ты так помог мне тогда, в Тронжхайме! Когда я убил Дурзу. Вряд ли я бы сейчас разговаривал с тобой, если бы не твоя помощь. Я перед тобой в неоплатном долгу!
«Мы оба перед тобой в долгу!» – прибавила Сапфира.
Оромис слегка улыбнулся и кивнул.
Тайная жизнь муравьев
Как только Оромис и Глаэдр скрылись из глаз, Сапфира сказала:
«Эрагон, ты только подумай: еще один дракон! Нет, в это просто поверить невозможно!»
И он, ласково погладив ее по плечу, откликнулся:
«Но это же просто чудесно!»
Они летели высоко над Дю Вельденварденом, и единственным признаком того, что эти леса обитаемы, были тонкие струйки дыма, поднимавшиеся порой над кронами деревьев и тут же растворявшиеся в воздухе.
«Я никак не ожидала, что мне доведется встретиться с каким-то другим драконом! Кроме Шрюкна, разумеется. Ну, может быть, если б удалось спасти уцелевшие драконьи яйца и вырвать их из рук Гальбаторикса… Но это было пределом моих мечтаний. И теперь такое! – Сапфира прямо-таки трепетала от радости. – А до чего великолепен Глаэдр, правда? Такой старый, могучий, и чешуя горит так ярко! Он, должно быть, раза в два, нет, в три больше меня! А ты видел его когти? Они…»
И в таком духе она продолжала еще несколько минут, восхищаясь внешностью Глаэдра. Но куда сильнее слов были те чувства, что бурлили в ее душе, и основное из них, пожалуй, Эрагон мог бы определить, как страстное обожание.
Он попытался рассказать Сапфире о том, что узнал от Оромиса: он знал, что она и внимания не обратила на их разговоры, но сменить тему ему оказалось не под силу. Пришлось молча сидеть и слушать ее болтовню, а зеленый бескрайний океан проплывал под ним, и ему стало казаться, что именно он и есть самый одинокий человек на свете.
Вернувшись в свои покои, Эрагон решил никуда больше не ходить: он слишком устал от событий сегодняшнего дня, да и долгие недели путешествия все еще сказывались. Сапфира тоже с удовольствием осталась дома. Она улеглась в свою «чашу» и принялась опять болтать о Глаэдре, а Эрагон принялся изучать премудрости эльфийской ванной комнаты.