Утром он обнаружил на пороге своей комнаты пакет из тонкой, как луковая шелуха, бумаги, который прислал Оромис. В пакете были обещанные бритва и зеркало. Бритву явно делали эльфийские мастера: ее не нужно было ни точить, ни направлять. Эрагон тщательно вымылся в горячей воде, а потом пристроил зеркало повыше и стал рассматривать себя.
Он явно повзрослел. Да, лицо выглядело более мужественно: глаза смотрели устало, все черты стали более резкими, щеки провалились, отчего он стал немного похож на хищного ястреба. Он не был эльфом, однако теперь уже не мог бы с уверенностью сказать, что он – человек. Откинув назад волосы, он осмотрел свои уши, и они показались ему несколько более заостренными в своей верхней части – еще одно свидетельство того, как сильно изменила его тесная духовная связь с Сапфирой. Он даже потрогал себя за ухо: очертания его показались ему незнакомыми.
Подобные перемены в собственном облике наполнили душу Эрагона смятением. Хоть он и знал, что это непременно случится – и до некоторой степени даже приветствовал подобные перемены, ибо они подтверждали то, что он действительно становится Всадником, – но все равно это оказалось для него неожиданностью. «Интересно, – думал он, – что же будет со мной дальше?» А ведь и его, так сказать, человеческое взросление было в самом разгаре; и с этой стороны его ожидало еще немало нераскрытых тайн и сложностей. «Когда же я наконец узнаю, кто я такой?»
Он приложил лезвие бритвы к щеке и провел им по коже, как это делал когда-то Гэрроу. Волоски срезались легко, но очень неровно, и он, изменив угол наклона бритвы, попробовал еще – уже с несколько большим успехом.
Добравшись до подбородка, он нечаянно выронил бритву и сильно порезался – от угла рта почти до шеи. Охнув, Эрагон прижал рукой рану, из которой уже бежала струйка крови, и, шипя от боли, сквозь зубы пробормотал: «Вайзе хайль!» Боль сразу утихла, а магия соединила края пореза, однако сердце его все еще бешено колотилось от испытанного потрясения.
«Эрагон!» – встревоженно окликнула его Сапфира, пытаясь протиснуться в узкий проход и раздувая ноздри от запаха крови.
«Да жив я!» – заверил он ее.
Она посмотрела на окрашенную кровью воду и сказала: «Что ж ты так неосторожно! Лучше уж оставаться косматым, как олень во время линьки, чем отрезать себе голову во имя дурацкой красоты!»
«Вообще-то, я с тобой согласен, – ответил Эрагон. – Но ты не волнуйся, я скоро научусь бриться».
Сапфира что-то проворчала и неохотно удалилась.
Эрагон сел, сердито глядя на бритву. Потом пробормотал: «Ладно, оставим это». Собравшись с мыслями, он перетряхнул весь свой запас слов древнего языка, выбрал нужные и составил с их помощью заклинание. И, стоило его произнести, как со щек посыпался какой-то темный порошок – это щетина превращалась в пыль, оставляя щеки и подбородок совершенно гладкими.
Весьма довольный собой, Эрагон оседлал Сапфиру, и они полетели к утесам Тельнаира. На пороге дома их уже ждали Оромис и Глаэдр.
Оромис осмотрел седло Сапфиры, пощупал каждый ремень, особое внимание уделяя швам и застежкам, и вынес свой приговор: работа сделана вполне прилично, особенно если учесть условия ее выполнения.
– У Брома всегда были умелые руки. Пользуйся этим седлом, когда тебе нужно будет путешествовать с большой скоростью. А вот когда можно не спешить и позволить себе некоторые удобства… – Оромис зашел в дом и вынес оттуда высокое роскошное седло, которым явно давно не пользовались; седло украшали какие-то символы, вышитые золотом по краю сиденья и вдоль широких стремян. – Можешь брать вот это. Оно сделано на острове Врёнгард и прямо-таки насквозь пропитано магическими чарами, так что, в случае чего, оно тебя не подведет.
Эрагон принял седло из рук Оромиса и даже пошатнулся: оно оказалось неожиданно тяжелым. В целом оно весьма походило на седло, сделанное Бромом: несколько ремней с застежками для закрепления ног, глубокое удобное сиденье, сделанное так, что можно запросто летать часами, как сидя, так и почти лежа. Кроме того, крепежные ремни на шее дракона были снабжены петлями и узлами, благодаря которым эти ремни можно было ослабить или, наоборот, подтянуть. Несколько широких завязок у луки седла привлекли внимание Эрагона, и он спросил у Оромиса, для чего они.
Ответил ему Глаэдр:
«А этими ремешками ты будешь закреплять запястья и плечи, чтобы не разбиться насмерть, когда Сапфира будет переворачиваться в воздухе, совершая какой-нибудь сложный маневр».
А Оромис сказал, глядя на Сапфиру:
– Сегодня ты, Сапфира, отправишься с Глаэдром, а мы с Эрагоном будем работать здесь.
«Как тебе будет угодно», – мысленно ответила она, трепеща от нетерпения.
Глаэдр тут же легко оторвал от земли свое огромное тело и взмыл в небеса, направляясь на север. Сапфира следовала за ним по пятам.
Впрочем, Оромис не дал Эрагону долго смотреть ей вслед. Приведя его на небольшую, хорошо утрамбованную площадку под раскидистой ивой, он встал напротив и сказал:
– То, что я тебе сейчас покажу, называется Римгар, или «танец змеи и журавля». Эти упражнения мы специально разработали для подготовки наших воинов к бою, хотя сейчас эльфы пользуются ими просто для поддержки здоровья и боевой готовности. Римгар состоит из четырех ступеней, и каждая последующая значительно труднее предыдущей. Мы начнем, естественно, с первой.
Отчего-то осознание того, что подготовка его как Всадника уже началась, так сильно подействовало на Эрагона, что он чуть не лишился чувств и едва сумел заставить себя сдвинуться с места. Он сжал кулаки, сгорбился, чувствуя, как болезненно натянута кожа вокруг шрама на спине, и опасаясь поднять на Оромиса глаза.
– Расслабься, – спокойно посоветовал ему эльф.
Эрагон заставил себя разжать пальцы и уронил руки вдоль тела, но плечи и спина по-прежнему оставались напряженными, застывшими.
– Я же просил тебя расслабиться, – повторил Оромис. – Нельзя выполнять упражнения Римгара, когда у тебя мышцы заскорузлые, как пересохшая шкура.
– Я понимаю, учитель. – Эрагон поморщился: напряжение с трудом отпускало его, а в животе так и остался холодный тугой узел.
– Поставь ноги вместе, руки вытяни вдоль тела. Смотри прямо перед собой. Теперь глубоко вдохни и подними руки над головой так, чтобы ладони соединились. Да, вот так. Выдохни и наклонись вперед так низко, как только сможешь, коснись ладонями земли, снова вдохни и прыгни назад. Хорошо. Вдохни и согнись, глядя в одну точку, выдохни и выпрями ноги так, чтобы получился как бы треугольник. Глубоко вдохни через рот, выдохни. Вдохни, выдохни. Вдохни…
Понемногу Эрагон успокоился: все эти упражнения пока что давались ему легко и не причиняли ни малейшей боли, хотя определенных усилий, конечно, требовали: крупные капли пота вскоре выступили у него на лбу дыхание участилось. Он заметил, что невольно улыбается, если упражнение ему удается. Напряжение совершенно исчезло; он словно перетекал из одной позы в другую, хотя большая их часть требовала от него значительно большей гибкости, чем та, которой он обладал, и двигался куда более энергично, чем даже когда был совсем здоров. «Может быть, я уже исцелился?» – радостно думал он.
Оромис выполнял упражнения Римгара с ним вместе, демонстрируя такую силу и гибкость, что Эрагон не переставал удивляться. Этот старый эльф мог, например, наклониться так, что запросто касался лбом пальцев ног, и во время любого упражнения оставался безукоризненно собранным и спокойным, словно гулял по садовой дорожке. Он был значительно более терпеливым, чем Бром, да и наставления его звучали миролюбиво, хотя и непререкаемо. Никаких отступлений от правил Оромис не допускал.
– Давай-ка смоем с себя пот, – предложил он Эрагону, закончив урок.
Они подошли к ручью, текшему возле дома, и быстро разделись. Эрагон искоса наблюдал за эльфом: ему очень хотелось посмотреть, каков он под одеждой. Оромис оказался весьма худощавым, но с отлично сохранившейся крепкой мускулатурой. Тело его было совершенно гладким – нигде ни малейшей растительности – и показалось Эрагону почти женским в сравнении с теми мужскими телами, к которым он привык в Карвахолле. В каждом движении эльфа таилось некое утонченное изящество; он чем-то напоминал грациозного и дикого лесного кота.
Когда они вымылись, Оромис повел Эрагона в лес. Они остановились в какой-то низине, окруженной темными деревьями, которые, склонив вершины друг к другу, почти полностью закрывали небо густыми ветвями. Ноги по колено утопали во мху. Вокруг стояла полная тишина.
Указав на широченный белый пень, почти до блеска отполированный штанами тех, кто на нем сидел, Оромис велел:
– Садись.
Эрагон послушно сел.
– Скрести ноги и закрой глаза.
Эрагону сразу же показалось, что весь свет померк вокруг него. Откуда-то справа донесся шепот Оромиса:
– Открой свои мысли, Эрагон. Открой свою душу и слушай тот мир, что тебя окружает; слушай мысли каждого существа на этой поляне – от муравьев на ветвях деревьев до червей, копающихся в земле. Слушай, пока не сможешь услышать их всех, и тогда ты поймешь смысл их жизни, их сущность. Слушай, а когда перестанешь слышать, расскажешь мне о том, что тебе удалось узнать.
И лес вокруг Эрагона затих.
Не уверенный в том, ушел ли Оромис или остался рядом, Эрагон осторожно убрал мысленные барьеры и всей душой раскрылся навстречу всем проявлениям окружавшей его жизни – как в тот раз, когда он пытался мысленно связаться с Сапфирой, находившейся очень далеко от него. Сперва ему показалось, что вокруг одна пустота; затем в этой черной пустоте стали появляться проблески света и тепла, которые становились все ярче, и в итоге он очутился как бы в центре незнакомой галактики, полной сверкающих созвездий, каждая светящаяся точка которых представляла собой чью-то жизнь. Раньше, устанавливая мысленную связь с другими существами – с Кадоком, Сноуфайром или Солембумом, – он всегда сосредотачивал свое внимание на том, с кем именно в данный момент хотел бы поговорить. А сейчас… сейчас ему казалось, что он долго стоял посреди огромной толпы, будучи совершенно глухим, и вдруг обрел слух – и бесконечные разговоры зажурчали вокруг него ручейками.