Сапфира отскочила и уселась, как собака, на задние лапы, обвив их хвостом. Впрочем, в облике ее ничто не говорило о смирении и послушании. Эрагон пробормотал какие-то извинения, но Оромис только рукой махнул:
– Все. Довольно. Убирайтесь оба.
Эрагон спорить не стал и вскочил на спину Сапфире, однако заставить ее взлететь ему удалось не сразу. Когда же она наконец это сделала, то настояла на том, чтобы совершить над поляной еще три круга, и только после этого Эрагон наконец заставил ее повернуть в сторону Эллесмеры.
«Да что с тобой такое сегодня? И зачем ты укусила Глаэдра?» – спрашивал ее Эрагон. Он, правда, догадывался о причине, но хотел, чтобы она сама подтвердила его догадку.
«Я же просто пошутила!»
И она не лгала, ведь говорили они на древнем языке, и все же Эрагон подозревал, что это лишь часть правды.
«Хороши шутки! – И он почувствовал, как она напряглась. – Ты, между прочим, учиться у него должна, а ты об этом забываешь. И потом… – Эрагон долго подыскивал нужные слова, затем махнул рукой и перешел на родной язык. – И потом, провоцируя Глаэдра, ты отвлекаешь от дела не только его самого, но и Оромиса, а также меня. Ты же всем нам мешаешь, неужели не ясно? Ты раньше никогда не позволяла себе таких легкомысленных поступков».
«А ты, нахал, решил стать голосом моей совести?»
Эрагон расхохотался, на минуту забыв, что они летят под облаками, и чуть не свалился с драконьей спины.
«Ой, какие мы ироничные стали! А сама-то ты сколько раз меня учила, что я должен делать, а чего не должен? Дело в том, Сафпира, что я и есть твоя совесть, а ты – моя. Я понимаю, у тебя хватало причин и ругать меня, и предостерегать, а вот теперь моя очередь, и я должен предупредить тебя: перестань надоедать Глаэдру своими дурацкими приставаниями!»
Она не ответила.
«Сапфира, ты меня слышишь?»
«Слышу».
«Вот и хорошо».
С минуту оба молчали, потом Сапфира вдруг озабоченно заметила: «Два приступа в один день! А как ты сейчас себя чувствуешь?»
«Плохо, – Эрагон поморщился. – У меня еще после вчерашних упражнений Римгара все тело болит, а сегодня я еще и с Оромисом фехтованием занимался. Но самое главное, конечно, эта проклятая рана! Из нее словно яд какой-то изливается – руки-ноги становятся как ватные, в голове туман… Хоть бы удалось как-то дотянуть до конца обучения. Мне же просто стыдно перед эльфами. А уж что будет потом, я просто не знаю. Какой из меня „защитник варденов“ в таком-то состоянии!»
«Не думай об этом, – посоветовала Сапфира. – Ты же ничего не можешь с этим поделать, а если будешь думать, станет только хуже. Живи сегодняшним днем, помни о прошлом и не бойся будущего, ибо будущего не существует. Существовать может только „сейчас“».
Он благодарно погладил ее по плечу и улыбнулся. Справа от них парил в теплом воздушном потоке ястреб-тетеревятник, высматривая в растерзанном вчерашней бурей лесу какую-нибудь пернатую или мохнатую добычу. Эрагон следил за птицей, думая над тем вопросом, который задал ему Оромис: как можно оправдать войну с Империей, если она принесет столько горя и бед?
«У меня есть ответ», – сказала Сапфира, прочитав его мысли.
«Какой же?»
«Что у Гальбаторикса… – Она вдруг умолкла. Затем сказала: – Нет. Я тебе не скажу. Ты должен додуматься до этого сам».
«Сапфира! Это же просто глупо!»
«Ничего подобного! Если ты не поймешь сам, почему наше дело правое, то с тем же успехом можешь просто сдаться Гальбаториксу, и дело с концом». И как Эрагон ни молил ее, она осталась непреклонна.
Вернувшись в свое «орлиное гнездо», Эрагон с удовольствием поужинал и собирался уже развернуть один из свитков Оромиса, когда к ним снова кто-то тихонько постучал.
– Входите! – крикнул он, надеясь, что это Арья.
Да, это была она!
Арья поздоровалась и сказала:
– Мне показалось, что вам интересно было бы посетить Дом Тиалдари и прилегающие к нему сады, поскольку ты вчера о них спрашивал. Если, конечно, ты не слишком устал.
На ней было какое-то летящее одеяние с очень красивой каймой, расшитой черными нитками. Сочетание цветов в ее наряде было почти таким же, как у Имиладрис в первый день их знакомства, и Эрагон снова поразился удивительному сходству матери и дочери. Естественно, он тут же отложил свитки в сторону и вскочил.
– Я с удовольствием!
«Он хотел сказать, что мы с удовольствием все это посмотрим», – тут же встряла Сапфира.
Арья явно удивилась тому, что оба разговаривают на древнем языке, и Эрагон объяснил ей, что так велел Оромис.
– Отличная идея, – похвалила Арья, и сама тут же переходя на древний язык. – Да и пока вы здесь, во всех отношениях лучше, если вы будете говорить на нашем языке.
Все трое спустились на землю, и Арья повела их куда-то в западную, еще совершенно им незнакомую часть Эллесмеры. По дороге они часто встречали других эльфов, и каждый останавливался и кланялся Сапфире.
Эрагон в очередной раз заметил почти полное отсутствие в городе детей и сказал об этом Арье.
– Да, детей у нас мало, – сказала она. – В настоящее время в Эллесмере всего два ребенка, Дузан и Алана. Мы ценим детей больше всего на свете, потому что у эльфов они большая редкость. Иметь ребенка – огромная честь и огромная ответственность. Самый большой дар для любого живого существа!
Наконец они остановились перед стрельчатой аркой, тоже выращенной меж двух деревьев и служившей входом в довольно просторный сад, и Арья произнесла нараспев:
– Корень дерева, винограда плод, заклинаю вас кровью: откройте мне вход!
Створки дверей вздрогнули и распахнулись; им навстречу из сада вылетели пять бабочек-монархов и, трепеща крылышками, стали подниматься в сумеречное небо. За дверями открылся обширный цветник, выглядевший столь же естественно, как дикий луг. Выдавало его искусственное происхождение лишь невероятное разнообразие растений, причем многие из них цвели не по сезону или были уроженцами более прохладного или, наоборот, более жаркого климата и никогда бы вообще не зацвели без помощи эльфийской магии. Среди растений прятались эльфийские фонарики, похожие на самоцветы и горевшие без огня; над цветником также мерцали целые созвездия светлячков.
Арья напомнила Сапфире:
– Следи за хвостом и постарайся не мести им по клумбам.
Миновав цветник, они углубились в небольшую рощу, где деревья росли довольно редко и совершенно произвольно. И прежде чем Эрагон успел сообразить, где находится, роща вдруг превратилась в густую чашу. Деревья вокруг стояли стеной, а потом вдруг расступились, и перед ними открылся огромный зал со стенами из полированного дерева, но Эрагон так и не понял, в какой же момент роща превратилась в дом.
Зал навевал ощущение тепла и уюта; здесь наверняка хорошо было отдыхать и думать, наслаждаясь покоем. Форму зала определяли стволы деревьев, с внутренней стороны (то есть со стороны самого зала) как бы очищенные от коры, отполированные и натертые маслом, так что блестели, как янтарь. Промежутки между стволами использовались как окна. Воздух был напоен ароматом сосновой хвои. Кроме них здесь находилось еще несколько эльфов – они читали, писали или, собравшись в дальнем уголке, играли на свирелях и флейтах. Однако, заметив вошедших, все тут же перестали заниматься своими делами и склонили головы перед Сапфирой в знак величайшего почтения.
– Вот здесь остановились бы и вы, – сказала Арья, – если бы не были Всадником и его драконом.
– Просто замечательное место! – воскликнул Эрагон.
Арья провела их с Сапфирой по всем интересным местам Тиалдари, куда могла пройти дракониха. Каждое новое помещение таило сюрприз, и ни одно не было похоже на предыдущее. Каждая комната и каждый зал по-своему умудрялись включить лес в свой интерьер. В одной комнате, например, прямо по корявой стене стекал серебристый ручеек и бежал дальше по специальной канавке на полу, выложенной разноцветными камешками, а потом снова вытекал наружу через другую стену. В другом помещении все стены и потолок были сплошь покрыты вьющимися растениями, оставляя свободным лишь пол; в этом листвяном зеленом плаще светились замечательные белые и нежно-розовые цветы в форме трубочек. Арья назвала их «лиани вайн».
Здесь имелось также много различных произведений искусства – рисунков, картин, скульптур, ярких мозаик из цветного стекла. Постаментами и рамами служили растения самой неожиданной формы.
Имиладрис встретилась с ними ненадолго в одном из открытых павильонов, соединенном с другими зданиями крытыми переходами. Она расспросила Эрагона об успехах, о здоровье, и он отвечал ей вежливо и весьма кратко, что, похоже, вполне удовлетворило королеву. Она обменялась также несколькими словами с Сапфирой и удалилась.
Под конец они вернулись в сад. Эрагон шел рядом с Арьей, завороженно слушая ее рассказ о различных видах цветущих растений, о том, откуда они доставлены, как за ними ухаживают и как видоизменяют с помощью магии. Она также показала ему цветы, которые раскрываются только ночью, например белый дурман.
– А какой цветок твой самый любимый? – спросил Эрагон.
Арья улыбнулась и подвела его к дереву, растущему на краю сада, у пруда, окаймленного кустарником. Вокруг нижней ветви дерева обвился побег ипомеи с тремя бархатно-черными цветками, которые были сейчас закрыты.
Дунув на них, Арья прошептала:
– Откройтесь!
Лепестки с легким шелестом развернулись, показав свою чернильно-синюю внутреннюю сторону и полные золотистого нектара тычинки. Казалось, кусочек звездного неба таится в центре каждого цветка, постепенно светлея к краям и обретая золотистый оттенок – как в тот час, когда ночь сменяется утром.
– Разве это не самый прекрасный и очаровательный из всех цветов? – спросила Арья.
Эрагон посмотрел на нее, остро чувствуя ее близость, и сказал: