– Да… он прекрасен. – И, пока мужество не успело совсем его покинуть, прибавил: – Как и ты.
«Эрагон!» – воскликнула Сапфира.
Арья внимательно на него посмотрела, и он первым отвел глаза. Когда же он снова осмелился взглянуть ей в лицо, то с ужасом увидел, что на губах ее играет легкая улыбка, словно его слова ее всего лишь позабавили.
– Как это мило с твоей стороны, но, по-моему, ты слишком добр, – тихо сказала она и, чуть приподнявшись на цыпочки, коснулась дивного цветка. – Когда-то давно Фаолин создал этот цветок специально для меня к одному из праздников летнего солнцестояния.
Эрагон, неловко переступая с ноги на ногу, пробормотал в ответ нечто невразумительное; он был смертельно оскорблен тем, что она не восприняла его слова серьезно. Больше всего ему хотелось сейчас стать невидимым; он даже подумывал, не применить ли для этого магию.
Но, взяв себя в руки, резко выпрямился и сказал:
– Пожалуйста, извини нас, Арья Свит-кона, но уже слишком поздно. Нам пора к себе, на дерево.
Арья опять ласково улыбнулась и сказала:
– Конечно, Эрагон, я все понимаю. – Она проводила их до главного входа и уже в дверях пожелала им спокойной ночи.
«И тебе доброй ночи», – откликнулась Сапфира.
А Эрагон, преодолевая смущение, все же спросил:
– Мы завтра с тобой увидимся?
Арья покачала головой:
– Завтра я, скорее всего, буду занята. – И двери закрылись, отсекая ее от Эрагона; он успел лишь увидеть, что она повернула в сторону дворца.
Низко припав к земле, Сапфира ткнула Эрагона мордой в бок:
«Прекрати свои сны наяву и садись ко мне на спину».
Взобравшись по ее передней левой ноге, он занял свое привычное место и ухватился за торчавший перед ним шип. Сапфира расправила крылья, сделала несколько шагов по земле и спросила:
«Как же ты можешь ругать меня за то, что я неподобающим образом веду себя с Глаэдром, если и сам поступаешь ничуть не лучше? И о чем ты только думал?»
«Ты же знаешь, как я к ней отношусь», – проворчал Эрагон в ответ.
«Ха! Ну и что? Если ты моя совесть, а я – твоя, то я просто обязана сказать тебе, что ты вел себя, как… ошалевший попугай! Где же в твоих поступках логика, о которой все время тебе – а значит, и мне – твердит Оромис? На что ты, собственно, надеешься? Ведь Арья – принцесса!»
«А я – Всадник!»
«Но она – эльф, а ты – человек!»
«Я с каждым днем становлюсь все больше похожим на эльфа».
«Эрагон, она старше тебя более чем на сто лет!»
«Я буду жить так же долго, как она или любой другой эльф».
«Ну да, но пока что ты еще не прожил и четверти того срока, какой прожила она. И это самая главная проблема. Ты не можешь разом преодолеть столь огромную временнýю пропасть. Арья – взрослая женщина, обладающая почти столетним жизненным опытом, а ты всего лишь…»
«Что? Что я „всего лишь“? – зарычал он. – Ребенок? Мальчишка? Ты это хотела сказать?»
«Нет, не ребенок. После того, что тебе довелось увидеть, пережить и совершить, тебя никак нельзя считать ребенком. Но ты очень молод, даже по меркам твоего народа, жизнь которого столь коротка, гораздо короче, чем у гномов, драконов и эльфов».
«Я так же молод, как и ты!»
Сапфира не возразила ему. Она лишь минуту помолчала и сказала спокойно:
«Я всего лишь пытаюсь защитить тебя, Эрагон. От тебя же самого. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Но, боюсь, счастья тебе не видать, если ты так и будешь продолжать сходить с ума по Арье».
Они уже собирались ложиться спать, когда вдруг дверь в прихожей с грохотом распахнулась, послышался звон кольчуги, и кто-то стал, чертыхаясь, подниматься по лестнице. С мечом в руке Эрагон отодвинул крышку люка, собираясь лицом клипу встретиться с незваным гостем.
Но рука его сама собой опустилась, когда он увидел Орика. Гном влез наверх, сел на пол и сделал добрый глоток из бутылки, которую держал в левой руке. Потом, подмигнув Эрагону, он воскликнул:
– Кирпичи и кости! Где ж ты был? Ну да, вот ты стоишь передо мной, а я уж думал, что ты совсем пропал! Никак не мог тебя отыскать, а ночь была такая дивная, вот я и решил непременно тебя найти… и вот он ты! Ну что, найдется нам с тобой о чем побеседовать в этом прелестном птичьем гнездышке?
Эрагон схватил гнома за свободную руку и попытался поставить его на ноги, в очередной раз удивившись, какой Орик тяжелый, прямо как гранитный валун. Но стоило ему отпустить руку, и гном стал так раскачиваться и принимать столь рискованные позы, что наверняка рухнул бы на пол, не подхвати его Эрагон.
– Да ладно тебе, входи лучше и садись, – сказал он Орику, закрывая крышку люка и усаживая гостя. – Еще простудишься на сквозняке.
Орик, хлопая круглыми, глубоко посаженными глазами, уставился на Эрагона:
– С тех пор как эльфы загнали меня в это древесное дупло, я тебя, по-моему, целую вечность не видел. Точно тебе говорю! А ты меня бросил! Променял верного Орика на каких-то эльфов… А эльфы эти – такие зануды! Ей-богу, жалкий народ, точно тебе говорю. Прямо тоска берет!
Эрагон почувствовал себя даже слегка виноватым, так расстроен был несчастный гном. Он с улыбкой извинился перед ним и сказал, что действительно слишком увлекся своей новой жизнью.
– Прости, что не навестил тебя, Орик, но мои занятия отнимают у меня все время. Давай-ка сюда твой плащ. – Помогая гному снять его коричневую накидку, он спросил: – Что это ты такое пьешь?
– Фёльнирв, – сообщил ему Орик. – Ра-асчудесное питье, доложу я тебе! Даже в носу свербит от удовольствия. Самое лучшее и величайшее из всех хитроумных эльфийских изобретений. Сразу начинаешь понимать, где находишься. И слова с языка так и льются, так и текут, проворные и быстрые, как рыба гольян, и легкие, как колибри, а гибкость в речи появляется такая, словно это не слова, а целая река извивающихся змей. – Он умолк, явно восхищенный этим потрясающим набором ярких сравнений. Пока Эрагон тащил его в спальню, Орик успел поздороваться с Сапфирой, махнув ей рукой с зажатой бутылкой, и провозгласить: – Приветствую тебя, о железнозубая Сапфира! Пусть чешуя твоя сияет столь же ярко, как угли в горне Морготала.
«Здравствуй, Орик, – беззвучно ответила ему Сапфира, свешивая голову с края своего ложа. – Что привело тебя в такое состояние? Ты просто сам на себя не похож».
– Что привело меня в такое состояние? – удивленно повторил Орик вслух и упал в поспешно пододвинутое Эрагоном кресло. Его короткие ноги повисли в нескольких дюймах от пола, и он горестно покачал головой. – Красная шапка, зеленая шапка – так и мелькают! Эльфы, эльфы, кругом одни эльфы! Меня уже просто тошнит от тонкостей их языка и их трижды проклятой учтивости! Какие-то все они бескровные, бесплотные. И неразговорчивые, ужас! Да, господин мой, нет, господин мой, три мешка этих «господин мой», а толку чуть! – Он с прискорбием посмотрел на Эрагона. – И что я должен делать, пока ты вожжаешься со своим Оромисом? Мне что, сидеть сложа руки, пока я в камень не превращусь от безделья и не присоединюсь к духам предков? Скажи мне, о, премудрый Всадник!
«У тебя разве нет никаких умений или увлечений, которыми ты мог бы занять себя?» – спросила Сапфира.
– Есть, конечно, – откликнулся Орик. – Я очень даже приличный кузнец – если хотите знать. Но для кого мне здесь ковать блестящие доспехи и оружие? Ведь эльфы наше оружейное искусство совершенно не ценят. Я тут совершенно бесполезен. Столь же бесполезен, как трехногий фельдуност в горах!
Эрагон протянул руку к его бутылке.
– Можно мне?
Орик попытался сосредоточить на нем свой взор, но это ему не удалось, он поморщился и отдал Эрагону бутылку. Фёльнирв оказался обжигающе холодным; Эрагон точно ледышку проглотил – в горле сразу закололо и запершило. На глазах даже слезы выступили. Сделав еще глоток, Эрагон вернул бутылку Орику. Тот посмотрел на свет и, похоже, остался весьма недоволен тем, как мало осталось в ней замечательного эльфийского напитка.
– Ну, расскажи мне, каким хитростям научил тебя этот старый эльф, этот Оромис в своих буколических кущах? – потребовал он у Эрагона.
Он то хихикал, то стонал, когда Эрагон стал описывать ему свои занятия, свое неудачное благословение в Фартхен Дуре, дерево Меноа, приступы боли в спине и все остальное, что заполнило несколько минувших дней. Закончил Эрагон самой драгоценной для него темой: Арьей. Вдохновленный спиртным, он откровенно рассказал о своих к ней чувствах и о том, как она отвергла его притязания.
Грозя ему пальцем, Орик заявил:
– Скала под тобой зашаталась, Эрагон, вот что я тебе скажу. Не испытывай судьбу! Не искушай ее! Эта Арья… – Он помолчал, потом что-то прорычал себе под нос и сделал еще добрый глоток фёльнирва. – Ах, все равно уже слишком поздно! Да и кто я такой, чтобы говорить тебе, что разумно, а что не разумно?
Сапфира давно уже лежала с закрытыми глазами. Не открывая их, она спросила:
«А ты женат, Орик?»
Этот вопрос удивил Эрагона, хотя его самого всегда очень интересовала личная жизнь Орика.
– Нет, – сказал Орик. – Хоть и обещал жениться на Хведре, дочери Тхоргерда Одноглазого и Химинглады. Мы должны были пожениться этой весной, но тут ургалы напали на Фартхен Дур, и Хротгар послал меня в это чертово путешествие.
– Она тоже из Дургримст Ингеитум? – спросил Эрагон.
– Еще бы! – Орик даже кулаком по подлокотнику кресла пристукнул. – Неужто ты думаешь, что я стану жениться на ком-то не из своего клана? Она внучка моей тети Вардрун, четвероюродной сестры Хротгара. У нее такие белые круглые коленки, гладкие, как атлас! А щечки красные, как яблочки. Самая хорошенькая девушка на свете!
«Несомненно!» – с удовольствием воскликнула Сапфира.
– Я уверен, что ты вскоре снова с нею увидишься, – сказал Эрагон.
– Хм-м-м… – Орик подмигнул Эрагону. – Ты в великанов веришь? Огромных таких, здоровенных, бородатых? У которых ручищи, как лопаты?