– Гальбаторикс за последние сто лет причинил всем куда больше страданий и бед, чем при всем своем старании могли бы совершить люди на протяжении жизни одного поколения. Он тем и отличается от обычных тиранов, что ждать его смерти бессмысленно: он ведь может править веками, тысячелетиями, преследуя и терзая своих подданных, пока кто-нибудь не остановит его. Если ждать еще, он станет слишком силен и сможет напасть на гномов и на эльфов и постарается уничтожить или поработить оба великих народа. А кроме того… – Эрагон почесал ладошку о край столешницы, – его необходимо остановить и уничтожить потому, что у него хранятся два последних драконьих яйца, ибо это единственный способ спасти племя драконов.
Настойчивое дребезжание крышки на закипевшем чайнике ворвалось в их беседу, становясь все громче. Оромис встал, снял чайник с плиты и налил чаю, заваренного черничным листом.
– Значит, – сказал он, – теперь ты понимаешь.
– Да, понимаю. Но радости при этом никакой не испытываю.
– А ты и не должен испытывать радость. Зато теперь можно быть уверенным, что ты не свернешь с пути, даже если столкнешься с несправедливостью или жестокостью варденов по отношению к другим людям. Эти издержки неизбежны. И нельзя допускать, чтобы нас – тебя! – поглотили сомнения и страхи в тот момент, когда важнее всего сила и сосредоточенность. – Оромис, сцепив пальцы, смотрел куда-то в темные глубины своей чашки, словно изучая что-то у нее на дне. А потом вдруг спросил: – Скажи, Гальбаторикс, по-твоему, носитель зла?
– Конечно!
– А как ты думаешь, он сам себя таковым считает?
– Нет, вряд ли.
Оромис соединил кончики растопыренных пальцев и слегка постучал ими друг о друга.
– В таком случае, ты и Дурзу должен считать воплощением зла, так?
В памяти Эрагона сразу всколыхнулись отрывочные картины, возникшие перед его мысленным взором в результате той связи, что возникла между ним и Дурзой во время их поединка в Тронжхайме. Именно тогда Эрагон и узнал, как юный шейд по имени Карсаиб был пленен духами, которых сам же и вызвал, дабы отомстить за смерть своего наставника Хаэга.
– Сам по себе он, по-моему, воплощением зла не был, – задумчиво промолвил Эрагон. – Его заставили служить злу те духи, что им управляли.
– Ну а ургалы? – спросил Оромис, прихлебывая чай. – Они-то уж настоящее воплощение зла, верно?
У Эрагона даже костяшки пальцев побелели, так сильно он сжал ложку.
– Когда я думаю о смерти, я вижу перед собой лик ургала. Они хуже диких зверей. То, что они сделали… – Он покачал головой не в силах продолжать.
– Интересно, а что бы ты сказал о людях, если бы единственное, что тебе довелось узнать о них, – это как они ведут себя во время сражения на поле брани?
– Но это же не… – Эрагон вздохнул. – Нет, это совсем другое. А вот ургалов давно пора стереть с лица земли – всех до единого!
– Даже их самок и детенышей? Тех, что не принесли тебе ни малейшего вреда и вряд ли когда-либо принесут? Неужели ты и невинных тоже истребил бы и тем самым обрек всю расу на исчезновение?
– Они бы нас не пощадили, будь у них такая возможность!
– Эрагон! – горестно воскликнул Оромис. – Я бы никогда больше не хотел слышать подобные аргументы из твоих уст! Чей-то еще поступок – тем более всего лишь возможный! – отнюдь не означает, что и ты должен поступать так же. Так может рассуждать лишь тот, кто обладает неразвитым и ленивым умом! Ты понял меня?
– Да, учитель.
Эльф поднес кружку к губам и долго пил, не сводя ясных глаз с Эрагона.
– А что ты вообще знаешь об ургалах? – спросил он.
– Я знаю их сильные и слабые стороны, знаю, как их можно убить. А больше мне ничего знать и не нужно.
– А почему они так ненавидят людей и воюют против них, ты знаешь? Знаешь их историю, их предания или то, как они живут?
– А разве это имеет значение?
Оромис вздохнул:
– Запомни, Эрагон, в определенные моменты жизни твои враги вполне могут стать твоими союзниками. Такова природа вещей.
Эрагону спорить не хотелось. Он мешал ложечкой чай в кружке до тех пор, пока в темной жидкости не появилась воронка с белой пеной по краям.
– Так что же, Гальбаторикс именно в такой момент и призвал ургалов к себе на службу?
– Мне кажется, это не самый лучший пример. Но ты прав.
– Довольно странно, что он так приблизил ургалов к себе. В конце концов, именно они ведь убили его дракона. А как гнусно он расправился с Всадниками? Хотя уж они-то совсем не были виноваты.
Оромис вздохнул:
– Гальбаторикс, возможно, и безумен, но все равно хитер как лиса. Я думаю, план его заключался не только в том, чтобы использовать ургалов для уничтожения варденов и гномов – а также и всех прочих, если бы ему удалось победить при Фартхен Дуре, – тем самым убрав со своего пути по крайней мере двух главных своих врагов, но и в том, чтобы настолько ослабить самих ургалов, чтобы полностью подчинить их себе.
Изучение древнего языка поглотило почти всю вторую половину дня, а потом они перешли к магической практике. Оромис в основном объяснял своему воспитаннику то, как правильно управлять различными видами энергии – светом, теплом, электричеством и даже гравитацией, – которые поглощают силы мага быстрее всего. А потому, учил он Эрагона, безопаснее обращаться к тем видам энергии, что уже существуют в природе, и лишь направлять их с помощью грамари, а не пытаться вызвать их из небытия.
Под конец Оромис спросил:
– А как бы ты стал убивать с помощью магии?
– Я бы делал это по-разному, – откликнулся Эрагон с энтузиазмом. – Я бы, например, охотился с помощью камешка, перемещаемого с помощью магии; я бы использовал слово «джиерда», чтобы ломать ургалам шеи и конечности. А однажды словом «триста» мне удалось остановить человеческое сердце…
– Есть более действенные способы, – прервал его Оромис. – Ведь что нужно, чтобы убить человека? Проткнуть ему грудь мечом? Сломать шею? Выпустить из него кровь? А можно и просто повредить одну-единственную артерию или определенный нерв – и все будет кончено. Если знать, как правильно произнести такое заклятие, можно обезвредить целую армию.
– Вот бы мне пришло это в голову во время битвы при Фартхен Дуре! – воскликнул Эрагон и подумал: «И не только там, но и в пустыне Хадарак, когда на нас охотились куллы». – Но почему же Бром не научил меня этому? И даже не подсказал, что это возможно?
– Просто он никак не ожидал, что тебе уже в ближайшие месяцы придется воевать с целой армией. Обычно мы неопытных Всадников в подобные приемы магии не посвящаем.
– Но если можно так легко убивать врагов с помощью магии, то зачем же нам или Гальбаториксу такое огромное войско?
– Из тактических соображений. Во время войны следует быть во всеоружии. Маги ведь весьма уязвимы, особенно во время атаки, когда поглощены воплощением в жизнь своих идей. А потому нужны и обычные воины, способные, по крайней мере, защитить своих магов. А этих воинов, в свою очередь, необходимо защищать от воздействия вражеских магов, иначе вся армия может погибнуть в течение нескольких минут. Вот потому-то, когда противники сходятся на поле брани лицом к лицу, маги обеих сторон рассредоточиваются по всему корпусу войск, но ближе к переднему краю. Хотя и не настолько близко, чтобы подвергать себя опасности. Потом они мысленно прощупывают обстановку, пытаясь определить, пользуется ли магией кто-то на стороне противника. А поскольку определить это им удается не всегда, ибо и маги противоборствующей стороны тоже не дремлют, они устанавливают мысленный барьер, защищая тем самым и своих воинов; во всяком случае, эти барьеры способны предотвратить гибельное воздействие таких вещей, как камешек, с помощью магии пущенный в голову врага с расстояния в милю.
– Но разве человек может защитить целую армию? – спросил Эрагон.
– Не один, а совместно с другими магами. Их иногда бывает довольно много, ибо лишь в этом случае можно наверняка обеспечить высокий уровень защиты. Самая большая опасность при этом в том, что кто-то особенно умный сможет выдумать некий неизвестный способ мысленной атаки, который окажется в состоянии преодолеть твою защиту, не нарушая ее. Если это случится, оно может стать решающим моментом в том или ином сражении. А также, – прибавил Оромис, – следует постоянно помнить: те, кто действительно способен использовать магию, встречаются чрезвычайно редко. И мы, эльфы, не являемся исключением, хотя среди нас довольно много таких, кто умеет плести заклятия, – значительно больше, чем у других народов. Но это связано с теми клятвами, которые мы дали много веков назад. И большая часть тех, кто что-то понимает в магических искусствах, магического таланта в целом почти не имеют. И таким «магам» приходится порой нелегко, хотя они и пытаются всего лишь синяк исцелить.
Эрагон кивнул. Он встречал немало таких «умельцев».
– Но ведь чтобы выполнить даже самое простое задание, – сказал он, – так или иначе требуется немалое количество сил, верно?
– Дело в том, что слабые маги гораздо болезненнее, чем, скажем, ты или я, реагируют на потерю магических сил. Силы их незаметно утекают, а они не способны даже вовремя заметить это. И, повторяю, лишь очень немногие маги достаточно сильны, чтобы представлять угрозу для целой армии. Они большую часть времени проводят в борьбе со своими прямыми оппонентами – избегая столкновений с ними, выслеживая их или с ними сражаясь, – что, вообще говоря, благо для обычных воинов, иначе все они вскоре неизбежно пали бы жертвой магических происков противника.
– Но у варденов не так много магов, – с тревогой заметил Эрагон.
– И это одна из причин того, почему вы с Сапфирой так важны для них.
Эрагон с минуту подумал и снова спросил:
– А охрана войска и себя самого отнимает у тебя силы, только когда ты ее… включаешь?
– Да.
– Но в случае, если хватит времени, можно создать как бы несколько слоев подобной защиты. И сделаться… – Эрагон мучительно подыскивал нужное слово древнего языка. – Неприкасаемым… непроницаемым… неуязвимым для любого воздействия – как магического, так и физического?