– Давай-ка на время оставим столь неприятную тему. Мне кажется, тебе интересно было бы узнать, как создается фэйртх. Это отличный способ концентрации мыслей. Слюдяные таблички пропитаны особыми красками всевозможных цветов, чтобы можно было использовать эти цвета в любом сочетании. Нужно лишь сосредоточиться и мысленно представить себе образ того, что в данный момент ты хотел бы видеть перед собой, а потом сказать: «Пусть то, что видит мой мысленный взор, повторит эта табличка». (Слушая эльфа, Эрагон рассматривал гладкую, как фаянс, поверхность таблички.) Посмотри же вокруг и постарайся отыскать что-нибудь достойное воспроизведения.
Но знакомый пейзаж казался Эрагону слишком банальным: желтая лилия в траве, утонувший в зелени домик Оромиса, ручей… Нет, он не находил в этом ничего примечательного. Вряд ли этот пейзаж, даже воспроизведенный с помощью фэйртха, позволит тому, кто его увидит впоследствии, заглянуть в душу художника, его изобразившего. Куда интереснее запечатлеть мимолетность, переменчивость тех или иных вещей. И тут его взор остановился на светлых «свечках» на концах сосновых ветвей, на глубокой ране в стволе там, где недавняя буря сломала большую ветку, содрав и кусок коры. Прозрачные капли смолы выступили по краям этой раны, и в них, дробясь, отражались солнечные лучи.
Эрагон встал так, чтобы эти светящиеся капли древесной крови оказались как бы обрамлены пушистыми юными иголками, затем, прикрыв глаза, постарался как можно лучше представить все это себе мысленно и произнес заклятие.
Поверхность серой таблички вспыхнула, расцвела множеством красок, смешивая их и создавая все новые и новые оттенки. Затем цветные пятна перестали двигаться, и Эрагон увидел перед собой совершенно живое, чувственное изображение. Да, именно это он и хотел воспроизвести! Смола и иголки на переднем плане были переданы с удивительной точностью, а все остальное как бы расплывалось, словно он видел его сквозь полузакрытые веки. Однако созданный им фэйртх не имел ничего общего с четким, ясным рисунком Илирии, автором которого был Оромис.
Эрагон подал эльфу табличку. Тот с минуту рассматривал фэйртх, потом сказал:
– У тебя необычный образ мыслей, Эрагон-финиарель. У большей части людей возникают большие трудности, когда их просишь сосредоточиться и воспроизвести нечто узнаваемое. Ты же, напротив, впитываешь знания об окружающем тебя мире, как губка, особенно если что-то тебе интересно, и проникаешь порой в самую суть вещей. Однако твое видение мира все же несколько узковато. Здесь та же проблема, что и с медитацией: тебе необходимо раскрыться полностью, максимально расширить свое поле зрения, воспринимая все вокруг и не задумываясь, важно это для тебя или нет. – Отложив в сторону созданный Эрагоном фэйртх, Оромис протянул Эрагону чистую табличку. – Попытайся еще раз, я скажу тебе…
– Привет тебе, Всадник!
Эрагон вздрогнул и обернулся. Перед ним стояли Орик и Арья, явно только что вынырнувшие из леса. Гном приветственно поднял руку. Борода его была аккуратно подстрижена, расчесана и заплетена в косу, волосы аккуратно приглажены и стянуты на затылке в хвостик. Благодаря заботам эльфов он щеголял в красивой новой тунике из красно-коричневой материи, расшитой золотой нитью. Выглядел Орик прекрасно, и вид его ни в малейшей степени не свидетельствовал о том, в каком состоянии он прошлой ночью явился к Эрагону.
После обмена традиционными приветствиями Оромис спросил:
– С чем связан ваш столь неожиданный визит? Я, разумеется, рад видеть вас обоих, но сейчас мы, как вы и сами видите, работаем над весьма важными вещами.
– Прошу простить нас, Оромис-элда, – сказала Арья, – но…
– Это моя вина! – вмешался Орик. И, быстро глянув на Эрагона, пояснил: – Меня послал сюда Хротгар, дабы быть уверенным, что Эрагон получит должное воспитание. У меня нет сомнений, что так оно и происходит, но я обязан собственными глазами посмотреть, как проходят его занятия, чтобы, вернувшись в Тронжхайм, мог дать своему королю правдивый отчет обо всем.
– Те знания, которые я даю Эрагону, он не имеет права делить ни с кем, – твердо ответил Оромис. – Тайны Всадников принадлежат им одним!
– Я понимаю, – сказал Орик, – однако мы живем в неустойчивую эпоху. Скала, что когда-то стояла недвижимо, теперь расшаталась. Мы должны приспосабливаться, чтобы выжить. Столь многое сейчас зависит от Эрагона, что и мы, гномы, имеем право знать, идет ли процесс его обучения так, как нам было обещано. Неужели ты считаешь, что наша просьба так уж неразумна?
– Хорошо сказано, мастер Гном, – одобрительно кивнул Оромис. Он помолчал, как всегда сложив кончики пальцев вместе и постукивая ими друг о друга. Потом спросил: – В таком случае могу я предположить, что для тебя это вопрос долга?
– И долга, и чести.
– Значит, ты не отступишься?
– Боюсь, что нет, Оромис-элда, – вздохнул Орик.
– Хорошо. Раз так, можешь остаться до конца наших занятий. Это тебя удовлетворит?
Орик нахмурился:
– Так вы что же, уже кончаете урок?
– Мы только что начали.
– Ну, тогда конечно удовлетворит! По крайней мере – на какое-то время.
Все это время Эрагон тщетно пытался перехватить взгляд Арьи, но она смотрела только на Оромиса.
– Эрагон!
Эрагон вздрогнул и, глупо хлопая глазами, очнулся от мечтаний и посмотрел на эльфа.
– Да, учитель?
– Во время занятий нельзя думать о посторонних вещах, Эрагон. Я хочу, чтобы ты сделал еще один фэйртх. Открой душу и сосредоточься.
– Хорошо, учитель.
Эрагон растерянно крутил в руках табличку. Руки у него стали влажными при мысли о том, что его работу будут судить также Орик и Арья. Ему очень хотелось хорошо выполнить задание и доказать гному, что Оромис – отличный учитель, но он никак не мог сосредоточиться на сосновых иголках и смоле. Арья притягивала его, точно рудная жила – магнит; все его мысли вертелись вокруг нее, как он ни старался отвлечься.
Убедившись, что не в силах бороться с самим собой, Эрагон мысленно представил себе Арью, на что ему потребовалось всего несколько мгновений, ибо он знал ее черты лучше, чем свои собственные, и произнес заклинание на древнем языке, вложив в него все свое преклонение перед прекрасной эльфийкой, всю свою любовь и… страх.
Результат превзошел все его ожидания; он на минуту просто потерял дар речи.
На фэйртхе ему удалось изобразить голову и плечи Арьи на фоне довольно темном и неразборчивом, но в глазах ее словно светились отблески костра, и вся она казалась совсем не такой, как в действительности. Но такой, какой ее себе представлял сам Эрагон: загадочной, прекрасной, самой прекрасной женщиной на свете. В изображении было немало недостатков, однако же оно дышало необычайной страстностью и силой. «Неужели я вижу ее именно такой?» – думал Эрагон. В лице изображенной им женщины явственно читались мудрость и безусловная власть над противоположным полом – та, что сродни магии.
Словно откуда-то издалека до него донесся голос Сапфиры: «Будь осторожен…»
– Ну, покажи-ка, что ты там сотворил, Эрагон? – И Оромис протянул руку.
– Я… я не знаю. – Эрагон не сразу отдал эльфу фэйртх, и тому пришлось некоторое время стоять с протянутой рукой. Эрагону страшно не хотелось, чтобы кто-то еще увидел его работу, особенно Арья. Пауза явно затягивалась. Наконец Эрагон разжал стиснувшие фэйртх пальцы и отдал его Оромису.
Лицо эльфа мгновенно посуровело. Он так посмотрел на Эрагона, что тот даже присел, так тяжел был взгляд старого Всадника. Затем, не говоря ни слова, Оромис передал фэйртх Арье.
Она низко склонилась над портретом, и волосы скрыли ее лицо, но Эрагон видел, как напряглись вены у нее на руках, стиснувших фэйртх. Руки у нее слегка дрожали.
– Ну, и что там такого особенного? – заинтересовался Орик.
Подняв табличку над головой, Арья изо всей силы бросила ее на землю, так что изображение разлетелось на тысячу осколков. Затем она резко выпрямилась и, не глядя на Эрагона, с величайшим достоинством удалилась, тут же исчезнув в лесу.
Орик поднял один из осколков, но на нем ничего не было видно. Изображение исчезло, как только разбилась табличка. С досады гном даже дернул себя за бороду.
– Я столько лет знаю Арью, но ни разу не видел, чтобы она вот так вышла из себя. Никогда! Что же ты такое изобразил, Эрагон? – удивленно спрашивал он.
И Эрагон, все еще плохо соображая, честно ответил:
– Ее портрет.
Орик нахмурился, явно озадаченный:
– Портрет? Но почему же это так…
– Мне кажется, тебе сейчас лучше уйти, – сказал ему Оромис. – Урок все равно закончен. Приходи завтра или послезавтра, если хочешь получить более ясное представление об успехах Эрагона.
Гном подмигнул Эрагону, кивнул, бросил осколок и стряхнул с рук землю.
– Да, пожалуй, я так и сделаю. Спасибо, что уделил мне время, Оромис-элда. Я этого не забуду. – И он тоже двинулся к лесу, на ходу бросив Эрагону: – Я буду в общем зале Дома Тиалдари, приходи, если захочешь поговорить.
Когда Орик ушел, Оромис приподнял край своей туники, опустился на колени и принялся собирать осколки фэйртха. Эрагон тупо смотрел на него, не в силах двинуться с места.
– Но почему? – вырвалось у него вдруг.
– Возможно, потому, – отвечал Оромис, – что ты ее испугал.
– Испугал? Арью? Но она же ничего не боится! – И, уже произнося эти слова, Эрагон догадался, что это совсем не так. Просто Арья лучше многих умеет скрывать свои страхи. Он тоже принялся собирать осколки и, подавая один из них Оромису, снова спросил: – Да и зачем мне было пугать ее? Прошу тебя, учитель, объясни!
Оромис встал, подошел к ручью и ссыпал осколки в воду.
– Фэйртх способен показать лишь то, что хочешь ты сам. С его помощью можно солгать, можно создать ложный образ, хотя для этого и нужно несколько больше умения, чем пока есть у тебя. Арье это прекрасно известно, а потому она поняла: этот фэйртх в точности отразил твои к ней чувства.
– Но чем же он мог ее напугать?