Если б месяцев восемь непрестанно
Лил Юпитер дождем, глухой к моленьям,
Он уж все бы поля сгубил некстати,
Истерзал виноградники и нивы,
Наконец перестал, стыдясь, — считаю, —
И тогда, наконец, явилось солнце,
Что страшилось ходить по небу мира,
Полагая, что ночь навек настала.
Дня ему полтора светить позволив,
10 Весь туманами скрыл и облаками
Мир повсюду, где был он виден ясно,
И опять продолжал себе быть верным.
Коль Олимпом ты так же управляешь,
И не кто ты иной, как туч сбиратель,
Кто не вспомнил бы тут Гигантов рвенье
И, смешав твой привычный титул,[337] назвал
Богом худшим тебя и самым низким.
103. ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ ДАРИТ В ПОДАРОК ВИЛЬЯМУ НЕЗЕНУ ПИСЧИЙ ТРОСТНИК (КАЛАМ) СО СЛЕДУЮЩЕЙ ЭПИГРАММОЙ[338]
Столько томов, и каких, написал я, калам незаметный
Только один, но водим был я Эразма рукой.
Нил меня породил, подарил же Рейхлин Эразму;[339]
Ныне на отдыхе я — мною владеет Вильям.
И да хранит он меня, посвященного музам и Фебу,
Как драгоценный залог вечного дружества их.
Да не погибну безвестным: ведь я же виновник, что столько
Незабываемых знать будет потомство имен.
104. ЭПИТАФИЯ ГОСПОДИНУ ЯКОВУ ДЕ КРУА, КНЯЗЮ И ЕПИСКОПУ КАМБРЕ[340]
Краса родов обоих — Лейленг и Круа —
Что неизменна, — Яков похоронен здесь,
И будет лучше пастырь у тебя иль князь,
Камбре, никто не скажет так легко теперь.
Взнесенной к звездам деве посвященный день,[341]
Кому он благочестной предан был душой,
Тот день от дел житейских и его вознес.
105. ДЕЗИДЕРИЙ ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ. ЧИТАТЕЛЮ[342]
Вот возблистал, о великий позор, лишь чрез много столетий
Ряд благороднейших дел и руна благодатного ныне
Слава великая, что презирает и римлян триумфы.
Ни Аонийской она, ни Парнасской влаги величья
Не испытала и к звездам она не взнеслась на котурнах,
Гомец пока, знаменитый своей Гесперийскою кровью,
Предками славный, влияньем, но более — славный богатством
Песни высокой и музой возвышенно велеречивой,
Кто, сострадая в душе о забвенье великой заслуги,
10 С первоистоков не начал никем неспетую песню,
Великолепным стихом основание ордена Карлом
Не описал, — кто трижды велик, — и причину, а после —
Славные судьбы, что были предвещаны волею божьей.
Славы деяния он защитил от безвестности темной,
Свет красноречия римлян и пафос священный возжегши
Песни испанской, а также и речью своей вдохновенной.
Не представляет Ясона[343] стихом он фальшивым, не пишет,
Что усыпляет Медея неспящего вечно Дракона
Иль, что из свежих борозд прорываются воины к бою.[344]
20 Но превосходные чуда руна, которое стало
Влажным на почве сухой, а после, напротив, явилась
Влажной земля от дождя, между тем, как руно было сухо,[345] —
И Гедеона дерзанья,[346] и свыше внушенные битвы
Воинов оных трехсот, которых жестокая жажда
Словно зверей не склонила нагнуться к струящимся водам;
Сладкие струи, однако, руками они зачерпнули.
И побежденные чистым моленьем свирепые толпы
Дьяволов, и укрепленья, набитые воинов тьмою,
Воинство также святое и славного ордена доблесть
30 Непревзойденную он лебединою песнею славит,
Пылким стихом вознося величанья преславные Марсу,
Чтобы, как видно, хвалы уже долгое время немые,
Как и молчанье само разбудить испанскою песней.
Так будет доблесть твоя, величайший Карл,[347] всеоружна.
Счастлива только тогда и повсюду прославлена в мире,
Непобедимую силу когда и великую крепость
Копьям Бургундии даст, помогая, испанская пика.
106. ЭПИТАФИЯ К ИЗОБРАЖЕНИЮ СЛАВНЕЙШЕГО МУЖА ИЕРОНИМА БУСЛЕЙДЕНА, ПРОБСТА В ГОРОДЕ ЭР И СОВЕТНИКА КАТОЛИЧЕСКОГО КОРОЛЯ, БРАТА ДОСТОПОЧТЕННЕЙШЕГО ОТЦА И ГОСПОДИНА ФРАНЦИСКА, БЫВШЕГО АРХИЕПИСКОПА БЕЗАНСОНА, КТО ЗА БОЛЬШИЕ ИЗДЕРЖКИ ОСНОВАЛ В ЛУВЕНЕ КОЛЛЕГИЮ, В КОТОРОЙ ДЛЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПОЛЬЗЫ ОБУЧАЮТСЯ ТРЕМ ЯЗЫКАМ — ЕВРЕЙСКОМУ, ГРЕЧЕСКОМУ, ЛАТИНСКОМУ[348][349]
Прекрасно человека написавший здесь,
Души ты помогаешь начертать красу.
О если б на картине в мире зреть одной
Вблизи всех дивных качеств дивный хоровод.
И благостность священнейшую истинно,
Возвышенную с нею рассудительность,
Полезнейшую также образованность, —
Иероним всей этой обладал красой
Буслейден, — светоч славный всей семьи своей.
107. ТРОХАИЧЕСКИЕ ТЕТРАМЕТРЫ
Честь Буслейденова рода самая нам близкая,
Неужель, похищен юным, бросил ты, Иероним?
Род, науки, двор и церковь, и сенат, и плебс простой
Иль своей звезды не видят, иль заступника зовут.
И не может тот погибнуть, кто окончил честно жизнь:
О его заслугах слава до потомков доживет.
Трехъязычная ученость[350] красноречием тройным
Скажет о тебе, тобою восстановлена в цвету.
108. НА СМЕРТЬ БРУНО АМЕРБАХА[351]
Бруно лежит здесь, до срока похищенный роком враждебным,
Кто в Амербахов роду первою славою был.
Жить не хотел он, супруг, пережив дорогую супругу,
Умер как голубь, тотчас вслед за подругой своей.
Нежные плачут Хариты по нем, трехъязычные Музы
И поседевшая вдруг с Честностью Вера сама.
109. ЭРАЗМ О СОГЛАСИИ ИМПЕРАТОРА КАРЛА И ГЕНРИХА, КОРОЛЯ АНГЛИИ И ФРАНЦИИ[352]
Если когда-то сошлись в небесах благосклонные звезды,
Это случается лишь к высшему благу людей.
Ныне, поскольку монархов высоких два искренних сердца
Редкая уж на земле соединила любовь,
Немаловажные тем себе выгоды мир обещает,
Генриха видит когда, с Карлом скрепившим союз,
Как если б он увидал, что сходятся Солнце с Венерой,
Или Юпитера зрел с Солнцем в схожденье благом.
110. ТО ЖЕ НА ПОСТРОЙКУ ХРАМА В КАЛЕ[353]
Дивишься, гость, громаду видя новую?
То — храм, Согласью посвященный царскому,
Затем его здесь и воздвигли Грации.
112. ЗАМОК МЕЕРСБУРГ[354]
Не без причины смертными прославлено
Катона ль, черепахи ль изречение:[355]
Немалой долей счастия является
Прекрасно жить. Но всякий, сочетал бы кто
Приятность и защиту с непорочностью,
Соорудил бы, верно, славный дом себе.
Коль мил я, гость, тебе дарами этими,
Признай того, кем создан, кто владеет мной.
Характер свой явил он в сем творении,
10 Друзьям надежным верный и себе оплот.
Так, от врагов и козней безопасен я
Строителя старанием и храбростью,
Чист благостью его и мил любезностью:
Таким себя в своем явил он детище.
Я обновлен, отделан, возвеличен им,
Бароном Иоганном,[356] славным прозвищем.
Коль знать его желаешь, — Меерсбург зовусь.
113. ЭПИТАФИЯ НА СМЕРТЬ МАРТИНА ДОРПА[357]
Едва покинул землю Дорпий наш Мартин,
По сыну плачет в скорби мать — Голландия,
Теологи рыдают: их угасла честь,
Камены плачут[358] с Грациями чистыми,
В слезах тоскуют о таком заступнике,
И школа вся Лувенская в стенаниях,
Своей звезды не видя, восклицает: «Смерть
Жестока, зла, люта, дика, завистлива,
В цвету до срока рубящая дерево,
10 Ужели стольких ты надежд лишаешь нас
И дарований, и молитв? Но слезы прочь!
Нет, он не умер; жив он, и таланты все
Хранит надежно, худший их лишивши век.
Наш жребий слезен, но признанье — Дорпию.
Земля хранит приют благого разума —
Скончавшегося тело, что на трубный глас
Откликнувшись, воспрянет с лучшей верой вновь.
114. НА ЯКОВА, ПОГРЕБЕННОГО НЕМНОГО ПОЗЖЕ[359]
Пока ты рад, что трапезу небесную
Вкушает Дорпий, Яков, он тебя зовет.