Овладевает монах, — то не преданье, а факт.
2. НА ТО ЖЕ САМОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ
Блудная шлюха монахов, былая девица Европа,
Славную прежде кого только Юпитер познал,
Молви, молю, где твой облик былой? Где одежд белоснежность?
Что ты затертою вся, что ты лохматой лежишь?
Разве не видишь, какое здесь стадо со мною? Оно же
Отняло честь у лица, отняло бога дары.
Счастливы Азии земли и Ливии — в них не найдется
Столь непотребной толпы пагубных им женихов.
3. ЮЛИЙ II[404]
Как Юлия второго подошло тебе
Прекрасно имя.[405] Явно Юлий ты второй.
Верховным тот был некогда понтификом
И нечестиво тот тираном сделался.[406]
Тому, как и тебе, лишь вера нравится,
Из-за стремленья к власти оскверненная.
Богов тот презрел; в этом также Юлий ты.
Тот целый мир войной, убийством, кровию
Наполнил, — так и в этом Юлий ты второй.
10 Тот величайшей был для галлов пагубой;
И ты погибель галлов величайшая.[407]
Святого тот не ведал — лишь святую хворь;[408]
И грудь того, злодейства все питавшая,
Дышала злом, был ум — сообщник мерзостей;
Был мрачен лик того от взора грозного;
И был хитрей тот прохиндея всякого:
И в сих и в прочих славных дарованиях
Ты схож и равен, нет — ты больше Юлия.
Ты от него приметой малой разнишься:
20 Безродный, не науки — любишь ты вино.
Что здесь многоглаголать? Весь как Юлий ты,
Но, видно, Брута на тебя не сыщется,[409]
А Ликомеда мало одного тебе.[410]
И славой сей ты будешь больше Юлия.
НА ТОГО ЖЕ ЛИГУРИЙЦА
Как верно ты, как метко назван Юлием!
Верховным был тот некогда понтификом
И нечестиво тот тираном сделался;
Презрел богов тот, — в этом также Юлий ты;
Святого тот не ведал — лишь святую хворь;
Тот целый мир войной, убийством, кровию
Наполнил, так и в этом Юлий ты второй;
Ты с галлами воюешь, — Юлий ты и здесь;
Но Ликомеда мало одного тебе,
10 И тем уже ты будешь больше Юлия;
Ты от него приметой малой разнишься,
Безродный, не науки — любишь ты вино.
Что здесь многоглаголать? Весь как Юлий ты,
Но, видно, Брута на тебя не сыщется.
4. ЭПИТАФИЯ НИКОЛАСУ БЕХЕМУ[411]
Здесь похоронен Эгмонд, земли бесполезное бремя;[412]
Буйство одно он любил, — да не покоится он.
5. НА СМЕРТЬ ТОМАСА МОРА И ДЖОНА ФИШЕРА[413]
...обезглавлены Джон Фишер, епископ Рочестерский, и Томас Мор... когда об их смерти было сообщено Эразму, он, потрясенный, излил этот дистих, пока игрою в шахматы для восстановления душевных сил не привел себя в чувство.
Генриху хочешь хвалы заключить ты в единую строчку, —
Сделай, чтоб стали людьми звери Мидас и Нерон.
Иоанн СекундПОЦЕЛУИ[414]
1[415]
Перенеся на Киферу Аскания-внука, Венера
Спящему стлала ему нежных фиалок ковер:
Распространяла кругом покровы из роз белоснежных,
Благоуханиями местность кропила вокруг.
Словно воскресло в душе к Адонису прежнее пламя,
В члены глубоко опять вкрался знакомый огонь.
О, сколько раз хотела обнять она шею у внука!
О, сколько молвила раз: был мой Адонис таков!
Но не решалась смутить младенца покой безмятежный
И поцелуев дала тысячу — розам кругом.
И запылали цветы, а губы влюбленной Дионы
Шепотом веют на них, легким дыханием уст!
Сколько касалася роз, поцелуев столько же тотчас
Радость богини в ответ отображали, родясь.
Вот, Киферея, плывя в облаках на лебедях белых,
В путь понеслась: облетать круг непомерный земли.
Как Триптолем, плодородной земле поцелуи богиня
Сыплет, и трижды звучат чуждым звучаньем уста.
И оттого у людей, у немощных, счастлива нива, —
В том врачеванье от мук также и я нахожу.
Ты же прославься вовек, облегченье влюбленного пыла;
Влажный живи поцелуй, в розах прохладных рожден!
Ваш я отныне поэт. Я буду вас петь, поцелуи,
Не позабыта доколь будет вершина Медуз,
И энеадов своих и отрасль любимую помня,
Нежную Ромула речь не позабудет Амор.
2[416]
Как виноградная льнет лоза к соседнему вязу.
Или виясь по ясеню
Стройному, руки свои бесконечные плющ простирает, —
Неера, если б так же ты
Цепко к шее моей могла прижиматься руками;
Неера, если б так же я
Белую грудь твою мог оплетать непрестанно объятьем.
Всечасно целовать тебя, —
То ни Церера тогда, ни забота о друге Лиее,
Ни слов забвенье сладостных
Не оторвали б меня, моя жизнь, от губ твоих алых, —
Но умерли б в лобзаньях мы,
И унесла бы ладья двоих любовников вместе
К чертогу Смерти бледному!
По благовонным лугам, пределам с вечной весною,
Мы в те места приплыли бы,
Где героини весь век среди благородных героев,
Живя любовью прежнею,
Иль хороводы ведут, иль ответные песни слагают
Средь мирт долинных, радостно.
Роз и фиалок цветы, с золотыми кудрями нарциссов
Под сенями дрожащими
Сыплет лавровая роща, и с шелестом шепчущим сладко
Зефиры веют теплые
Вечно, — и незачем там земле раскрывать под сохою
Утробу плодородную.
Вся блаженных толпа поднимается встретить прибывших.
На травяных седалищах
Между Меонид и нас посадят на месте почетном,
И из подруг Юпитера
Не возмутится в тот миг ни одна, что честь уступает,
Ни Тиндарида, дочь его.
3
— Девушка, милая, мне поцелуй подари! — говорил я. —
Губы тотчас мои губками выпила ты.
Вдруг испугалась, как будто в траве на змею наступила.
И от лица моего уж отрываешь лицо.
Не поцелуй подаренный, но то, что желанье даешь ты
Мне поцелуев еще, — вот что плачевно, мой свет!
4
Не лобзанья дает Неера, — нектар
И росу благовонную для сердца.
Нард дает с тимпаном, с киннамомом,
Мед, который берут в горах Гимета
Пчелы или на розах кекропийских,[417]
И под девственною хранят вощиной,
Кроя соты кошелкою из прутьев.
Если только мне дашь вкусить их много,
Я бессмертным от них сейчас же стану,
Буду принят на пир богов великих!
Но храни при себе дары такие, —
Иль сама становись богиней тоже!
Без тебя не хочу богов трапезы,
Если б даже, Юпитера повергнув,
Царство рдяное мне вручили боги!
5
В час, как нежными ты меня руками
Обнимаешь и жмешь и, приближаясь
Шеей, грудью и личиком лукавым,
У меня на плечах висишь, Неера,
И с губами свои сливая губки.
И кусаешь, и стонешь от укусов,
И язык так и так колеблешь зыбкий,
И язык так и так сосешь молящий,
Выдыхаешь души дыханье нежной,
Сладкозвучное, влажное, в котором
Пища горькой моей, Неера, жизни,
Пьешь мою поникающую душу,
Слишком сильно сожженную пыланьем,
Жаром груди сожженную бессильной,
И смеешься над пылом тем, Неера,
И дышу я огнем испитой груди, —
О отрада и радость всех пыланий! —
Говорю я тогда: Амор — бог богов.
Нет на свете богов Амора больше, —
Если ж кто-нибудь есть Амора больше,
Только ты лишь одна, Неера, больше!
6[418]
Славно условились мы о тысячах двух поцелуев,
И поцелуев я дал тысячу, тысячу взял.
О, соблюла ты число, клянусь, моя радость Неера, —
Но никогда не склонна к точному счету любовь!
Кто похвалил бы хлеба, чьи колосья возможно исчислить?
Кто сосчитал бы траву на орошенной земле?
Вакх, возносят тебе о сотне ли гроздьев моленья?
Сельское кто божество молит о тысяче пчел?
Если Юпитер благой кропит пересохшее поле,
То упадающих вод капли не в силах мы счесть;
Или когда от ветров содрогается воздух, и в небе
Гневный Юпитер рукой схватит оружье свое,
Буйственным градом лазурь побивая морей или землю,
Сколько он буйный сметет нив и во скольких местах?
Также и зло и добро посылается с неба без счета, —