Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи — страница 4 из 35

Роз красотою твои красит ланиты весна.

Э. В пору весны украшается луг травой цветоносной,

Зелени новой, красив, лес удивляется вновь.

В. Ах, как приятна пора мне весенняя, что одаряет

Вместо града — дождем, вместо снега — росой.

Э. Свойственно разве кому-то весною не бросить заботы?

Вот и создания все новой блистают красой.

В. Травы, сокрыв, сторожила зима — их весна открывает,

Радостно поле опять, новой покрыто красой.

Э. Освободившись от снега, земля в ликованье теплеет,

Матери лоно своей травы оставя, встают.

В. К небу возносится пенье в лесах, и рощи с лугами

Все в усыпленье цветов, почва раскрыта росой.

Э. Новой весною трава на раскованных землях восходит,

Жесткий терновник опять пурпура льет красоту.

В. Там, где нагая земля теплоту ощутила весною,

70 Вдруг возникают ростки розами из-под земли.

Э. Вот выступает земля, плодовитая в родах цветущих,

В лоне питает своем сжатые тесно цветы.

В. Солнца кони еще не поднялись над гладью пустынной,

А на вершине уже в зелени птица поет.

Э. Почва весенней порой ароматными травами тешит

И покрывается вновь дерево густо листвой.

В. Флора своей теплотой так в румянце весну услаждает,

Что о тоскливой зиме нас заставляет забыть.

Э. Мертвая почва себя открывает в ростках воскрешенных,

Где уже хлад отступил, изгнанный теплой весной.

В. Листья — к деревьям, цветенье — к полям и пение — к птицам

Снова приходит весной, стужа уходит весной.

Э. Красится поле повсюду цветов травянистой красою,

С красными розами там лилий слилась белизна.

В. Листьями — лес, и земля украшается розами, реки

Прежде коляски несли, вот уж несут корабли.

Э. Зеленью новой весной одевается поле под солнцем

И многоцветной цветов прелестью блещет оно.

В. Птица, что в зимнюю пору едва и гнездо покидала,

Пением нового дня предупреждает приход.

Э. Мирная землям повсюду весна дары рассыпает,

Луг зеленеет травой, травы цветами блестят.

В. Голову Феб над волнами быстрее подъемлет весною,

Свет благодатный ведет милый охотнее день.

Э. В травах зеленых земля, воды с тихим струятся журчаньем,

Вот и пчела на цветке, мед собирая, жужжит.

В. Поле сверкает в цветах и леса в украшенье зеленом,

От щебетания птиц кровли и роща звенят.

Э. Роща весной зеленеет, земля одевается в травы,

Пестрая птица поет, пчелка летит на цветы.

Солнце охотнее красит квадригою розовой небо,

Воды кристальной реки ластятся светлой струей.

Мягче шумит ветерок, к нему тянется возраст цветущий;

Помня и ты о весне, мрачные думы отбрось.

10. ЭПИТАФИЯ МАРГАРИТЕ ГОНОРЕ[38]

Здесь Маргарита лежит, кто заслуженно звалась Гонорой,[39]

Ты, Фисциний Вильям, взял в ней супругу под стать.

Как хорошо сочетались в вас прелесть и сердце, и годы,

И даже смертью самой нерасторжима, любовь.

Но вот похищена ныне в цветении юности первой,

Розе подобно, едва млека явив лепестки.

И половина — супруг остается без милой супруги

Скорбный, как голубь — вдовец, горлицы милой лишен.

11. МАГИСТРУ ЭНГЕЛЬБЕРТУ ЛЕЙДЕНСКОМУ[40]

Тихими сколько ночами на небе огней золотится

Звездных, и сколько волна капель вмещает в себя,

Сколько и нивы Цереры златой, и Вакха бокалы,

Сколько зеленой травы в поле бывает весной:

Столько же благ величайших, поэт божественный, Муза

Наша для жизни твоей страстно желает тебе.

Вечно болтлива, молва, широко средь народов разлившись,

Не позволяет не знать ни одному о тебе.

Ты, хоть на месте своем пребываешь всегда неизменно, —

В мире огромном паришь, поднятый этой молвой.

Сделала эта молва, что и я тебя знаю, конечно,

Хоть и лица твоего я не видал никогда.

И когда эта молва до меня достигла недавно,

Вестница славы твоей, как и талантов твоих, —

Превознесла она мужа и редкостной чести, и музам

Милого, и вознесла к звездам небесным его.

Но и великая слава, такого достойная мужа,

Все же сама по себе меньше достоинств твоих.

Ибо (чтоб ныне вполне я поверил речам ненадежным),

Впившись, глаза мои все строки впитали твои.

В них для униженной Музы великая светит надежда,

Эта надежда, о стыд, в мире поникла без сил.

Так, я молю, проложи, о муж наилучший, тропинку,

Пусть это рвенье в тебе множится день ото дня.

Пусть же невежество сгинет, поэзии ж дар благодатный

Пусть под главенством твоим к звездам главу вознесет.

Будь же здоров, и пусть боги дадут тебе вечные годы,

Пусть же и Парка тебе дарит бессмертные дни.

12. ЭПИТАФИЯ БЕРТЕ ДЕ ГЕЙН[41]

Ты, кто твердой стопой здесь проходишь, прочти эти строки.

Вот саркофаг перед взором твоим, он сурово благие

Берты останки скрывает; отныне святилища неба

Душу вмещают ее, заслужившую эту награду

Среди достойных; ведь в годы, пока ее жизнь продолжалась,

Матерью доброй была для сирот она, бедных отрадой,

Как и кормилицей тем, кого голод терзал беспощадный,

В горе — надеждой единой, больным — безупречной сиделкой.

Щедрая, с ними она разделяла все блага когда-то,

10 Чтобы, стократ их умножив, стяжать себе вышние блага.

13. ДРУГАЯ ЭПИТАФИЯ[42]

Обрати взор сюда ты, о путник,

Прочитай эпитафию нашу;

Холм, который ты зришь пред собою,

Ты стопою дави нетяжелой.

Он скрывает блаженные кости

Берты, лет бесконечных достойной.

Век ее воспрославит грядущий

И до звезд вознесет в песнопеньях,

Пока будет земля плодоносной,

10 Пока светлое небо — в созвездьях,

Пока солнце наш мир озаряет,

Пока Феба росистая[43] — полночь.

Ведь ее пережив, ни в едином

Опустелого мира пределе

Так никто доброту не любила,

Не была в справедливости тверже.

Всем была она матерью нежной,

Кто свирепостью лютого Орка[44]

Был лишен среди горестных судеб

20 И любови родных и опоры.

Всем была и кормилицей также,

Притесненным жестокой нуждою,

Для страдальцев — надеждой единой,

Для больных — возвращением к жизни.

Пусть могильным холмом невысоким

Скрыты эти, лишенные света

Лишь недавно, бескровные кости;

Но когда-нибудь время настанет,

Когда чувство живое, увидя

80 Обиталище прежнее снова,

Воскрешенным из праха могилы,

Вместе с ним к небесам вознесется.

14. АПОЛОГИЯ ЭРАЗМА И КОРНЕЛИЯ, ИЗЛОЖЕННАЯ В ВИДЕ ГОРЕСТНОГО ДИАЛОГА ПРОТИВ ВАРВАРОВ, КОТОРЫЕ ПРЕЗИРАЮТ ДРЕВНЕЕ КРАСНОРЕЧИЕ И СМЕЮТСЯ НАД ИСКУСНОЙ ПОЭЗИЕЙ[45]

Эразм

Я к тебе, кто доднесь был неизвестен мне

И кто славой мне дан громкого имени,

О искусник, пишу: пусть без тебя чуть-чуть

Слух наполню обидами.

Что привыкли к стихам, перья мои, собрат,

И к тому же, о боль, песни мои вослед

Зависть гложущая мне отложить велит;

Я их все отложил теперь.

Не хожу по святым Зевса пределам я,

10 И недолго пришлось видеть мне таинства,

Там где любит венчать голову мудрых лавр;

Все отброшено это прочь.

Нет влеченья к тому, чтобы священных муз

Свет меня озарил, нет и желания

Увидать, наконец, пики горы двойной[46]

И поток Геликона мне.

Не без слез я сказал: муза моя, прощай,

И прощай навсегда также ты, Феб-отец,

Отдых некогда наш, наша любовь; тебя

20 Против воли бросаю я.

Зависть гложет, теснит дивных поэм стихи,

Их терзает толпа непонимающих;

Да, теснит, но есть честь — сонмы Аркадии,[47]

Звезд самих многочисленней.

Эти песни, что всем древним векам милы,

О несчастье, она в долгих гонениях

С Каллиопой самой[48] красноречивою

Давит лютой стопой, взъярясь.

Зависть, воспламенясь черным огнем, поверь,

30 Непрестанно своим зубом, вносящим яд,

Всех искусных людей будет терзать всегда,

Будет их поносить всегда.

Корнелий

Думал часто один молча об этом я,

К человеку стремясь всею тоской своей,

Кто кифары святой гнал бы завистников.

Рад я: здесь ты союзник мой.

Я признаюсь — меня вяжет лихая боль;

Спеси, варварства всех наглых ревнителей,

Дщери Зевса[49], прошу, вместе оплачем здесь,

40 Случай этот ведь стоит слез.

Сонм невежд, что святых не понимает строф,

Презирая чернит звуки Кастальских муз;

Ты же, муза, гоня глупых, безмозглых прочь,

В безысходной нужде сама.

Но безумство их душ, сердца безжалостность